Текст книги "Пылающий берег"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Она покачала головой и серьезно спросила:

– Anglais?[3]3
  Англичанин? (фр.)


[Закрыть]

– Oui…[4]4
  Да… (фр.)


[Закрыть] нет… Sud-Africain…[5]5
  Южноафриканский… (фр.)


[Закрыть]

– Ah, vous parlez français![6]6
  А, вы говорите по-французски! (фр.)


[Закрыть]

Она в первый раз улыбнулась, и это был феномен почти столь же ошеломляющий, как и ее жемчужные маленькие ягодицы.

– A peine… едва ли, – поспешно сказал Майкл, не позволяя вырваться наружу тем французским выражениям, которые, как он знал по опыту, не сделали бы ему чести.

– У вас кровь.

Ее английский был ужасающим; только когда она показала на его голову, Майкл понял, что именно она имела в виду. Он поднял свободную руку и коснулся струйки крови, что выползала из-под его шлема. А потом внимательно осмотрел испачканные пальцы.

– Да, – согласился он. – Боюсь, целое ведро.

Шлем спас его от серьезной травмы, когда его голова ударилась о край кабины.

– Pardon?[7]7
  Простите? (фр.)


[Закрыть] – Девушка как будто растерялась.

– J’en ai beaucoup, – перевел он.

– А, так вы говорите по-французски!

Она радостно хлопнула в ладоши – это выглядело как детский жест восторга – и тут же взяла его за руку с видом собственницы.

– Идемте! – приказала она и щелкнула пальцами, подзывая жеребца.

Он спокойно щипал траву, делая вид, что ничего не слышит.

– Viens ici tout de suite, Nuage! – Девушка топнула. – Иди сюда немедленно, лентяй!

Конь ухватил еще пучок травы, демонстрируя свою независимость, а потом лениво направился к хозяйке.

– Пожалуйста! – попросила девушка.

Майкл сцепил пальцы рук в подобии стремени и подсадил девушку в седло. Она была очень легкой и проворной.

– И вы!

Она протянула Майклу руку, и он сел за спиной наездницы на широкий круп жеребца. Девушка взяла руку Майкла и положила ее себе на талию. Тело под его пальцами было теплым и крепким, даже сквозь одежду Майкл ощущал его жар.

– Tenez! – велела она. – Держитесь!

Жеребец легким галопом помчался к воротам в конце поля, ближайшем к особняку.

Майкл оглянулся на дымящиеся обломки «сопвича». Там остался лишь мотор, все дерево и полотно уже выгорели. Майкл ощутил тень глубокого сожаления из-за гибели самолета, с которым они вместе прошли долгий путь…

– Как вы себя называете? – через плечо спросила девушка на своем ужасном английском, и Майкл снова повернулся к ней.

– Майкл… Майкл Кортни.

– Майкл Кортни, – пробуя новые слова, повторила девушка, а потом сообщила: – А я мадемуазель Сантэн де Тири.

– Enchanté[8]8
  Очень приятно (фр.).


[Закрыть], мадемуазель.

Майкл помолчал, сосредоточенно подбирая слова из скудного запаса школьного французского, чтобы продолжить разговор.

– Сантэн – странное имя, – хотел сказать он.

И почувствовал, как напряглась девушка. Он использовал слово «drole» – «забавное». Майкл быстро исправился:

– Необычное имя.

Он вдруг пожалел о том, что не прилагал больше усилий к изучению французского; в том состоянии потрясения и слабости, в каком он находился сейчас, ему приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы следить за ее быстрыми объяснениями.

– Я родилась через минуту после полуночи в первый день тысяча девятисотого года…

Значит, ей было семнадцать лет и три месяца, она стояла на пороге женской зрелости. Потом Майкл вспомнил, что его собственной матери едва исполнилось семнадцать, когда он родился. Эта мысль настолько взбодрила его, что он сделал еще один быстрый глоток из фляжки Эндрю.

– Вы моя спасительница!

Он хотел произнести это беспечным тоном, но слова прозвучали так бестолково и неловко, что он ожидал услышать взрыв смеха в ответ. Однако вместо того девушка серьезно кивнула. Настроение Майкла совпало с собственными эмоциями Сантэн.

Ее любимым животным помимо жеребца Нюажа был тощий щенок дворняжки, которого она подобрала в канаве, окровавленного и дрожащего. Сантэн ухаживала за ним, лечила его и очень любила, пока около месяца назад он не погиб под колесами одного из армейских грузовиков, направлявшихся на фронт. Его смерть оставила зияющую дыру в ее существовании. Майкл тоже был худым и выглядел почти истощенным под всей его обгоревшей и грязной одеждой; кроме физических ран, она ощущала и нечто вроде унижения, пережитого им. Его глаза были удивительного ярко-синего цвета, но Сантэн видела в них огромное страдание, и он содрогался за ее спиной точно так же, как тот маленький щенок.

– Да, – решительно произнесла она. – И я о вас позабочусь.

Особняк оказался куда больше, чем казался с воздуха, и совсем не таким прекрасным. Большинство окон оказались разбиты и заколочены досками. Стены были изуродованы осколками снарядов, но воронки на лужайках уже заросли травой – сражение прошлой осенью шло на пределе дальности артиллерийского огня от этого поместья, а потом последнее наступление союзников снова отогнало немцев за гряду холмов.

Большой дом выглядел печальным и неухоженным, и Сантэн извинилась за его вид:

– Наших рабочих забрали в армию, а большинство женской прислуги и все дети сбежали в Париж или Амьен. Нас тут всего трое.

Она приподнялась в седле и громко закричала на другом языке:

– Анна! Иди посмотри, что я нашла!

Женщина, появившаяся из огорода за кухней, была приземистой и ширококостной, с бедрами, похожими на зад першеронской кобылицы, и огромной бесформенной грудью под грязной блузкой. Ее густые темные волосы, тронутые сединой, были связаны в узел на макушке, а лицо было красным и круглым, как редис; руки женщины, обнаженные до локтей, выглядели толстыми и мускулистыми, как у мужчины, и тоже были испачканы землей. В крупных мозолистых пальцах она сжимала пучок турнепса.

– Что ты нашла, Малышка, – снова какого-то детеныша?

– Я спасла отважного английского летчика, но он сильно ранен…

– По мне, так он выглядит неплохо.

– Анна, не будь такой ворчуньей! Иди сюда, помоги мне. Нужно отвести его в кухню.

Они быстро переговаривались, но, к изумлению Майкла, он мог понять каждое их слово.

– Я не пущу в дом какого-то солдата, ты это знаешь, Малышка! Мне ни к чему какой-то кот в одной корзинке с моим маленьким котеночком…

– Он не солдат, Анна, он летчик!

– И наверняка такой же похотливый, как любой кот!

Она использовала слово «fris», и Сантэн вспыхнула.

– Ты отвратительная старуха… а теперь подойди и помоги мне.

Анна очень осторожно оглядела Майкла, а потом неохотно признала:

– У него хорошие глаза, но я все равно ему не доверяю… ох, ладно, но если только он…

– Мэм, – заговорил наконец Майкл, – вашей добродетели ничто не угрожает рядом со мной, торжественно клянусь вам в этом. Как вы ни восхитительны, я сумею совладать с собой.

Сантэн развернулась в седле и уставилась на него, а Анна отступила в изумлении, а потом восторженно захохотала.

– Он говорит по-фламандски!

– Вы говорите по-фламандски! – обвиняющим тоном повторила Сантэн.

– Это не фламандский, – возразил Майкл. – Это африкаанс, южноафриканский голландский.

– Это фламандский! – заявила Анна, подходя к нему. – А любому, кто знает фламандский, рады в этом доме.

Она протянула руку к Майклу.

– Поосторожнее, – встревоженно предупредила ее Сантэн. – Его плечо…

Она соскользнула на землю, и женщины вместе помогли Майклу спуститься и повели к двери кухни.

В этой кухне дюжина поваров могла бы приготовить банкет для пяти сотен гостей, но сейчас лишь в одной из плит горел скромный огонь, и Майкла усадили на табурет перед ним.

– Принеси-ка твою прославленную мазь, – распорядилась Сантэн.

Анна поспешно ушла.

– Так вы фламандка? – спросил Майкл.

Он был в восторге от того, что языковый барьер рухнул.

– Нет-нет…

Сантэн уже схватила огромные ножницы и принялась срезать обгоревшие остатки рубашки с ожогов Майкла.

– Нет, просто Анна с севера, и она стала моей няней, когда мама умерла, а теперь она считает себя моей матерью, а не просто служанкой. Она учила меня своему языку еще с колыбели. Но вы, вы-то где ему научились?

– Там, откуда я приехал, на нем все говорят.

– Замечательно, – кивнула Сантэн.

Майкл не понял, что она подразумевала, потому что девушка не отводила глаз от ножниц.

– Я вас ищу каждое утро, – тихо произнес он. – Мы все так делаем, когда отправляемся в полет.

Сантэн промолчала, но Майкл увидел, что ее смуглые щеки снова приобрели тот чудесный румянец.

– Мы зовем вас счастливым талисманом, ангелом удачи, l’ange du bonheur…

Сантэн засмеялась.

– А я вас называю le petit jaune, желтым малышом, – ответила она.

Желтый «сопвич»… Майкла охватило ликование. Она знала именно его!

А Сантэн продолжила:

– Я жду, когда все вы вернетесь, и пересчитываю моих цыплят, но они так часто не возвращаются, особенно новенькие… И тогда я плачу и молюсь за них. Но вы и тот зеленый всегда возвращаетесь, и я радуюсь за вас.

– Вы так добры… – начал было Майкл, но тут вернулась из кладовой Анна с глиняным кувшином, от которого пахло скипидаром, и настроение упало.

– А где папа? – спросила Сантэн.

– В подвале, проверяет животных.

– Нам пришлось держать всю живность в подвале, – пояснила Сантэн, направляясь к каменной лестнице, что вела вниз. – Солдаты воровали кур и гусей, молочных коров угоняли. Мне пришлось сражаться даже за Нюажа!

Наклонившись над лестницей, она закричала:

– Папа! Ты где?

Снизу донесся приглушенный отклик, и Сантэн закричала снова:

– Нам нужна бутылочка коньяка! – И тут же ее тон стал увещевательным: – Нераспечатанная, папа! Это не для развлечения, а в медицинских целях! Не для тебя, у нас тут пациент…

Сантэн бросила вниз связку ключей. Несколько минут спустя послышались тяжелые шаги, и в кухне появился крупный лохматый мужчина с большим животом; он прижимал к груди бутылку коньяка, словно младенца.

У него были такие же курчавые густые волосы, как у Сантэн; волосы падали ему на лоб, их уже пронизали седые пряди. Усы мужчины были пышными и навощенными и походили на впечатляющие копья. Он хмуро уставился на Майкла единственным темным блестящим глазом. Второй глаз был прикрыт пиратской черной повязкой.

– Кто это такой? – резко спросил он.

– Английский летчик.

Лицо мужчины слегка разгладилось.

– Союзный воин, – сказал он. – Товарищ по оружию… еще один уничтожитель проклятых бошей!

– Вы сорок лет не могли уничтожить этих бошей, – напомнила ему Анна, не сводя взгляда с ожогов Майкла.

Но мужчина не обратил внимания на ее слова и подошел к Майклу, по-медвежьи раскинув руки, чтобы обнять его.

– Папа, осторожнее! Он ранен!

– Ранен! – воскликнул папа. – Коньяк!

Эти слова для него словно были связаны воедино. Он нашел два тяжелых бокала без ножек и поставил их на кухонный стол; подышав на каждый определенно чесночным дыханием, он протер их полой куртки, после чего сломал красную восковую печать на горлышке бутылки.

– Папа, это ведь не ты ранен! – строго произнесла Сантэн, когда он наполнил оба бокала до краев.

– Я не стану оскорблять такого безусловно достойного человека, предлагая ему выпить в одиночку.

Он подал бокал Майклу.

– Хозяин поместья граф Луи де Тири, к вашим услугам, месье.

– Капитан Майкл Кортни. Королевский летный корпус.

– Ваше здоровье, капитан!

– И ваше здоровье, месье граф!

Граф выпил коньяк с нескрываемым удовольствием, потом вздохнул, отер свои внушительные темные усы тыльной стороной ладони и обратился к Анне:

– Продолжай лечение, женщина.

– Будет щипать, – предупредила Анна.

На мгновение Майклу показалось, что она имеет в виду коньяк, но Анна зачерпнула из кувшина пригоршню мази и шлепнула ее на открытые ожоги.

Майкл не удержался от болезненного стона и попытался встать, но Анна удержала его на месте одной здоровенной красной натруженной рукой.

– Перевяжи его, – приказала она Сантэн.

Когда девушка наложила повязки, боль утихла, превратившись в приятное тепло.

– Теперь лучше, – признал Майкл.

– Конечно лучше, – безмятежно согласилась Анна. – Моя мазь полезна для всего, от сыпи до геморроя.

– Как и мой коньяк, – пробормотал граф и снова наполнил бокалы.

Сантэн вышла и тут же вернулась с одной из рубашек графа, только что отутюженной, и, несмотря на протесты отца, помогла Майклу надеть ее. Потом, когда она занялась перевязкой, чтобы поддерживать пострадавшую руку Майкла, за окнами кухни раздалось гудение мотора, и Майкл увидел знакомую фигуру на не менее знакомом мотоцикле, который, подпрыгнув, остановился на гравийной дорожке.

Мотор чихнул и умолк, и чей-то голос взволнованно крикнул:

– Майкл, мальчик мой, где ты?

Дверь кухни распахнулась, впуская лорда Эндрю Киллигеррана в шотландском берете, а за ним появился молодой офицер в мундире Королевского медицинского корпуса.

– Слава богу, ты здесь! Без паники, я привез тебе хирурга… – Эндрю подтолкнул доктора к табурету Майкла, а потом с облегчением и оттенком обиды в голосе продолжил: – Ты, я вижу, неплохо тут проводишь время без нас. А я совершил налет на местный полевой госпиталь. Похитил медика под угрозой пистолета… у меня болело сердце за тебя, а ты тут со стаканчиком в руке, и…

Эндрю умолк, в первый раз посмотрел на Сантэн и тут же забыл о состоянии Майкла. Он сорвал с головы берет.

– Так это правда! – воскликнул он на безупречном французском, перекатывая во рту «р» на настоящий галльский манер. – Ангелы действительно ходят по земле!

– Иди в свою комнату, дитя, сейчас же! – рявкнула Анна.

Ее лицо искривилось, как морда одного из пугающих резных драконов, что охраняют входы в китайские храмы.

– Я не дитя!

Сантэн одарила ее таким же яростным взглядом, а потом, сменив выражение лица, повернулась к Майклу:

– Почему он называет вас своим мальчиком? Вы намного старше, чем он!

– Он шотландец, – пояснил Майкл, уже начиная ревновать. – А все шотландцы сумасшедшие… к тому же у него есть жена и четверо детей.

– Грязная ложь! – запротестовал Эндрю. – Дети – да, признаю, бедные маленькие деточки! Но никакой жены, точно никакой жены!

– Ecossais[9]9
  Шотландцы (фр.).


[Закрыть], – пробормотал граф. – Великие воины и великие пьяницы. – Потом продолжил на вполне приемлемом английском: – Могу я предложить вам немного коньяка, месье?

Они продолжили на смеси языков, то и дело перебивая друг друга на полуслове.

– Кто-нибудь будет так любезен, чтобы как следует познакомить меня с этим образцом среди мужчин, чтобы я мог принять его щедрое предложение?

– Граф де Тири, позвольте представить вам лорда Эндрю Киллигеррана. – Майкл кивнул по очереди в сторону каждого из мужчин.

Они пожали друг другу руки.

– Вот это да! Настоящий английский милорд!

– Шотландский, дорогой мой друг, а это большая разница! – Эндрю поднял бокал, салютуя графу. – Я восхищен! А эта прекрасная юная леди – ваша дочь, так? Сходство… прекрасно…

– Сантэн, – вмешалась Анна, – отведи своего коня в конюшню и займись им.

Сантэн не обратила на нее внимания и улыбнулась шотландцу. Ее улыбка даже Эндрю заставила умолкнуть; он уставился на девушку, потому что улыбка ее совершенно преобразила. Она словно сияла прямо сквозь ее кожу, как лампа сквозь алебастр, осветила ее зубы и зажгла искры в глазах, как зажигает искры солнце в хрустальном кувшине с темным медом.

– Думаю, я должен все-таки взглянуть на нашего пациента…

Молодой армейский врач разрушил чары и подошел к Майклу, чтобы размотать бинты. Анна поняла жест, если не слова, и тут же встала между ними.

– Скажи ему, если он дотронется до моей работы, я сломаю ему руку!

– Боюсь, ваши услуги уже не нужны, – перевел для доктора Майкл.

– Глотните коньячка, – утешил хирурга Эндрю. – Он весьма недурен, определенно недурен.

– Вы землевладелец, милорд? – спросил граф у Эндрю с едва уловимым подтекстом. – Само собой?

– Bien sûr…[10]10
  Конечно… (фр.)


[Закрыть]

Эндрю широко взмахнул рукой, изображая тысячи акров, и одновременно поднес свой стакан к бутылке, из которой граф уже наливал коньяк для врача. Де Тири налил и ему, и Эндрю повторил:

– Само собой, фамильные поместья… вы понимаете?

– А… – Единственный глаз графа сверкнул, когда он посмотрел на свою дочь. – А ваша покойная супруга оставила вам четверых детей?

Он не слишком понял предыдущий обмен колкостями.

– Нет ни детей, ни жены… это все шутки моего друга. – Эндрю показал на Майкла. – Он любит пошутить. Ну, знаете, дурные английские шутки.

– Ха! Английские шутки!

Граф раскатился хохотом и хлопнул бы Майкла по плечу, если бы Сантэн не бросилась вперед, защищая Майкла от удара.

– Папа, осторожнее! Он ведь ранен!

– Вы останетесь на обед, все вы! – заявил граф. – Увидите, милорд, моя дочь – одна из лучших поварих во всей провинции!

– Если ей немножко помогут, – съязвила Анна.

– Думаю, мне лучше вернуться обратно, – застенчиво пробормотал молодой врач. – Я чувствую себя немного лишним.

– Мы приглашены на обед, – сообщил ему Эндрю. – Выпейте коньячка.

– Ну, если вы не против… – без особого сопротивления согласился доктор.

Граф провозгласил:

– Нужно спуститься в погреб!

– Папа… – угрожающе начала Сантэн.

– У нас гости!

Де Тири показал уже пустую бутылку, и Сантэн беспомощно пожала плечами.

– Милорд, вы поможете мне выбрать подходящие напитки?

– Почту за честь, месье де Тири.

Когда Сантэн провожала взглядом мужчин, рука об руку спускавшихся по каменной лестнице, в ее глазах виднелась задумчивость.

– Он drole[11]11
  Забавный (фр.).


[Закрыть],ваш друг… и очень преданный. Посмотрите, как он бросился к вам на помощь! Посмотрите, как он очаровал моего папу!

Майкл и сам удивился, какая могучая неприязнь к другу вспыхнула в нем в этот момент.

– Почуял коньяк, – пробормотал он. – Только потому и явился.

– Но как насчет четверых детей? – резко спросила Анна. – И их матери?

Ей было так же трудно, как и графу, уследить за ходом разговора.

– Четыре матери, – пояснил Майкл. – Четверо детей, четыре разные матери.

– Так он многоженец!

Анна даже раздулась от потрясения и обиды, ее лицо стало еще краснее.

– Нет-нет, – поспешил заверить ее Майкл. – Вы же слышали, как он отрицал это. Он человек чести, он бы никогда так не поступил. Он не был женат ни на одной из них.

Майкл ничуть не колебался, ему просто необходимо было обзавестись союзником в этой семье, но в этот миг радостная парочка вернулась из погреба, нагруженная черными бутылками.

– Пещера Аладдина! – радостно сообщил Эндрю. – Этот господин сумел наполнить ее отличными вещами!

Он выставил на кухонный стол перед Майклом полдюжины бутылок.

– Ты только взгляни на это! Тридцатилетний! – Тут он всмотрелся в Майкла. – Ты ужасно выглядишь, старина. Покойники выглядят лучше.

– Спасибо, – откликнулся Майкл, криво усмехаясь. – Ты так добр.

– Естественная братская тревога… – Эндрю взял одну из бутылок и попытался вытащить пробку, понижая голос до шепота заговорщика: – Боже мой, разве она не поразительна? – Он оглянулся на тот конец кухни, где женщины хлопотали над большой медной кастрюлей. – Я бы рад был заболеть, лишь бы она принялась обо мне заботиться и я мог бы ее пощупать!

Неприязнь Майкла к Эндрю переросла в настоящую ненависть.

– Мне твои слова кажутся совершенно неуместными, – сказал он. – Говорить так о юной девушке, такой невинной, такой нежной, такой… такой…

Майкл умолк, а Эндрю склонил голову к плечу и с интересом присмотрелся к нему.

– Майкл, мальчик мой, боюсь, это будет похуже нескольких ожогов и синяков. Тут необходимо интенсивное лечение. – Он наполнил бокалы. – Начнем с того, что я прописываю тебе щедрую дозу этого прекрасного кларета!

Во главе стола граф вытащил пробку из другой бутылки и наполнил бокал доктора.

– Тост! – воскликнул он. – Разобьем проклятых бошей!

– A bas les boches![12]12
  Долой бошей! (фр.)


[Закрыть] – крикнули все.

Как только все выпили, граф прижал ладонь к черной повязке на своем отсутствующем глазу.

– Вот что они со мной сделали в Седане в семидесятом! Лишили меня глаза, но они как следует заплатили за это, дьяволы… Sacré bleu[13]13
  Черт побери (фр.).


[Закрыть], как мы сражались! Тигры! Мы были тиграми…

– Драные кошки! – бросила через всю кухню Анна.

– Ты ничего не знаешь о сражениях и войне… а вот эти храбрые молодые люди знают, они понимают! Я выпью за них!

Он так и сделал, и выпил весьма солидно, а потом потребовал:

– Ну а где еда?

Едой оказалось пряное рагу из окорока, колбасок и мозговых косточек. Анна принесла от плиты дымящиеся тарелки, а Сантэн выложила на голый стол груду маленьких буханок хрустящего свежего хлеба.

– А теперь расскажите, как идет сражение, – попросил хозяин, разламывая хлеб и обмакивая его в свою тарелку. – Когда кончится эта война?

– Давайте не станем портить вкусный обед, – отмахнулся от вопроса Эндрю.

Но граф, на усах которого уже повисли хлебные крошки, настаивал:

– Как насчет наступления новых союзников?

– Оно начнется на западе, снова у реки Соммы. Мы именно там должны прорвать немецкий фронт.

Ответил графу Майкл; он заговорил со спокойной уверенностью, так что почти мгновенно привлек общее внимание. Даже обе женщины отошли от плиты, и Сантэн осторожно села на скамью рядом с Майклом и смотрела на него серьезными глазами, стараясь понять английскую речь.

– Откуда вы это знаете? – перебил Майкла граф.

– Его дядя – генерал, – пояснил Эндрю.

– Генерал! – Граф посмотрел на Майкла с новым интересом. – Сантэн, ты разве не видишь, что у нашего гостя затруднения?

Пока Анна ворчала и хмурилась, Сантэн наклонилась над тарелкой Майкла и порезала мясо на маленькие кусочки, чтобы он мог управляться с едой одной рукой, не пользуясь ножом.

– Продолжайте! – настойчиво произнес граф. – И что потом?

– Генерал Хейг возьмет вправо. На этот раз ему удастся врезаться в тыл немцев и расширить участок прорыва.

– Ха! Значит, нам здесь ничто не грозит. – Де Тири потянулся к бутылке кларета, но Майкл покачал головой:

– Боюсь, что нет; во всяком случае, не совсем. Эта часть фронта не имеет резервов, количество сокращено с полков до батальонов – все силы, какие только возможно, передвигаются для нового удара через Сомму.

Граф явно встревожился.

– Но это же преступная недальновидность! Немцы наверняка будут контратаковать здесь, чтобы попытаться уменьшить давление на их фронт у Соммы?

– Значит, фронт здесь не удержат? – с беспокойством спросила Сантэн и невольно бросила взгляд на кухонные окна.

С того места, где они сидели, виднелась гряда холмов на горизонте.

Майкл замялся.

– О, я уверен, они смогут продержаться достаточно долго… в особенности если сражение у Соммы пойдет так успешно и быстро, как мы ожидаем. И потом, давление здесь быстро ослабеет, как только союзники окажутся в тылу немцев.

– Но если наступление захлебнется и снова наступит патовая ситуация? – тихо спросила Сантэн на фламандском.

Для девушки, не слишком хорошо владеющей английским, ее способность улавливать главное была отличной. Майкл серьезно отнесся к ее вопросу и ответил ей на африкаансе, как будто говорил с мужчиной.

– Тогда нам придется нелегко, тем более что у гансов есть воздушное превосходство. Мы можем снова потерять гряду. – Он помолчал, хмурясь. – Им придется использовать резервы. Мы можем оказаться отброшенными даже к Аррасу…

– Аррас! – Сантэн задохнулась. – Но это значит…

Не договорив, она окинула взглядом свой дом, словно уже прощаясь с ним. Аррас находился глубоко в тылу.

Майкл кивнул:

– Как только начнется атака, вы здесь окажетесь в серьезной опасности. Лучше всего было бы покинуть особняк и вернуться на юг, в Аррас, или даже в Париж.

– Ни за что! – воскликнул граф, возвращаясь к французскому языку. – Де Тири никогда не отступают!

– Разве что у Седана, – пробормотала Анна.

Но граф не снизошел до того, чтобы услышать подобную нелепость.

– Я останусь здесь, на моей земле! – Он показал на древнюю винтовку, еще девятнадцатого века, что висела на кухонной стене. – Это оружие, которым я воевал в Седане. Там боши быстро научились ее бояться! И им придется вспомнить тот урок. Луи де Тири им покажет!

– Храбрец! – воскликнул Эндрю. – Предлагаю тост. За мужество французов и за победу французского оружия!

Естественно, графу пришлось ответить тостом «за генерала Хейга и наших доблестных союзников-британцев!»

– Капитан Кортни родом из Южной Африки, – уточнил Эндрю. – Мы должны и за этих союзников выпить.

– О! – с энтузиазмом откликнулся граф по-английски. – За генерала… как зовут вашего дядю-генерала? За генерала Шона Кортни и его бравых южноафриканцев!

– А вот этот джентльмен, – Эндрю показал на слегка осовевшего доктора, который покачивался на скамье рядом с ним, – офицер Королевского медицинского корпуса. Прекрасная служба, безусловно достойная тоста!

– За Королевский медицинский корпус!

Граф принял вызов. Он в очередной раз потянулся к своему бокалу, но не успел коснуться его, как тот задрожал, и по поверхности красного вина побежали маленькие круги, лизнувшие края бокала.

Граф замер, и все вскинули головы.

Стекла кухонных окон задребезжали в рамах, а потом с севера докатился грохот орудий. Германские пушки снова били вдоль хребта, грохоча и лая, как дикие псы, и люди прислушивались в молчании. Они легко могли представить страдания людей в земляных окопах всего в нескольких милях от того места, где хозяева особняка и их гости сидели в теплой кухне, с животами, набитыми вкусной едой и отличным вином…

Эндрю поднял свой бокал и тихо произнес:

– Я пью за тех бедных парней там, в грязи. Пусть они выдержат.

На этот раз даже Сантэн отпила немного из бокала Майкла, и ее глаза наполнились слезами.

– Мне неприятно разрушать компанию, – сказал молодой доктор, с трудом поднимаясь на ноги, – но, боюсь, эта артиллерийская канонада – свисток для меня, фургоны с ранеными наверняка уже возвращаются к нам.

Майкл тоже попытался встать, но тут же ухватился за край стола, чтобы не упасть.

– Мне хочется поблагодарить вам, месье ле Тири, – начал он официальным тоном, – за вашу щедрость…

Слово запуталось в его языке, и Майкл повторил его, но уже потерял ход мысли.

– Я отдаю честь вашей дочери, мадемуазель де Тири, l’ange du bonheur…

Ноги под ним подогнулись, он начал плавно падать.

– Он же ранен! – вскрикнула Сантэн.

Она успела подхватить Майкла до того, как тот рухнул на пол, подставив хрупкое плечо ему под мышку.

– Помогите же! – попросила она.

Эндрю поспешил к ней, и они вместе то ли подвели, то ли подтащили Майкла к кухонной двери.

– Осторожнее с его рукой!

Сантэн задыхалась под весом пилота, но они погрузили Майкла в коляску мотоцикла.

– Не повредите ему!

Майкл обмяк на кожаном сиденье с блаженной улыбкой на бледном лице.

– Мадемуазель, позвольте вас заверить, он уже не чувствует боли, чертов везунчик. – Эндрю обошел мотоцикл, чтобы сесть за руль.

– Меня подождите! – закричал доктор, когда они с графом, поддерживая друг друга, появились в дверном проеме и с трудом спустились по ступеням, пошатываясь из стороны в сторону.

– Прошу на борт! – пригласил его Эндрю.

С третьей попытки «Ариэль» взревел и выпустил клуб голубого дыма. Доктор вскарабкался на заднее сиденье, а граф сунул две бутылки кларета, которые принес с собой, в боковые карманы куртки Эндрю.

– Это чтобы не замерзнуть! – пояснил он.

– Вы король королей! – сообщил ему Эндрю, отпуская сцепление.

Мотоцикл круто развернулся.

– Присмотрите за Майклом! – крикнула Сантэн.

– Моя капуста! – пронзительно заорала Анна, когда Эндрю, чтобы срезать путь, проскочил прямо через огород.

– A bas les boches! – взвыл граф и тайком приложился еще к одной бутылочке кларета, до того как Сантэн успела ее отобрать вместе с ключами от погреба.

В конце длинной дороги, что вела от особняка, Эндрю придержал мотоцикл и уже на умеренной скорости присоединился к маленькой жалкой процессии, что тащилась от холмов по грязной, изрытой колеями главной дороге.

«Фургоны мясников», как называли полевой санитарный транспорт, были тяжело нагружены результатами возобновившейся немецкой бомбардировки. Они с трудом продвигались через глубокие лужи, их крытые брезентом кузова раскачивались и подпрыгивали. Кровь раненых, лежавших наверху, капала на тех, кто находился ниже.

По обочинам дороги тащились маленькие группы легкораненых, они побросали винтовки и опирались друг на друга, их раны были кое-как перевязаны санитарами, лица этих людей казались пустыми от боли, глаза лишены выражения, а мундиры стали жесткими от грязи; двигались они механически, не ожидая ничего хорошего.

Доктор, стремительно трезвея, соскочил с мотоцикла и выбрал наиболее серьезно пострадавших из этого потока. Двоих они усадили на заднее сиденье, одного на топливный бак перед Эндрю, а еще троих – в коляску вместе с Майклом. Доктор бежал следом за перегруженным «Ариэлем», подталкивая его через ямы, и был уже абсолютно трезв, когда через милю они добрались до госпиталя, расположенного в ряду коттеджей на краю деревни Морт-Ом. Он помог новым пациентам выбраться на землю, а потом повернулся к Эндрю:

– Спасибо. Мне необходим был перерыв. – Он глянул на Майкла, все еще сидевшего в коляске. – Присмотрите за ним. Не вечно же это будет продолжаться.

– Майкла только чуть-чуть зацепило, вот и все!

Но доктор покачал головой.

– Военное истощение, – сказал он. – Контузия. Мы еще толком этого не понимаем, но, похоже, просто существует предел тому, сколько могут выдержать эти бедолаги. Как долго уже он летает без отдыха – три месяца?

– С ним все будет в порядке! – агрессивно возразил Эндрю. – Он справится!

Он жестом защиты опустил ладонь на обожженное плечо Майкла, прекрасно помня, что прошло уже шесть месяцев с его последней увольнительной.

– Посмотрите за ним, все признаки налицо. Он же худой, как будто умирает от голода, – упрямо продолжил доктор. – Дергается и дрожит. А глаза… могу поспорить, у него случаются моменты неуравновешенного и нелогичного поведения, внезапные приступы мрачности вперемешку с яростью. Я прав?

Эндрю неохотно кивнул:

– Он то называет противников мерзкими червями и расстреливает из пулемета сбитые немецкие самолеты, то вдруг заявляет, что они – отважные и достойные враги… на прошлой неделе он врезал кулаком новичку, который назвал их гансами.

– Безоглядная храбрость?

Эндрю припомнил утренние аэростаты, но на вопрос не ответил.

– Но что мы можем сделать? – беспомощно спросил он.

Доктор вздохнул и пожал плечами, протягивая руку:

– До свидания, и удачи вам, майор.

И тут же отвернулся, на ходу снимая с себя куртку и закатывая рукава.

У входа во фруктовый сад, как раз перед тем, как они добрались до лагеря эскадрильи, Майкл внезапно выпрямился в коляске и с серьезностью судьи, читающего смертный приговор, произнес:

– Похоже, меня тошнит.

Эндрю остановил мотоцикл у обочины и придержал голову Майкла.

– А все этот изумительный кларет, – пожаловался Майкл. – Не говоря уже о «Наполеоне»… какой коньяк! Если бы только был другой способ спасти его!

Шумно освободив желудок, Майкл снова обмяк и с такой же серьезностью сказал:

– Хочу, чтобы ты знал: я влюбился!

Затем его голова упала, и он снова потерял сознание.

Эндрю прислонился к мотоциклу и зубами вытащил пробку из бутылки кларета.

– Это определенно заслуживает тоста! Давай же выпьем за твою великую любовь! – Он взмахнул бутылкой в сторону бесчувственного тела рядом с собой. – Не хочешь?