Текст книги "Неукротимый, как море"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Якорно-швартовное устройство, которое поставил Дэвид Аллен, превосходно удерживало лайнер даже под напором сердитых волн, которые сейчас врывались в раскрытый зев бухты, гонимые поднимавшимся штормом.

Вера капитана в мореходные навыки старшего помощника полностью оправдалась: Дэвид умело сбросил оба верпа на расстоянии одного кабельтового от берега, точно соблюдая наилучший угол раствора между якорями для надежного сцепления с грунтом.

Красавчик Бейкер уже установил и опробовал два больших центробежных насоса и даже вернул к жизни обе носовые помпы лайнера, которые остались целы благодаря водонепроницаемой переборке. Весь этот внушительный арсенал насосных агрегатов был вполне готов к запуску, и стармех рассчитывал, что, как только Ник закроет пробоину пластырем, трюм можно будет осушить за каких-то четыре часа.

Капитан вновь облачился в водолазный костюм, хотя на этот раз решил взять однобаллонный аппарат Драгера. «Кислородными дыхательными приборами я сыт по горло», – заключил Ник с кривой усмешкой.

Перед погружением он приостановился на открытой палубе, держа водолазный шлем под мышкой. Похоже, ветер поднялся до семи баллов, потому что с гребней уже срывались барашки. В низком небе кипели грязно-серые тучи, застилая восходящее солнце и пики мыса Тревоги. Холодный темный рассвет обещал серьезные неприятности.

Ник бросил взгляд на «Колдун». Дэвид Аллен умело держал буксир на нужной дистанции, авральная группа, сгрудившись возле уродливой, свежепрорезанной дыры в дымовой трубе «Авантюриста», также была на месте. Он надел шлем и, пока обеспечивающие затягивали крепления и подключали шланги, проверил переговорное устройство.

– «Колдун», как меня слышно, прием?

Дэвид Аллен немедленно подтвердил готовность и тут же добавил:

– Шкипер, барометр ухнул вниз, только что прошел девятьсот девяносто шесть и останавливаться не хочет. Ветер шесть, с порывами до семи. Такое впечатление, что мы оказались в наиболее опасном квадранте.

– Спасибо, Дэвид, – ответил Ник.

Он шагнул вперед, и матросы тут же подхватили его под локти, помогая сесть в парусиновую люльку для спуска за борт. Ник проверил снаряжение в последний раз, усмехнулся – «перед смертью не надышишься» – и скупо кивнул.

В машине уже не царил полный мрак, поскольку Бейкер приспособил прожектора к вентиляционной шахте, но зато черная от мазута вода без устали колыхалась от стенки к стенке под болтающимися ногами Ника, напоминая перепуганного зверя, который жаждет выбраться из стальной западни. Ветровые волны накатом били в борт «Авантюриста», врывались сквозь пробоину, формируя свои собственные мини-течения, приливы и отливы, жадно вылизывали внутренние переборки и трюмную обшивку.

– Травить помалу! – наконец скомандовал Ник в микрофон. – Еще! Стоп травить!

Свой спуск он остановил на высоте десяти футов над главным двигателем правого борта. Вода, затопившая машинное отделение, омывала агрегат, как коралловый риф: он то полностью исчезал, то вновь появлялся на глаза. Стоит замешкаться, и такое волнение подхватит человека, бросит его на механизмы тряпичной куклой, размозжит все кости…

Ник висел в воздухе и мучительно обдумывал, где следует монтировать талевые блоки.

– Спускайте основной! – приказал он, и громадный стальной шкив-блок вынырнул из тени, раскачиваясь в свете прожектора. – Стоп травить! – Ник развернул блок в нужное положение. – Травить два фута! Стоп!

Очутившись по пояс в маслянистой пенистой жиже, он изо всех сил старался продеть вилочный болт сквозь первый шкив и закрепить его на одном из шпангоутов. Каждые несколько минут вода накрывала его с головой, вынуждая беспомощно хвататься за что попало, пока наконец течение не ослабевало свою хватку, давая возможность протереть стекло шлема и вновь взяться за работу.

Минут через сорок таких мучений пришлось сделать передышку. Ник как можно ближе пристроился к теплообменникам включенного дизель-генератора, наслаждаясь их благословенным теплом, и прихлебывал из термоса крепкий приторный кофе, который сварил для него Эйнджел. По самоощущениям он напоминал боксера в перерыве между раундами: все тело ноет, каждый мускул потянут и забит от беспрерывной борьбы с кипящей эмульсией из морской воды, мазута и масла. Бока покрыты синяками и кровоподтеками от ударов о затопленные механизмы. И все же через двадцать минут он вновь встал на ноги.

– Пора, – сказал он и вернул шлем на плечи. Передышка дала ему шанс уточнить план операции, обдумать пути обхода найденных в трюме проблем; сейчас казалось, что дело пошло ловчее, хотя он и утратил чувство времени в адски грохочущей стальной пещере, и к тому моменту, когда наконец можно было завести тросик-проводник через пробоину, Ник понятия не имел, который час или хотя бы время суток. – Давайте, – скомандовал он по рации.

Под слепящим огнем прожекторов к нему опустилась бухта тонкого троса, раскачиваясь и посверкивая в такт броскам лайнера. По закоулкам машинного отделения побежали гротескные тени. Тросик, свитый из дакроновых волокон, для своего малого диаметра и веса обладал невероятной прочностью. Коренной конец закрепили на палубе, а ходовой Ник аккуратно пропустил через шкивы, следя за тем, чтобы нигде не было петель.

Затем, пустив свободный конец тросика вдоль бедра, Ник привязал его к поясу: в таком положении он не будет цепляться за края пробоины.

Сейчас Ник отчетливо понимал, насколько он близок к полному физическому истощению, и даже стал подумывать о новой передышке, однако усилившаяся болтанка воды в трюме говорила о том, что медлить никак нельзя. Не исключено, что через какой-нибудь час задачу вообще невозможно будет решить. Он постарался собрался, найти силы и с удивлением понял, что выдохся не до конца – хотя ледяные пальцы воды, казалось, проникли не только под водолазный костюм, но и в душу, отчего онемели все чувства, а каждая косточка тела отяжелела и стала хрупкой как стекло.

«Должно быть, уже белый день», – подумал он, потому как сквозь рану в обшивке сочился бледный свет, с трудом находя себе дорогу в мутной смеси из морской воды и мазута.

Ник держался за один из трюмных стрингеров футах в семи от пробоины, дыша свободно и размеренно, как и подобает опытному аквалангисту. Сейчас перед ним стояла задача определить ритм движения воды сквозь пропоротую обшивку, однако приливно-отливное действие выглядело непредсказуемым: шипучий, кипящий всос, за которым следовали три-четыре более слабых наката, затем три раза подряд сильнейший выброс, который запросто мог швырнуть пловца на кинжальные острия стальных зазубрин. Надо подобрать и использовать один из средних накатов, но мощь его при этом должна быть достаточной, чтобы одним махом вынести Ника из пробоины.

– Дэвид, готовность номер один, – сообщил он на мостик. – Держать шлюпку к подъему человека на борт.

– Принято, готовность подтверждаю, – прозвучал резкий от напряжения голос Дэвида Аллена.

– Была не была, – пробормотал Ник. Пришел долгожданный момент его волны. Оттягивать дело дальше не имело смысла.

Он проверил крепление тросика на поясе, убедился, что помех движению не будет, и стал сосредоточенно следить, как пробоина втягивает чистую зеленоватую воду, насыщенную яркими крошечными пузырями и алмазными ледяными крошками, которые пулями проносились мимо головы, недвусмысленно намекая на смертельно опасную скорость и мощь течения.

Фаза всасывания закончилась, когда трюм заполнился до равновесного состояния давлений воздуха и воды, затем поток резко изменил направление и ринулся наружу.

Ник отпустил стрингер и тут же был подхвачен водой. И речи не шло о том, чтобы плыть в таком водовороте, – он мог лишь надеяться, что удастся удержать руки по бокам, а ноги вытянутыми по струнке, изредка работая ластами и сохраняя обтекаемый профиль.

От набираемой с каждым мигом скорости стало не по себе. Летя головой вперед в жадную стальную пасть, он чувствовал, как стремительно разматывается бухта нейлонового тросика, скользя по правому бедру, словно на другом конце бесновался угодивший на крючок голубой марлин.

Ускорение было столь быстрым, что Нику почудилось, будто он оказался на американских горках и все его внутренности и кишочки просятся наружу. Затем коварное течение перевернуло пловца – и он отчаянно забился, тщетно пытаясь обрести контроль. Тут-то его и приложило.

Он ударился так, что тело на миг онемело, а в глазах расцвели яркие круги. Больше всего пострадало левое плечо; мелькнула даже мысль, что руку срезало стальной бритвой.

В следующее мгновение он уже крутился мельницей – а может быть, и вверх тормашками, потому что напрочь исчезло чувство ориентации и он понятия не имел, где верх, а где низ. Неясно даже, находится ли он внутри «Авантюриста». Нейлоновый тросик между тем обвил ему горло и грудь, пережав драгоценные воздухопроводные шланги, и сейчас Ник потерял возможность дышать – так младенец запутывается в пуповине во время родов.

Вновь он обо что-то ударился, на этот раз затылком, и лишь подшлемник смягчил удар. Ник выбросил руки над головой и нащупал неровную ледовую поверхность.

Его снова объял ужас, он беззвучно крикнул – и вдруг выскочил в царство света и воздуха, в месиво раскрошенного льда, где плавали и крупные фрагменты, один из которых он только что попробовал протаранить головой.

Совсем рядом возносился бесконечный стальной утес бортовой обшивки «Золотого авантюриста», а еще выше раскинулось набрякшее, покрытое синяками штормовых туч небо. Выпутываясь из нейлоновой удавки, Ник сделал два важных открытия. Во-первых, обе руки до сих пор были на месте и вполне охотно работали, а во-вторых, поджидавший его катер находился в каких-то двадцати футах и сейчас вовсю расталкивал ледовое крошево, чтобы принять своего капитана на борт.

Аварийный пластырь, уложенный на носу катера, напоминал пятитонного эрдель-терьера, мирно свернувшегося в клубок: такой же мешковатый, бесформенный и бурый.

Ник снял шлем и прямо поверх водолазного костюма набросил арктическую робу с капюшоном, скрыв под ним непокрытую голову. Балансируя на корме, он рукой отдавал сигналы рулевому, и тот, отлично зная свое ремесло, умело и спокойно подводил катер к «Золотому авантюристу», невзирая на сильную качку и волнение. Куски льдин то и дело ударяли в борта, нещадно обдирая краску, но катер был построен из стали, обладал прекрасной остойчивостью и был рассчитан именно на такие переделки.

Белый нейлоновый тросик являлся единственной связующей нитью с авральной командой, оставленной на палубах «Авантюриста». Именно эта тонкая, но прочная ниточка поможет протащить основной трос сквозь пробоину, хотя имелась, конечно, опасность истирания на иззубренных сколах льда или в клыках притаившихся под водой алчных стальных челюстей.

Ник травил нейлоновый конец из онемевших ладоней, силясь уловить малейший рывок или задержку, которые могли означать зацеп, грозивший обернуться обрывом.

Периодически отдавая сигналы рукой, он удерживал катер так, чтобы тросик-проводник уходил в пробоину чисто, не задевая ее края, затем в машинное отделение по шкивам, установка которых потребовала таких мучений, оттуда вверх по вентиляционной шахте, и, наконец, через вырезанное в дымовой трубе отверстие тросик коренным концом наматывался на барабан лебедки под придирчивым взглядом Красавчика Бейкера.

Шумные, назойливые порывы ветра мешали так сильно, что Нику пришлось скорчиться, чтобы лучше слышать закрепленную на груди миниатюрную рацию, но все равно жестяной голос Бейкера еле-еле доносился из динамика.

– Шкипер, проводник чист.

– Принято. Травим промежуточный. Начали!

Промежуточный трос был толщиной с указательный палец взрослого мужчины, а изготовили его из наилучшей шведской стали. Ник лично проверил качество сращивания с проводником: хотя нейлон и был рассчитан на такую тяжесть, стык являлся самым слабым местом.

Он кивком отдал команду, и матросы бросили ходовой конец за борт; белая нейлоновая нить тут же исчезла в холодной зеленой пучине, и черный стальной трос начал медленно сползать с вращающегося барабана.

Когда стык ударился о шкив-блок в машинном отделении, у Ника защемило сердце. Если трос заест, пиши пропало – ведь волнение на море поднялось настолько, что ни один человек не заберется в трюм. Это означало неудачу всей операции и потерю «Золотого авантюриста»: надвигающийся шторм, безусловно, разметает лайнер о камни.

– Господи, лишь бы проскочил, лишь бы проскочил… – шептал Ник под завывание ветра. Барабан замедлил ход, провернулся еще на пол-оборота и застыл. Там, в трюме, что-то явно мешало тросу двигаться, поэтому Ник подал сигнал рулевому подвести катер ближе и тем самым изменить угол, под которым стальной конец уходил внутрь корпуса.

Нервы были натянуты, пожалуй, столь же туго, как и сам трос. Перед глазами стояли воображаемые нейлоновые волокна… вот они удлиняются под действием лебедки все больше и больше, начинают лопаться…

– Ну давай же, давай! – взмолился Ник, и барабан вдруг дернулся, пошел снова, трос сбегал с него гладко, охотно ныряя в море.

Голова была легкой, как перед обмороком; сквозь звон в ушах донесся голос Бейкера, с триумфом оповестившего по рации:

– Есть захват промежуточного троса!

– Не расслабляться, – приказал Ник. – Теперь ходовой основного.

И вновь начался трудоемкий, капризный, играющий на нервах процесс стравливания, только на этот раз через пробоину протягивали ходовой конец массивного, двухдюймового стального троса кабельной работы, которому помогал его меньший и не такой прочный собрат. Очередные сорок критических минут – а ведь ветер и волнение поднимались с каждой преходящей секундой, – и тут Бейкер крикнул:

– Есть захват основного! Готов тянуть!

– Отставить тянуть! – торопливо распорядился Ник. – Выбери слабину и держи! Понял? Просто держи!

Если пластырь вдруг зацепится за носовой планшир катера, тяга лебедки может запросто утопить катер.

Ник отдал сигнал, и вся пятерка сгрудилась на носу, с трудом находя себе место в громоздких, жестких робах из желтой клеенки и тяжелых рабочих башмаках. Руководя матросами, как дирижер, шкипер расставил их по периметру внушительной кипы парусины, и лишь затем махнул рулевому, чтобы тот перевел рукоятку на реверс и задним ходом отвел катер от «Авантюриста».

Кудельный ворс раздерганного пенькового линя, которым был прошит пластырь, трепетала от напряжения, передававшегося по основному тросу. Всю эту парусиновую груду предстояло теперь каким-то образом скинуть за борт.

Почти пять тонн… Совладать с таким весом было бы немыслимо, кабы не сам катер, обратным ходом стягивавший с себя зацепленный за трос пластырь. Медленно и степенно парусина соскальзывала с носа, но катер при этом все глубже и глубже зарывался в воду. Продольный крен достиг двадцати градусов, гневно взревывал дизель, а единственный гребной винт бешено месил воду, пытаясь выдернуть лодку из-под чрезмерного груза.

Пластырь скользнул вперед еще на один фут и – не везет так не везет! – действительно зацепился за носовой планшир. Волна перехлестнула через борт, и матросам приходилось теперь толкать бесформенную жесткую груду по щиколотку в воде.

Должно быть, в эту минуту в Нике сработал некий инстинкт, чувство опасности. Что-то заставило его обернуться. В глубине бухты, у самой кромки льда лежал в дрейфе «Колдун» – а еще дальше, за буксиром, поднимался внушительный вал, чей гребень исказил линию горизонта. Это был лишь предшественник по-настоящему колоссальных волн, которые шторм гнал перед собой – так охотник науськивает борзых. Впрочем, и теперешних волн хватало, чтобы «Колдун» резко взбрыкивал кормой и по самый полубак зарывался в воду, которая даже не успевала сбегать в шпигаты.

Вал достигнет незащищенного и перегруженного катера через двадцать пять секунд, он с размаху ударит в борт… А ведь нос и так уже подтоплен, массивный зацепившийся пластырь держит, словно якорь… Катер накроет полностью, и все пять членов команды погибнут буквально за минуты: если не утянут на дно тяжелые робы, так заморозит ледяная пучина.

– Бейкер! – отчаянно рявкнул Ник в микрофон. – Тащи, раздери тебя в душу, тащи!

Спустя миг трос дернулся вперед, увлекаемый могучей лебедкой «Золотого авантюриста»; от такой тяги катер еще сильнее клюнул носом, и вода каскадом обрушилась на планшир.

Ник схватил одно из дубовых весел и сунул его под пластырь, в то место, где зацепилась парусина, и всем телом налег на эту импровизированную вагу.

– Помоги! – крикнул он ближайшему матросу и сам показал пример как надо работать. В глазах потемнело, спинные мышцы вздулись буграми и были готовы лопнуть от напряжения.

Море неумолимо затапливало катер, теперь вода была почти по колено – а из бухты на них шла большая волна. Ее могучая поступь была неслышной, ничто не могло устоять на ее пути, она небрежно сметала прочь массивные глыбы льда, не задерживаясь хотя бы на крошечную долю секунды…

Что-то вдруг поддалось – и вся махина пластыря ухнула за борт. Высвобожденный из-под непосильной ноши катер вздыбился, и Ник бешено замахал обеими руками, приказывая рулевому поставить нос к волне.

Подхваченные гребнем, они взлетели так, что палуба ушла из-под ног. Из-за спины раздался грохот – вода ударила в корму «Авантюриста», взорвавшись бешеным облаком пены, которую тут же смахнул ветер.

Расталкивая тяжелые обломки пакового льда, рулевой уже вел катер к заждавшемуся «Колдуну».

– Стоп мотор! – махнул ему Ник. – Задний ход! – На ходу сбрасывая клеенчатую робу, он неуклюже заторопился на корму и там прокричал рулевому прямо в ухо: – Стоять здесь! Я иду на погружение! Надо проверить!

Ошарашенный матрос чуть ли не умоляюще взглянул шкиперу в глаза. Ему хотелось как можно быстрее выбраться из этой передряги, вновь очутиться в безопасности, на борту «Колдуна» – но безжалостный Ник уже надел водолазный шлем и теперь подключал шланги.

Пластырь до сих пор тяжелым тараном бился о борт «Золотого авантюриста», так как воздушные карманы и пенька придавали ему положительную плавучесть.

Ник нырнул прямо под него и оказался в двадцати футах от водоворота, который создавала пробоина.

Хватило и пары секунд убедиться, что трос чист, и Ник беззвучно поблагодарил Красавчика Бейкера за то, что стармех успел заглушить лебедку, едва пластырь оказался в море. Сейчас можно приступать к главной задаче.

– У меня порядок, – сообщил он Бейкеру. – Но трос выбирай медленно, на барабане задай не больше полусотни футов в минуту.

– Есть задать полсотни футов, – откликнулся Бейкер.

И пластырь, до этого подскакивавший на волнах как поплавок, медленно затянуло под воду.

– Так держать.

Весь процесс чем-то напоминал наложение кровоостанавливающего тампона на открытую рану – но только в полевых условиях. Под внешним давлением воды пластырь глубоко сел в разверстую дыру, а натянутый двухдюймовый трос еще надежнее закрепил его на месте. «Рана тампонирована», – улыбнулся Ник про себя и, подрабатывая ластами, завис у днища, чтобы внимательно проверить результат.

Доселе смертельно опасное течение сквозь пробоину прекратилось. Он отмечал лишь едва заметное движение воды по периметру пластыря; впрочем, пенька вскоре разбухнет, и через пару часов вся эта пробка станет герметичной.

– Дело сделано, – сказал Ник в микрофон. – Набить трос до двадцати тонн и держать… Да, кстати, можешь включить насосы и осушить этого водохлеба.

Только от чувства внезапного облегчения, замешенного на нервах и дикой усталости, Ник позволил себе назвать замечательное судно «водохлебом» – и пожалел об этом обидном слове, едва оно успело вылететь.

Ника до боли тянуло в сон. Каждый мускул, каждая жилка протестовали и молили о пощаде; глаза были налиты кровью; от соли, ветра и холода опухли веки, подчеркивая темные круги усталости, которые вполне могли посоперничать с устрашающими синяками, кровоподтекам и ободранной кожей на боках, бедрах и ребрах.

Руки дрожали, как у паралитика, весь организм взывал об отдыхе, а ватные ноги почти отказывались повиноваться, когда он брел на ходовой мостик «Колдуна».

– Поздравляю вас, сэр, – сказал Дэвид Аллен, и его восхищение было неподдельным.

– Что говорит наш стеклянный недруг? – Ник кивнул в сторону барометра, стараясь шуткой прикрыть изнеможение.

– Девятьсот девяносто четыре и падает, сэр.

Шкипер бросил взгляд на «Золотого авантюриста». На фоне низкой хмари неба лайнер выглядел могучим волноломом – не дрогнув, выдерживал он натиск крупных валов, которые шли и шли на него нескончаемыми шеренгами. Плотно сидящий на грунте, обремененный тысячами тонн воды, которая плескалась в его чреве, «Авантюрист» плевался фонтанами при каждой такой атаке. Но дело-то в том, что эти фонтаны били из него благодаря насосам!

Мощные центробежные помпы Бейкера работали на полном ходу, и вода извергалась из скул правого и левого борта. Казалось, что это не судно, а бетонная плотина, на которой подняли затворы верхнего бьефа: вот с каким нетерпением лайнер освобождал свои затопленные трюмы.

Мазутно-масляная пленка образовала кругом него темный венец с радужным отливом, перемазав лед и гальку. Ветер порой срывал тугие струи, и тогда патрубки насосных шлангов расцветали плюмажем, переливчатым, как павлиний хвост.

– Стармех! – окликнул Ник по рации. – Какая производительность откачки?

– Почти пятьсот тысяч галлонов в час.

– Доложить, как только изменится дифферент, – распорядился капитан и взглянул на стрелку анемометра, вмонтированного над пультом управления. Несмотря на боль в опухших веках, пришлось прищурить глаза, чтобы считать показания. Сила ветра сейчас достигала восьми баллов.

– Дэвид, – сказал он и сам расслышал хрипловатые нотки в своем обычно ровном, бесстрастном голосе, – уйдет не меньше четырех часов, прежде чем мы сможем хотя бы попытаться стянуть «Авантюрист» с мели, но я хочу, чтобы ты прямо сейчас завел на него основной буксирный канат, и тогда мы не потеряем ни минуты.

– Есть.

– Не забудь: сначала крепим бросательный конец… – добавил Ник и растерянно запнулся, пытаясь сообразить, какие еще распоряжения следует отдать, но голова была пуста.

– Сэр, что с вами? – всполошился Дэвид, и Ник испытал укол раздражения. В жизни он не требовал к себе сочувствия. Капитан вовремя сдержался, не дав резким словам слететь с языка.

– Ладно, Дэвид, ты сам знаешь, что делать, и не нуждаешься в моих советах. – Словно пьяный, Ник сделал неловкий шаг в сторону своей каюты. – Доложишь, когда закончишь, или если Бейкер сообщит об изменении дифферента… или еще что-то, что угодно… понимаешь? При малейшем изменении…

Он успел добрался до каюты вовремя, пока ноги не отказали окончательно, и, стряхнув с плеч махровый халат, навзничь упал на койку.

Единственный прямой маршрут, которым можно обогнуть весь земной шар, ни разу не наткнувшись на сушу, проходит по южной шестидесятой параллели. Эта широкая дуга открытой воды расположена к югу от мыса Горн, Австралазии и мыса Доброй Надежды, но более всего известна тем, что в этой «кухне» варится самая непредсказуемая погода на планете. Именно тут встречаются две исполинские воздушные массы – ледяные низовые слои, стекающие с антарктического щита, и более теплый и легкий воздух субтропиков. Они сталкиваются под действием центробежных сил, вызванных вращением Земли, но дело на этом не кончается: характер движения атмосферы многократно усложняется из-за могучего крутящего момента, развиваемого за счет кориолесовой силы. Сталкиваясь лоб в лоб, обе противоборствующие массы воздуха распадаются на меньшие фрагменты, которые сохраняют свои первоначальные характеристики. Эти фрагменты начинают вращаться самостоятельно, формируя гигантские «воздуховороты», и по мере своего продвижения обретают все большую силу, энергию и скорость.

Антициклон, который принес с собой зловещее затишье на мыс Тревоги, заставил подскочить стрелку барометра до 1035 миллибар, а в центре циклона, шедшего за ним по пятам, она свалилась до отметки 985. Столь резкий перепад означал, что ветра, дувшие вдоль градиента давления, были, мягко выражаясь, свирепыми.

Собственно циклон имел порядка полутора тысяч миль в поперечнике и забирался аж в тропосферу, на высоту тридцати тысяч футов над уровнем моря. Ветра, которые он нес с собой, зашкаливали за двенадцать баллов по Бофорту, в порывах достигая ста двадцати миль в час, и даже более. Беспрепятственно ревели они над одичавшим морем, не зная никаких преград, – и вдруг натолкнулись на зубья мыса Тревоги.

Пока предельно измотанный Николас Берг спал мертвым сном, а Красавчик Бейкер ворожил над своими помпами, выжимая из них – и из трюмов «Авантюриста» – все, что можно, на них обрушился шторм.

Когда никто не отозвался на ее стук, Саманта замерла в нерешительности, балансируя с нагруженным подносом в руках. За последний час «Колдун» что-то уж слишком резво стал качаться.

Сомнения продлились не более трех секунд, потому что речь шла о леди, склонной к быстрым решениям. Девушка подергала дверную ручку, когда та охотно повернулась, она не спеша распахнула створку, заранее предупреждая о своем появлении, и ступила в капитанскую каюту.

– Сам же распорядился доставить обед… – пробормотала она в собственное оправдание, и закрыла за собой дверь, окинув помещение взглядом. Каюта была обставлена в стиле легендарных лайнеров «Уайт стар лайн»:[4] стены обшиты палисандровым деревом, диван и кресла обиты шикарной красно-коричневой опойковой кожей, а поверх палубного настила лежит толстый ворсистый ковер цвета тропической листвы.

Саманта поставила поднос на столик, размещенный под иллюминаторами правого борта, и негромко позвала хозяина всей этой роскоши. Нет ответа. Тогда она шагнула в распахнутую дверь спальни.

Белый махровый халат небрежно валялся на самом виду, и девушка с замиранием сердца вообразила, что на койке лежит нагое тело, но тут же увидела, что на капитане – трусы-боксеры из тонкого белого шелка.

– Капитан Берг, – вновь окликнула она, но не слишком громко, и по-женски заботливым жестом подхватила халат с пола, сложила его и перекинула через кресло, оказавшись при этом рядом с койкой.

На миг она испытала прилив озабоченности при виде кровоподтеков, которые резко выделялись на гладкой бледной коже, но это чувство немедленно уступило место подлинному беспокойству – капитан лежал как мертвец, беспомощно свесив ноги за край и неловко закинув руку. Лишь голова мерно перекатывалась из стороны в сторону в такт бортовой качке «Колдуна».

Быстрым движением Саманта коснулась щеки спящего. Чувство облегчения пролилось на душу истинным бальзамом, когда пальцы ощутили тепло. Веки мужчины слабо затрепетали.

Бережно она приподняла его босые ноги, и тело услужливо повернулось на бок, обнажив неприятную ярко-алую полосу, которая шла по всей спине наискосок через плечо. Девушка осторожно притронулась к ссадине легкими пальцами и мгновенно поняла, что здесь требуется врач, хотя прямо сейчас главным лекарством был сон.

Она отступила на шаг и несколько долгих секунд с удовольствием разглядывала этого крепкого, мужественного человека. Капитан отличался атлетическим сложением; мускулы рук и ног не выглядели чрезмерно бугристыми, но в них явно таилась недюжинная сила. Да, он явно был в отличной физической форме. Впрочем, в его теле читалась еще одна особенность, своего рода матерость, кряжистость в могучем развороте плеч и широком постаменте шеи – и в нагрудной поросли, характерной для зрелого мужчины.

Пусть не имелось в нем того изящества и тонкости линий, что были свойственны знакомым Саманте юношам, но силой оно превосходило любого из молодых людей, которые доселе заполняли собой мир девушки. Перед глазами всплыл образ одного из них – того самого, кого, как ей казалось, она любила. В свое время они провели на Таити два месяца, оказавшись в составе одной и той же полевой экспедиции. Вместе занимались серфингом, танцевали, пили вино, работали и спали на протяжении шестидесяти дней и ночей; была и помолвка, и горькая ссора, и расставание – которое она пережила на редкость спокойно, – но вот чего у него не отнять, так это самого великолепного, точеного, загорелого мужского тела из всех, которые были ей знакомы. А сейчас, при виде спящего капитана, стало ясно, что тот юноша не может соперничать с этим мужчиной по части физических пропорций и силы.

Прав был Эйнджел. Могучесть – вот что ее так привлекло. Это мощное, мускулистое, крепкое тело с темными жесткими волосами, что покрывали грудь – и, да, торчали из-под мышек, – словом, мужская сила во плоти… и аура властности, которую испытывал любой, стоит лишь оказаться рядом.

Саманте еще не доводилось встречать людей, при виде которых ее переполняло чувство благоговейного трепета. Оказывается, за капитаном тянулась не просто молва или внушительный перечень полулегендарных подвигов, о которых рассказывал Эйнджел; и дело далеко не в одной лишь физической силе, которую он только что продемонстрировал на глазах всей команды «Колдуна», в том числе и Саманты, которая жадно прислушивалась к радиообмену по УВЧ-каналу… Девушка вновь склонилась над спящим и увидела, что даже во сне линия его подбородка была жесткой и бескомпромиссной и что мелкие морщинки и прочие следы, которые нелегкая судьба высекла на этом лице, особенно в уголках губ и глаз, лишь подчеркивали его властность и целеустремленность – лицо человека, который диктует жизни свои собственные правила.

Да, она хотела его. Эйнджел был прав, Господи Боже, как он был прав! Кто говорит, что не существует любви с первого взгляда? Только глупец!

Саманта заставила себя отвернуться, взяла стеганое одеяло, что лежало в ногах койки, и накрыла спящего мужчину. Она замерла на секунду – и бережным, материнским жестом поправила прядь его густых темных волос.

Хотя капитан даже не шевельнулся, когда ему поднимали ноги или накрывали одеялом, он почти проснулся от этого легчайшего из касаний. Вздохнул, повел плечом, а затем хрипло прошептал: «Шантель, ты?..»

Саманта дернулась от болезненного укуса ревности: имя другой женщины пронзило ее словно кинжалом. Девушка круто развернулась и вышла, однако в кабинетной части каюты вновь замедлила шаг и остановилась возле письменного стола.

Поверх внушительной, переплетенной в кожу судовой торговой книги небрежно разбросаны личные вещи – всяческая мелочь: золотой зажим с толстенькой пачкой денег в разносортной валюте – пятифунтовые английские банкноты, пятидесятидолларовые купюры США, дойчмарки и франки. Золотой «Ролекс», опять-таки золотая зажигалка «Данхилл», инкрустированная одиноким белым бриллиантом, и умопомрачительный бумажник лаковой кожи. Эти вещи давали более чем ясное представление о характере их владельца. Чувствуя себя настоящей воровкой, девушка раскрыла бумажник.