Текст книги "Птица солнца"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Наконец мы приступили к фотографиям белого царя.

– Мой прекрасный загадочный царь, – вздохнула Салли. – Не можешь ли ты что-нибудь рассказать нам? Откуда ты пришел? Кого любил? В каких сражениях нес свой боевой щит, и кто оплакивал твои раны, когда тебя уносили домой с поля битвы?

Мы медленно просматривали груду фотографий. Я снимал под всеми возможными углами, при всех вариантах освещения, проявлял и печатал всеми возможными способами.

Кое-что в одном из снимков привлекло мое внимание. Вероятно, подсознательно я ждал чего-то подобного и смотрел на фотографию так, будто видел впервые. Что-то ворохнулось внутри, как пойманная птица, по рукам побежали мурашки.

– Сал, – сказал я и замолк.

– Что, Бен? – Она услышала в моем голосе сдерживаемое возбуждение.

– Свет! – сказал я. – Помнишь, как мы увидели город при луне? Угол падения света и его количество.

Она посмотрела на фотографию. След был слабее, чем на фотографии Лорена, но он все же был, этот крест, перечеркивавший мертвенно-белое лицо.

– Что это? – удивилась Салли, поворачивая фотографию, чтобы лучше видеть.

Я достал из ящика фонарь и протянул ей.

– Возьмите это и идите за мной, Ватсон.

– Похоже, лучшую работу мы всегда выполняем по ночам, – начала Салли – и поняла, что сказала двусмысленность. – Я не это имела в виду! – предупредила она возможные непристойные комментарии.

Пещера была тиха, как древняя могила, наши шаги гулко звучали на камнях, когда мы огибали бассейн, направляясь к портрету белого царя. Лучи наших фонарей заплясали на нем. Царь смотрел на нас, величественный и высокомерный.

– На его лице ничего не видно, – сказала Салли, и в ее голосе слышалось разочарование.

– Подожди. – Я достал из кармана носовой платок. Сложив его вчетверо, я прикрыл свой фонарь. Яркий луч сменился рассеянным светом сквозь ткань. Я взобрался на деревянную раму, оставшуюся от работ.

– Выключи фонарь, – приказал я Салли, в полутьме приблизился к изображению лица и стал осматривать его при рассеянном свете.

Щеки белые, безупречные. Я медленно перемещал свет, то поднимая, то опуская фонарь, описывая лучом круги около головы царя.

– Есть! – воскликнули мы одновременно, когда на лице появилось слабое отражение креста. Я укрепил фонарь в нужном положении и стал рассматривать крест.

– Это тень, Сал, – сказал я. – Под краской какая-то неровность. Канавка – вернее, две канавки. Они пересекаются под прямым углом, образуя крест.

– Трещины в камне? – спросила Салли.

– Может быть, – сказал я. – Но они слишком прямые, угол слишком правильный, чтобы быть естественным. – Я снял платок с фонаря и повернулся к Салли. – Сал, у тебя нет куска шелка?

– Шелка? – Она изумилась, но быстро пришла в себя. – Шарф. – Она коснулась пальцами горла.

– Дай, пожалуйста.

– А что ты с ним собираешься делать? – спросила она, прикрывая рукой красивую полоску материи, высовывавшуюся из-под блузы. – Это настоящий Карден. Стоил мне целого состояния.

– Я его не испорчу, – пообещал я.

– Купишь мне новый, если испортишь, – предупредила она, снимая шарф и протягивая его мне.

– Посвети, – попросил я, и она направила луч на царя. Я расстелил шарф на голове царя, придерживая ткань пальцами левой руки.

– Что ты делаешь?

– Когда покупаешь подержанный автомобиль и хочешь убедиться, что он не был в аварии, так можно обнаружить вмятины, не видные глазу.

Кончиками пальцев правой руки я начал прощупывать поверхность рисунка под шарфом. Ткань позволяла пальцам легко скользить по поверхности скалы, их чувствительность при этом как бы возросла. Я нащупал небольшую канавку, прошел по ней до пересечения, двинулся вниз по южной оси к следующему пересечению, потом на восток, на север, назад к тому месту, с которого начал. Мои пальцы выявили правильный продолговатый прямоугольник примерно девять на шесть дюймов.

– Ты что-нибудь чувствуешь? – Салли не могла сдержать нетерпения.

Я не отвечал: мое сердце билось у самого горла, а пальцы продолжали скользить по поверхности рисунка вниз, почти к самому полу, потом снова вверх.

– Бен! Да скажи же! Что там?

– Подожди! – Сердце трепыхалось, как крылья вспугнутого фазана, кончики пальцев дрожали от возбуждения.

– Вот еще! Черт тебя возьми! – крикнула она. – Скажи немедленно!

Я спрыгнул с рамы и схватил Салли за руку.

– Пошли.

– Куда мы? – спросила она, когда я потащил ее из пещеры.

– За фотоаппаратом.

– Чего ради?

– Сделаем несколько снимков.

В маленьком холодильнике, где я хранил пленки, лежали две катушки «Кодак Эктахром 8443» для аэрофотосъемок. Эти пленки предназначены для съемки в инфракрасных лучах. Я их заказал для экспериментов с основаниями стен, но результаты оказались обескураживающими. Слишком много слоев, к тому же тепло, которое излучала растительность, мешало увидеть подножия.

Я зарядил свой «Роллефлекс» инфракрасной пленкой, взял фильтр «Кодак 12». Все это время Салли одолевала меня вопросами, но я отвечал только:

– Подожди, увидишь!

С двумя лампами-вспышками мы, уже в полночь, вернулись в пещеру.

Я использовал прямой свет, включив вспышки в розетку для электрического насоса возле бассейна. Укрепил «Роллефлекс» на треноге и сделал двадцать снимков с разной выдержкой и диафрагмой.

К этому времени Салли чуть не лопалась от любопытства, и я смилостивился над ней.

– Такую технику используют при фотографировании картин, чтобы обнаружить подпись и детали, скрытые позднейшими пластами краски; для съемки сквозь облачный слой, для съемки морских течений – вообще всего, что невидимо для человеческого глаза.

– Похоже на волшебство.

– Так и есть, – ответил я, продолжая щелкать. – Фильтр задерживает все, кроме инфракрасных лучей, а пленка чувствительна к ним. Она улавливает разницу в температуре объекта и отражает это разными цветами.

Мне пришлось еще с час поработать в фотолаборатории, прежде чем я смог показать изображение на экране проектора. Все цвета изменились, стали странными и сверхъестественными. Лицо царя приобрело ярко-желтый цвет, борода – пурпурный. Появились многочисленные пятна, которых мы не замечали раньше, – неровности поверхности, включения посторонних материалов в краске, колонии лишайников и прочие изъяны. Они светились, точно чужеземные самоцветы.

Но я их едва замечал. Все мое внимание, заставив сердце бешено биться, привлекла решетка из правильных продолговатых прямоугольников, покрывавшая весь рисунок. Эффект неправильной шахматной доски; прямые линии светились бледно-голубым.

– Нужно немедленно связаться с Лореном, – выпалил я.

– Что это? Я по-прежнему не понимаю. Что это значит? – канючила Салли, и я удивленно повернулся к ней. Мне все было так ясно, что я удивился ее недогадливости.

– Это значит, Сал, что за белым царем в скале отверстие, которое искусные каменщики замуровали блоками известняка. Белый царь нарисован поверх этой кладки.

Лорен Стервесант, заложив руки за спину, стоял перед стеной пещеры и гневно смотрел на белого царя, раскачиваясь на носках и воинственно выпятив челюсть. Мы – Рал, Салли, Лесли и я, стояли полукругом и с беспокойством следили за его лицом.

Вдруг Лорен выхватил сигару изо рта и в сердцах швырнул ее на мощеный пол. Он свирепо растоптал окурок, повернулся, отошел к изумрудному бассейну и остановился, глядя в затененную воду. Мы молча ждали.

Он вернулся: его влекло к рисунку, как мотылька к свече.

– Это, – сказал он, – одно из величайших произведений искусства. Ему две тысячи лет. Оно невосстановимо. Бесценно.

– Да, – сказал я.

– Оно не принадлежит нам. Это часть нашего наследия. Оно принадлежит нашим детям, еще не рожденным поколениям.

– Знаю, – сказал я, но провести меня было не так просто. Я месяцами следил за Лореном и видел, как росло его чувство к портрету. Портрет приобрел для него какой-то глубокий смысл, о котором я мог только догадываться.

– А вы хотите, чтобы я его уничтожил, – сказал он.

Мы молчали. Лорен отвернулся и начал расхаживать перед портретом. Наши головы поворачивались ему вслед, как у зрителей на теннисном матче. Он резко остановился прямо передо мной.

– Ты и твои проклятые фотографии, – сказал он и снова начал расхаживать.

– А нельзя ли… – робко начала Лесли, но голос ее замер, как только Лорен развернулся и посмотрел на нее.

– Да? – спросил он.

– Нельзя ли… ну, как бы обойти его… – Голос ее смолк, потом опять окреп: – Проделать проход в стене сбоку, а потом повернуть к отверстию за белым царем?

Впервые в жизни мне захотелось обнять ее и поцеловать.

Лорен прилетел с одним из своих горных инженеров и отрядом горнорабочих машона с шахты «Сестренка», что вблизи Вэлкам. Они привезли с собой воздушный компрессор, пневматические сверла, ручные буры и все остальные принадлежности своего ремесла. Инженер оказался большим рыжеволосым человеком с веселыми васильково-синими глазами и детским лицом в веснушках. Звали его Тинус ван Вуурен, и он всей душой поддержал наш проект.

– Думаю, стену прорежем легко, доктор. После серпентина и кварца, к которым я привык, этот песчаник все равно что сыр.

– Отверстие должно быть как можно меньше, – строго сказала ему Салли. – Как можно меньше вреда росписям.

– Мэм, – искренне ответил Тинус, – я прорежу вам дырку меньше мышиной… – тут он спохватился и заменил слово, – меньше мышиного уха.

Мы с Салли начертили на стене пещеры входное отверстие шахты, расположив его так, чтобы не повредить самые ценные и красивые росписи. Отверстие было всего два фута шириной и четыре высотой, но все равно пришлось пожертвовать замечательной группой жираф и изящной маленькой газелью с большими настороженными ушами.

Отверстие отделяло от белого царя тридцать футов, чтобы на портрете не сказалась даже малейшая вибрация – она могла потревожить волоконца краски на росписи. Тинусу предстояло углубиться на тридцать футов, потом повернуть под прямым углом и вернуться к портрету царя. Начать работу Тинус должен был на следующее утро, а накануне вечером мы развлекали его в гостиной. Атмосфера была как в военном лагере перед опасной вылазкой. Все были разговорчивы, взвинчены и пили слишком много.

Вначале Тинус держался очень сдержанно – его, очевидно, смущало присутствие легендарного Лорена Стервесанта – но бренди помогло ему расслабиться, и он присоединился к общему разговору.

– Для чего вам респираторы, док? – спросил он. – Вы ждете газ или огонь?

– Респираторы? – Лорен отвлекся от беседы с Салли. – Кто заказал респираторы?

– Мне специально заказали шесть респираторов, – прямой вопрос Лорена обескуражил Тинуса. – Специально заказали, сэр.

– Верно, Ло, – спас я беднягу. – Это я их заказал.

– Зачем?

– Ну, Ло… Мы надеемся обнаружить проход или… – я хотел сказать «склеп», но не стал искушать богов… – или что-то вроде пещеры.

Он кивнул. Теперь все смотрели на меня – а выступая перед внимательной аудиторией, я никогда не могу избавиться от театральности.

– Эта пещера была закрыта, герметически, не менее двух тысяч лет. Значит, есть опасность…

– Проклятие фараонов! – вмешалась Салли. – Конечно, вы помните, что случилось с теми, кто первым вошел в гробницу Тутанхамона? – Она провела пальцем по горлу и закатила глаза, состроив ужасную гримасу. Она уже выпила две порции «Глен Грант».

– Салли, тебе следовало бы знать, – строго сказал я, – что проклятие фараонов, разумеется, всего лишь миф. Но есть опасность подхватить неприятную болезнь легких.

– Ну, должен сказать, что я не верю в проклятия и прочую ерунду, – рассмеялся Тинус, излишне громко. Он уже забыл о своем смущении.

– Я тоже, – согласился Рал Дэвидсон.

– Но тут ничего сверхъестественного, – вмешалась Лесли. – Это грибковая болезнь.

Похоже, я совсем утратил контроль над ситуацией. Пришлось повысить голос.

– Если все высказались, я продолжу. – Это вернуло мне их внимание. – Создаются благоприятные условия для развития Cryptococcus neuromyces, грибовидной сапрофитной водоросли, споры которой, переносимые воздухом, могут вызвать смертельную болезнь.

– Это почему же? – спросил Тинус.

– Споры попадают в легкие. Там, в теплой влажной атмосфере, они немедленно прорастают и образуют большие зернистые колонии.

– Ну и ну! – сказал Тинус с выражением величайшего отвращения. – Вы хотите сказать, что в легких растет всякая дрянь, вроде плесени на хлебе?

– А каковы последствия? – спросил Лорен.

У меня уже была готова речь.

– Вначале интенсивное поражение легочной ткани, кровоизлияния, высокая температура, быстро ухудшающееся дыхание. Затем начинают накапливаться отходы жизнедеятельности колоний, которые попадают в кровь и разносятся по всему телу, попадая в мозг и центральную нервную систему.

– Боже! – Тинус побледнел от ужаса, его голубые глаза и веснушки показались вдруг на фоне лица очень яркими. – А что потом?

– Отходы действуют как сильнейший нервный яд и вызывают галлюцинации. Затем воспаление оболочки головного мозга и нарушение его функций, аналогичное тому, какое вызывают лизергиновая кислота или мескалин.

– Дьявольщина! – сказал Рал, и Лесли пнула его в ногу.

– Эти грибки сводят с ума? – спросил Тинус.

– На все сто, – заверила его Салли.

– А умереть от этого можно? – спросил Лорен.

– Летальный исход наступает в семидесяти пяти процентах случаев в зависимости от индивидуального иммунитета и скорости образования антител.

– А если человек выживет, есть ли необратимое ухудшение здоровья?

– Рубцы на легких, как при туберкулезе.

– А умственная деятельность?

– Нет. – Я покачал головой.

– Дьявольщина, – сказал Тинус, осторожно ставя стакан. – Я ничего об этом не знал. Обвалы, метан, давление – это все меня не беспокоит. Но эти грибки, – он вздрогнул, – это не по мне. Совсем не по мне.

– Какие меры предосторожности ты собираешься принять, Бен? – спросил Лорен.

– Первая группа будет защищена респираторами, – объяснил я. – Я возьму образцы воздуха и пыли для микроскопического исследования.

Лорен кивнул и улыбнулся Тинусу.

– Довольны?

– А если вы ничего не найдете, а оно там где-нибудь прячется? Готовое прыгнуть, знаете? Как в фантастике?

– Если оно есть, то его много. Должно быть в каждом образце. Под микроскопом его нельзя не заметить. Черная структура из трех шариков, как знак ломбарда.

– Вы уверены, док?

– Уверен, Тинус.

Он глубоко вздохнул, поколебался и кивнул.

– Ну, хорошо, док. Я вам верю.

Грохот сверл, врубающихся в скалу, загонял мой мозг в угол черепа и превращал в желе. Веселье накануне завершилось лишь к утру.

– Как вы себя чувствуете, док? – закричал, перекрывая грохот, Тинус ван Вуурен, подойдя к тому месту, откуда я смотрел на работы. Мои нервы дрожали, как натянутая гитарная струна. Тинус выглядел таким свежим, у него было такое по-детски розовое лицо, будто он всю ночь пил только горячее молоко и мед и проспал двенадцать часов кряду. Я знаю таких людей – Лорен один из них.

– Ужасно, благодарю вас, – крикнул я в ответ.

– Несколько дней смотреть будет не на что, – предупредил Тинус. – Идите отлежитесь, док.

– Побуду здесь, – ответил я.

По-видимому, у всех было такое же настроение. Лорен, не способный оторваться от Лунного города, руководил империей Стервесантов из радиорубки. Салли сделала несколько отрывочных попыток заняться каталогизацией, но все они длились не больше часа, после чего она возвращалась в пещеру. Рал и Лесли и не старались сделать вид, что чем-то занимаются, и весь день торчали в пещере, за исключением коротких перерывов – по предположению Лорена, для «физических упражнений».

Тинус оказался первоклассным специалистом, его бригада прорубала туннель быстро и аккуратно. Стены вырезались точно и гладко. Проход тут же укрепляли подпорками, по потолку проводили электрическое освещение. На глубине тридцати футов вырубили просторное помещение, откуда повели второй коридор, нацеленный за изображение белого царя.

Мы с Тинусом все тщательно промерили и рассчитали и точно определили, где именно следует ожидать соприкосновения с кладкой.

Рабочих-банту предупредили о необходимости пользоваться респираторами. Когда они начали пробивать последние несколько футов, мы с Тинусом скорчились в узком туннеле за ними. Голые черные спины рабочих в буграх мышц блестели от пота. Шум в замкнутом пространстве оглушал, и, несмотря на вентиляцию, жара стояла ужасная. Из-под моего респиратора выступал пот, очки запотели, и все было как в тумане.

Длинные стальные сверла дюйм за дюймом погружались в скалу, по их граням текла грязная вода, смягчающая трение. Напряжение становилось невыносимым. Я искоса глянул на Тинуса. В черной резиновой маске он казался чудовищем, но глаза глядели через очки оживленно, он подмигнул и поднял большой палец.

Неожиданно рабочий со сверлом потерял равновесие, и сверло рванулось вперед. Не встречая сопротивления, оно скользнуло в отверстие, и банту зашатался, стараясь удержать огромный, тяжелый стальной инструмент. Тинус хлопнул его по плечу, и рабочий выключил сверло. От наступившей тишины заболели уши, единственным звуком было наше порывистое дыхание.

«Проникли, – подумал я, – проникли бог знает куда».

Я увидел в голубых глазах Тинуса отражение моего волнения. Я кивнул, Тинус повернулся и сделал рабочим знак. Они пошли наружу, пригибаясь в низком туннеле, и исчезли за поворотом.

Мы прошли вперед, присели у перемычки и осторожно вытащили стальное сверло из отверстия. Оттуда, затуманив яркий электрический свет, вырвался клуб пыли. Мы переглянулись. Потом я махнул Тинусу. Он кивнул, и я проследил, как его громоздкая фигура скрылась в туннеле. Я остался один перед перемычкой.

С помощью длинного пластикового прута с прикрепленной к его концу стерильной тканью я начал брать образцы. Прут я просунул на всю длину. Он ушел в скалу на четырнадцать футов, прежде чем встретил сопротивление, а когда я его вытащил, ткань была покрыта серой мучнистой пылью. Я опустил ее в бутылку для образцов и прикрепил к пруту новый лоскут. Всего я собрал шесть различных образцов и только потом последовал за Тинусом. В скальном помещении для меня была подготовлена скамья и лампа на подвижном штативе, стоял микроскоп с зеркальцем, и мне потребовалось всего несколько минут, чтобы нанести образцы пыли на предметные стекла и капнуть на них фуксином.

Трудно было смотреть в микроскоп сквозь запотевшие очки маски. Хватило бы и беглого взгляда, но я упрямо изучил все шесть образцов и лишь потом сорвал респиратор и облегченно вздохнул. И пошел по туннелю в пещеру.

Все ждали меня и тут же окружили.

– Мы прорыли вход в пещеру, – крикнул я, – и там чисто.

Все радостно зашумели, заговорили, засмеялись, начали хлопать меня по спине и пожимать руки.

Лорен никому не разрешил работать со мной у перемычки, хотя Рал и Салли буквально умирали от нетерпения.

Мы с Лореном осторожно прорубали отверстие теслом и четырехфунтовым молотом, пока не обнажилась плита из обтесанного камня. Массивная плита красного песчаника перегораживала наш туннель сверху донизу и от стены к стене. Очевидно, это была облицовка полости, в которую провалилось сверло.

Сверло проделало в центре плиты единственное отверстие, похожее на черный зрачок. Наши усилия заглянуть через него внутрь были вознаграждены видом абсолютной черноты, и нам пришлось удовлетвориться медленным утомительным подходом.

Три дня мы работали плечом к плечу, голые по пояс, прорубаясь сквозь скалу, пока наши руки, несмотря на перчатки, не покрылись волдырями и порезами. Мы медленно обнажали плиту по всей длине и высоте, пока не обнаружили, что со всех сторон к ней примыкают точно такие же плиты и такая же массивная плита уложена сверху.

С помощью пятидесятитонного гидравлического домкрата мы укрепили эту «крышку». Потом по краям преграждавшей нам путь плиты просверлили отверстия и завели в них стальные цепи. Поставили поперек туннеля стальную балку, прикрепили к ней цепи другим концом и с помощью двух ручных лебедок начали оттаскивать плиту.

Мы склонились, каждый у своей лебедки, по очереди освобождая стопоры. С каждым щелчком храповика натяжение цепей увеличивалось, пока они не стали жесткими, как стальные прутья. Теперь поворачивать рукояти лебедок стало почти невозможно.

– Ну, Бен. Давай по очереди, – выдохнул Лорен. Его золотые кудри потемнели от пота и пыли, прилипли к черепу, мощные мышцы плеч и бицепсы блестели от пота.

– Щелк! – чуть повернулся храповик, и цепь подалась на шестнадцатую дюйма.

– Щелк! – еще чуть-чуть. В тишине раздавалось наше свистящее дыхание.

– До конца, партнер, – выдохнул рядом со мной Лорен.

– До конца, Ло. – Тело мое изогнулось, как натянутая тетива. Я почувствовал, как напрягаются мышцы спины, глаза лезли из орбит.

И тут с мягким царапающим звуком большая песчаниковая плита медленно повернулась и с гулом упала на пол туннеля, а за ней открылось квадратное черное отверстие.

Мы лежали рядом, с трудом дыша, обливаясь потом, мышцы еще дрожали и дергались от напряжения. Мы смотрели в эту зловещую дыру.

Какой-то запах – затхлый, сухой, запах воздуха, на две тысячи лет замурованного в этом склепе.

– Пошли! – Лорен зашевелился первым; он встал на ноги и подхватил одну из электрических лампочек в проволочной сетке. Длинный шнур обвился вокруг него, как змея, и он пошел вперед. Я быстро последовал за ним, и мы проползли в отверстие.

Пришлось прыгать: до пола находившегося за отверстием помещения было около четырех футов. Лорен поднял лампу над головой, и мы всмотрелись в движение загадочных теней.

Мы стояли в длинном просторном проходе, который уходил прямо, не сворачивая, на 155 футов от большой пещеры и заканчивался черной каменной стеной. Коридор был восемь футов шесть дюймов высотой и десять футов шириной.

Крыша представляла собой положенные горизонтально от стены к стене плиты песчаника. Сами стены были выложены такими же плитами, как та, которую мы убрали. Пол вымощен квадратными плитами песчаника.

В стенах по обе стороны прохода были ниши. Они шли от пола до потолка и достигали семи футов в длину и пяти в глубину. В каждой нише – полки, тоже каменные, ряд за рядом, и на них сотни глиняных горшков.

– Какой-то склад, – сказал Лорен, высоко подняв фонарь и медленно двигаясь по проходу.

– Да, в кувшинах, вероятно, зерно или вино. – Я научился не высказывать догадки вслух. Сердце мое колотилось от возбуждения, голова поворачивалась из стороны в сторону, я пытался уловить каждую деталь.

Ниш было всего двадцать, по десять с каждой стороны прохода, и я снова высказал предположение:

– Около двух или трех тысяч кувшинов.

– Давай откроем один. – Лорена снедало нетерпение непрофессионала.

– Нет, Ло, этого нельзя делать, пока мы не готовы работать по-настоящему.

Все было покрыто толстым слоем бледной пыли, которая смягчала контуры и сглаживала углы. Когда наши шаги приводили ее в движение, пыль поднималась над полом неторопливо, как под водой.

– Нужно все прочистить, прежде чем мы сможем что-нибудь делать, – сказал я и чихнул: пыль нашла дорогу ко мне в ноздри.

– Двигайся медленнее, – сказал Лорен. – Не шевели пыль. – Он сделал еще шаг и остановился.

– А это что?

Вдоль всего прохода лежали десятки больших бесформенных предметов, совершенно скрытых под слоем пыли. Они лежали в одиночку и грудами – странные плавные очертания дразнили память. В отличие от правильных рядов кувшинов на полках эти предметы лежали в полном беспорядке.

– Посвети, – сказал я Лорену и присел над одним из них. Я легко притронулся к нему, провел пальцами по бархатной пыли, немного сдвинул ее, потом понял, что передо мной, и невольно отшатнулся с возгласом удивления.

Сквозь мягкий туман пыли и веков на меня смотрело лицо. Давно мертвое, высохшее, обтянутое коричневой, как табак, кожей. Глаза – пустые темные дыры, губы ссохлись и сморщились, обнажив в улыбке желтые зубы.

– Мертвецы, – сказал Лорен. – Их тут десятки.

– Жертва? – предположил я. – Нет, тут что-то другое.

– Похоже на сражение. Как будто они убиты в схватке.

Теперь, узнав, что это такое, мы могли пробираться мимо тел, лежавших грудами или поодиночке на каменном полу. Спиной к стене сидел труп в мантии из серой пыли, голова его упала на грудь, а вытянутая рука сбила с полки четыре кувшина, они лежали на полу рядом с ним, как пышные французские булки.

– Должно быть, дьявольская была битва, – сказал я с благоговением.

– Именно так, – негромко ответил Лорен, и я удивленно повернулся к нему. Глаза его горели яростным внутренним возбуждением, губы разомкнулись, на них застыла безрассудная улыбка.

– Как это? – спросил я. – Откуда ты знаешь?

Лорен взглянул на меня. Секунду-другую он меня не видел, потом его взгляд сфокусировался.

– А? – сказал он, удивленный.

– Ты говорил так, будто знаешь.

– Да? Не знаю. Просто – так должно было быть.

Он медленно двинулся по проходу, переступая через ряды мертвецов, вглядываясь в углубления, и я медленно пошел за ним. Мозг мой метался, как загнанный бык, набрасывался на каждую мысль, поворачивал и бросался снова. Я знал, что способность к спокойному логическому мышлению вернется, только когда спадет первоначальное возбуждение.

А пока я был уверен только в одном. Наша находка грандиозна. И значит не меньше открытия Лики в Олдувайском ущелье – это нечто такое, что потрясет и изумит мир археологии. Именно об этом я мечтал и молился двадцать лет.

Мы дошли до конца прохода. Тут нас ждала новая панель из песчаника, но с украшением. В камне было вырезано стилизованное изображение солнечного диска. Три фута в диаметре, похожее на огненное колесо фейерверка, с лучами, отходящими от окружности. Изображение пробудило во мне странное почтительное благоговение и страх; такое чувство я иногда испытываю в синагоге или в гулкой тишине христианских церквей. Мы с Лореном долго смотрели на это изображение, потом он резко повернулся и посмотрел в противоположный конец прохода, отделенный от нас ста пятьюдесятью пятью футами.

– И это все? – раздраженно спросил он. – Всего лишь проход, кувшины и старые кости? Должно быть еще что-то.

Потрясенный, я понял, что он разочарован. Для меня во всей вселенной не существовало большей награды, наступил кульминационный миг моей жизни – а Лорен был разочарован. Я почувствовал, как во мне разгорается гнев.

– А чего ты хотел? – спросил я. – Золота, бриллиантов, саркофагов из слоновой кости?..

– Чего-то в этом роде.

– Ты еще даже не знаешь, что мы тут нашли, а тебе мало.

– Бен, я этого не говорил.

– Знаешь, в чем твой недостаток, Лорен Стервесант? Ты чертовски избалован. У тебя есть все, поэтому тебя ничто не удовлетворяет.

– Погоди!

Я заметил в его глазах отражение своего гнева, но, не обращая на это внимания, продолжал:

– Я работал ради этого всю жизнь. И наконец добился своего, а что говоришь ты?

– Эй, Бен! – В его глазах появилось понимание. – Я вовсе не это имел в виду. Я не умаляю твоего достижения. Я действительно считаю, что это величайшее открытие в истории древней Африки, я только…

Ему потребовалось несколько минут, чтобы смягчить меня. Наконец я неловко улыбнулся.

– Ну ладно, – сдался я, – но больше никогда так не говори. Всю жизнь разные сволочи пытались опорочить мою работу и мои теории, так что ты уж помолчи.

– Одного о тебе нельзя сказать: что ты боишься говорить открыто! – Он слегка сжал мое плечо. – Ну, Бен, давай посмотрим, что там в кувшинах.

– Не надо трогать их, Ло. – Я теперь стеснялся своего гнева и готов был сдаться. – Их нужно сначала очистить, отметить место каждого…

– Несколько штук лежит на полу, они сбиты с полок, – заметил Лорен. – На полках их тысячи. Только один. Черт возьми, Бен, это не принесет вреда!

Он не спрашивал разрешения, на это Лорен Стервесант не способен – он самым мягким тоном отдавал приказ. А сам уже двинулся назад, туда, где рядом с покрытым пылью трупом лежали кувшины, и я заторопился за ним.

– Хорошо, – неуверенно согласился я, пытаясь сохранить хотя бы видимость контроля над своей находкой. – Возьмем – но только один. – Я втайне испытал облегчение оттого, что неверное решение принято без меня. Меня тоже снедала лихорадка нетерпения, я тоже хотел знать, что там внутри.

Кувшин стоял в центре рабочего стола в нашем сборном доме-складе. Снаружи спустилась тьма, но тут горели все лампы. Мы стояли вокруг стола – Салли, Рал, Лесли и я. Тинус ван Вуурен по-прежнему находился в пещере, но его статус изменился: из горного инженера он превратился в ночного сторожа. Лорен решил установить круглосуточную охрану входа в туннель, и Тинус был первым, потом его сменят другие.

Через тонкую перегородку доносился голос Лорена, он кричал в микрофон:

– Пылесос. Пылесос. ПЫЛЕСОС! П – Плутон, Ы, Л – любовь. Верно, пылесос. Промышленная модель, для очистки производственных помещений. Два пылесоса. Понятно? Хорошо! Далее. Свяжитесь с Робсоном, главой службы безопасности алмазных копей Стервесантов. Пусть пришлет мне двух своих лучших людей и с полдесятка охранников-банту. Да, верно. Да, все должны быть вооружены.

Никто не обращал внимания на голос Лорена, все зачарованно смотрели на кувшин.

– Ну, по крайней мере ясно, что там не золото, – сказал с уверенностью Рал. – Он недостаточно тяжел для этого.

– И не жидкость, не вино и не масло, – согласилась Лесли. И мы снова замолчали. Кувшин высотой примерно восемнадцать дюймов, походил на банку для солений. Неглазированная красная керамика, без надписей и украшений, а крышка как у заварочного чайника – с шишечкой сверху в качестве ручки. Запечатан слоем черного вещества, вероятно, смолой или воском.

– Все доставить на «дакоте» утренним рейсом. Понятно? – продолжал Лорен за перегородкой.

– Хоть бы он поторопился! – нетерпеливо зашевелилась Салли. – Умираю от любопытства.

А я неожиданно испугался. Я не хотел знать, не хотел убеждаться, что кувшин полон африканским просом или другим туземным зерном. Я слышал вой своих критиков, подобный волчьему вою в степи. Я, вдруг усомнившись в своем предчувствии великого открытия, сидел на краешке стула, жалобно глядя на кувшин и потирая грязные руки. Может быть, Лорен прав и мы тоже дружно воскликнем: «И это все?»

Мы слышали, как в радиорубке Лорен закончил сеанс связи, потом он вышел к нам. Он все еще был грязен от работы в туннеле, золотые волосы посерели от пыли и пота. Но грязь и всклокоченная шевелюра придавали ему романтический вид, создавали облик беспечного пирата давних времен. Он стоял в дверном проеме, засунув пальцы за пояс, и все наше внимание было приковано к нему. Он улыбнулся:

– Ну, Бен. Что у тебя тут для нас? – он неторопливо прошел по комнате и встал у меня за плечом. Все остальные невольно придвинулись, столпились вокруг меня, а я взял хирургический скальпель и коснулся края крышки.