Текст книги "Когда пируют львы"
Автор книги: Уилбур Смит
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 15
На следующий день Шон с двумя пальцами в лубке неловко пользовался за обедом ножом, но аппетит его не пострадал. Как и полагалось, он не принимал участия в разговоре, за исключением тех редких случаев, когда его о чем-нибудь спрашивали. Но он слушал, работая челюстями и переводя взгляд с одного говорящего на другого. Они с Гарриком сидели в конце стола, а гости в соответствии со старшинством группировались вокруг Уэйта.
Сообразно своему возрасту и богатству Стефан Эразмус сидел по правую руку от хозяина; по другую сторону – Тим Хоуп-Браун, такой же богатый, но моложе на десять лет. Дальше Гюнтер Нойвенхьюзен, Сэм Тингл и Саймон Руссо. Если подсчитать, можно сказать, что за столом Уэйта Кортни собралось сто тысяч акров земли и полмиллиона фунтов стерлингов. Это были загорелые люди в коричневой одежде, коричневой обуви, с большими коричневыми мозолистыми руками и смуглыми обветренными лицами.
Теперь, когда обед подходил к концу, их обычная сдержанность исчезла, и все хотели говорить. Виноваты в этом были не только полдюжины бутылок доброго кейп-мозельского вина, выставленного Уэйтом, и большое количество съеденного. Здесь крылось нечто гораздо большее. Все чего-то ждали, все были возбуждены, и им трудно было сдерживаться.
– Велеть слугам убирать, Уэйт? – спросила Ада с другого конца стола.
– Да, спасибо, дорогая, мы выпьем кофе здесь.
Уэйт встал, взял с полки коробку сигар и по очереди поднес каждому гостю. Когда кончики были срезаны, сигары раскурены и мужчины откинулись на спинки стульев, глядя на дымящийся кофе в чашках, Ада вышла и Уэйт откашлялся, призывая всех к тишине.
– Господа. – Все смотрели на него. – В прошлый четверг я два часа разговаривал с губернатором. Мы обсудили последние сообщения из-за реки Тугелы. – Уэйт поднял свой бокал, отпил и, поворачивая ножку бокала в пальцах, продолжил: – Две недели назад был отозван британский агент при дворе зулусского короля. Возможно, «отозван» не вполне соответствующее слово, потому что король предложил вымазать его медом и привязать к муравейнику, а агент ее величества с благодарностью отклонил это предложение. Он быстро собрался и пересек границу.
Собравшиеся негромко рассмеялись.
– После этого Сетевайо перегнал все стада, которые паслись у реки, на север. Он приказал провести охоту на буйволов, для чего ему потребовались все его дьяволы – двадцать тысяч копий. Охота должна пройти на берегу Тугелы, где последнего буйвола видели десять лет назад. – Уэйт еще отпил из бокала и посмотрел на слушателей. – А еще он приказал преследовать раненую дичь и за границей.
Послышался общий вздох, гости начали переговариваться. Все знали, что таково традиционное зулусское объявление войны.
– Так что же, парень, нам делать? Сидеть и ждать, пока они придут и сожгут нас?
Эразмус наклонился вперед, глядя на Уэйта.
– Сэр Бартл Фрер неделю назад встретился с индунами Сетевайо. Им предложено до одиннадцатого января распустить дьяволов и снова принять британского агента в Зулуленде. Если Сетевайо не выполнит этот ультиматум, лорд Челмсфорд проведет карательную экспедицию силами регулярных частей и милиции.
Войска собираются и выйдут из Питермарицбурга через десять дней. Лорд Челмсфорд переправится через Тугелу в районе переправы Рорка и первым нападет на дьяволов. Правительство намерено устранить постоянную угрозу из-за границы и лишить зулусов военной силы.
– Самое время, – сказал Эразмус.
– Его превосходительство произвел меня в чин полковника и приказал собрать отряд от окрестностей Ледибурга. Я обещал ему, что не менее сорока человек, вооруженных, на лошадях и с запасом провизии, будут готовы присоединиться к Челмсфорду у Тугелы. Если нет возражений, господа, я назначаю вас своими офицерами. Я знаю, что могу рассчитывать на вас при выполнении обещания, данного его превосходительству.
Уэйт неожиданно отказался от формальных обращений и улыбнулся собравшимся.
– Плату будете собирать сами. Как обычно, скотом.
– Далеко ли на север Сетевайо отогнал свои стада? – спросил Тим Хоуп-Браун.
– Совсем недалеко, ручаюсь, – усмехнулся Стефан Эразмус.
– У меня тост! – сказал Саймон Руссо, поднимаясь с бокалом. – За королеву, лорда Челмсфорда и королевские стада зулусов!
Все встали, выпили, потом, внезапно смущенные этим порывом, сели, неловко покашливая и шаркая ногами.
– Ну хорошо, – сказал Уэйт, – перейдем к подробностям. Стеф, ты с твоими старшими сыновьями пойдешь?
– Ja, мы втроем, а еще мой брат и его сын.
– Записываем пятерых, Эразмус. Очень хорошо. Как ты, Гюнтер?
И они начали записывать количество людей, лошадей и фургонов; каждый из офицеров получил несколько заданий. Вопросы, ответы и обсуждения продолжались много часов, пока гости не покинули Тёнис-крааль.
Уезжали они плотной группой, пустив лошадей шагом, в седлах сидели расслабившись, свесив ноги, – так и поехали по дороге в Ледибург. Уэйт и его сыновья стояли на ступенях крыльца и смотрели им вслед.
Гарри попытался привлечь внимание отца.
– Да, мальчик?
Уэйт смотрел на уезжающих. Стефан Эразмус повернулся в седле и помахал шляпой, Уэйт помахал в ответ.
– Почему обязательно надо воевать? Если бы губернатор послал кого-нибудь поговорить с ними, войны бы не было.
Уэйт взглянул на него и слегка нахмурился.
– Если у тебя что-то есть, за него надо бороться, Гарри. Сетевайо собрал двадцать тысяч копий, чтобы отобрать у нас это. – Уэйт широким жестом обвел весь Тёнис-крааль. – Думаю, за это стоит повоевать, а, Шон?
– Еще бы! – с готовностью кивнул Шон.
– Но разве нельзя с ними договориться? – не отставал Гарри.
– Еще один крестик на листке бумаги! – презрительно ответил Уэйт. – Точно такой нашли на теле Пита Ретрипса. Много хорошего он ему дал?
Уэйт вернулся в дом, и сыновья пошли за ним.
Он опустился в кресло, вытянул ноги и улыбнулся Аде.
– Отличный обед, дорогая. – Он сложил руки на животе, невольно рыгнул и тут же раскаялся. – Прости, вырвалось.
Ада склонила голову к шитью, чтобы скрыть улыбку.
– В следующие несколько дней нужно многое сделать. – Он перенес внимание на сыновей. – Возьмем с собой один фургон с упряжкой мулов и по две лошади на каждого. Теперь об оружии…
– Но па, разве мы не можем просто… – начал Гаррик.
– Замолчи, – сказал Уэйт, и Гаррик сжался в своем кресле.
– Я вот думаю… – начал Шон.
– Не ты один, – проворчал Уэйт. – Черт возьми, это твой шанс получить свой скот и…
– Именно об этом я и думал, – прервал его Шон. – Теперь у всех будет больше скота, чем им под силу. И цены сразу упадут.
– Возможно – поначалу, – согласился Уэйт, – но через год-два они снова поднимутся.
– Может, нам все продать сейчас? Все, кроме быков-производителей и стельных коров, а после войны купить за полцены.
На мгновение Уэйт утратил дар речи, потом на лице его появилось удивленное выражение.
– Боже, такое мне и в голову не приходило!
– И, па. – Шон с энтузиазмом сжимал руки. – Нам понадобится больше земли. Когда приведем скот из-за Тугелы, нам негде будет его пасти. Мистер Пай объявил, что сдает в аренду Маунт-Синай и Махобас-Клуф. Он эту землю не использует. Может, возьмем ее до того, как все начнут искать новые пастбища?
– До того как ты начал думать, у нас было немало работы, – негромко сказал Уэйт, – но теперь ее прибавилось. – Он порылся в карманах, нашел трубку, набил табаком и посмотрел на Шона. Попытался сохранить нейтральное выражение, но на лице его видна была гордость. – Думай так и дальше, и однажды сильно разбогатеешь.
Уэйт не подозревал, насколько оправдается его пророчество, но время, когда Шон мог проиграть за карточным столом сумму, равную стоимости всего Тёнис-крааля и посмеяться этой потере, было еще далеко.
Глава 16
Отряд выступил в день Нового года.
Канун Нового года отмечали как двойной праздник. Добро пожаловать, 1879-й, и удачи Ледибургскому кавалерийскому отряду. Вся округа собралась в городе, чтобы поесть браавлис[6]6
Braawlies – южноафриканский способ приготовления мяса на открытом огне.
[Закрыть] и потанцевать на площади.
Покормить воинов, посмеяться, потанцевать и попеть, потом построить их и отправить на войну.
Шон и Гарри выехали рано. Уэйт и Ада должны были присоединиться к ним во второй половине дня. Стоял один из ярких дней натальского лета – ни ветра, ни облаков; в такой день пыль, поднятая фургонами, зависает тяжелым облаком. Они пересекли Бабуинов ручей и с его дальнего берега увидели город и облака пыли на всех ведущих в Ледибург дорогах.
– Ты только посмотри, – сказал Шон; он прикрывал глаза от яркого света и смотрел на северную дорогу. – Это, должно быть, фургон Эразмуса. С ним будет Карл.
Вереница фургонов походила на нитку бус.
– А вот этот – Петерсена или Нойвенхьюзена, – сказал Гарри.
– Поехали! – крикнул Шон и свободной, не держащей узду рукой хлопнул лошадь по шее. Кортни поскакали в город на своих крупных, гладких, с подстриженными на английский манер гривами лошадях.
Они обогнали фургон. На сиденье рядом с маменькой сидели две девушки, сестры Петерсен. Деннис Петерсен и его отец ехали перед фургоном.
Шон гикнул, проезжая мимо фургона, и девушки засмеялись и что-то крикнули в ответ, но ветер отнес их голоса.
– Поскакали, Деннис! – крикнул Шон, минуя двух неторопливых всадников. Лошадь Денниса попятилась, потом пустилась галопом вслед за лошадью Шона. Гарри мчался за ними.
Прижимаясь к шеям лошадей, держа поводья, как жокеи, они доскакали до перекрестка. Им навстречу двигался фургон Эразмуса.
– Карл, – крикнул Шон, слегка сдерживая лошадь, чтобы встать в стременах. – Карл, пошли, погоняем Сетевайо!
Все вместе они въехали в Ледибург, раскрасневшиеся, веселые и оживленные в предвкушении танцев и убийств.
Город был переполнен, улицы забиты фургонами, лошадьми, мужчинами, женщинами, девушками, собаками и слугами.
– Мне нужно остановиться у магазина Пая, – сказал Карл. – Идемте со мной, это недолго.
Они привязали лошадей и пошли в магазин. Шон, Деннис и Карл шли шумно и громко разговаривали. Это были мужчины – большие, загорелые, с широкой костью, с крепкими от тяжелой работы мышцами, но еще не вполне сознающие, что они мужчины.
Поэтому ходи вразвалку, смейся слишком громко, выкрикивай проклятия, если па нет поблизости, и никто не заметит твоих сомнений.
– Что надумал купить, Карл?
– Сапоги.
– Ну, это на весь день. Их ведь надо примерять. Пропустим половину веселья.
– Еще пару часов ничего не будет, – возразил Карл. – Подождите меня.
Вид Карла, примеряющего сапоги на свои большие ноги, не мог надолго задержать Шона. Он принялся бродить между грудами товаров, загромождавших магазин Пая. Здесь были горы рукоятей для лопат и мотыг, стопки одеял, лари с сахаром и солью, полки с посудой, мужские пальто и женские платья, лампы-молнии, свисающие с потолка седла – и все это было пропитано особым запахом универсального магазина – смесью запахов парафина, мыла и новой одежды.
Голубь в гнездо, железо к магниту… Ноги сами привели Шона к стойке с ружьями у дальней стены.
Он взял в руки карабин Ли Метфорда и взвел ударный механизм; кончиками пальцев погладил дерево, потом взвесил ружье в руках, проверяя равновесие, и наконец приложил к плечу.
– Здравствуй, Шон.
Прервав свой ритуал, Шон оглянулся на застенчивый голос.
– Да это Малинка Пай, – сказал он с улыбкой. – Как дела в школе?
– Я ее кончила в этом году.
Цвет волос у Одри Пай – как у всех членов семьи, но все же с отличием: не морковный, а с отблеском расплавленной меди. Не красавица, со слишком широким плоским лицом, но кожа, какая редко бывает у рыжеволосых: чистая, матовая, без единой веснушки.
– Хочешь что-нибудь купить, Шон?
Шон поставил карабин в стойку.
– Просто смотрю, – сказал он. – Ты теперь работаешь в магазине?
– Да.
Она опустила глаза под взглядом Шона. Он не видел ее целый год. За это время многое изменилось: теперь у нее под блузкой виднелись доказательства того, что она больше не ребенок. Шон оценивающе смотрел на эти доказательства, и она заметила, куда устремлен его взгляд; ее лицо вспыхнуло. Она быстро повернулась к подносу с фруктами.
– Хочешь персик?
– Спасибо, – ответил Шон и взял персик.
– Как Энн? – спросила Одри.
– Почему ты меня спрашиваешь?
Шон нахмурился.
– Ты ее парень.
– Кто тебе это сказал?
Теперь Шон рассердился не на шутку.
– Все это знают.
– Значит, все ошибаются.
Шона раздражало предположение, что его считают собственностью Энн.
– Ничей я не парень!
– О! – Одри минутку помолчала и сказала: – Наверно, Энн будет вечером на танцах.
– Вероятно.
Шон впился зубами в пушистый сочный персик и продолжал разглядывать Одри.
– А ты пойдешь, Малинка Пай?
– Нет, – печально ответила Одри. – Па не разрешает.
Сколько ей лет? Шон быстро подсчитал. Она на три года моложе его. Значит, шестнадцать. И вдруг ему стало жаль, что она не придет на танцы.
– Жаль, – сказал он. – Мы могли бы повеселиться.
Связав их друг с другом, употребив множественное «мы», Шон опять смутил ее. И Одри сказала первое, что пришло в голову:
– Нравится персик? Он из нашего сада.
– Кажется, я узнаю его вкус, – ответил Шон, и Одри рассмеялась, широко и дружелюбно раскрыв рот.
– Я знала, что ты их таскал. Па знал, что это ты. Он говорил, что поставит в дыре в ограде капкан на человека!
– Я не знал, что он нашел эту дыру. Мы каждый раз ее прикрывали.
– О да, – заверила его Одри, – мы всегда о ней знали. Она по-прежнему там. Иногда ночью, когда не спится, я вылезаю из окна, иду по саду и через эту дыру вылезаю на плантацию акаций. Ночью там совсем темно и тихо, но мне нравится.
– Знаешь что, – задумчиво сказал Шон, – если сегодня вечером не сможешь уснуть и придешь к десяти к дыре, сможешь снова застукать меня за кражей персиков.
Одри потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он сказал. Потом она снова покраснела, хотела что-то сказать, но не смогла. Повернулась, взметнув юбки, и исчезла среди полок. Шон доел персик и бросил косточку на пол.
Он все еще улыбался, когда присоединился к остальным.
– Эй, Карл, долго ты еще?
Глава 17
Свыше пятидесяти фургонов растянулись по краям площади, но центр оставался свободным – здесь горел огонь в ямах для браавлис; дрова уже прогорали, образовав ложе из жарких углей. У огней расставили два ряда столов на козлах – здесь работали женщины, нарезая мясо и боервор,[7]7
Boerwor – колбаса домашнего приготовления.
[Закрыть] намазывая маслом хлеб, расставляя бутылки с маринадом, нагромождая еду на подносы и оживляя вечер своими голосами и смехом.
На ровном месте натянули большой брезент для танцев, и по углам к столбам подвесили фонари. Слышно было, как настраивают скрипки и астматически вскрикивает единственное концертино.
Мужчины группами собирались среди фургонов или сидели у ям для браавлис; тут и там видно было, как к небу поднимается днище кувшина.
– Не хочу усложнять, Уэйт, – Петерсен подошел туда, где стоял со своими офицерами Уэйт, – но я видел, что ты поместил Денниса в отряд Гюнтера.
– Точно.
Уэйт протянул ему кувшин, Петерсен взял его и обтер горлышко рукавом.
– Дело не в тебе, Гюнтер, – он улыбнулся Нойвенхьюзену, – но я был бы гораздо спокойней, будь Деннис в моем отряде. Приглядел бы за ним, понимаете?
Все смотрели на Уэйта, ожидая его ответа.
– Никто из парней не едет с отцом. Мы же договорились об этом. Прости, Дэйв.
– Но почему?
Уэйт отвернулся и посмотрел за фургоны, на яростный красный закат над откосом.
– Это не охота на антилоп, Дэйв. Возможно, тебе придется принимать решения, которые тебе будет легче принять, если рядом не будет твоего сына.
Все одобрительно заговорили, а Стеф Эразмус извлек изо рта трубку и громко плюнул в огонь.
– Бывает такое, на что мужчине трудно смотреть. И потом трудно забыть. Он не должен видеть, как его сын впервые убивает человека, и не должен видеть, как умирает его сын.
Все смолкли, понимая, что он прав. Много об этом не говорили – излишек слов вредит твердости духа, – но они были знакомы со смертью и понимали, о чем говорил Эразмус. Один за другим они повернули головы и посмотрели туда, где за кострами собиралась молодежь. Деннис Петерсен что-то сказал – слов они не разобрали, но вокруг Денниса рассмеялись.
– Чтобы выжить, человек иногда вынужден убивать, – сказал Уэйт, – но когда он убивает молодым, он что-то теряет… уважение к жизни; он делает ее слишком дешевой. То же и с женщинами – мужчина не должен иметь женщину до того, как поймет ее. Иначе и это обесценится.
– У меня первая женщина была в пятнадцать лет, – сказал Тим Хоуп-Браун, – но нельзя сказать, чтобы это сделало их дешевле; напротив, они слишком дороги.
Первым над шуткой гулко захохотал Уэйт.
– Мы знаем, что твой старик платит тебе пять фунтов в неделю, но как же мы, Шон? – возразил Деннис. – Мы все здесь не миллионеры.
– Хорошо, – согласился Шон, – пять шиллингов в банке. Победитель забирает их.
– Пять шиллингов – это разумно, – высказал свое мнение Карл, – но договоримся: потом – никаких споров.
– Только убитые, раненые не в счет, – сказал Шон.
– И должны быть свидетели, – настаивал Фрикки Ван Эссен.
Фрикки старше остальных, и глаза у него уже слегка осоловели от выпитого за вечер.
– Хорошо, только мертвые зулусы и свидетели каждого убийства. Кто убьет больше всех, забирает банк. – Шон осмотрел лица собравшихся в поисках знаков согласия. Гаррик прятался на краю. – Банкиром будет Гарри. Иди сюда, Гарри, давай твою шляпу.
Они сложили деньги в шляпу Гаррика, и тот пересчитал их.
– Два фунта от нас восьмерых.
– Верно.
– Эй, победитель сможет купить собственную ферму!
Все рассмеялись.
– У меня в седельной сумке есть пара бутылок кейпсмоука,[8]8
Сорт дешевого южноафриканского коньяка.
[Закрыть] – сказал Фрикки. – Пошли разопьем их.
Стрелки на церковных часах показывали без четверти десять. Луну закрывали серебряные облака, ночь принесла прохладу. Танцующих окружал густой запах жареного мяса, скрипки визжали, концертино выдавало ритм, пары танцевали, а зрители хлопали им и подбадривали. Кто-то в вихре движений, в лихорадке удовольствия вопил, как шотландский горец.
– Ты куда, Шон?
– Скоро вернусь.
– Но куда ты?
– Ты правда хочешь, чтобы я сказал?
– А, понимаю. Но не уходи надолго.
– Потанцуй с Карлом.
– Нет, я дождусь тебя. Пожалуйста, Шон, возвращайся быстрей. У нас осталось так мало времени.
Шон выскользнул за кольцо фургонов. Держась в древесной тени, он обогнул магазин Пая, бегом преодолел переулок, перепрыгнул через канаву и сквозь проволочную изгородь пробрался на плантацию. Здесь было темно и тихо, как она и сказала; сухая листва шуршала под ногами, треснула ветка. В темноте что-то торопливо пробежало на маленьких ножках. В животе у Шона дрогнуло – нервы, это всего лишь кролик. Он подошел к ограде и поискал дыру; пропустил ее, повернул назад, нашел и через нее пролез в сад. Стоя спиной к стене растительности, подождал. Деревья в лунном свете казались серыми, внизу – черными. За ними он видел крышу дома. Конечно, она придет. Ведь он велел.
Часы на церкви прозвонили час, потом четверть часа. Проклятие, рассердился Шон.
Он прошел через сад, из осторожности держась в тени. В одном из боковых окон горел свет, на траву ложился светлый прямоугольник.
Шон осторожно обошел дом.
Она стояла у окна, у нее за спиной горела лампа. Лицо оставалось темным, но свет сзади превратил волосы в сверкающий ореол. Она оперлась на подоконник, в ее позе было желание. Он видел сквозь платье очертания ее плеч.
Шон свистнул – негромко, так, чтобы услышала только она, – и девушка вздрогнула. Еще секунду она смотрела в окно, потом медленно, с сожалением покачала головой. Потом задернула занавеску, и сквозь нее Шон увидел, как передвинулась ее тень. Лампа погасла.
Шон пошел назад через сад и плантацию. Он дрожал от гнева. Из переулка он услышал музыку на площади и ускорил шаг. Повернул за угол и увидел огни и движение.
– Сопливая дуреха! – произнес он вслух, все еще испытывая гнев, но и что-то еще. Страсть? Уважение?
– Где ты был? Я жду целый час! – Собственница Энн.
– За горами, за долами.
– Не смешно! Шон Кортни, где ты был?
– Хочешь потанцевать?
– Нет.
– Ладно, не будем.
Карл и другие стояли у ям с углями. Шон направился к ним.
– Шон, Шон, прости. – Кающаяся Энн. – Мне нравится танцевать. Давай потанцуем.
Они танцевали, толкаясь среди других плясунов, но оба молчали, пока оркестранты не смолкли, чтобы вытереть пот со лба и промочить пересохшее горло.
– У меня есть кое-что для тебя, Шон.
– Что?
– Идем, покажу.
Она повела его в сторону от света и фургонов и остановилась у груды одеял и седел. Энн наклонилась, развернула одно из одеял и достала из него куртку.
– Я сама ее сделала. Надеюсь, тебе понравится.
Шон взял куртку. Она была из овчины, обработанной и отполированной, сшитой с любовью. Шерсть на изнанке была снежно-белая.
– Чудесная куртка, – сказал Шон. Он видел, что на ее изготовление пошла шкура ягнят. И почувствовал себя виноватым: подарки всегда смущали его. – Большое спасибо.
– Примерь, Шон.
Теплая, удобная в талии, не стягивающая плечи, она облегала его могучий торс. Энн стояла совсем близко.
– Тебе идет, – сказала она. Самодовольная радость дающего.
Он поцеловал ее, и настроение изменилось. Энн крепко обняла его за шею.
– О Шон, я не хочу, чтобы ты уходил.
– Давай попрощаемся как следует.
– Где?
– В моем фургоне.
– А как же твои родители?
– Они вернулись на ферму. Па приедет утром. А мы с Гарри спим здесь.
– Нет, Шон, тут слишком много народу. Нельзя.
– Ты не хочешь? – прошептал Шон. – Жаль, потому что, может быть, это последний раз.
– Как это?
Она застыла и неожиданно стала маленькой в его объятиях.
– Я ухожу завтра. Ты знаешь, что может случиться.
– Нет. Не говори так. Никогда не говори!
– Но это правда.
– Нет, Шон, не надо. Пожалуйста, не надо!
Шон улыбнулся в темноте. Как это легко.
– Пошли в мой фургон.
Он взял ее за руку.