Текст книги "Власть меча"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Через пять часов стемнеет, – сказал он себе. – Завтра на рассвете Хендрик и Мэнни будут у реки. Я должен продержаться до тех пор.

Он заметил движение на правом фланге: люди приседали и перемещались короткими перебежками, обходя холм; Лотар прицелился в стволы над их головами. Защелкали выстрелы. Кора отлетала от деревьев, оставляя на стволах влажные белые раны.

– Не поднимайте головы, минхееры!

Лотар снова смеялся – истерическим, безумным смехом. Он заставил себя замолчать, и перед ним сразу появилось лицо Мэнни, прекрасные топазовые глаза, налитые слезами, и яркая полоска крови на верхней губе.

– Мой сын, – пожаловался Лотар. – О боже, как я буду жить без тебя!

Даже сейчас он отвергал мысль о смерти, но чернота заполнила голову, и Лотар уронил ее на руку в грязных, выпачканных гноем повязках. Зловоние собственной разлагающейся плоти стало частью бредовых кошмаров, которые и в беспамятстве продолжали преследовать его.

Постепенно он пришел в себя и увидел, что солнечный свет смягчился и страшная жара миновала. Вершину овевал легкий ветерок, и Лотар с благодарностью втягивал прохладный воздух в легкие. Потом ему захотелось пить, и он дрожащей рукой потянулся к бутылке с водой. Потребовалось огромное усилие, чтобы извлечь пробку и поднести бутылку к губам. Лотар сделал глоток, и бутылка выскользнула у него из рук, драгоценная жидкость смочила рубашку и полилась на гранит, почти мгновенно испаряясь. Он потерял больше пинты, прежде чем сумел схватить бутылку, и ему захотелось плакать. Он старательно заткнул бутылку, поднял голову и прислушался.

На холм поднимались люди. Лотар услышал скрежет железных подковок о гранит и потянулся за гранатой с длинной ручкой. Взвалив «маузер» на плечо, он отполз от края и, держась за камень, встал. Стоять без посторонней помощи он не мог, пришлось прислониться к камню. Он осторожно двинулся вперед, держа гранату наготове.

Вершина была свободна: они еще поднимались по склону утеса. Он затаил дыхание и прислушался всем своим существом. И снова услышал, на этот раз ближе, скрежет подковок, шорох ткани о гранит, резкий невольный выдох, звуки усилий, когда сразу под вершиной кто-то потерял, а потом снова нашел опору для ноги.

– Они заходят сзади, – сказал он себе, словно объясняя отсталому ребенку. Каждая мысль требовала усилий. – Взрыв гранаты с задержкой в семь секунд. – Он смотрел на неуклюжее оружие, которое держал за длинную деревянную ручку. – Слишком долго. Они совсем рядом.

Он поднял гранату и постарался сорвать чеку. Она заржавела и застряла. Лотар напрягся, потянул сильнее, и чека подалась. Он услышал щелчок взрывателя и начал отсчет.

– Тысяча один, тысяча два…

На пятой секунде он остановился и перекатил гранату через край. Совсем близко кто-то невидимый закричал:

– Боже! Граната!

Лотар лихорадочно рассмеялся.

– Жрите, английские шакалы!

Он слышал, как они скользят вниз, пытаясь уйти от гранаты, и напрягся в ожидании взрыва, но услышал только звон и грохот, с какими граната отскакивала от камня, катясь вниз.

– Осечка! – Он перестал смеяться. – Дьявольщина!

Затем неожиданно, с опозданием граната взорвалась далеко внизу у подножия утеса. За грохотом взрыва послышался вой и звон осколков; кто-то закричал.

Лотар опустился на колени и пополз к краю. Заглянул вниз. Три человека в мундирах цвета хаки скользили по утесу вниз. Он положил «маузер» на край и начал быстро стрелять. Пули чиркали совсем рядом с перепуганными солдатами. Англичане преодолели последние несколько метров и бросились к деревьям. Один был ранен осколком; товарищи тащили его, поддерживая с обеих сторон.

Обессилевший Лотар пролежал почти час, прежде чем смог вернуться к южному краю вершины. Он посмотрел вниз, на мертвых лошадей, лежавших на солнце. Их животы уже раздулись, но бутылки с водой по-прежнему были прикреплены к седлам.

– Вода – это магнит, – прошептал он. – Теперь их по-настоящему мучает жажда. Дальше они пойдут за водой.

Вначале он решил, что темно только в его сознании, но, повернув голову и посмотрев на запад, увидел последние оранжевые вспышки уходящего солнца. У него на глазах они исчезли, и стремительно наступила африканская ночь.

Он лежал, стараясь услышать, когда они попытаются добраться до воды, и, как очень часто бывало раньше, дивился загадочным звукам африканской ночи: мягкому приглушенному хору насекомых и птиц, писку охотящихся летучих мышей, скользивших вокруг вершины, жалобному вою шакалов и изредка – необычному хрюканью ночного медоеда далеко на равнине. Лотар пытался не отвлекаться на это и прислушиваться только к звукам, производимым в темноте людьми внизу под холмом.

Его насторожило звяканье стремени о камень, и он, размахнувшись, бросил далеко в пропасть гранату. Взрыв ударил ему в лицо волной воздуха, и при внезапной вспышке он разглядел внизу, возле мертвой лошади, темные фигуры. Он видел всего две и, не уверенный, что нет других, бросил вторую гранату.

При короткой вспышке оранжевого света он увидел, как они бегут к деревьям; бежали они легко, их не отягощали бутылки с водой.

– Потейте, потейте, – насмехался он над врагом, но у него осталась всего одна граната. Он прижимал ее к груди как редкое сокровище. – Я должен быть готов, когда они придут. Нельзя, чтобы они взяли воду.

Лотар говорил вслух и понимал, что бредит. Начиная терять сознание, он всякий раз поднимал голову и смотрел на звезды.

– Я должен продержаться, – серьезно внушал он себе. – Если бы только я смог задержать их до завтрашнего полудня. – Он пытался рассчитать время и расстояние, но для него это было уже слишком. – Должно быть, с ухода Хендрика и Мэнни прошло восемь часов. Они будут идти всю ночь. Они не знают, сколько я продержусь. Могут подойти к реке еще до рассвета. Если бы удалось задержать этих еще на восемь часов, мои ушли бы…

Но усталость и лихорадка одолели его, и он положил лоб на локоть.

– Лотар!

Это был плод его воображения, он знал это… но голос послышался снова:

– Лотар!

Он поднял голову и вздрогнул от ночного холода и от воспоминаний, вызванных ее голосом.

Он открыл рот и закрыл его: не стану отвечать, ничего не выдам. Но жадно вслушивался в голос Сантэн Кортни.

– Лотар, у нас раненый.

Он решил, что она на краю леса. И живо представил ее себе, решительную и смелую, с вздернутым маленьким, твердым подбородком и темными глазами.

– Почему я все еще тебя люблю? – прошептал он.

– Нам нужна для него вода.

Странно, как отчетливо слышался ее голос. Лотар различил французский акцент, и это почему-то тронуло его. На глаза навернулись слезы.

– Лотар! Я иду за водой.

Голос ее звучал ближе, яснее, она вышла из-под деревьев.

– Я одна, Лотар.

Должно быть, она на середине открытой полосы.

– Назад! – Он хотел закричать, но раздался только шепот. – Предупреждаю тебя. Мне придется. – Он ощупью поискал гранату. – Я не могу позволить тебе взять воду – ради Мэнни. Мне придется это сделать.

Он продел палец в чеку.

– Я дошла до первой лошади, – крикнула Сантэн. – Беру бутылку. Всего одну бутылку, Лотар.

Она в его власти. Стоит у подножия холма. Не понадобится кидать далеко. Нужно только перекатить гранату через край, и она заскользит, как сани, по склону и упадет у ее ног.

Он представил себе вспышку взрыва, представил, как плоть, которая принимала его и выносила его сына, рвут острые, как бритва, осколки. Он подумал, как ненавидит ее, – и понял, что так же сильно любит. Его ослепили слезы.

– Я возвращаюсь, Лотар. Я взяла одну бутылку, – крикнула она, и Лотар услышал в ее голосе благодарность и признание существующей меж ними связи, которую не могли разорвать никакие поступки и никакое время. Сантэн снова заговорила, на этот раз тихо, так что до него донесся только шепот:

– Да простит тебя Господь, Лотар Деларей.

И все.

Эти тихие слова ранили его глубже, чем все, что он от нее слышал. В них была окончательность, которую он нашел невыносимой. Лотар опустил голову на руку, чтобы заглушить крик отчаяния, и в глаза ему плеснула тьма, словно взмахнул крыльями черный стервятник. Он почувствовал, что падает, падает, падает.

* * *

– Этот мертв, – негромко сказал Блэйн Малкомс, стоя над раскинувшимся телом. В темноте они поднялись на утес сразу с двух сторон, потом на рассвете стремительно бросились на вершину и обнаружили, что ее никто не обороняет. – А где остальные?

Из тени валунов подошел сержант Хансмейер.

– На холме никого, сэр. Должно быть, ушли.

– Блэйн! – тревожно крикнула Сантэн. – Где ты? Что случилось?

Он настоял на том, чтобы она оставалась у подножия холма, пока они не захватят вершину. Он еще не давал ей сигнала подняться, но она появилась всего через минуту после их нападения.

– Здесь, – крикнул он. И когда Сантэн побежала к нему, строго добавил: – Вы не подчинились приказу, мадам!

Она не обратила внимания на этот упрек.

– Где они? – И замолчала, увидев тело. – О боже, это Лотар…

Она подошла и наклонилась к нему.

– Значит, это Деларей. Что ж, боюсь, он мертв, – сказал Блэйн.

– А где остальные?

Сантэн с тревогой ждала ответа: она одновременно боялась и хотела увидеть сына Лотара. Даже наедине с собой она избегала называть этого мальчика по имени.

– Их здесь нет, – покачал головой Блэйн. – Сумели улизнуть. Деларей обманул нас и надолго задержал. Они ушли. Сейчас, наверно, уже за рекой.

«Манфред. – Сантэн капитулировала и назвала сына по имени. – Манфред, мой сын».

Разочарование и чувство утраты было так сильно, что она сама поразилась. Ей хотелось, чтобы мальчик был здесь. Хотелось наконец увидеть его. Она взглянула на отца мальчика, и ее охватили другие чувства, давно погребенные и подавленные.

Лотар лежал, уткнувшись в сгиб локтя. Вторая рука, в повязках из грязного одеяла, была откинута. Сантэн коснулась его шеи под ухом, потрогала сонную артерию и сразу ощутила, какая горячая у него кожа.

– Он жив.

– Ты уверена?

Блэйн присел рядом с ней. Вдвоем они перевернули Лотара на спину и увидели лежащую под ним гранату.

– Ты права, – негромко сказал Малкомс. – У него была еще одна граната. Он мог убить тебя прошлой ночью.

Сантэн вздрогнула, глядя в лицо Лотару. Он утратил свою золотистую красоту и больше не казался храбрым. Лихорадка сожгла его, черты заострились, как у трупа, он съежился и посерел.

– Он сильно обезвожен, – сказала она. – Осталась в бутылке вода?

Пока Блэйн лил воду Лотару в рот, Сантэн размотала повязку на его руке.

– Заражение крови. – Она узнала яркие линии под кожей и зловоние гниющей плоти. – Руку он потеряет.

Сантэн говорила спокойно, деловито, но ущерб, который причинила она сама, привел ее в ужас. Казалось невозможным, что это результат единственного укуса. Зубы всегда были в числе ее достоинств, и она заботилась о них, держала чистыми и белыми. Рука же выглядела так, словно ее грызли трупоеды – гиена или леопард.

– На реке у Кангара есть португальская католическая миссия, – сказал Блэйн. – Ему повезет, если мы довезем его туда живым. А если учесть, что осталась всего одна лошадь, то нам самим повезет, если мы доберемся до реки. – Он встал. – Сержант, пошлите человека за медицинской сумкой, потом со всеми остальными обыщите каждый дюйм вершины. Исчезли алмазы на миллион фунтов.

Хансмейер отдал честь и отошел, раздавая приказы солдатам.

Блэйн снова опустился рядом с Сантэн.

– Пока ждем аптечку, стоит обыскать его одежду и снаряжение: вдруг часть украденных алмазов он оставил при себе.

– Маловероятно, – с горечью ответила Сантэн. – Алмазы почти несомненно у его сына и того большого черного негодяя-овамбо. А без наших следопытов-бушменов…

Она пожала плечами.

Блэйн расстелил на камне грязную, в пятнах рубашку Лотара и принялся прощупывать каждый шов, а Сантэн промыла искалеченную руку и перевязала ее чистыми бинтами из аптечки.

– Ничего, сэр, – доложил Хансмейер. – Мы просмотрели каждый дюйм камня, каждое углубление и трещину.

– Хорошо, сержант. Теперь нужно спустить этого негодяя с холма так, чтобы он не упал и не сломал себе шею.

– Ну, не то чтобы он этого не заслуживал.

Блэйн улыбнулся.

– Он этого заслуживает. Но мы ведь не хотим лишить палача его пяти гиней, верно, сержант?

Через час они были готовы выступить. Лотара Деларея привязали к волокуше из веток мопани, которую потащила единственная оставшаяся лошадь, а раненый солдат – осколки все еще оставались у него в спине и плече – ехал в седле Сантэн.

Когда колонна снова двинулась на север к реке, Сантэн остановилась у подножия холма, и Блэйн задержался вместе с ней.

Он взял ее за руку, и она вздохнула и легко прислонилась к его плечу.

– О Блэйн, для меня столь многое закончилось в этой забытой Богом глуши, на этом пропеченном солнцем камне.

– Пожалуй, я понимаю, как много значит для тебя потеря этих алмазов.

– Нет, Блэйн. Я теперь считаю совсем иначе. Я даже сама еще не поняла этого. Все изменилось – даже моя ненависть к Лотару…

– Есть еще вероятность, что мы отыщем алмазы.

– Нет, Блэйн. Мы оба знаем, что такой вероятности нет. Алмазы исчезли.

Он перестал отрицать это и не предлагал неискренние утешения.

– Я потеряла все, все, для чего работала – ради себя и сына. Все пропало.

– Я не сознавал… – Полковник смолк и посмотрел на нее с жалостью и глубокой озабоченностью. – Я знал, что это тяжелый удар, но все пропало? Неужели так плохо?

– Да, Блэйн, – просто ответила она. – Все. Не сразу, конечно, но все здание начнет рушиться, а я буду пытаться удержать его. Занимать, и просить, и умолять об отсрочке, но почва ушла у меня из-под ног. Миллион фунтов, Блэйн, – это огромные деньги. Я продержусь еще несколько месяцев, может, год, но все будет рушиться быстрей и быстрей, как карточный домик, и в конце концов рухнет на меня.

– Сантэн, я не беден, – начал он. – Я могу помочь тебе…

Она приложила палец к его губам.

– Я кое о чем попрошу тебя, – прошептала она. – Не о деньнах – но в предстоящие дни мне понадобится утешение. Нечасто, только когда будет особенно плохо.

– Я буду с тобой, когда понадоблюсь тебе, Сантэн. Обещаю. Только позови.

– О Блэйн! – Она повернулась к нему. – Если бы только…

– Да, Сантэн, если бы только.

Он обнял ее. Не было ни вины, ни страха, даже ужасная угроза потерять все и разориться, нависшая над ней, казалось, отступила, когда она очутилась в его объятиях.

– Я не возражала бы против того, чтобы снова стать бедной, если бы только ты всегда был со мной, – прошептала она, и Блэйн ничего не смог ответить. В отчаянии он опустил голову и закрыл ей рот поцелуем.

* * *

Португальский священник-врач в Кангарской миссии ампутировал Лотару руку на два дюйма ниже локтя. Он оперировал при ярком белом свете лампы «петромакс», а Сантэн стояла рядом с ним, потея под хирургической маской, отвечала на требования врача, который говорил по-французски, и замирала от ужаса, слыша скрип пилы о кость и чувствуя удушливый запах хлороформа и гниющей плоти, заполнявший тростниковую хижину, которая служила операционной. Когда все закончилось, она ушла к вырытой в земле выгребной яме, и ее вырвало от отвращения и жалости. Оставшись одна в хижине, которую в миссии отвели только ей, Сантэн лежала под пологом от москитов и все еще чувствовала в горле отвратительный запах. Зловоние гангрены, казалось, въелось в ее кожу и застряло в волосах. Она молилась, чтобы никогда больше не слышать его, не видеть, как мужчина, которого она когда-то любила, превращается в калеку.

Молитва не подействовала, потому что на следующий день врач с сожалением сказал:

– Dеsolе, mais j'ai manquе l'infection. Il faut couper encore une fois. – Простите, но я не заметил инфекцию. Необходимо снова резать.

Во второй раз – быть может потому, что она знала, чего ожидать, – было еще хуже. Ей пришлось впиваться ногтями в ладони, чтобы не потерять сознание, когда врач начал пилить плечевую кость Лотара ниже плечевого сустава. Три дня после этого Лотар лежал в беспамятстве и, казалось, уже пересек границу между жизнью и смертью.

– Не могу ничего сказать, – отвечал священник на ее вопросы о состоянии больного. – Теперь все в руках Господа.

На третий день вечером, когда Сантэн вошла в хижину больного, сапфирово-желтые глаза в глубоко провалившихся глазницах повернулись к ней, и она на мгновение увидела, что Лотар ее узнал; затем он снова закрыл глаза.

Однако прошло еще два дня, прежде чем священник разрешил Блэйну войти в хижину Лотара. Блэйн предупредил Лотара о его правах и официально поместил под арест.

– Мой сержант будет отвечать за вас, пока отец Павел не сочтет, что вы готовы к перевозке. Тогда вы будете перевезены по реке под строгим караулом на пограничный пост в Рунту, а оттуда по дороге в Виндхук, где предстанете перед судом.

Лотар лежал бледный. Он исхудал и походил на скелет. Обрубок руки, обмотанный желтыми от йода бинтами, походил на крыло пингвина. Лотар без всякого выражения смотрел на Блэйна.

– Деларей, вряд ли стоит говорить, что вам повезет, если вы избежите виселицы. Но у вас есть шанс смягчить наказание, если расскажете, куда спрятали алмазы или что вы с ними сделали.

Он ждал почти минуту, и ему трудно было сохранять спокойствие под взглядом желтых глаз Лотара.

– Вы понимаете, что я говорю, Деларей? – нарушил он молчание. Лотар отвернулся и стал смотреть в окно без стекол, выходившее на речной берег.

– Я думаю, вы знаете, что я администратор территории. В моей власти пересмотреть ваш приговор; мои рекомендации относительно смягчения наказания почти несомненно будут приняты во внимание министром юстиции. Не глупите. Отдайте алмазы. Там, куда вы отправитесь, они вам ни к чему. А я в обмен гарантирую вам жизнь.

Лотар закрыл глаза.

– Хорошо, Деларей. Мы поняли друг друга. Не ждите от меня милосердия. – Он позвал в хижину сержанта Хансмейера. – Сержант, у заключенного нет привилегий, никаких. Он должен находиться под охраной день и ночь, двадцать четыре часа в сутки, пока вы не передадите его соответствующим представителям власти в Виндхуке. Вы лично отвечаете за него передо мной. Понятно?

– Да, сэр.

Хансмейер вытянулся по стойке смирно.

– Присматривайте за ним, Хансмейер. Он мне нужен. Очень нужен.

Блэйн выскочил из хижины и пошел туда, где на берегу реки сидела под навесом Сантэн. Он сел рядом с ней и закурил сигару. Вдохнул дым, задержал его и гневно выпустил.

– Этот человек непреклонен, – сказал он. – Я предложил ему личную гарантию смягчения наказания в обмен на ваши алмазы. Он не снизошел до ответа. У меня нет полномочий предложить ему свободу, но поверьте, если бы они были, я бы не колебался. А сейчас я больше ничего не могу сделать. – Он снова затянулся и посмотрел на широкую зеленую реку. – Клянусь, он заплатит за то, что сделал с тобой, заплатит сполна.

– Блэйн. – Сантэн легко положила руку на его мускулистое загорелое предплечье. – Злоба – слишком мелкое чувство для человека твоего положения.

Он искоса посмотрел на нее и, несмотря на озлобление, улыбнулся.

– Не наделяйте меня излишним благородством, мадам. Я способен на многое, но я не святой.

Улыбаясь так, он казался мальчишкой, зеленые глаза озорно косили, уши забавно торчали.

– О да, сэр, забавно будет проверить границы вашего благородства и святости – однажды.

Он радостно усмехнулся.

– Какое бесстыдное, но интересное предложение! – И тут же снова посерьезнел. – Сантэн, ты знаешь, что мне не следовало участвовать в этой экспедиции. В данный момент я пренебрегаю своими обязанностями и, несомненно, навлеку на себя справедливый гнев начальства в Претории. Я должен как можно быстрей вернуться к делам. Я договорился с отцом Павлом насчет каноэ. Гребцы доставят нас к пограничной станции в Рунту. Надеюсь, мы сможем затребовать оттуда полицейский грузовик. Хансмейер и его солдаты останутся охранять Деларея и привезут его, как только он будет в состоянии выдержать переезд.

Сантэн кивнула.

– Да, мне тоже пора вернуться и начать собирать обломки и заклеивать щели.

– Мы можем отправиться завтра на рассвете.

– Блэйн, я хотела бы до отъезда поговорить с Лотаром… с Делареем. – Полковник заколебался, она умоляюще продолжила: – Всего несколько минут наедине с ним, пожалуйста, Блэйн. Для меня это очень важно.

* * *

Сантэн остановилась на пороге хижины, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полутьме.

Лотар сидел, голый по пояс, его ноги прикрывало дешевое одеяло. Тело у Лотара было худое и бледное; инфекция сожрала плоть, и под кожей торчали кости и ребра.

– Сержант Хансмейер, пожалуйста, оставьте нас на минуту одних, – попросила Сантэн и отступила от двери.

Проходя мимо нее, Хансмейер негромко сказал:

– Я вас услышу, миссис Кортни.

В наступившей тишине Сантэн и Лотар смотрели друг на друга. Сдалась и первой заговорила она:

– Если ты хотел уничтожить меня, тебе это удалось.

Лотар пошевелил обрубком руки – жест вышел одновременно жалобный и непристойный.

– Кто кого уничтожил, Сантэн? – спросил он, и она опустила глаза.

– Почему бы тебе не отдать хотя бы часть того, что ты у меня украл? – спросила она. – Ради нашего общего прошлого.

Он ничего не ответил, только поднял руку и коснулся старого шрама на груди. Сантэн поморщилась: этот шрам оставил ее выстрел; в миг крайнего разочарования и отвращения она стреляла в Лотара.

– Алмазы у мальчишки, верно? – спросила она. – Твоего… – она собиралась сказать «ублюдка», но передумала: – Твоего сына?

Лотар продолжал молчать, и она, повинуясь порыву, добавила:

– У Манфреда, нашего сына.

– Не думал, что услышу от тебя это. – Он не сумел скрыть удовольствие в голосе. – Будет ли он помнить, что он наш сын, зачатый в любви, если ты и его попытаешься уничтожить?

– Почему ты ждешь от меня чего-то подобного?

– Я знаю тебя, Сантэн, – сказал он.

– Нет! – Она яростно покачала головой. – Ты меня не знаешь!

– Если он встанет у тебя на пути, ты его уничтожишь, – равнодушно сказал Лотар.

– Неужели ты в это веришь? – Она смотрела на него. – Неужели считаешь меня такой безжалостной, такой мстительной, что я не пощажу и нашего сына?

– Ты никогда не признавала его своим сыном.

– Теперь признаю. Ты сам слышал это несколько раз за последние минуты.

– И ты обещаешь не причинять ему вреда?

– Я ничего не обещаю тебе, Лотар Деларей. Я просто говорю. Я не причиню вреда Манфреду.

– И, естественно, ты чего-то ожидаешь от меня взамен? – спросил он, наклонившись вперед. Он тяжело дышал и сильно вспотел, борясь с физической слабостью. В тесной хижине остро пахло его потом.

– А ты дашь мне что-нибудь взамен? – тихо спросила она.

– Нет, – ответил он. – Ничего!

И, усталый, но дерзкий, лег головой на валик.

– Я ничего не обещаю, – тихо сказала она. – Но повторяю: Манфреду, нашему сыну, с моей стороны ничего не угрожает. Я никогда ничего не сделаю, чтобы сознательно причинить ему вред. Но тебе такого заверения я не даю.

Она повернулась и сказала:

– Спасибо, сержант, мы покончили с нашим делом.

И наклонилась, собираясь выйти.

– Сантэн, – слабо позвал Лотар. Ему хотелось сказать: «Твои алмазы в трещине на вершине холма». Но когда она обернулась к нему, он проглотил эти слова и сказал только: – Прощай, Сантэн. Мы действительно покончили со всем.

* * *

Окаванго – одна из красивейших рек Африки. Она начинается на высокогорьях Ангольского плато на высоте более 4000 футов и течет на юг и на восток широким, глубоким зеленым потоком, который, кажется, должен достичь океана, такой он быстрый и целеустремленный. Однако эта река не имеет устья. Вначале она пропадает в болотах, которые ошибочно тоже именуются Окаванго; это обширный район прозрачных лагун и зарослей папируса, усеянный островками с грациозными костяными пальмами и большими, высокими дикими смоковницами. Дальше река возникает вновь, но сужается и слабеет, входя в пустыню Калахари, и там исчезает под вечными песками.

Та часть реки Окаванго выше болот, по которой плыли Сантэн и Блэйн, была самой широкой и красивой. Плыли они в туземном мукоро – долбленом каноэ, изготовленном из цельного ствола более двадцати футов в длину, закругленном по концам, но абсолютно прямом.

– «Совенок и Кошечка по волнам / В новой лодочке вдаль плывут»[15]15
  Из стихотворения Эдварда Лира, пер. Дмитрия Смирнова.


[Закрыть], – процитировал Блэйн, и Сантэн рассмеялась, чуть опасливо, но потом увидела, с каким мастерством гребцы управляют примитивным судном.

Эти два дружелюбных, угольно-черных гиганта из речного племени умели держать равновесие не хуже гимнастов, а жизнь, протекающая в занятиях греблей и отталкивании длинными шестами, закалила их тела и придала им античные пропорции. Стоя на корме и носу, эти люди пели мелодичные рабочие песни и вели свое узкое неустойчивое суденышко с небрежной, почти безумной легкостью.

Блэйн и Сантэн сидели посередине лодки на кожаных подушках, набитых пушистыми головками папируса. Узкий бимс – ширина лодки – позволял им сидеть только друг за дружкой. Блэйн сидел впереди, положив на колени ружье «ли-энфилд», готовый отпугивать многочисленных гиппопотамов, населявших реку.

– Это самые опасные животные Африки, – сказал он Сантэн.

– А как же львы, и слоны, и ядовитые змеи? – усомнилась она.

– Старый гиппо забирает двух человек на каждого убитого другими видами.

Сантэн впервые оказалась в этих местах. Создание пустыни, она не была знакома с рекой или болотами, не знала об изобилии жизни в них. С другой стороны, Блэйн знал реку хорошо. Его первое назначение, когда он в 1915 году служил в экспедиционной армии генерала Сматса, было сюда, впоследствии же он не раз охотился здесь и изучал дикую природу. Казалось, он узнавал любое животное, любую птицу и растение, и сотнями историй, подлинных и выдуманных, развлекал Сантэн.

Характер реки постоянно менялся; местами она сужалась и стремительно неслась сквозь узкие ущелья в скалах, и длинное каноэ пролетало через такие места, как копье. Гребцы проводили лодки мимо рассекавших течение острых клыков-скал, точными движениями весел одолевали пенистые водовороты за такими клыками и устремлялись на новую стремнину, где вода, превращенная в стоячие волны под действием скорости и инерции, походила на зеленое венецианское стекло. Сантэн, задыхаясь, вскрикивала – отчасти в ужасе, отчасти от возбуждения, как ребенок на американских горках. Затем они снова оказывались на широких мелких участках, и в воде появлялось множество островов и песчаных отмелей, а по берегам – обширные заливные равнины, на которых паслись стада диких буйволов, массивных, ленивых на вид животных, черных, как сажа, покрытых засохшей грязью, их большие шишковатые рога над трубками ушей траурно провисали; буйволы стояли по брюхо в траве и, с комичным любопытством поднимая черные морды, с которых капало, смотрели на проплывающую лодку.

– О Блэйн! А это кто? Я таких никогда не видела!

– Личи, водяные козлы. Это крайняя южная точка, где их можно увидеть.

Эти сильные водные антилопы с жесткой рыжей шерстью держались огромными стадами; самцы ростом по грудь человеку несли на головах длинные, изящно изогнутые рога. Безрогие самки были пушистыми, как детские игрушки. Стада были такие огромные, что когда, встревоженные присутствием людей, взбивали воду, убегая, грохот стоял такой, как будто неподалеку проходил паровоз.

Почти на всех высоких деревьях вдоль берегов реки сидели парами орлы-рыболовы, их белые головы блестели на солнце. Запрокидывая их, раздувая горло, они издавали необычные лающие крики, когда мимо проходила мукоро.

На белых песчаных берегах виднелись ящероподобные крокодилы, отвратительные и злобные; они вставали на короткие кривые лапы, быстро ползли к воде и исчезали под поверхностью, так что из воды торчали только глаза.

Внимание Сантэн привлекли круглые камни на отмелях, темно-серые с розовыми краями, но она не поняла, что это. Блэйн сказал:

– Следи за ними!

Когда лодка проплывала мимо такого камня, огромный валун шевельнулся, поднялась голова размером с пивную бочку, раскрылась красная пасть, усеянная могучими клыками из желтой кости; раздался рев, похожий на сардонический смех безумного бога.

Блэйн слегка переместил ружье.

– Пусть его веселое «ха-ха-ха» не обманывает тебя: на самом деле ему не весело, – сказал он, щелкая затвором и досылая патрон в казенник.

И сразу самец гиппопотама бросился к ним по отмели гигантскими шагами, взбивая воду в белую пену, продолжая хрипло, угрожающе хохотать; его пасть была разинута, кривые длинные зубы с острыми краями с одинаковой легкостью могли скосить толстые стебли папируса, или разбить хрупкое каноэ, или перегрызть пополам пловца.

Мощными ударами весел гребцы стремительно продвигали мукоро, но гиппопотам быстро догонял, и Блэйн встал, легко удерживая равновесие в плывущем суденышке. Он поднес приклад к плечу и начал стрелять так быстро, что звуки разрывов сливались; когда пули засвистели над головой, Сантэн вздрогнула и оглянулась; она готовилась увидеть, как пули ударяют в большую серую мясистую голову и кровь хлещет из отверстия между маленькими стеклянистыми розовыми глазами. Но Блэйн нацелился на несколько дюймов выше лба животного. Ощетинившиеся уши дернулись от удара воздуха, прижались к голове, как крылья колибри, и самец прервал свое нападение и остановился, над поверхностью виднелась только его голова; гиппопотам часто моргал в комичном недоумении. Мукоро быстро уходила, и гиппопотам погрузился в мутную зеленую воду, как бы скрывая замешательство, вызванное неудавшимся нападением.

– С тобой все в порядке, Сантэн?

Блэйн опустил ружье.

– Страшновато.

Она пыталась говорить спокойно, но это удалось лишь отчасти.

– Не так плохо, как кажется: много шума и ярости, но без намерения причинить смерть.

Он улыбнулся.

– Я рада, что ты его не убил.

– Какой смысл превращать старину в четыре тонны гниющей падали и делать вдовами двадцать его толстых жен?

– Поэтому он на нас и напал – защищал своих самок?

– Вероятно, но с животными никогда нельзя знать точно. Возможно, у его подруги детеныш, или ему неприятно вспоминать о встрече с охотниками, или он просто сегодня настроен по-боевому.

Спокойствие Малкомса в момент кризиса поразило Сантэн не меньше, чем гуманность – ведь он пощадил угрожавшего им самца.

«Только школьницы обожествляют своих героев», – строго напомнила она себе; лодка летела вперед, и Сантэн обнаружила, что разглядывает широкие плечи Блэйна и посадку его головы. Темные волосы были коротко подстрижены на шее, сильной, но не толстой, приятных пропорций, гладкой. Только уши были крупноваты, розовые на кончиках, потому что через них просвечивало солнце. Сантэн почувствовала почти непреодолимое стремление наклониться и поцеловать мягкую кожу за ушами, но со смехом сдержалась.

Он повернулся и с улыбкой спросил:

– Что тебя позабавило?