Текст книги "Власть меча"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Теперь заполните водой бутылки. До реки всего семьдесят миль, – сказал Лотар.

Когда они были готовы выступить, Хендрик наклонился, чтобы поднять Лотара, но тот раздраженно оттолкнул его и встал, держась за ствол акации.

Одна из лошадей не смогла подняться, и ее оставили лежать на краю воды. Другая обессилела на первой же миле, но две другие покорно продолжали хромать. Они больше не выдерживали тяжести взрослого человека, но одна везла бутылки с водой, а вторую Лотар использовал как костыль. Он брел рядом, держась здоровой рукой за шею лошади.

Остальные трое по очереди вели лошадей. Отряд упорно двигался на север. Иногда Лотар смеялся без причины или пел сильным, чистым голосом, так верно выводя мелодию, что Манфреда охватывало облегчение. Но потом пение прерывалось, голос начинал хрипеть и замолкал. Лотар кричал, бредил, умолял о чем-то призраков, рожденных больным воображением, и тогда Манфред подбегал к нему, обнимал за пояс, и Лотар успокаивался.

– Ты хороший мальчик, Мэнни, – шептал он. – Ты всегда был хорошим мальчиком. Отныне у нас будет замечательная жизнь. Ты будешь учиться в хорошей школе, станешь юным джентльменом – мы вместе поедем в Берлин, пойдем в оперу…

– Папочка, не разговаривай. Береги силы, папа.

И Лотар снова погружался в угнетенное молчание и механически передвигал ноги, спотыкаясь; только лошадь и сильная рука сына не давали ему упасть ничком в горячий песок Калахари.

Впереди над редким, спаленным жарой лесом показался первый гранитный холм, круглый, как жемчужина. Гладкий камень на солнце казался серебристо-серым.

* * *

Сантэн остановила лошадь на вершине подъема и посмотрела вниз. Она узнала высокие деревья, с верхних ветвей которых много лет назад впервые увидала африканского слона: все эти годы в ее душе сохранялась крупица того радостного детского удивления. Потом она увидела воду, и все прочее было забыто. Нелегко удержать лошадей, когда они учуяли воду. Сантэн не раз слышала о путниках в пустыне, которые умерли от жажды возле источника, потому что позволили скоту и лошадям броситься к воде и превратить ее в вязкую грязь. Но Блэйн и его сержант были опытными людьми и надежно контролировали лошадей.

Как только лошади напились и их стреножили, Сантэн разулась, одетая вошла в пруд, нырнула, чтобы одежда и волосы впитали влагу, и наслаждалась прохладой мутной воды.

На противоположной стороне пруда Блэйн разделся по пояс и по колени вошел в воду; он стоял, поливая голову. Сантэн незаметно разглядывала его. Она впервые увидела его голую грудь: волосы там были густые, темные и курчавые, на них дрожали капли. Под правым соском чернела небольшая родинка, которая почему-то заинтересовала Сантэн; в остальном же тело у него было безупречное; кожа блестела, точно полированный мрамор, как у Микеланджеловской статуи Давида, а мышцы были плоские, но жесткие. Солнце выжгло под горлом коричневую букву V, руки загорели, но четкие границы указывали, где их прикрывали короткие рукава рубашки; выше этих границ кожа была цвета светлой слоновой кости, и Сантэн нашла это зрелище таким привлекательным, что с трудом оторвала взгляд.

Когда она направилась к нему, он поспешно надел рубашку и вода проступила на ней темными пятнами. Такая скромность заставила Сантэн улыбнуться.

– Деларей не нашел здесь запасных лошадей, – сказала она. Блэйн удивился.

– Вы уверены?

– Кви говорит, что здесь ждали двое людей и много лошадей, но они ушли. Давно. Он может считать только до десяти – столько пальцев на руке, но те люди ушли раньше. Да, я уверена, что Лотар Деларей не нашел здесь свежих лошадей.

Блэйн обеими руками пригладил темные волосы.

– Тогда, полагаю, что-то нарушило его планы. Он ни за что не стал бы так гнать лошадей, если бы не рассчитывал сменить их.

– Кви говорит, что дальше они пошли пешком. Они ведут оставшихся лошадей: те, очевидно, слишком слабы, чтобы нести человека.

Она замолчала, потому что на краю леса послышался резкий крик Кви; Сантэн и Блэйн торопливо пошли к нему.

– Они в отчаянии, – сказал Блэйн, глядя на груду оставленного под акацией снаряжения. – Седла и консервы, одеяла и посуда. – Он ногой разворошил груду. – Они бросили даже боеприпасы… и да, клянусь Господом, последние из этих проклятых лошадиных капканов. – Деревянный ящик с оставшимися несколькими фунтами опасных колючек лежал на боку. – Они все бросили и делают последнюю отчаянную попытку дойти до реки.

– Посмотрите сюда, Блэйн, – позвала Сантэн, и он подошел и осмотрел небольшую груду грязных повязок, лежавших на земле.

– Его состояние ухудшается, – сказала Сантэн, но в ее голосе не было злорадства, а в глазах торжества. – Думаю, он умирает, Блэйн.

Он почувствовал необъяснимую потребность утешить ее, успокоить.

– Если бы показать его врачу… – он замолчал: нелепое предположение. Они преследуют опасного преступника, который – Блэйн не сомневался – без колебаний застрелил бы его при первой же возможности.

– Сержант Хансмейер, – хрипло крикнул он. – Проследите, чтобы люди поели. Еще раз напоите лошадей. Выступаем через час.

Он повернулся к Сантэн и с облегчением увидел, что она собралась с духом.

– Часа мало – постараемся использовать каждую минуту.

Они сели в тени. Оба почти не ели: жара и усталость отбили у них аппетит. Блэйн достал сигару из кожаного портсигара, но потом передумал. Снова спрятал сигару и сунул портсигар в карман рубашки.

– Когда я впервые тебя увидел, то подумал: вот женщина, такая же блестящая, прочная и прекрасная, как ее алмазы, – сказал он.

– А сейчас? – спросила Сантэн.

– Я видел, как ты плакала над искалеченными лошадьми, и, мне кажется, ты глубоко сочувствуешь человеку, который так жестоко с тобой обошелся, – ответил он. – Когда мы выходили из Калкранда, я был влюблен в тебя. Вероятно, я влюбился в первый же час нашей встречи. Ничего не мог с собой поделать. Но теперь ты мне не только нравишься. Я уважаю тебя.

– Это другое, чем любовь?

– Совсем другое, чем влюбленность, – подтвердил Блэйн, и они некоторое время молчали. Потом она попыталась объяснить:

– Блэйн, я очень долго была одна, с маленьким ребенком, которого нужно было защищать, думать о его будущем. Когда я еще девочкой впервые оказалась в этих краях, я прошла в этой пустыне трудный и долгий путь ученичества. Я узнала, что могу рассчитывать только на себя, что выживу только благодаря собственным силам и решимости. С тех пор ничего не изменилось. У меня по-прежнему нет человека, на кого я могла бы опереться. Только сама. Разве не так, Блэйн?

– Я хотел бы, чтобы это было не так. – Он не пытался отвести взгляд и смотрел на Сантэн прямо и искренне. – Я хотел бы…

Он замолчал, и она закончила за него:

– Но у тебя Изабелла и девочки.

Он кивнул.

– Да, они не могут постоять за себя.

– А я могу – верно, Блэйн?

– Не будь жестокой. Я ни на что не напрашивался. И ничего не обещал тебе.

– Прости. – Сантэн сразу раскаялась. – Ты прав. Ты мне никогда ничего не обещал. – Она посмотрела на часы. – Наш короткий час истек. – Она встала одним гибким движением.

– Мне просто придется и дальше быть сильной и жесткой, – пояснила она. – Больше никогда не обвиняй меня в этом, Блэйн. Никогда.

* * *

Покидая слоновий источник, они вынуждены были оставить пять лошадей, и теперь Блэйн попеременно то ехал верхом, то шел пешком, стараясь поберечь оставшихся животных. Полчаса путники ехали верхом, потом спешивались и следующие полчаса шли пешком.

Жажда, усталость и жара не действовали только на бушменов, и они ворчали из-за того, что вынуждены еле-еле плестись.

– Единственное утешение в том, что у Деларея дела еще хуже, чем у нас. – По следу они видели, что беглецы, у которых осталась одна лошадь, шли еще медленнее. – Но до реки еще самое малое тридцать миль. – Блэйн взглянул на часы. – Боюсь, пора снова спешиться.

Сантэн негромко застонала, слезая с седла. У нее болело все тело, сухожилия ног превратились в железную проволоку.

Они пошли, и каждый шаг требовал сознательных усилий. Язык в пересохшем рту казался Сантэн толстым как бревно, слизистые оболочки горла и носа разбухли и так саднили, что трудно было дышать. Она старалась набрать слюны и удержать во рту, но слюна, вязкая и кислая, только усиливала жажду.

Сантэн забыла, что значит испытывать настоящую жажду, и мягкий плеск остатков воды в бутылках у седла лошади, которую она вела, превратился в пытку. Она не могла ни о чем думать – только о следующем глотке, и то и дело смотрела на часы, убеждая себя, что те остановились, что она забыла их завести, что с минуты на минуту Блэйн поднимет руку, остановит колонну и они смогут откупорить бутылки с водой.

Никому не хотелось разговаривать. Звучали только приказы, краткие и односложные, каждое слово требовало дополнительных усилий.

«Я первой не сдамся, – мрачно решила Сантэн и встревожилась оттого, что эта мысль вообще пришла ей в голову. – Никто не сдастся. Мы догоним их до реки, а река близко».

Она обнаружила, что сосредоточилась исключительно на земле под ногами, потеряв интерес к окружающему, поняла, что это опасный признак – первое маленькое поражение, – и заставила себя поднять голову. Блэйн шел перед ней. За несколько шагов она отстала, поэтому, выбиваясь из сил, потащила лошадь вперед и снова пошла с ним рядом. И сразу приободрилась, одержав еще одну победу над своей физической слабостью.

Блэйн улыбнулся ей, но Сантэн видела, что ему это тоже далось нелегко.

– Эти холмы не обозначены на карте, – сказал он.

Она не заметила их, но теперь подняла голову и увидела в миле впереди, над лесом, округлые гранитные вершины. Она никогда не заходила так далеко на север, для нее это была совершенно незнакомая земля.

– Не думаю, что эту местность кто-нибудь уже нанес на карту, – прошептала она, откашлялась и более внятно сказала: – Только река обозначена.

– Напьемся, когда дойдем до ближайшего холма, – пообещал Блэйн.

– Морковка для осла, – пробормотала Сантэн, и он улыбнулся.

– Думай о реке. Там огород, полный моркови.

Они снова замолчали; бушмены вели их прямо к холмам. У подножия гранитного конуса они нашли последнюю лошадь Деларея.

Лошадь лежала на боку, но подняла голову, когда они подошли. Кобыла Блэйна негромко заржала, и лежащее животное попыталось ответить, но ему не хватило сил. Лошадь опустила голову на землю, ее дыхание поднимало маленькие облачка пыли. Бушмены обошли умирающее животное и возбужденно заговорили друг с другом. Кви подбежал к серому боку холма и посмотрел наверх.

Все последовали его примеру и поглядели на крутой гранитный склон. Его высота составляла около двухсот или трехсот футов. Поверхность не была гладкой, как казалось издалека. Стали видны глубокие трещины, горизонтальные и вертикальные, тянувшиеся от подножия до вершины, гранит расщепился в виде «луковой шелухи» – этот эффект вызывается расширением на жаре и последующим сжатием. В результате образовались узкие ступени с острыми краями, по которым человек мог бы подняться на холм, хотя подъем был бы трудным и опасным.

На вершине несколько круглых камней размером с жилой дом образовали симметричную корону. Природная композиция казалась такой искусной, словно ее задумал человек и воплотили инженеры. Сантэн она напомнила дольмены, которые она видела во Франции, или храм майя в джунглях Южной Америки, который попадался ей на рисунках.

Блэйн оставил ее, подвел свою лошадь к гранитной стене, и взгляд Сантэн уловил что-то на вершине. Легкое движение под одним из камней. Она предостерегающе крикнула:

– Блэйн, осторожней! На вершине…

Он остановился, держа повод через плечо, и посмотрел наверх. Но прежде чем смог откликнуться на ее предупреждение, послышался такой звук, словно на каменный пол бросили мешок пшеницы. Сантэн узнала звук, с каким пуля на большой скорости вонзается в плоть, только когда лошадь Блэйна споткнулась, ее передние ноги подогнулись и она тяжело упала, потянув Блэйна за собой.

Сантэн ошеломленно стояла, пока не услышала на вершине характерный звук выстрела из «маузера» и не поняла, что пуля долетела раньше звука.

Солдаты вокруг кричали и тащили упирающихся лошадей, а Сантэн обернулась и вскочила в седло. Одной рукой держась за луку и не коснувшись стремян, она села и повернула голову лошади.

– Блэйн, я иду! – крикнула она. Полковник рядом со своей упавшей лошадью поднялся. Сантэн подъехала к нему. – Хватайся за стремя, – крикнула она, а с вершины «маузер» продолжал осыпать их пулями. Сантэн видела, как упала убитая лошадь Хансмейера и его вместе с седлом отбросило в сторону.

Блэйн побежал ей навстречу и схватился за стремя. Она развернула лошадь и послала в галоп, дергая за удила; она направлялась к роще деревьев мопани в двухстах ярдах за ними.

Блэйн висел на кожаном стремени; его ноги касались земли, и он делал огромные шаги, чтобы успевать за Сантэн.

– Ты в порядке? – крикнула она.

– Не останавливайся!

Его голос звучал сдавленно от усилий, и она оглянулась, посмотрев из-под руки. Вокруг продолжали щелкать пули. Один из солдат повернулся, чтобы помочь сержанту Хансмейеру, но пуля попала в голову его лошади, и та упала, сбросив солдата на землю.

– Они обстреливают лошадей! – крикнула Сантэн и поняла, что невредимой осталась только ее лошадь. Все остальные лежали, убитые точным попаданием в голову. Отличная снайперская работа, особенно если учесть, что люди на вершине стреляли вниз с расстояния в сто пятьдесят и больше шагов.

Впереди Сантэн увидела мелкое ущелье, которого не заметила раньше. На ближайшем краю лежала груда сухих ветвей мопани – естественная ограда, и она направилась к ней, заставив усталую лошадь прыжками спуститься по склону, потом немедленно спрыгнула сама и схватила лошадь за голову, чтобы контролировать ее.

Блэйн упал и скатился по склону, но сразу встал.

– Попал в засаду, как новичок! – рявкнул он, сердясь на себя. – Слишком устал, чтобы думать.

Он выхватил из чехла за седлом Сантэн ружье и быстро вскарабкался по откосу.

Перед ним до самого подножия утеса лежали мертвые лошади. Сержант Хансмейер и солдаты перебежками, укрываясь за препятствиями, мчались к ущелью. Трещал «маузер», пули поднимали столбики пыли у их ног; солдаты пригибались, когда пули пролетали у них над головой и по ушам ударяла волна воздуха.

Бушмены при первом же выстреле исчезли как по волшебству, точно маленькие коричневые гномы. Сантэн знала, что больше их не увидит. Они уже были на пути назад, к своему клану и впадине О’чи.

Блэйн передвинул прицел винтовки «ли-энфилд» на четыреста ярдов и нацелился на вершину холма, где голубой пороховой дымок выдавал положение стрелков. Прикрывая бегущих солдат, он стрелял, стремительно передергивая затвор, пули откалывали наверху осколки гранита. Блэйн сорвал с плеча патронташ, сунул медные патроны в открытый затвор и снова стал стрелять по снайперу на холме.

Один за другим Хансмейер и солдаты добегали до ущелья и спрыгивали вниз, потные, тяжело отдуваясь. С мрачным удовлетворением Блэйн отметил, что у всех солдат были с собой ружья, а на груди патронташи, по семьдесят пять патронов на человека.

– Они перебили лошадей выстрелами в голову, но не тронули ни одного человека, – сипло, с трудом проговорил Хансмейер.

– Рядом со мной не пролетела ни одна пуля, – выпалила Сантэн. Лотар, должно быть, очень старался не задеть ее. Она с ужасом поняла, что он легко мог пустить пулю ей в затылок, когда она бежала.

Блэйн перезарядил «ли-энфилд» и невесело улыбнулся.

– Парень не дурак. Он уже натворил достаточно, и не захотел добавлять убийство к длинному списку обвинений. – Он посмотрел на Хансмейера. – Сколько человек на вершине?

– Не знаю, – ответил Хансмейер. – Но больше одного. Стреляют слишком часто для одного человека, и я слышал одновременные выстрелы.

– Хорошо, давайте узнаем, сколько их.

Блэйн поманил к себе Сантэн и Хансмейера и объяснил, что делать.

Сантэн взяла бинокль и шла по ущелью, пока не оказалась в стороне, за густой травой, которая росла на краю ущелья. Трава прятала ее с головой; Сантэн встала на цыпочки, чтобы стала видна вершина, направила на нее бинокль и сказала:

– Готово!

Блэйн надел свой шлем на шомпол и поднял, а Хансмейер дважды выстрелил в воздух, чтобы привлечь внимание снайперов на вершине.

Почти мгновенно с вершины начали стрелять. Одновременно прогремело несколько выстрелов, над краем ущелья в нескольких дюймах от шлема поднялась пыль, пули рикошетом отлетели к деревьям мопани.

– Двое или трое, – сказал Хансмейер.

– Трое, – подтвердила Сантэн, пригнувшись и опуская бинокль. – Я видела три головы.

– Хорошо, – кивнул Блэйн. – Они все там. Теперь это только вопрос времени.

– Блэйн. – Сантэн расслабила петлю у седла, державшую бутылку с водой. – Вот все, что у нас есть.

Она встряхнула бутылку: та была наполнена меньше чем на четверть. Все посмотрели на нее, и Блэйн невольно облизал губы.

– Как только стемнеет, мы сможем вернуть остальные бутылки, – заверил он и резко добавил: – Сержант, возьмите с собой двух солдат и постарайтесь обойти холм с другой стороны. Надо убедиться, что никто не сможет уйти незаметно.

* * *

Лотар Деларей сидел, прислонясь спиной к огромному круглому гранитному валуну на вершине холма. Он сидел в тени, положив «маузер» на колени. Голова его была не покрыта, золотые локоны упали на лоб.

Он смотрел на юг, за равнину и рассеянные рощи мопани, в ту сторону, откуда придет безжалостная погоня. Подъем на вершину отнял у него все силы, и он еще не восстановил их.

– Оставь мне одну бутылку с водой, – приказал он, и Хендрик поставил бутылку рядом с ним.

– Я наполнил ее из этих. – Он показал на груду брошенных пустых бутылок. – У нас есть еще полная бутылка, до реки хватит.

– Хорошо. – Лотар кивнул и проверил остальное снаряжение, разложенное рядом с ним на гранитной плите.

Здесь были четыре ручные гранаты – старые, с длинной ручкой, так называемые «песты для картошки». Они почти двадцать лет пролежали в тайнике с конскими капканами и прочим, и на них не стоит рассчитывать.

Рядом с гранатами Клайн Бой положил свое ружье и патронташ с патронами для «маузера». Таким образом, у Лотара было два ружья и сто пятьдесят патронов – более чем достаточно, особенно если гранаты взорвутся. Если нет, неважно.

– Хорошо, – негромко сказал Лотар. – У меня есть все, что нужно. Ступайте.

Хендрик повернул свою похожую на пушечное ядро голову и посмотрел на юг. Они находились высоко над землей, и до горизонта было видно на двадцать и больше миль, но пока ни следа преследования.

Хендрик начал вставать и замер. Всмотрелся в сверкающую, знойную дымку.

– Пыль! – сказал он.

Пока до нее по-прежнему было пять миль – легкая кисея над деревом.

– Да, – согласился минуту спустя Лотар. – Возможно, зебра или смерч, но я не поставил бы на это свою долю добычи. Уходите.

Хендрик не бросился немедленно исполнять приказ. Он смотрел в топазово-желтые глаза белого.

Хендрик не бросился и не протестовал, когда Лотар объяснил, что нужно сделать. Это было правильно и логично. Они всегда оставляли своих раненых, часто с пистолетом в руке на случай невыносимой боли или гиен. И все же на этот раз Хендрик чувствовал, что должен сказать что-нибудь, но не находил слов, подходящих к необычности момента. Он знал, что оставляет часть своей жизни на этой выжженной солнцем скале.

– Я присмотрю за мальчиком, – просто сказал он, и Лотар кивнул.

– Я хочу поговорить с Мэнни. – Он облизнул сухие потрескавшиеся губы и вздрогнул от жара, вызванного ядом в крови. – Подожди его внизу. Это займет всего минуту.

– Пошли.

Хендрик мотнул головой, и Клайн Бой встал рядом с ним. Они быстро, как две охотящиеся пантеры, двинулись к обрыву, и Клайн Бой перебрался через край. Хендрик остановился и оглянулся. Поднял правую руку.

– Оставайся с миром, – просто сказал он.

– Иди с миром, старый друг, – ответил Лотар. Он никогда раньше не называл Хендрика другом, и тот вздрогнул, услышав это слово. Потом отвернулся, чтобы Лотар не видел его глаз, и мгновение спустя исчез. Несколько долгих секунд Лотар смотрел ему вслед, потом встряхнулся, отгоняя жалость к себе, болезненные ощущения и туман лихорадки, который грозил окончательно лишить его мужества.

– Манфред, – сказал он, и мальчик вздрогнул. Он сидел как смел близко к отцу, смотрел ему в лицо, ловил каждое слово, замечал каждый жест.

– Па, – прошептал он, – я не хочу уходить. Не хочу оставлять тебя. Не хочу быть без тебя.

Лотар нетерпеливо махнул рукой, его лицо приняло жесткое выражение: он старался скрыть мягкость.

– Ты сделаешь так, как я говорю.

– Па…

– Ты никогда не подводил меня, Мэнни. Я всегда гордился тобой. Не подведи и сейчас. Не дай им узнать, что мой сын трус.

– Я не трус!

– Тогда ты сделаешь, как я сказал, – резко бросил Лотар и, прежде чем Манфред смог возразить, добавил: – Принеси рюкзак.

Лотар поставил его между ногами и здоровой рукой расстегнул клапан. Достал один из пакетов и зубами разорвал плотную коричневую бумагу. Высыпал камни в небольшое углубление в граните рядом с собой. Потом выбрал десять самых крупных и белых камней.

– Сними пиджак, – приказал он и, когда Манфред протянул ему пиджак, проделал ножом небольшое отверстие в подкладке.

– Эти камни стоят много тысяч фунтов. Достаточно, чтобы тебе вырасти и получить образование, – сказал Лотар и по одному указательным пальцем затолкал камни под подкладку. – Остальные… Их слишком много, они тяжелые, и их трудно спрятать. Тебе опасно нести их с собой – это смертный приговор. – Он с усилием поднялся. – Идем!

Он провел Манфреда мимо груды больших камней, хватаясь за них, чтобы не упасть, а Манфред поддерживал его с другой стороны.

– Здесь!

Он опустился на колени, и Манфред присел рядом. Камень у их ног был, словно зубилом, рассечен трещиной. Вверху трещина была шириной всего в две ладони, но глубокая, дна ее они не видели, хотя сверху можно было вглядеться на глубину тридцать футов и больше. Чем глубже, тем уже становилась щель и в глубине терялась в тени.

Лотар поднял рюкзак над трещиной.

– Хорошо запомни это место, – прошептал он. – Оглядывайся назад, когда пойдешь на север, чтобы запомнить этот холм. Когда камни тебе понадобятся, они будут ждать.

Он разжал пальцы, и мешок упал в трещину. Они слышали, как он, падая, задевает за гранитные стены, потом наступила тишина: мешок застрял глубоко внизу в узкой щели.

Вглядываясь вниз, они смогли разглядеть только более светлое пятно и контрастную текстуру брезента на глубине тридцати футов. Но если не знать, что ищешь, то даже пристальный взгляд вниз не позволит ничего увидеть.

– Это твое наследство, Мэнни, – прошептал Лотар и отполз от трещины. – Ладно, Хендрик ждет тебя внизу. Тебе пора. Уходи быстрей.

Он хотел в последний раз обнять сына, поцеловать его глаза и губы, прижать к сердцу, но знал, что это помешает им обоим. Если они сейчас вцепятся друг в друга, то уже не смогут расстаться.

– Иди! – приказал Лотар. Манфред всхлипнул и бросился к отцу.

– Я хочу остаться с тобой, – плакал он.

Лотар схватил его за запястье и удержал на расстоянии вытянутой руки.

– Ты хочешь, чтобы я стыдился тебя? – прорычал он. – Чтобы запомнил тебя хнычущим, как девчонка?

– Па, не отсылай меня, пожалуйста! Позволь остаться с тобой!

Лотар откинулся, отпустил руку Манфреда и тотчас хлестнул его ладонью по лицу, потом повернул руку и ударил костяшками пальцев. Двойной удар бросил Манфреда на колени, на его бледных щеках вспыхнули красные пятна, и крошечные змейки яркой крови выползли из ноздрей на верхнюю губу. Мальчик пораженно и недоверчиво смотрел на отца.

– Убирайся! – прошипел Лотар, собрав все мужество и решимость, чтобы сделать голос презрительным, а лицо свирепым. – Не хочу, чтобы у меня на шее висела девчонка-плакса. Убирайся, не то я возьмусь за ремень!

Манфред встал и попятился, все еще с недоверчивым ужасом глядя на отца.

– Иди! Уходи! – Лицо Лотара не дрогнуло, голос, полный гнева и презрения, оставался безжалостным. – Убирайся отсюда!

Манфред повернулся и пошел к краю утеса. Там он снова повернулся и протянул руки:

– Па, пожалуйста, не…

– Уходи, черт тебя побери, уходи!

Мальчик перебрался через край, и его шаги постепенно затихли.

Только тогда Лотар позволил себе ссутулиться, всхлипнул и вдруг беззвучно заплакал, дрожа всем телом.

– Это лихорадка, – уверял он себя. – Я ослаб от лихорадки. – Но перед глазами у него по-прежнему стояло лицо сына, прекрасное, искаженное горем, и Лотар чувствовал, как в его груди что-то рвется, чувствовал невыносимую физическую боль. – Прости меня, сын, – шептал он сквозь слезы. – У меня не было другого способа спасти тебя. Умоляю, прости.

* * *

Должно быть, Лотар потерял сознание, потому что очнулся внезапно, как от толчка, и не сразу вспомнил, где он и как сюда попал. Его привело в себя исходившее от руки зловоние, тошнотворное, отвратительное. Он подполз к краю утеса, посмотрел на юг, впервые увидел преследователей и даже за милю с лишним узнал две маленькие призрачные фигуры, плясавшие перед колонной всадников.

– Бушмены, – прошептал Лотар. Теперь он понял, как им удалось добраться до него так быстро. – Она натравила на меня своих ручных бушменов.

Он понял, что у него не было ни единого шанса сбить их со следа; все время, которое ушло у него на то, чтобы запутать или скрыть свой след, потрачено зря. Даже в самой трудной местности бушмены шли по следу, не задерживаясь ни на мгновение.

Потом он посмотрел на преследователей и сосчитал, сколько против него человек.

– Семеро, – прошептал он и прищурился, пытаясь разглядеть среди них женскую фигуру, но они шли пешком, ведя лошадей, и заросли мопани мешали ему смотреть.

Он перенес все внимание с приближающейся погони на свои приготовления. Единственная его забота теперь – как можно дольше задержать преследователей и убедить их, что на вершине еще находится весь отряд. Каждый час, который он у них выиграет, увеличит шансы Хендрика и Мэнни на спасение.

Действовать одной рукой было неудобно, и работа шла медленно, но он сумел зажать ружье Клайн Боя в гранитной расселине, направив ствол вниз, на равнину. Намотал на курок петлю, снятую с бутылки для воды, и другой конец провел к своей позиции в тени, где его защищал выступ гранита.

Ему пришлось на минуту остановиться, чтобы отдохнуть, потому что ему начало отказывать зрение и мир вокруг заполнили темные пятна, а ноги были слишком слабы, чтобы удерживать его. Он посмотрел с обрыва: всадники теперь были гораздо ближе и выехали из леса мопани на открытую местность. Теперь он узнал Сантэн, маленькую, похожую в брюках для верховой езды на мальчика; смог даже разглядеть желтое пятно шарфа у нее на шее.

Несмотря на жар лихорадки и темноту в голове, несмотря на отчаянное положение, он опять испытал горько-сладкое восхищение ею.

– Клянусь Богом, она никогда не сдается, – прошептал он. – Готова идти за мной до самых границ ада.

Он подполз к груде пустых бутылок для воды, подтащил их к своему укрытию и сложил тремя отдельными кучами, потом и их обвязал кожаным ремнем, чтобы одновременно двинуть их одной рукой.

– Больше я ничего не могу, – прошептал он, – только стрелять.

Но голова у него кружилась, перед глазами плясали миражи. Мучила жажда, а тело было как печь.

Лотар вытащил из бутылки пробку и напился, старательно контролируя себя, подолгу держа воду во рту, прежде чем проглотить. И сразу почувствовал себя лучше, перед глазами прояснилось. Он закрыл бутылку и поставил рядом с собой возле запасных патронов. Потом свернул пиджак валиком, положил на край гранитного выступа, а на него пристроил ствол «маузера». Преследователи добрались до подножия холма и столпились вокруг оставленной лошади.

Лотар вытянул пальцы здоровой руки и поднес к глазам. Пальцы не дрожали, они были устойчивы, как скала, на которой он лежал, и Лотар прижал приклад «маузера» к подбородку.

– Лошади, – напомнил он себе. – Без лошадей они не смогут пойти за Мэнни.

Он глубоко вдохнул, задержал воздух и выстрелил в центр белого пятна на лбу гнедой кобылы Малкомса.

Эхо первого выстрела еще гуляло в окружающих холмах, а Лотар уже передернул затвор «маузера» и выстрелил снова, но на этот раз дернул за веревку, привязанную ко второму ружью, и звуки выстрелов наложились один на другой. Даже опытного солдата двойной звук убедил бы, что на вершине не один человек.

Странно, но в этот отчаянный миг лихорадка отступила. Лотар снова видел все ясно и отчетливо, прицел маузера четко выделялся на фоне каждой цели, рука не дрожала, когда он брал на прицел лошадей, одну за другой, и все они после первого же выстрела падали на землю. Наконец все лошади оказались на земле, за исключением той, что под Сантэн.

Он поймал Сантэн на мушку. Сантэн скакала обратно к мопани, прижимаясь к шее лошади, работая локтями, на ее стремени повис человек, и Лотар невольно убрал палец с курка: он не мог стрелять в того, кто располагался так близко к ней.

Напротив, он отвел ствол. Четверо спешенных всадников бежали к мопани. До вершины долетали их панические крики. Легкая цель; Лотар мог сбить любого из них первым же выстрелом, но он превратил стрельбу в игру: стал проверять, как близко к человеку сможет положить пулю, не задев его. Бегущие увертывались и ныряли, а вокруг них свистели пули. Это было комично, весело. Лотар смеялся, щелкая затвором, но неожиданно услышал собственный истерический смех и оборвал его.

«Я теряю рассудок, – подумал он. – Нужно продержаться».

Последний бегущий исчез в лесу, и Лотар обнаружил, что дрожит и потеет.

– Надо приготовиться, – убеждал он себя. – Надо сообразить. Я не могу сейчас остановиться. Не могу все бросить.

Он подполз ко второму ружью и перезарядил его, потом вернулся на свою позицию в тени камней на вершине.

– Теперь они попробуют заметить меня, – предположил он. – Откроют огонь и будут смотреть…

Какой соблазн – ему предлагали шлем, выставленный над краем ущелья! Лотар улыбнулся. Трюк старый: даже красношеие новички в бурскую войну научились не клевать на это. И его почти оскорбило то, что его пытаются поймать на такую уловку.

– Ну хорошо, – согласился он. – Посмотрим, кто кого перехитрит!

Лотар выстрелил одновременно из обоих ружей, а мгновение спустя дернул за веревку, привязанную к грудам пустых бутылок: на таком расстоянии движение прикрытых войлоком бутылок на фоне неба покажется перемещением голов скрывающихся стрелков.

– Теперь они пошлют людей обойти холм, – предположил Лотар и, держа «маузер» наготове, следил за движениями среди деревьев с обеих сторон холма, часто мигая, чтобы лучше видеть.