Текст книги "По ту сторону Венского леса"

Автор книги: Уба Траян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Выслушав сообщение Станку, Ботяну вышел из окопа и, приложив ладони ко рту, крикнул:

– Батальон, слушай мою команду. Любой ценой задержать противника, не дать ему возможности сомкнуть кольцо. Берегите патроны. Они нам очень пригодятся…

В течение всего дня полк безуспешно пытался отбросить противника, вклинившегося между 2-м батальоном и главными силами полка. 2-й батальон из последних сил удерживал натиск противника. Зарывшись по пояс в мерзлую землю, солдаты стреляли лишь тогда, когда были уверены, что попадут в цель.

Из-за предательства Манолиу батальон потерял половину личного состава. В роте Ботяну во взводе Насты вышло из строя больше половины солдат. В тишине ночи слышались стоны раненых. Их было много, сумка санинструктора быстро опустела – индивидуальные пакеты кончились. На бинты стали рвать рубашки.

Ботяну приказал всем ротам немедленно занять круговую оборону. Каждой роте был определен участок, часть солдат оставалась в обороне, остальные – направлены на рытье глубоких траншей.

Перед каждой ротой на сто метров вперед было выдвинуто боевое охранение.

Взвод Илиуца начал рыть окопы. Видя, что во взводе Насты дело идет туговато, Илиуц послал туда отделение Тюдора. Солдат Безня с трудом поднялся на ноги.

– Какого черта я должен копать еще одну яму? У меня уже есть одна.

– Не говори глупостей, – ответил Лука. – Я готов рыть сотню ям, лишь бы не остаться с продырявленной шкурой.

– Это верно, что мы окружены? – робко спросил Айленей.

– Ерунда! А если бы мы даже и были окружены, то неужели ты думаешь, что полк или дивизия оставили бы нас?

– Так-то оно так, но если найдутся еще такие, как Манолиу, то нам не миновать плена.

– Ты что, считаешь, что все офицеры – предатели? Возьми хоть нашего лейтенанта…

– Перестаньте болтать! – крикнул кто-то. – Лучше поглубже ройте траншеи, чтобы до утра в них укрыться.

…Близился рассвет. Мороз все усиливался. Небо стало похоже на замерзшее озеро. В одном из укрытий при свете фонаря над измятой картой склонился лейтенант Ботяну. Он сделал схему по масштабу карты, нанес на нее батальон и, подсчитав расстояние до главных сил, от которых батальон был отделен вклинившимися бронемашинами противника, понял, что они находятся в ловушке. Атака против гитлеровских бронемашин силами батальона равносильна самоубийству. Ее можно начинать только в том случае, если наступление батальона поддержит полк или дивизия. Лишь тогда противник наверняка отступит.

«Проклятый Манолиу! Поделом ему, собаке! – выругался про себя Ботяну. – А ведь как все удачно складывалось! Где же выход? Чего нам ждать? Если бы я сейчас оказался в дивизии, то сказал бы: "Господин генерал, что нам делать? Сколько мы еще будем сидеть в окружении? Продукты у нас давно кончились, боеприпасы на исходе, половина личного состава вышла из строя…"»

Солдат Станку сидел, поджав ноги по-турецки, и держал фонарь, освещающий карту. Внимательно посмотрев на Ботяну и заметив его нахмуренный лоб, он спросил:

– Тяжело, господин лейтенант?

– Да, Станку, тяжело, очень тяжело. Если бы мы имели связь с нашими, все выглядело бы иначе. Но телефон больше не работает…

– А не могу ли я, господин лейтенант, заменить телефон. Напишите все, что вам нужно передать, и я вмиг доберусь до полка или дивизии.

Да, об этом уже думал Ботяну. Но как Станку прорвется через окружение? А вдруг донесение по падет в руки врагов? Ведь тогда всему батальону будет конец. И все же это единственный выход. Если завтра, на рассвете, дивизия не перейдет в наступление, тогда… Нет, дивизия должна на рассвете перейти в наступление! И ей нужно сообщить об этом!

– Значит, прорвешься, Станку?

– Прорвусь, господин лейтенант.

– Смотри, чтоб тебя не накрыли.

– Не беспокойтесь, господин лейтенант, я проворный!

Ботяну написал на схеме, нажимая на каждую букву: «Мы атакуем завтра в 6 часов в юго-восточном направлении с целью прорвать окружение. Если и вы начнете наступление в это же время, то успех будет на нашей стороне».

Он вложил схему в конверт.

Фонарь погас. Ботяну и Станку двигались вдоль расположения взвода Илиуца.

– Стой! Кто идет?

– Тише, Илиуц, – откликнулся Ботяну. – Это я со связным проверяю караулы. Ну как, скоро кончите рыть окопы?

– Дошли до половины, господин лейтенант, – ответил Илиуц.

– Поторопитесь, ребята. К рассвету все должно быть готово.

Достигнув линии боевого охранения, Ботяну вручил Станку конверт. Станку взял его и вытянулся перед Ботяну.

– Помни, браток, что в твоих руках находятся жизни солдат целого батальона, понимаешь? Ну, ступай с Богом… – сказал Ботяну и, обняв Станку, поцеловал его в небритое лицо.

Когда темнота ночи поглотила Станку, толстый слой туч обволок месяц, словно желая помочь связному.

Ботяну более часу находился в боевом охранении, которое в случае обнаружения Станку немцами должно было своим огнем прикрыть его отход.

Но ночь прошла спокойно, ее тишину не нарушил ни один выстрел.

…Что-то скрипнуло. Станку моментально прижимается к земле, направляет вперед автомат, щупает у пояса гранаты… Нет, все в порядке. Это шуршит снег. Станку ползет дальше. Стоит чертовски сильный мороз. Хочется остановиться, потереть руки, но время не ждет. Привыкшие к темноте глаза замечают слева бронемашину. Возле нее ходит часовой, постукивая сапогами и размахивая руками, чтобы согреться. Вот резануть бы его автоматной очередью! Но нет, этого делать нельзя, он должен пройти незамеченным под самым носом у часового. То тут, то там виднеются ямы. Впереди тоже яма. Нужно обойти ее, проклятую! Сколько приходится терять напрасно времени!… Что такое? Кажется, играют на волынке… Но откуда здесь, на фронте, может взяться волынка? Ведь немцы не любят ее. У них все «кордеон». И все же где-то играют на волынке. Господи, какой я глупый, это кто-то храпит там в яме. Приятного сна, Гансик! Ох, с каким удовольствием я отправил бы тебя на тот свет!

Тырши, тырши – скрипит снег. Его скрип слышит только Станку, который на локтях, отталкиваясь носками, скользит вперед, по переднему краю противника…

В первом часу ночи командование полка получило донесение, в котором сообщалось, что до боевого охранения добрался солдат со срочным пакетом.

Вскоре полк получил приказ начать наступление одновременно с атакой окруженного батальона.

В два часа ночи полковник в сопровождении капрала пришел в медпункт, куда поместили Станку.

Станку проснулся от скрипа отворяемой двери, сбросил с себя одеяло и вытянулся перед полковником.

– Ложись в кровать, связной, – улыбнулся полковник. – Прежде всего я объявляю тебе благодарность за то, что ты уничтожил предателя. И особенно благодарю за выполнение последнего задания. Ответ лейтенанту Ботяну мы отправим с другим связным. Расскажи капралу, как ты пробирался сюда, чтобы и он смог удачно добраться до батальона.

– Слушаюсь, господин полковник, – ответил умоляющим голосом Станку, – но я прошу послать меня. Я помню, где я проходил, но мне трудно будет рассказать, я не могу указать ориентиры.

– Это невозможно, – ответил полковник. – Врач говорит, что тебе необходим отдых, тебе ведь только что сделали растирание спиртом.

– Господин полковник, лучше бы мне дали выпить этот спирт, а то только напрасно израсходовали… .

Полковник рассмеялся. Через несколько секунд Станку был уже одет.

– Значит, ты непременно хочешь сам доставить пакет?

– Да, господин полковник. Видите ли, господин полковник, я солдат…

– Ты был им до сегодняшнего дня. Сейчас ты уже капрал.

– Благодарю вас, господин полковник. Разрешите идти?

– Да… скажи-ка мне, чем ты занимался до армии?

– Пахал землю, господин полковник…

– Значит, крестьянин, хлебопашец. Сколько же у тебя земли?

– У меня? У меня ничего не было, господин полковник. Но теперь я надеюсь, что правительство даст мне землю.

– Да, правительство обязательно даст тебе землю. Как раз об этом сегодня говорили по радио…

– Правда? Жаль, что эту передачу не успел послушать капитан Манолиу!

– Почему ты думаешь, что это было бы ему интересно? Ты что, его знал раньше?

– Я всю жизнь батрачил у него в поместье. А теперь мы будем владеть этой землей. Она нам полагается по праву… Но сначала надо покончить с фашистами. Ой, простите, господин полковник, я тут разговорился…

– Ничего, капрал Станку. Иди! Желаю удачи.

– Благодарю, господин полковник.

Было уже далеко за полночь, а второй батальон продолжал рыть окопы. Первым закончил работу взвод Илиуца. Голод стал давать о себе знать. Солдаты снова и снова перетряхивали свои вещевые мешки. Некоторым удавалось найти завалявшийся сухарь. Обрадованные такой находкой, они ломали его на мелкие кусочки и сосали, как конфету.

О том, что в штаб полка послан связной, было известно всему батальону. Все знали, что судьба батальона зависит теперь только от этого связного. Всех мучил один и тот же вопрос: удалось ли Станку добраться до штаба полка? Сколько времени прошло с тех пор, как он был послан?

Время не обращает внимания ни на мороз, ни на голод, ни на волнения. Оно поглощает день за днем, ночь за ночью, час за часом, минуту за минутой и равнодушно идет вперед. О, если бы можно было задержать время на месте, если бы ночь длилась на один-два часа дольше!

Сначала вышла большая, блестящая, как медное блюдо, луна, осветив все вокруг. Но вот луна стала бледнеть, мрак рассеялся, небо посветлело… Гитлеровцы зашевелились. Загудела земля под тяжестью бесчисленных бронемашин. В помощь наступающим фашистам прибыл танковый батальон. Машины смело продвигались вперед: со стороны окруженных румын не было сделано ни одного выстрела.

А в это время по земле, среди воронок и свежих следов гусениц полз солдат с пакетом. Он внимательно осматривал каждый клочок земли вокруг себя. Увидев воронку, мимо которой он проползал несколько часов назад, он сильно обрадовался. Но храпа из нее уже не раздавалось.

«Плохо дело, – подумал Станку. – Если часовой не спит, то вряд ли удастся проскользнуть незамеченным». Он подполз на локтях к краю воронки и заглянул в нее. Часовой жадно курил, пряча цигарку в рукав шинели.

Станку затаил дыхание. Подтянув ноги, он напряг все силы и прыгнул вниз.

Гитлеровец инстинктивно повернул голову в его сторону, но Станку тут же схватил его за горло и сильно прижал к земле.

Послышался хриплый стон. Затем все стихло. Станку снял затвор с винтовки часового и, отбросив его в сторону, вылез из воронки. Он весь дрожал. «Отчего это? Неужели я боюсь? Может быть, ведь скоро наступит рассвет…»

Вдруг Станку услышал, что позади него раздаются какие-то неразборчивые голоса. «Кажется, смена часовых, но назад смотреть нельзя. Там смерть».

Неожиданно несколько осветительных ракет зажглись над его головой. Сзади застрочил пулемет. Пули вонзились справа от него в мерзлую землю.

«Значит, меня все-таки обнаружили». Впереди тоже раздались автоматные очереди. Станку тяжело дышал. Это стреляли свои, прикрывая его возвращение. «Теперь, что бы ни случилось, они будут знать, что я выполнил приказ», – успокоился Станку.

Пулемет противника строчил беспрерывно. Станку почувствовал, как что-то обожгло его ногу и ударило в плечо. Он ощупал себя и рукавом шинели вытер пот с затылка.

Рукав был весь в крови. «Наверно, я поцарапал себе шею, когда пробирался через сухой кустарник, – подумал Станку и снова стал ощупывать себя. – Нет, я ранен, но это пустяки. Крепись, Петре, крепись, парень…»

Станку прополз еще несколько шагов, но плечо и левая нога отказывались слушать его. Ему стало душно. Он хотел расстегнуть воротник, но не мог. Рванув его, оторвал крючок. «Отчего мне так хочется спать? Почему звезды покрылись кровью? Нет, не кровью, а красным вином, какое бывает у нас в Сегарчя…» Новая пулеметная очередь просвистела над ухом. Осветительные ракеты больше не появлялись. Наступал рассвет. У самого лица Станку рос подснежник. Жесткой рукой Петре начал разгребать снег, чтоб добраться до земли. Земля казалась ему теплой и пахла свежей, только что вспаханной бороздой. Он взял в руку несколько комочков земли и стал растирать их. Станку решил эту землю и подснежник послать Иоане. Нет, лучше один подснежник. Ведь у Иоаны сейчас уже есть своя земля. Правительство дало ей… Как хочется спать…

Пули непрерывно свистели над ним. Станку казалось, что с обеих сторон к нему приближаются солдаты. «Кто же придет первым? Фашисты. Они ближе, чем свои… Нет, братцы, напрасно вы играете в жмурки!» – Станку нащупал гранаты у пояса.

Когда Ботяну увидел осветительные ракеты, он понял, что Станку выполнил приказ и теперь при возвращении гитлеровцы обнаружили его.

Ручные пулеметы боевого охранения открыли ответный огонь. Но пулемет противника непрерывно поливал огнем ползущую по снегу фигуру. С наступлением рассвета огонь с обеих сторон усилился. Теперь уже все видели Станку. Он был на ничейной земле.

Весь батальон следил за малейшим его движением. Офицеры и сержанты напряженно вглядывались в бинокли. Станку вдруг перестал двигаться. Ранен? Убит?

Из-за подымавшегося над землей тумана показалась группа фашистов. Они быстро приближались к раненому.

– Господин лейтенант, разрешите моему взводу вынести Станку.

– Не могу, Наста. Я готов дать руку на отсечение, лишь бы спасти его. Но мы очень далеко от него. А через полчаса должна начаться атака.

– Господин лейтенант, можете меня расстрелять, но я не могу оставить раненого в руках этих гадов. По крайней мере прикажите батальону открыть по ним огонь.

Не успел Наста закончить фразу, как по сигналу Ботяну батальон начал обстрел противника… Ботяну наблюдал в бинокль. Гитлеровцы остановились.

– Наста! – крикнул Ботяну.

– Слушаю, господин лейтенант.

– Действуй, но только осторожно. Я буду все время держать их под огнем.

Однако не успел взвод Насты сделать и пятидесяти шагов, как противник тоже начал обстрел. Стреляли даже танки. И все же взвод упорно, шаг за шагом, продвигался вперед. Гитлеровцы пока намного ближе к Станку.

Наста приказывает продвигаться перебежками, один за другим. Из шести фашистских солдат четыре были убиты. Но двое уже подходят к Станку. Им осталось четыре, три, два метра… Вот-вот они схватят Станку. Один из них уже протянул к нему руку… В этот момент раздался сильный взрыв гранаты…

Когда дым рассеялся, все увидели, что оба фашиста неподвижно лежат рядом со Станку.

Солдаты Насты быстро добежали до того места, где лежал погибший солдат. Станку был изрешечен пулями и осколками гранаты. В вытянутой вперед правой руке он крепко сжимал пакет из полка. Пальцы другой руки, почти оторванной от плеча, бережно держали подснежник и несколько комочков земли…

В шесть часов утра 2-я дивизия совместно с советской танковой бригадой перешла в наступление. Не прошло и часа, как окружавшие батальон гитлеровские части были разбиты. Одна за другой были разгромлены укрепленные позиции у Добра-Нива, и весь фронт противника, почти до самого Грона, где советские войска начали крупные операции, был прорван.

Это было 10 марта 1945 года. Шоссе, ведущее в Зволен и Остра-Лука, на важные населенные пункты, стало свободным. Здесь у развилки двух дорог, у заброшенной мельницы, и был похоронен связной 2-го батальона капрал Станку.

На березовом кресте раскаленным гвоздем Наста выжег четыре слова: «Герой капрал Петре Станку». А Тудор Улмяну приписал ниже химическим карандашом: «Мы не забудем тебя никогда!»

IX. В ВЕНСКОМ ЛЕСУ

Наступает весна. Теплый воздух напоен ароматом. Островки снега на полях с каждым днем становятся все меньше и меньше. Показалась молодая зеленая трава; на ивах, растущих у берега реки Грон, набухают почки.

Крестьяне вывозят плуги на поля, чтобы вспахать землю, по которой прошли огонь и опустошение.

Солдаты сбросили с себя шинели, а зимние шапки заменили пилотками, украсив их подснежниками и фиалками. Порой солдаты останавливаются и смотрят на поля, на небо.

– Добро пожаловать, весна-красна!

– А ну, свет-солнышко, согрей-ка хорошенько поля!

– А интересно, какова у нас сейчас пшеница?

– Неделю тому назад я получил письмо из дому: дед пишет, что ворона уже прячется в ней.

– Безня, а сколько земли ты получил от государства?

– Два погона, Лука. А ты?

– Не знаю, еще ничего не известно. Жена мне пишет, что наш вожак, видишь ли, не разрешил своему табору получать землю. Но цыганки бросились на него и чуть было не выцарапали ему глаза…

– Да, вам, цыганам, трудно будет осесть на месте и заниматься земледелием. Вы как первобытные люди.

– Первобытные или нет, господин капрал, но земля нам нужна, и я знаю одно: когда вернусь из армии, буду пахать землю. А ты, Айленей?

– У нас, в Романацах, теперь как раз делят имение Рознованов. Думаю, что и я получу землю.

– А как же?! Конечно, получишь. Нам всем дадут. Ведь мы уже почти семь месяцев воюем.

– А дадут ли землю семьям погибших? Например, родителям Петре Станку…

Услыхав это имя, солдаты примолкли.

Как мало людей осталось из прежнего состава! Прямо по пальцам можно сосчитать. Наста, Тудор (оба ранены), Илиуц, Безня, Лука, Айленей и Олтенаку. Семь человек из семидесяти артиллеристов, которые были в Джулештях! Сколько пролито крови, сколько слез пролили матери, братья и сестры. Если бы собрать по всей стране эти слезы, Дунай вышел бы из берегов!

А разве это уже все? Ведь война еще не окончена. Гитлеровцы, чувствуя свой конец, воюют с остервенением, не останавливаясь ни перед чем. Они поджигают города и села, выставляют на передовую линию огня женщин и детей (знают, что советские и румынские войска не будут в них стрелять).

Так было в Мистрине, в Нитре, в Дол-Пиале.

2-й стрелковый батальон под командованием лейтенанта Ботяну фактически превратился в роту и поэтому был направлен на переформирование, а Ботяну стал командовать шестой ротой. Эта рота, состоящая из трех взводов по десяти человек в каждом, была включена в состав 2-го танкового полка в качестве истребителей танков.

В течение недели, находясь в тылу, солдаты осваивали новую специальность. Советский инструктор лейтенант Карташев, молдаванин из Кишинева, обучал их пользоваться бутылками с зажигательной смесью, чтобы поражать ими вражеские танки. Он объяснял им, как приблизиться к танку на расстояние пяти метров (на таком расстоянии огонь танковых орудий не опасен) и бросить бутылку.

Самым способным оказался ефрейтор Бужор Драгня. С пятнадцати метров он с поразительной точностью бросал бутылку куда угодно: в гусеницы, в щель башни танка. Для учебы использовались поврежденные гитлеровские танки, захваченные во время боев в Дол-Пиале.

Через неделю лейтенант Карташев доложил советскому генералу, командиру 27-й советской гвардейской танковой бригады, которой был придан 2-й румынский танковый полк, что подразделение истребителей танков закончило боевую учебу.

Лейтенанту Ивану Карташеву было лет двадцать пять. Он был высокий, стройный, с большими светло-голубыми глазами. На груди лейтенанта сверкал орден Красной Звезды.

– За что вы получили орден, товарищ лейтенант?

– За Кишинев.

– Это ваша родина?

– Да, я родился на окраине Кишинева, в Вистерниченях…

Когда он говорил о родном городе, глаза его мечтательно улыбались, лоб становился как будто выше, так как все морщины разглаживались.

Лейтенанту Ботяну очень нравился этот офицер, который так просто и по-дружески относится к румынским солдатам.

Обычно в перерывах между занятиями Карташев разговаривал с Ботяну, солдаты же стояли в сторонке и курили.

Как хотелось Тудору побеседовать с лейтенантом Карташевым, узнать побольше о жизни советских людей! Ведь солдатам об этом не было почти ничего известно! Только то, что говорили им пандуры, когда они с ними встретились в Илиенях и Сфынтул-Георге. А пандуры рассказывали больше о своей жизни в лагере под Рязанью, где они проходили обучение.

На седьмой день занятий, в обеденный перерыв, когда Карташев шел от опушки леса, где находился танковый полигон, капрал Тудор Улмяну, как бы случайно, вышел ему навстречу…

– Товарищ лейтенант, я бы хотел с вами поговорить.

– О чем?

– О партии.

Карташев посмотрел на него с нескрываемым интересом. Он вынул из кармана пачку папирос, предложил их Тудору и, закурив, спросил:

– А почему вы хотите об этом говорить?

– Потому что я коммунист!

Карташев удивленно поднял бровь. «Неужели он мне не верит», – подумал Тудор и вынул из кармана гимнастерки что-то бережно завернутое в газету. Он показал офицеру партийный билет.

– Нет, что вы… Я и так вам верю… А вы давно в партии?

– С декабря сорок четвертого… – Тудор рассказал, что был связан с партией еще до двадцать третьего августа, что еще в Бухаресте он воевал против гитлеровцев и во время отпуска после ранения вступил в партию.

– Вы женаты?

– Да, моя Иляна – работник Союза коммунистической молодежи. Год тому назад она окончила школу.

– Кончила школу?

Карташев помрачнел.

– Простите, товарищ лейтенант, кажется, я вызвал у вас тяжелые воспоминания.

Карташев зажмурился и, затем открыв глаза, посмотрел на солнце.

– Да, действительно ваш рассказ напомнил мне… Тамару. Мы познакомились с ней, когда она окончила школу… Она из Кишинева… Через месяц после нашей свадьбы началась война. Я ушел на фронт. Из ее первых писем я узнал, что у нас будет ребенок.

А потом… на протяжении долгих лет я ничего не получал от нее, ничего не знал… И лишь в сентябре 1944 года, когда мы освободили Кишинев, я нашел ее… На Костюженском кладбище. Фашисты убили и ее, и ребенка. Ей было всего 19 лет… Вот ее фотокарточка. Она дала мне ее в день моего отъезда на фронт.

Тудор посмотрел на фотокарточку. Совсем юная девушка, с косами, в черном школьном платье с белым воротничком. Лицо ясное, красивое, глаза немного прищурены: она смеялась, полная радости жизни, глядя с надеждой вперед, уверенная в своем счастье. Тудор молча вернул фотокарточку. Карташев сказал:

– Простите, я немного отвлекся…

– Ничего, ничего, мы сможем побеседовать и завтра, товарищ лейтенант. Я пойду, у меня собрание в роте. До свидания.

– До завтра.

С тех пор Тудор и Карташев подружились. Карташев был офицером связи между 2-м танковым полком и 27-й советской гвардейской танковой бригадой, но большую часть времени проводил у румынских истребителей танков, которых он обучал. Он гордился своими учениками, за короткое время они хорошо овладели своей новой «профессией».

– Ничего, ничего, – говорили советские солдаты, – это еще только на учении. Посмотрим, как они поведут себя в бою.

Тудор занимался очень усердно. Ведь главная задача коммуниста на фронте – быть отличным воином. Так ответил ему Ваня Карташев, когда он спросил его, какую работу должен проводить на фронте коммунист.

– Хорошо, но я не являюсь членом никакой партийной организации. У нас в армии пока еще нет парторганизаций.

– Подожди немного, товарищ Тудор. Будут, обязательно будут. А пока надо закончить войну. Это долг коммунистов всех стран. Нужно установить прочный, справедливый мир.

– А что же я должен делать?

– Быть всегда и везде впереди. Быть смелым, отважным, стойко переносить все трудности. Этим ты докажешь, что любишь свою родину.

Родину? Чтобы ее по-настоящему любить, нужно сделать ее свободной, очистить от тех, кто столько времени угнетал ее.

– Твоя родина свободна! Но надо очистить Европу от фашизма. Ясно?

– Ясно, товарищ Ваня!

Сержант Илиуц нашел в одном словацком доме, где они разместились, книгу по высшей математике. Это был его единственный боевой трофей. Он не мог попросить разрешения взять книгу у хозяина, так как в доме никого не было: все ушли из города, спасаясь от бомбежки. Тогда Илиуц оставил в библиотеке хозяина записку: «Книгу одолжил без вашего разрешения румынский инженер Эрнест Илиуц. Пусть это будет единственным ущербом, который принесла вам эта война…»

С тех пор все время, на отдыхе или в походе, он развлекался тем, что решал задачи по высшей математике…

Вот уже несколько дней, как Тудор стал заниматься с Илиуцем. Теперь книга перешла к капралу. По вечерам при свете коптилки Тудор, забравшись в машину, превращенную в автомастерскую, решал уравнения и изучал теоремы.

Илиуц тоже подружился с Карташевым, хотя лейтенант был равнодушен к математике. Он окончил сельскохозяйственный техникум, а затем пошел в сельскохозяйственный институт. Война застала его студентом второго курса. Карташев знал все виды растений, начиная от самых обычных и кончая самыми экзотическими.

Наслушавшись Карташева, Тудор решил изучать и естествознание. Илиуц и Карташев были в глазах Тудора куда выше профессоров. Тудор же хорошо разбирался в литературе, он часто беседовал о ней с Ботяну, страстным книголюбом. По мнению Ботяну, нужно читать все, без разбора, и, чем больше прочтешь, тем лучше будешь знать литературу.

– Я читал почти все, начиная от первых румынских летописей и кончая современными писателями, – говорил он.

– Но почему из-под пера одних вытекает отрава, а другие создают настоящие художественные произведения, – спросил его Карташев. – Я тоже читал все это. Ведь я учился в румынской школе, в Кишиневе. По той же самой программе, что и вы. Но только позже я понял, что различает этих писателей. Одни писатели, тесно связанные с народом, приносят пользу своими произведениями, другие, те, что оторвались от него, – вред.

Как-то вечером командир румынской танковой части полковник Зыряну, вернувшись из советского штаба, созвал командиров батальонов и рот.

Помещение, где проходило совещание, еще недавно было хлевом. В нем все еще стоял запах навоза, несмотря на то что все было тщательно вымыто, а земляной пол посыпан опилками. От электромотора автомастерской была протянута проводка, и помещение освещалось электрической лампой. В совещании, которое продолжалось до утра, приняли участие лейтенант Ботяну и советский офицер связи лейтенант Карташев. 27-я советская гвардейская танковая бригада должна была немедленно переправиться через реку Морава в Австрию. Предстояли тяжелые бои: было установлено, что с Западного фронта прибыли две танковые дивизии противника.

Полковник Зыряну, тучный мужчина с красным лицом, развернув перед собравшимися карту, отдавал распоряжение о переброске румынских частей на новый участок. Он указкой показывал на карте линию, которая, извиваясь, проходила через Цистерсдорф – Мартиндорф – Хоэнрупперсдорф – район, богатый углем.

Рассказав о положении на фронте, полковник Зыряну устало опустился на стул и знаком руки приказал начальнику штаба продолжать.

Начальник штаба майор Мэру, невысокий, толстый человек со значком выпускника военной академии (офицеры его прозвали «глобусом»), был известен своим подхалимством. Он сумел продержаться на своем посту при трех сменившихся командирах полка.

Майор Мэру встал, звякнул шпорами и слегка наклонил голову. Кашлянув, чтобы подчеркнуть значимость того, о чем он собирается сказать, Мэру заговорил тонким неприятным голосом:

– Итак, господа офицеры, мы начинаем шестидесятикилометровый марш через реку Мораву в Австрию! Вся Румыния гордится такими сыновьями, которые…

Лейтенант Карташев обменялся многозначительным взглядом с лейтенантом Ботяну, как бы спрашивая его: «Почему он не начинает излагать порядок марша?»

Полковник Зыряну решил остановить Мэру и сделать ему замечание. Таким образом, можно будет расквитаться за вчерашний вечер, когда он проиграл Мэру в покер тысячу крон, а тот без зазрения совести положил эти деньги в карман.

– Господин майор, мы здесь не на уроке истории в начальной школе, а в штабе. Вы, видимо, недостаточно изучили документы! Я сам постараюсь объяснить обстановку. Прощу вас, садитесь!

Офицеры, усмехаясь, подталкивали локтями друг друга. Мэру понял, почему полковник так поступил. Придется во что бы то ни стало вернуть ему выигранные вчера тысячу крон.

– Так вот, господа офицеры. Для марша разработан следующий походный порядок. В авангарде – взвод мотоциклистов, противотанковая рота и взвод легких зенитных орудий. Следуя впереди главных сил, танковая рота капитана Ходжи возьмет на свои танки роту лейтенанта Ботяну. Код тот же, но с одним изменением. Условное наименование наших частей «Дунай», советских – «Волга». График движения будет готов через час. Горячая пища должна быть в течение всего похода. Остальные указания получите по радио. Хочу подчеркнуть только одно – не забывайте, что нам придется столкнуться с танковой дивизией «Мертвая голова», которая недавно прибыла с запада.

– Нам с вами уже пришлось иметь дело с этими «мертвыми головами», господин полковник, – пошутил Карташев.

– Конечно, конечно, это так. Но хотя наш полк уже трижды упомянули в Москве, в приказе Верховного Главнокомандующего, нам еще рано почивать на лаврах. Желаю, чтобы мы все встретились живыми и невредимыми у ворот Вены!

– Смирно! – раздался голос начальника штаба. Офицеры встали. Полковник вышел в сопровождении майора Мэру. Совещание закончилось.

Ранним утром полк выступил в поход. Взвод сержанта Илиуца разместился на трех танках лейтенанта Фауста – веселого молодого парня из Констанцы, взвод старшего сержанта Насты – на танках лейтенанта Петреску, а 3-й взвод – на остальных трех танках. Помощником Ботяну был капрал Тудор Улмяну. Капитан Ходжа прошел вдоль танков, в последний раз проверяя готовность к бою людей своей роты.

– Лейтенант Фауст, сколько у вас мин и бутылок с зажигательной смесью?

– Сорок бутылок и десять мин, господин капитан. Этого нам достаточно для первого банкета с «мертвыми головами». Пусть помнят Фауста!…

– Не хватает только Маргариты и Мефистофеля…

– Маргариты дожидаются нас в Бухаресте. Что же касается Мефистофеля, то его мы охотно отдадим фашистам. Им-то все равно придется отправиться ко всем чертям! – Оба офицера рассмеялись.

– Послушай-ка, Фауст, кто это тебя так окрестил?

– Крестная. Ей очень нравилась опера Гуно.

– А почему у вас такая странная фамилия – Ходжа?

– А вот почему. Мой дед был старшим чабаном. По вечерам, когда собирались все чабаны, он любил им рассказывать похождения Ходжи Насреддина. Вот его и прозвали Ходжой. А моего отца иначе как Ходжа никто уже не называл. Даже в документах было записано: Ион Ходжа. Ну, а теперь по танкам! Держите связь по радио.

– А кто из вас, ребята, знает Вену? – спросил капрал Вылку.

– Я знаю, – ответил Илиуц.

– Вот и погуляем вместе, когда освободим ее. У них, наверное, тоже есть свой Чишмиджиу, где прогуливаются красотки…

– А как же, есть, Вылку… Есть у них такой лес, ты, конечно, слыхал о нем. – И Илиуц начал напевать вальс: там, та-ра-ра, там-там-там… Услышав мелодию вальса, танкисты стали выглядывать из танков.

– А-а-а, так это ж «Сказки Венского леса» Штрауса… Я помню, танцевал под эту музыку в Джурджу. Там, в саду, у нас играл военный оркестр.