Текст книги "В поисках рая"

Автор книги: Тур Хейердал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Мы сами не раз слышали голос мауриури. Ночью на крыше нашего бамбукового домика их сидело сразу два-три. Мы пытались их обнаружить – нам попадались ящерицы, цикады, всякие прочие твари, только не мауриури.

Для островитян этот неуловимый дух – своего рода оракул. Если ночью над хижиной раздался крик, хозяин уже знает: это предостережение. Он начинает выспрашивать мауриури и до тех пор выкрикивает вопросы, пока дух не замолчит. Вот смолк: значит, произойдет именно то, о чем говорилось в последнем вопросе.

Полинезийцы кладут духам пищу: рыбу, фрукты, немного поипои. Насыпают щепотку табаку.

Однажды Генри Ли был в гостях у старика островитянина. Они ели поипои, в это время над хижиной закричал дух. Старик, не вставая, швырнул вверх комок поипои – липкое тесто так и прилипло к потолку.

– Нотеаха? – спросил Генри. – Зачем ты так сделал?

– Родственники, – невозмутимо ответил старик.

Пока мы, сидя вокруг лампы, толковали про загадочный голос, он внезапно смолк, и со двора в хижину ворвался Алетти. Положив на стол ветку с зелеными листьями борао, юноша поспешил плотно закрыть дверь.

– Эна инеи! – Вот он!

Мы рассматривали ветку, перебирали листья, но ничего не могли обнаружить.

Алетти объяснил, что, услышав характерный стрекот, он стал красться по направлению к нему. На дворе был всего один кустик, и звук доносился именно оттуда. Внимательно прислушиваясь, Алетти приметил наконец подозрительную ветку, срезал ее и примчался к нам.

– Алетти впустую болтать не станет, – строго произнес отец.

Мы осторожно подвесили трофей над столом. Если там что-то есть, уж мы непременно найдем! Все дружно уставились на ветку, освещенную керосиновой лампой. Вдруг из сухого, свернутого листика на мгновение высунулись какие-то ниточки и тотчас исчезли.

Мы переглянулись. Подозрительно… Подождем еще. Сидели молча, совершенно неподвижно, только тени колыхались на стене.

Внимание! Появилось маленькое невзрачное насекомое. Покрутило усиками, осталось довольно результатом разведки и выбралось на середину листика. Неужели эта крохотная тварь – и есть загадка, которую столько людей тщетно пытались разгадать? Эта серенькая козявка – виновник несчетных россказней о привидениях?

Насекомое стало в позу, точно готовясь нам ответить. Вот на спине появилось нечто вроде воронки, раз-другой дернулась задняя нога… "Тси, тси", – и насекомое юркнуло назад в свое убежище.

Я увидел, как Генри стирает со лба пот. Алетти сиял от гордости, у Лив был такой вид, словно она с луны свалилась. Значит, не я один слышал!

А козявка снова вышла, стала в позу и упоенно застрекотала. Снаружи кто-то вторил…

Вороночка на спине напоминала граммофонный рупор. Она многократно усиливала вибрирующий звук, который возникал от того, что нога насекомого терлась об нее, как смычок о скрипку.

"Тси-тси-тси-тси-тсириририри", – неслось по комнате.

И тут зоолог во мне взял вверх: я схватил музыканта и сунул его в коробочку.

Бедняжка музыкант, самое прославленное насекомое и самое знаменитое привидение Тихоокеанской области, – ты пал жертвой науки…

"Тси-тси-тси", – неслось со двора.

Ничего, хватит мауриури еще не на одно поколение суеверных!..

– Это надо отметить! – воскликнул Генри Ли. – Алетти, поймай курицу! Хотите посмотреть на охоту? – обратился он к нам.

И в мрак тропической ночи выступила охотничья экспедиция.

Да, на кур охотятся ночью. Без оружия. Через лес мы вышли к прогалине, на которой стояло несколько деревьев. Алетти нес длинную жердь с поперечной палочкой на конце. Генри посветил вверх фонариком. Несколько диких кур сидели на ветвях, охваченные крепким сном. С величайшей осторожностью Алетти стал подносить к ним жердь.

Непонятно… Он же спугнет их! Сколько раз мы видели, как куры, хлопая крыльями, улетают от преследующей их собаки. Они отлично летают.

Вот жердь дотянулась до одной из куриц. Алетти осторожно подтолкнул спящую птицу сзади. Она сонно закудахтала, затем, не просыпаясь, шагнула на поперечную палочку сперва одной, потом другой ногой. Сидя на жерди, она продолжала спать…

С невероятной осторожностью Алетти стал опускать жердь вниз между ветвями. Легкий толчок… курица закудахтала… взмахнула одним крылом… Спит! Лишь когда жердь опустилась на землю и парнишка схватил добычу, птица проснулась и подняла отчаянный крик.

Опоздала, голубушка!

Генри Ли удивительный человек с необыкновенной судьбой. Он прибыл сюда еще юнгой, во времена парусных судов. Капитан его корабля любил выпить, пьянство и драки были на борту обычным явлением. И когда корабль после кошмарного плавания бросил якорь у Хива-Оа, Генри бежал и отсиживался в пещере на берегу, пока судно не ушло.

Он женился на женщине с Гавайских островов и нанялся на шхуну, плававшую в здешних водах. Достиг должности суперкарго, потом его жена получила наследство – долину на островке, он осел и стал заниматься заготовкой копры.

Теперь Генри был уже пожилой человек. Первая жена умерла, многое переменилось. Здесь, на Хива-Оа, он возделал лучшую плантацию кокосовых пальм на всем архипелаге. С внешним миром он был связан только через шхуну, которая забирала копру. Дом Генри стоял в стороне от деревни. Любимые книги и сын Алетти – вот и вся отрада норвежца.

Чудесный парень этот Алетти и настоящий здоровяк! Он не знал, что такое школа, зато был самым искусным в этих местах охотником и рыбаком.

– Вот уже тридцать лет здесь живу, – сказал нам однажды Генри, – а подружиться с островитянами не удалось. Вреда они мне не причиняют. Моя плантация обеспечивает меня всем необходимым. Однако сблизиться с островитянами белому невозможно. Им это вроде бы ни к чему. К белому они подходят с мыслью: как бы из него побольше выудить. Островитянин подарит цыпленка – и ждет, что ему в ответ подарят быка. На других островах они хоть поприветливее. На маркизянке я бы ни за что не женился.

– А вообще-то хорошо вам здесь? – спросил я.

– Что значит – хорошо?! Здесь у меня есть плантация и лавка. Поеду домой – буду нищим.

– А тропический рай, – не унимался я, – как насчет него?

Он расхохотался:

– Если знаешь, какой суп предпочитают клиенты, конечно будешь его подавать.

– И вас никогда никуда не тянуло отсюда?

– Нет, – ответил Ли. – В прошлом году я побывал на Таити – это мое первое путешествие за много лет. Каждый день ем отраву, чтобы не пристала какая-нибудь зараза, но в прошлом году мне пришлось все-таки отправиться на Таити в больницу, на операцию. Чудно мне показалось на этом острове. Я впервые увидел самолет, услышал радио. И привез оттуда жену, уроженку Тубуаи, солидную женщину – весом в сто килограммов! Алетти путешествовал со мной. Его больше всего поразила какая-то необыкновенная ласточка, здесь он таких не видел.

Во всей долине Пуамау у Генри Ли был лишь один друг – старый усач, француз. Они до полуночи просиживали, беседуя о философии и политике, об искусстве и науке, и когда спорили, то старик, шумно втянув носом понюшку табаку, сердито стучал кулаком по столу. Ему ли не знать свет! Он был шеф-поваром на увеселительной яхте, стрелял медведей в лесах Канады, пас овец в Новой Зеландии, искал золото на Аляске…

Теперь этот потешный французик занимал лачугу по соседству с Ли. Он с гордостью повел нас к себе показать свой «дворец». Крыша – из связок травы, стены – из ящиков и обломков… Но сколько выдумки и изобретений было в этой конурке! Потянешь за веревочку или дернешь гвоздь – что-нибудь да появится.

Чтобы лечь, хозяин откуда-то вытягивает за веревочку кровать; нужен стол – дерни другую веревочку. Стоя посреди комнаты, старик мог дотянуться до любого отделения и приспособления.

Потянешь не ту веревку – вдруг сверху спускается конское седло. Или открывается ящик с чудесным свежим хлебом: усач его пек прямо над огнем в жестяном камине, стоящем между кроватью и столом.

Никогда мне не забыть этого человечка с его забавным покосившимся домиком… Дом и небольшой участок с отличным огородом и стройными пальмами – вот все его владения.

Старик был по-настоящему счастлив.

Тераи и четвертый член нашей компании уехали, но нас гостеприимный хозяин задержал. Генри Ли взялся окончательно залечить наши язвы. Сам он никогда не ходил босиком и дезинфицировал малейшую царапину на коже, но болезнь «фе-фе» знал хорошо.

Однако и мы не могли остаться здесь навеки. Пришел день прощания; с пастбища привели наших коней. Было искренне жаль расставаться. Утешало лишь то, что мы снова поднимались в великолепную страну гор.

Пропасти и обрывы, горные пики и пышные леса. И чистый, свежий воздух, лучше которого не найти.

На безлесном бугре среди зарослей папоротника сидела на тропе странная бескрылая птица. При виде несущихся галопом коней она стремительно бросилась бежать, потом вдруг нырнула в заросли папоротника и исчезла. Птица эта еще не изучена, ее никому не удалось поймать. Полинезийцы часто за ней охотились, но она слишком быстро бегает по своим бесчисленным ходам. Подобные бескрылые виды известны и на других изолированных архипелагах. На всякий случай мы прочесали все ходы, но беглянка будто сквозь землю провалилась.

Свернув с тропы, ведущей в Атуону, мы двинулись вдоль гребня на север. Под вечер мы очутились в глубокой угрюмой долине – Ханаиапа. Это третья населенная долина на Хива-Оа. С трудом прорывается она к морю между грозно нависшими скалами.

Возле дороги одиноко стоял дощатый дом с железной крышей. Заглянули в окна: пусто… Большинство домов было заброшено, и лишь на самом берегу мы нашли обитаемое жилье.

К нам подошел островитянин и пригласил идти за ним. Мы узнали в нем одного из постояльцев протестантского барака в Атуоне.

– Вене, – сказал он. – Плюис томпер.

Это он «по-французски» предлагал нам переночевать в доме местного священника.

– Спасибо, – ответил я, – мы будем спать на воздухе.

Он покачал головой и указал на горы. Небо потемнело, вокруг вершины собрались тучи. Вдали рокотало. Гроза… Она бывает здесь очень редко, но уж если разразится – держись!

Мы отказывались до тех пор, пока над долиной не прокатился мощный раскат грома и не хлынул ливень.

Только после этого мы укрылись на террасе дома священника. Сгустился ночной мрак, а дождь все хлестал, ослепительные молнии рассекали тьму, и в узкой теснине грохотал гром. Никуда не денешься…

Мотаро, владелец дома, рассказал нам кое-что об этой страшной долине, в которой осталось всего тридцать жителей: туберкулез…

Суеверные люди не хоронили умерших, а клали их под пол своих лачуг. Понятно, что все остальные жители дома тоже отправлялись на тот свет.

Слоновая болезнь и проказа свирепствовали здесь с особой силой. Двое из оставшихся тридцати – помешанные.

Кошмарное место… Яркие молнии падали в теснину, от стенки к стенке метались раскаты грома. Мы сидели на террасе прямо на полу. Полинезийцы обиделись, когда мы отказались лечь на их кровати. Но мы скорее согласились бы всю ночь ходить под ливнем. Нельзя было без содрогания слушать этот кашель, стоны, хрипы.

Среди ночи вдруг раздался такой грохот, что мы подскочили. Казалось, весь соседний гребень обрушился в долину! Впереди летели мелкие камешки, за ними – обломки покрупнее, и наконец вниз по склону двинулась огромная скала.

Глыбы завалили русло речушки. Весь дом дрожал…

Но вот как будто все стихло, только мелкие камешки еще стучат. Сверкают молнии… Подождав немного, местные жители легли спать: в Ханаиапе привыкли к лавинам.

На следующее утро гроза, рокоча, ушла в океан. От самого гребня до подножия, там где прошла лавина, тянулся широкий след. Деревья будто сбрило, речка широко разлилась и стала густой от шоколадной глины.

Мы быстро оседлали коней: хватит, погостили… Вдруг подошел тот самый человек, который первым заговорил с нами накануне вечером. Он хотел что-то показать нам. Мы не особенно охотно последовали за ним.

В лесу за одинокой лачугой стояла древняя каменная стена; около нее я увидел своеобразный жертвенный камень с круглыми ямками. А затем мы очутились на прогалине, вымощенной большими плитами. Она вся была усеяна сотнями человеческих черепов – больших и малых, целых и разбитых.

Наш проводник широко улыбался беззубым ртом. Мы подумали, что древние обитатели острова – пусть даже они были людоедами – явно могли похвастаться куда лучшими зубами, чем их нынешние потомки.

Рысью мы двинулись вверх по тропе. Внизу осталась Ханаиапа, мрачная долина с тридцатью жителями, тремя церквами и с тысячей черепов.

Горы нам показались приветливее, чем когда-либо.

По главной улице Атуоны шагал толстяк Бельвас, местный телеграфист. Он шел вразвалочку, качаясь – точно ступал по матрасу. Перед лавкой Боба Бельвас остановился и визгливым голосом зачитал телеграмму толпе островитян во главе с Бобом и Триффе.

Взволнованным гулом встретила толпа новость о том, что назначен новый губернатор французских владений в Океании. На борту военного корабля он плывет на Маркизские острова – хочет посетить находящиеся в его ведении территории, прежде чем обосноваться в постоянной резиденции на Таити.

Важная весть вихрем облетела всю деревню. Тотчас снарядили гонца, который должен был известить жителей других долин. Триффе объявил, что предстоит большой праздник.

Местные деятели срочно собрались на совещание. Наконец-то представится случай добиться улучшения условий жизни! Сам губернатор приедет, надо будет просить ассигнований и иной помощи.

Боб требовал отмены ограничений в торговле: ему разрешалось продавать только одну бутылку вина в неделю на каждого человека. Думаете, его беспокоит прибыль? Что вы, его волнует совсем другое: островитяне незаконно гонят кокосовое вино и напиваются до бесчувствия. Это же недопустимо.

Бельвас возражал. Белые покупают что хотят и сколько хотят, нынешний порядок очень хорош. Если отменить ограничения, все упьются до смерти. Все-таки пока хоть что-то сдерживает.

Предложение Боба провалилось.

Зато единогласно постановили вырыть канаву поперек деревенской улицы.

Общей мечтой было электрическое освещение и фонари на улицах, как на Таити. Решили выяснить насчет этого у губернатора.

Кто-то потребовал, чтобы на Фату-Хиве был свой штатный фельдшер. Мол, люди там живут совсем изолированно и лишены медицинского обслуживания.

– Нет, – отозвался другой участник заседания, – на Фату-Хиве нет никакого смысла наводить порядок. Пусть себе вымирают…

И деятели перешли к обсуждению предстоящего праздника.

В программе: пляски и песни. Белые это любят. Танцевать, как обычно: вертеть бедрами и напевать, размахивая руками, пока другие, усевшись в круг, отбивают такт.

В исполнителях не будет недостатка, так как богатые туристы охотно раскошеливаются, лишь бы увидеть редкостное представление.

А костюмы? Да, в самом деле!

– Лубяные юбочки, – решительно заявил Боб. – Из тонких ленточек. Это то, что им надо. На худой конец можно из бумаги сделать.

– Лубяные юбочки? – возмутились остальные. – Лубяные?! Нет уж! Слава богу, мы люди культурные. Белые костюмы и белые платья, одинаковые у всех! Чтобы вид был!

Разгорелись горячие дебаты. Сами танцоры мечтали о блестящих козырьках – Боб только что закупил оптом целую партию. Вот будет здорово: у всех блестящие козырьки! Губернатор придет в восторг.

В итоге постановили следующее: футбольная команда в полосатых майках прошагает с развевающимися знаменами от причала до деревни, чтобы придать встрече надлежащую торжественность.

После этого можно допустить и лубяные юбочки. Пусть танцоры выступят в шелковых сорочках и белых брюках, а юбочки наденут сверху.

Такое решение всем пришлось по душе.

Можно было встречать губернатора.

Глава девятая
В БЕЗЛЮДНОЙ ДОЛИНЕ КАННИБАЛОВ

Мотане – перенаселенный необитаемый остров. Мы узнаем о Теи Тетуа, последнем хранителе старых традиций. В долине Теи. Сооружение свайной хижины. Новые друзья: Теи и его приемная дочь. История творения. Каннибалы и хирурги. Счастливые дни. Гости. Всего лишь поросенок. В ожидании корабля. Завершение

Это было много дней спустя. Корабль губернатора ушел. Зато пришла шхуна. Минуло полтора месяца с тех пор, как мы на шлюпке Вилли сражались с океаном. Наши ноги совершенно зажили. Когда шхуна вновь подняла якорь, мы стояли на ее корме, прощаясь с островом. По пути на Таити нас опять высадят на Фату-Хиве. Мы твердо решили сделать еще одну, последнюю попытку. Заберемся еще дальше в глушь, чтобы совсем изолироваться от местных жителей.

Паруса наполнились ветром, и мы в последний раз увидели долину Атуона. На мысу стояло несколько стен – все, что осталось от лепрозория. Его сожгли. Якобы для того, чтобы убить бациллы и предотвратить распространение заразы. А больных разослали по домам…

Над синей гладью летел благословенный свежий пассат. Шхуна обогнула мыс и вышла в открытое море. На борту был опасный преступник, которого везли на Таити. Жертва табу – или болезненного воображения.

Это случилось в смежной с Атуоной долине, населенной горсткой полинезийцев. Двое из них перебрались сюда с Таити в поисках свободной земли, чтобы выращивать орехи и заготовлять копру. В той же самой долине стояло могучее дерево, на которое было наложено табу. Но парни с Таити ничего не боялись. Они заглянули в дупло запретного дерева и увидели там три черепа. Огромные черепа, подобных которым они никогда не встречали. Тотчас в таитянах заговорила коммерческая жилка: ага, есть что предложить богатым туристам!.. И находку спрятали в чемодан, для того чтобы потом переправить на Таити. Но с наступлением ночи черепа, как рассказывали после островитяне, начали жаловаться. Один из двух друзей решил положить их обратно в дупло, второй возражал. Тут в чемодане начались такие охи и причитания, что в соседних хижинах проснулись люди и пришли выяснить, в чем дело.

Причитания не прекращались. Вдруг на того, который отказался нести находку обратно, напало безумие. Он выхватил нож и бросился на товарища. После отчаянной борьбы безумца схватили и доставили в Атуону. И вот теперь его везут в тюрьму на Таити.

А черепа положили обратно в дупло.

Грустная судьба постигла Маркизский архипелаг… Белые успели натворить здесь немало зла, прежде чем оставили его в покое. Возделанные поля, расчищенные земли превратились в пустоши и покрылись зарослями. Впрочем, об этом мы знали давно, знали, что так было на крупнейших островах. Сегодня нам предстояло увидеть кое-что еще: как пышные леса и тучные пастбища превратились в каменистые пустыни. Такова судьба самых маленьких островков. Если на больших островах еще остались жители, то маленькие совершенно обезлюдели. Когда-то и они были обитаемы, об этом можно судить хотя бы по оставшимся каменным сооружениям. Люди исчезли, зато отлично чувствовали себя домашние животные, завезенные белыми. Здесь хищников нет, и ослы, коровы, козы, овцы и свиньи размножались с невиданной быстротой. Некому было истреблять их потомство. Огромные стада паслись на островках. Когда исчезла трава и листва, они стали поедать ростки и корни деревьев, глодать кору. А затем скот начал погибать от бескормицы.

Сегодня нам предстояло самим все это увидеть. Мы подошли к Мотане, гористому островку, который видели по пути на Хива-Оа. Здесь шхуна должна была пополнить свои запасы продовольствия.

Несколько полинезийцев принялись бить острогой разноцветных рыб, мы же направились в глубь необитаемого островка.

Крутой скалистый берег… Тропа идет в гору по сухому белому склону, сложенному галькой и песком. Кое-где торчат жалкие засохшие кусты с грубыми жесткими листьями. Больше никакой растительности нет. Солнце обжигает почву, которую больше не защищают густые кроны деревьев. Высохшие русла рек занесены песком. О прибрежные скалы разбиваются соленые океанские валы, от вида которых жажда только усиливается.

Всюду валяются иссушенные солнцем бараньи скелеты, изогнутые рога, черепа… Казалось, весь остров сплошь устлан ими. Галька, сухие кустарники и кости… В кустах сидели, звонко кукарекая, дикие петухи.

Поодаль от берега мы увидели овец с ягнятами. Испуганные животные, блея, прятались за кустами. Тощие, малорослые, с грязной шерстью, они улепетывали от преследовавших их моряков-таитян. Но люди мчались вдогонку за ними то вверх, то вниз по склону. Догнав, бросались на жертву, хватали ее за шерсть и взваливали на плечо. Овцу за овцой, ягненка за ягненком тащили в шлюпку.

Было еще светло, когда мы покинули умирающий остров белых скелетов, сухая почва которого никогда уж не покроется зеленью…

Теперь – на Фату-Хиву. Плавная качка быстро убаюкала нас.

Долина Омоа встретила нас свинцовыми тучами. Все это время на Фату-Хиве лил дождь. В лесу – сырость, запах грибов. Мошкара зверствовала как никогда. Что ж, мы не думали долго задерживаться в Омоа.

Одевшись так, чтобы комары были для нас не страшны, мы зашагали к расчищенному нами участку, узнавая по пути каждое дерево, каждый утес, каждый изгиб речушки. Мы успели полюбить долину. Мы помнили первые, счастливые дни. Но это было, а теперь…

Сопровождаемые тучей комаров, с трудом передвигая ноги по размытой тропе, мы наконец подошли к платформе, на которой стояла бамбуковая хижина. Где же она? Наше жилье совершенно заслонили высокая трава, кустарник и бананы. Они тянулись вверх с фантастической быстротой. Мы не верили своим глазам. Столбы, на которых покоился кухонный навес, проросли, и на длинных ветвях зеленели листья. Бамбуковая хижина истлела. Рука проходила через стену, как сквозь бумагу, крыша распалась. Кругом сновали тысяченожки и пауки. Внутри дома на всем лежал слой белой пыли.

Никто не входил сюда за время нашего отсутствия. Мы собрали свое имущество и спрятали его в пещере в лесу; туда же перетащили и древние черепа. Неудобно, если островитяне, когда хижина окончательно развалится, обнаружат под нашей кроватью останки своих предков…

В эту ночь мы спали во дворе, на куче листьев, укрывшись противомоскитной сеткой.

Вместе с нашим другом Тиоти мы составили план дальнейших действий.

Тиоти был все тем же весельчаком, но одна его нога превратилась в бесформенный ком и продолжала распухать. Еще одна жертва самого распространенного недуга на острове – слоновой болезни…

Мы решили покинуть долину Омоа. Бежать из дождевого леса и от назойливых насекомых. От болезней и вымирающих островитян. Мы задумали перебраться к Теи Тетуа – почтенному старцу, потомку одного из древнейших местных родов.

Вдоль острова, разделяя его на восточную и западную части, протянулась могучая цепь гор Тауауохо и Намана. Мы знали западную часть, пышные дождевые леса Омоа и Ханававе. Здесь сосредоточено местное население, сюда изредка заходят суда.

Восточная половина Фату-Хивы скрыта от всего мира. Огорожена крутыми хребтами и буйным океаном, который гонит сюда свои валы от дальних берегов американского материка. Долины здесь разделены неприступными горами. Климат суше – словно неугомонный пассат относит тучи на запад через хребты.

Все население восточной части острова вымерло. Лишь в долине Уиа еще остались люди. Здесь жил старина Теи Тетуа вместе со своей приемной дочуркой.

Некогда Теи Тетуа был вождем четырех племен, но он пережил всех своих подданных, а также двенадцать жен. Тиоти называл его последним из людей прошлого. Действительно, Теи Тетуа – последний из тех, кто ел человеческое мясо…

Уиа – единственная из восточных долин, в которую можно проникнуть с гор. Но путь в нее далеко не легок. Ее-то мы и выбрали своим новым местом жительства.

Нам хотелось узнать поближе потомка древних, которого не изменили новые времена, который хранил традиции своего народа. Нынешние презрительно называют его «дикарем», хотя он, быть может, гораздо лучше их.

…Караван выступил в путь. Сначала вниз по долине потом вверх, в горы, хорошо знакомой тропой. Кроме Тиоти и Пахо нам вызвался помочь еще один островитянин, который знал дорогу. Две лошади – в их числе наш старый друг Туивета – несли поклажу: банки с вареньем и консервами, леденцы, табак, шоколад. Вот когда нам пригодятся покупки, сделанные у Боба. Наверное, старику Теи будет приятно получить подарки из нашего мира.

Поднявшись в горы, мы свернули с уже знакомой дороги на старую, заросшую тропу. То и дело путь нам преграждали почти непроходимые болота. Часто поперек тропы лежали огромные стволы. А под вечер мы наткнулись на плотную стену бамбуковых зарослей. Пришлось шаг за шагом прорубать себе дорогу в переплетении желтых и зеленых ветвей. Тиоти не повезло: срубленный ствол бамбука, падая, пропорол ему руку.

Но мы не сдавались и через некоторое время вышли на край чудовищной пропасти, склоны которой отвесно падали вниз, в мрачные дебри Уиа. Здесь пришлось оставить лошадей пастись, привязав их к дереву. Поклажу взвалили себе на плечи наши друзья островитяне. Предстоял сложный спуск… Вдоль бездны тянулся узкий уступ: держись крепче, коли не хочешь сорваться! Во многих местах уступ обвалился, и мы делали мосты из толстых бревен.

Но возврата нет, больше деваться некуда, шхуна ушла. У нас был только один путь – вниз, в долину. И мы спустились!

По дну темной теснины мы пробирались вдоль реки сквозь заросли деревьев борао. Вдруг река исчезла, ушла под землю! И лишь в устье долины бурный поток снова выходил из-под земли, устремляясь в океан.

Пахо убежал вперед. Далекий лай дал нам понять, что он уже достиг лачуги старика. Теперь уж осталось немного…

Долина расширялась, переходя в светлое, открытое устье. Кустарники сменились пальмовой рощей, и между стволами мы увидели у самого моря несколько лачуг, построенных на старинный лад. Навстречу нам бежал голый человек. Теи Тетуа!

Смуглый, здоровый, мускулистый, с одной лишь набедренной повязкой на теле; чудесные ослепительные зубы. Его улыбка сменилась радостным смехом, когда мы, здороваясь, протянули ему руку. Он был словно сгусток жизни и энергии. После долгого одиночества старик никак не мог найти нужных слов для выражения переполнявших его чувств.

– Есть свинью, – вымолвил он наконец. – Свинья кончится, есть петуха, петух кончится, есть еще свинью.

И он помчался к дому, крича на своих одичавших свиней. С помощью Пахо ему удалось поймать одну из них за заднюю ногу лубяным арканом. И вот уже Теи тащит к нам отчаянно визжащую добычу.

– Есть свинью, – твердит он, сияя.

Видимо, это было у него высшим знаком дружбы. И мы до поздней ночи сидели вокруг трескучего костра и "ели свинью" держа в руках огромные куски жирного мяса… К смуглому старику прильнула его приемная дочурка, красавица Тахиа Момо. Сверкая большими глазами, она слушала, о чем говорят взрослые. Теи Тетуа радовался, как ребенок, тому, что в его безлюдную долину пришли люди.

– Останьтесь здесь, – уговаривал он нас. – Уиа большая. В Уиа много плодов. Много свиней. Хороший ветер в Уиа.

Лив и я обещали остаться. Старик Теи и маленькая Момо, сияя, придумывали один план заманчивее другого. Но наши друзья из Омоа неодобрительно качали головами.

– В Уиа плохо, – сказал звонарь, – Много фруктов, много свиней, много ветра. Но в Уиа нет копры, нет денег. В Омоа хорошо. Много домов, много мужчин. Много копры, много денег.

– Тиоти, – вмешался я, – на что тебе деньги, будто ты и так не сыт?

Звонарь рассмеялся.

– Верно. – Он пожал плечами. – Раньше было хорошо без денег. Теперь нет. Теперь мы не дикари.

Старик затушил головешки и пригласил нас с Лив в свой домик. Сам он вместе с остальными собирался спать в сарайчике.

Мы завернулись в свои пледы. Островитяне еще не наговорились. Сидя вокруг тлеющих углей, они шепотом говорили о нас, обсуждали прошлое и настоящее.

Стены лачуги были сделаны из неровных жердей, и в щели снаружи проникал свет. Мы видели на стенах сосуды, сделанные из высушенной тыквы, из скорлупы кокосового ореха. Некоторые из них были очень искусно украшены. В углу висела связка сушеных листьев табака. На полу лежали старые каменные топоры, различные железные инструменты, огниво. А под потолком был какой-то ящик. Теи Тетуа объяснил нам, что это его гроб.

– Если я заболею, то влезу в гроб и закрою крышку. Здесь некому меня перенести, а если я останусь лежать мертвый на кровати, меня съедят собаки.

Рядом с лачугой была вырыта могила. Он аккуратно расчищал ее, выкидывая из ямы мусор и куриный помет.

Погасли последние угли. Наши друзья тоже легли спать. Завтра им рано вставать – еще до рассвета они выйдут в обратный путь, через горы.

Странные истуканы стояли на культовой площадке в лесу (Остров Хива-Оа)

Отвесные горы отгородили долину Уиа от внешнего мира

Теи Тетуа, последний из потомков одного из древнейших местных родов, очень гостеприимно встретил нас в уединенной долине

В свайной хижине было уютно

Мы приступили к строительству нашего второго дома… На этот раз на берегу океана. Единоличным владельцем долины Уиа был Теи Тетуа, он не взял с нас никакой платы за участок. Мы – его гости, и все, чем он владел, принадлежало также и нам.

"Усадьба" старика располагалась в пальмовой роще на берегу, на платформе, за прочной каменной оградой, сделанной для защиты от полчищ диких и полудиких свиней. Вдоль ограды текла речушка. На ее противоположном берегу как раз было место для нашего домика. От пляжа наш участок отделялся галечным барьером, сооруженным прибоем.

Широкая бухта с изумрудной водой, вечно исчерченная белыми гребнями волн, переходила в голубую бесконечность океана. Вот где приволье и чистый воздух! Неугомонный пассат круглый год дует с востока, гоня прочь из рощи комаров и прочую мошкару. Только в лесу они находили убежище и плясали роями, эти бесы, которых сюда доставили белые.

Старик посоветовал нам строиться основательно. Он долго сокрушался, узнав, какая судьба постигла нашу бамбуковую хижину.

…Ханатива – так называлась маленькая долина, в которую мы попали, обогнув скалистый мысок. Здесь среди зарослей миру и борао стояли старые стены, склепы, истуканы, но мы пришли сюда за строительным лесом. Старик легко карабкался вверх по стволам, отбирая для нас самые прямые, крепкие деревья миру.

Сперва с них снимали кору, колотя ствол камнями; после этого связывали вместе по нескольку штук гладких тяжелых бревен. Мое голое плечо превратилось в болезненную рану, а ноги покрылись ссадинами, после того как я несколько раз прошелся с ношей по скалам. А Теи играючи нес свою поклажу. Он от души смеялся, когда я испуганно замирал на месте, цепляясь за камни там, где волны захлестывали тропинку. На мысу мы бросали бревна в море и возвращались за следующей связкой. Течение само несло стволы через залив и выкидывало их на берег как раз возле нашего участка.

Мы ставили дом на сваях, чтобы оградиться от непрошеных гостей. Сам домик был низкий, с крышей из пальмовых листьев, с тремя стенами; входили в него по лесенке. Вдоль задней стены на полу тоже настелили пальмовые листья. Трудно представить себе лучшее жилье; всегда свежий воздух и ни единого комара.