Текст книги "В поисках рая"

Автор книги: Тур Хейердал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Своеобразное общество… Ползают, бегают, снуют, кишат, переливаются разными цветами. Лежа на рифе, мы готовы были без конца наблюдать эту картину.

Вдруг нас окликнул Тиоти: пора обедать. Стоя на внешнем рифе, он занес над головой длинное копье. Вот уверенной рукой молниеносно метнул его в воду, и на острие забилась рыба.

Мадам Тиоти уже облюбовала «стол», и мы уселись вокруг одной из белых глыб на берегу. Тиоти достал из кармана два лимона и выдавил их сок в ямку на камне. Затем он длинным ножом изрубил на мелкие кусочки отчаянно бьющуюся рыбу, разукрашенную красными и зелеными пятнами. Эти куски его жена размяла в лимонном соке. Блюдо готово! Сам звонарь уже уписывал за обе щеки. Я выловил пальцем скользкий кусочек и стал прилежно жевать. Как-никак мы не первый раз ели сырую рыбу на Фату-Хиве… Бедняжка Лив бросила свою порцию в воду: может, еще оживет?

Следующее блюдо. Мадам Тиоти еще раньше собрала на берегу несколько больших улиток. Теперь она расколола раковины камнем, точно орехи, потерла улитки о коралл и сполоснула в море. Прошу! Я стал есть, стараясь думать об устрицах. Но третье блюдо оказалось еще более неожиданным – каждый получил по морскому ежу! "Ешьте, ешьте, – приговаривал Тиоти. – Эти не ядовитые". Словно подушки для иголок – и до него же колючие… Чтобы такое переварить, нужен желудок из чертовой кожи. Я осторожно тронул чудовище, поглядывая на звонаря. Тогда он спокойно взял ежа за самые длинные иглы и сильно стукнул его о камень. Шлеп! Внутри оказалось нечто весенне-зеленое с красными комочками. Звонарь извлек пальцем содержимое и вкусно причмокнул.

Лив положила свою порцию на песок и сказала: "Кш, пошел прочь!" Но животное оказалось слишком неповоротливым, оно не тронулось с места. Я, зажмурившись, разбил ежа о камень и сделал глоток, твердя себе, что ем суп из саго и смородинное желе…

А нас ждало еще и четвертое блюдо! Оно отчаянно извивалось между камнями, не теряя надежды на спасение. Мне всегда становилось тошно при одном виде скользких "морских сосисок". Без особого энтузиазма я попытался представить себе норвежские копченые колбаски, но этот номер не прошел!..

Глава пятая
НЕТ ЖИЗНИ ПОЛИНЕЗИЙЦАМ В КРАЮ ИЗОБИЛИЯ…

Наскальные рисунки в дебрях Фату-Хивы. Эпидемия на острове. Сокровища и привидения. Неведомый враг. Мы бежим в горную глушь. Опасная встреча. Возвращение в долину. Отец Викторин

Чокк! Чокк! Чокк! Секач врубался в стволы и сучья, расчищая нам путь в зарослях. Впереди шли трое смуглых островитян, за ними – Лив и я.

Мы поднимаемся все выше и выше – и чем выше, тем тяжелее идти. Душно, мы обливаемся потом. Над крутыми склонами горы Тауауохо повисли грозные тучи. Там, наверху, почти непрестанно лил дождь. Каким бы синим и чистым ни было небо над океаном, вершина постоянно куталась в косматое облако.

Ну и склоны… То головокружительные обрывы, то такие густые заросли, что никаким топором невозможно прорубить себе дорогу к вершине. Некуда поставить ногу: на земле бурелом – сплошное переплетение ветвей и гниющих стволов.

Но мы не собирались покорять вершину Тауауохо. Мы отправились в лес посмотреть удивительную рыбу, обнаруженную там островитянами. Совершенно необычайную рыбу – каменную!

В чаще леса была прогалина, где среди древних развалин издавна росли кокосовые пальмы. Здесь мы устроили привал. Наши друзья легко вскарабкались вверх по пятидесятиметровым стволам и сбросили оттуда зеленые орехи. Взяв себе по ореху, мы срубили секачом верхушку и жадно выпили содержимое.

Вдруг по лесу прошел ветерок – такой, который всегда предшествует тропическому ливню. Точно низвергающиеся с неба лавины воды теснят воздух… Птицы заметались в поисках укрытия, и в следующий миг хлынул дождь. Мы вооружились вместо зонтов огромными листьями. То количество воды, которое у нас в Норвегии льется с неба несколько дней, здесь обрушивается за несколько минут. Вот уже солнце вынырнуло из-за туч, через долину перекинулась радуга.

Идем дальше через мокрые заросли. Вскоре мы очутились на склоне, который спускался к ручью. Здесь лес был реже. Исполинское дерево, упав, смело все на своем пути. Наши друзья объяснили, что это – священное дерево, одно из тех, которые здесь посадили очень-очень давно. Возле самого ствола, почти совершенно скрытые кофейными кустами, лежали две мощные каменные плиты. Полинезийцы взволнованно указали на боковую грань самой крупной плиты.

На мшистой поверхности камня было видно высеченное изображение удивительной рыбы. Рыбу окружали таинственные рисунки

– Оэ ита иа те коа? – Видишь каменную рыбу?

Действительно, на мшистой поверхности камня было видно высеченное изображение удивительной рыбы, от головы до мощного хвостового плавника – два метра. Рыбу окружали таинственные рисунки. Несомненно, в древности все это носило некий магический смысл. Верхняя грань плиты была совершенно плоской, потом я заметил в ней несколько желобков. В чем же все-таки дело?..

Я попросил островитян расчистить заросли, срыть дерн. Показалась еще одна огромная плита, испещренная странными знаками. Полинезийцы всполошились и стали испуганно шептаться. Мы очистили камень от мусора, и нашему взору предстали новые рисунки.

Примитивные изображения мужчин и женщин, непонятные линии… Островитяне смотрели на них с благоговением.

– Тики, – забормотали они, – менуи тики.

Из тьмы веков предстали дневному свету древние боги.

Лес притих после дождя, над сводом дебрей прямо в небо, точно нож, вонзался красноватый лавовый шпиль. Казалось, он охраняет древние тайны каменных плит, чутко следя за тем, что мы делаем. У наших ног, словно заколдованные солнечным светом, окаменели в пляске гротескные фигуры. Много столетий пляшут они, с той самой поры, когда на Маркизских островах господствовала таинственная культура, созданная загадочным народом, о котором наука ничего не знает… Откуда пришли эти люди, кто они?.. Толстые стены и террасы из огромных камней – вот все, что осталось от тех времен. Народ, живший здесь, был родствен тем людям, которые некогда воздвигли удивительные статуи на острове Пасхи. Этот загадочный народ давным-давно истреблен. Его оттеснили в горы и уничтожили воинственные полинезийцы, когда приплыли на Маркизские острова лет этак семьсот тому назад. Но и происхождение полинезийцев, немногочисленные потомки которых дожили до наших дней, тоже нерешенная загадка. Мы не знаем, откуда они явились, из каких мест начали покорение необозримого океана на утлых челнах.

У этих полинезийцев – лучших в мире мореходов – есть что-то общее с древними викингами. Но пока что их исконная родина неизвестна. Их собственные легенды о происхождении народа неясны. Они совершенно необычным образом увековечивали свои родословные: плели веревочки из кокосовой пеньки, обозначая каждое поколение узелком. Европейцы еще застали этот обычай – у каждого рода была своя родословная – и, считая узелки, пришли к выводу, что предки островитян освоили эти земли около семисот лет назад.

Мы смотрели на каменные плиты, словно исписанные неведомым шифром. Впервые в этих местах были открыты наскальные изображения. Тщательно приглядевшись, мы увидели среди них не только человеческие фигуры, но и рыб, черепах, магические маски, большие, широко раскрытые глаза.

Некоторые рисунки мы не смогли разобрать. Что это: тысяченожки, раки или длинные ладьи с веслами? Кое-что было стерто временем. И какое же тут множество изображений!

Рядом в зарослях мы нашли каменную площадку, окаймленную стеной, на которой были высечены огромные глаза. Может быть, это развалины древнего храма?

…Вечерело. Островитяне торопились домой, мы отпустили их, вознаградив за помощь. Косые лучи солнца еще освещали грани каменных плит, придавая гротескным фигурам особую рельефность.

Когда над лесом взошла луна, мы уже лежали на своих бамбуковых нарах. Спать не хотелось. Мы думали о безжизненных изображениях, которые исполняют свой танец при свете луны… Думали о вымершем народе, который некогда владел островами – от Маркизского архипелага до Пасхи. И что-то подсказывало нам, что можно найти еще немало скрытых следов древней культуры в глухих дебрях Фату-Хивы – острова, забытого наукой.

Остров Фату-Хива:

1 – берег, на котором мы высадились; 2 – наша бамбуковая хижина; 3– наскальные изображения; 4 – древние развалины и черепа; 5 – неизведанные горные плато; 6 – лес, охраняемый табу; 7– «ночная вода»; 8 – развалины, истуканы и рисунки на камне; 9 – наша «свайная хижина» в долине Уиа; 10 – пещера – наше последнее убежище

Лежа на спине каждый в своей заводи, мы уписывали апельсины. Огромные листья, свисающие над рекой, защищали нас от обжигающих лучей полуденного солнца. Нас окружал пышный тропический зеленый мир. Высоко-высоко в небе косматые кроны венчали замшелые стволы кокосовых пальм. Солнечные лучи переливались на белом оперении двух диких голубей, которым ветер никак не давал сесть на ветви.

Мы наслаждались прохладой в журчащем горном потоке. Приметив на воде плывущие из чащи борао желтые цветки, спорили, какой из них быстрее доплывет. И собирали пищу к обеду – крадущихся раков, которых привлекали в заводь наши белые ноги.

Бодрость после купания и упоение жизнью в пышном пальмовом лесу переполняли душу, когда мы, выйдя на берег, пошли домой, в нашу бамбуковую лачугу. По дороге мы выдернули из земли несколько клубней таро – вот и гарнир к ракам.

Неожиданно на тропе показался всадник. Он ехал в лес за плодами хлебного дерева, а заодно прихватил для нас из деревни кусок свинины, который был завернут в большие листья. Почти две недели мы не видели людей. Всадник выглядел очень скверно, и нас пронизал холодок, когда он спросил – не дошла ли сюда чума? Оказалось, что шхуна «Моана», зайдя за копрой в соседнюю долину Ханававе, принесла на остров болезнь. Теперь там все хворают и в долине Омоа тоже. Многие умерли, сам он только что выздоровел…

– Сюда болезнь позднее придет, вы на отшибе живете. – Болезненно бледный островитянин улыбнулся нам и причмокнул, подгоняя лошадь вверх по тропе.

Мы посмотрели на свои руки, на завернутое в листья мясо… Вот тебе и тропический рай!.. Эпидемия. Скоро и до нас доберется.

Обед никак не хотел лезть в горло.

День проходил за днем, мы ждали чумы. И она явилась. Мы приготовились к самому худшему. Но дальше боли в горле (у меня) и расстройства желудка (у Лив) дело не пошло. Лив поминутно бегала в пальмовую рощицу поодаль. А затем «чума» и вовсе прошла. Мы от души смеялись: подумаешь, легкий грипп, только и всего!

Но вот однажды к нам постучался наш друг, звонарь Тиоти. Он был очень бледен, сильно кашлял, глаза блестели от жара. Мы не узнавали долговязого весельчака.

– Мсье не мог бы спуститься, сфотографировать последнего сына Тиоти? Остальных детей унесла чума.

Понурившись, он брел впереди меня вниз по долине.

В деревне дело обстояло совсем плохо. Всюду резали свиней: чуть ли не в каждой хижине шли поминки. Настроение у всех было мрачное.

Облачившись в европейскую одежду, островитяне ходили навещать больных. Врачей на острове не было, и некуда ехать за помощью. Никто им не рассказывал о бактериях, и они мало заботились о чистоте. С ужасом входил я в темные дощатые домики, где рядом со здоровыми лежали, кашляя, умирающие.

Белые сбывают островитянам самые скверные товары, прививают им свои худшие пороки, а хорошие стороны европейской культуры сюда не доходят. Полинезийцы обречены на гибель. У них не было иммунитета против болезней, которые сюда завезли европейцы. В этом белых трудно винить. Теперь иммунитет выработался – зато нет знаний, которые помогали бы бороться с болезнями. В этом виноваты белые.

Если бы мы жили в таких условиях, как островитяне, мы бы очень скоро все повымирали. Большинство из них поражено болезнями, которые нас бы тотчас скосили. Но островитяне привычны к ним с детства. Для них болезнь – нечто неизбежное… И только когда ко всему еще добавится грипп или пьянство, организм не выдерживает. Вот почему легкий грипп на этих островах – та же чума.

Старик Иоане трудился без передышки. Он был местным столяром и гробовщиком. Когда болезнь валила с ног кого-нибудь из его односельчан, Иоане приходил к нему в дом и прямо у постели больного сколачивал гроб. Говорите про полинезийцев что хотите, но смерти они не боятся. Для них смерть – возможность встретиться с предками, свидетелями славного прошлого острова, увидеть своих умерших друзей.

При жизни островитяне никогда не обувались. Даже на званый обед, когда полагалось надевать соломенную шляпу, шорты и пиджак, они приходили босиком. Возможно, дело в том, что у них очень широкие ступни. Но после смерти, когда тесная обувь уже не страшна, их обували в чистые белые тапочки. На тот свет покойника сопровождали гармонь, колода карт и прочие земные предметы. Хоть они и считали себя католиками, старая вера в то, что после смерти предстоит путешествие в страну предков – Гаваики, сохранилась. То-то будет весело – сыграть на гармошке для древних людоедов!..

Между тем наша жизнь в бамбуковой лачуге текла по-старому. Беспечные дни помогли быстро забыть трагедию в деревне. То ласково светило солнце, то дождь хлестал по крыше нашего дома. Луна выходила в ночной обход, играя бликами на лаково-черных листьях заколдованного леса...

После первого открытия таинственных каменных плит мы увлеклись поисками следов древности. До нас дошел слух об удивительных находках, которые островитяне сделали в дебрях. В гротах и в тайниках среди развалин будто бы лежали старинные изделия искусства. Большинство островитян безумно боялось этих памятников старины. Собственность мертвых охранялась страшными заклинаниями, и когда островитяне что-нибудь находили, они нередко разбивали находку вдребезги и выбрасывали осколки в море, чтобы утопить злых духов. Так гибли предметы огромной ценности, навсегда исчезали важнейшие ключи к познанию прошлого…

Нам удалось договориться с некоторыми островитянами посмелее и купить у них коллекцию древних изделий; среди них были такие предметы, о которых думали, что они давно исчезли. Гротескные изображения богов из черного и красного камня, всевозможных размеров и разновидностей. Резные деревянные чаши, украшенные каким-то орнаментом, фигурами, инкрустацией из зубов и человеческой кости. Подлинно художественные изделия людей каменного века, у которых из инструментов были лишь каменные топоры, ракушки да крысиные зубы.

Вот изящные серьги из человеческой кости: цепочка крохотных древних богов во всевозможных позах, выполненных с мельчайшими деталями. Такие серьги обычно находили внутри черепов.

А однажды нам рассказали про старое святилище на горе, возвышающейся у самого моря. Мы тотчас отправились туда. Но чтобы попасть на узкую тропку, которая вела к святилищу, нужно было сперва пройти через деревню, а там, как только узнали, куда мы собрались, следом за нами отрядили лазутчика.

Мы поднимались по раскаленной солнцем скале, любуясь голубой гладью океана, которая простиралась в бесконечность, сливаясь с небосводом. Одолев подъем, очутились на большом плато с редкими пальмами. Островитянин следовал за нами по пятам. Он особенно насторожился, когда мы подошли к древним стенам.

Стены были сложены из красных каменных глыб. На некоторых глыбах высечены боги, которые угрожающе подняли вверх руки. Заглянув за стену, мы невольно вздрогнули: на земле, скаля зубы, лежало множество черепов… Я поднял один череп. Какие чудесные зубы были в прошлом у островитян! Тотчас наш смуглый спутник оказался рядом со мной. Он ревниво следил за тем, чтобы мы не унесли ни одного черепа, ни одного зуба.

Наша находка представляла собой величайшую научную ценность. Ученому-специалисту эти старые черепа рассказали бы очень многое. Я принес с собой мешок, но было как-то неловко собирать экспонаты на глазах у недоверчивого островитянина. А он следил за каждым нашим шагом, каждым движением.

Мы посовещались на норвежском языке и придумали выход. На Фату-Хиве мужчина – человек, женщина – всего лишь женщина. Она готовит пищу и рожает детей, только это оправдывает ее существование.

Я пошел вдоль плато; Лив осталась. Все в порядке: лазутчик шагал за мной, не обращая никакого внимания на Лив. Я свернул в заросли – он тоже. Я поднимал палочки и камни, внимательно их разглядывал, и лазутчик подозрительно наблюдал за моими действиями. А Лив не теряла времени зря, и когда я вернулся к развалинам со своим назойливым спутником, мешок был набит битком. Сторож не сказал ни слова и с явным облегчением проводил нас вниз, в долину.

Когда мы подошли к деревне, неожиданно, как это бывает в тропиках, спустился мрак. Мы шли как ни в чем не бывало со своей таинственной ношей. Вдруг возле последнего дома нас окликнули.

– Хемаи каикаи!

Тахиапитиани, местная красавица, приглашала нас зайти перекусить.

– Она просто из вежливости приглашает, – тихо объяснил я Лив. – Это, как на Таити, обычная приветственная фраза.

– Венез манжер! – повторила островитянка на ломаном французском языке.

Кажется, всерьез приглашает…

Приглашение нас нисколько не соблазняло, мы знали, что в ее доме много больных. Но отказаться – значит, испортить отношения. Мы подчинились, но как только поднялись на террасу, на которой она сидела с мужем, поняли, что это все-таки была вежливая фраза. Однако теперь было поздно отступать, и они предложили нам отведать их пищи.

Осторожно положив на землю мешок, мы сели на корточках подле больших деревянных мисок. Здесь, под сенью деревьев, было еще темнее. Слабая керосиновая лампа еле-еле освещала содержимое двух мисок. В одной лежала сырая несвежая рыба, обильно политая кокосовым соусом, из другой пахло поипои – древним национальным блюдом маркизцев. Поипои – перебродившие плоды хлебного дерева, выдержанные в земле в обертке из больших листьев. Их достают из ямы, толкут каменным пестом и добавляют немного свежих плодов. Получается густое кислое тесто, которое прямо пальцами отправляют в рот.

Это блюдо – память о тех временах, когда Маркизский архипелаг был перенаселен и приходилось заготавливать пищу впрок, на случай неурожая. Уже столько поколений ело поипои, что островитяне просто не могут без него жить. Оно непременный спутник любой трапезы. У нас тяжелое кислое тесто вызывало содрогание. Но ведь мы почти что сами напросились…

Ни тарелок, ни вилок, угощайтесь пальцами из общей миски, вперегонки с хозяевами и ребятишками.

Темнота выручила нас: мы только делали вид, что ели. Огромные тараканы, которые бегали по террасе, щекоча нам ноги, подъедали все, что мы незаметно выбрасывали.

Несколько тощих псов недоверчиво обнюхивали наш мешок. Им дали облизать посуду, когда кончился ужин, и по кругу пошло ведро с питьевой водой. Но вот наконец этот кошмар позади… Нас коробило при мысли о том, в какой обстановке здесь растут дети.

За едой не было сказано ни слова, но когда все поели и детей уложили спать на панданусовой циновке, Тахиапитиани начала беседу. Мы любовались красивыми чертами лица и телосложением хозяйки и хозяина.

– Вео – хороший охотник, – сказала она, кивая в сторону мужа. – Вео хорошо знает остров.

И она поведала нам вполголоса – чтобы никто чужой не услышал! – удивительную историю.

В пустынной долине по названию Ханахоуа, на противоположном, труднодоступном конце острова, есть в скалах пять больших пещер. Вео удалось подняться к двум из них. Вход загораживали большие деревянные идолы, но Вео разглядел за ними в пещерах всевозможные орудия, украшения, изображения богов. Входить он не стал, потому что склепы охраняются табу – запретом предков.

Вео не трус, он согласен показать нам это место. Но долина Ханахоуа окружена неприступными горами, туда можно попасть только с моря. А прибой там такой, что на обычной лодке не подойти. Однажды правительственная шхуна пыталась приблизиться к острову с той стороны, но ее чуть не разбило о скалы, и пришлось отступить.

Лишь большие мореходные каноэ могут справиться с тамошним прибоем. А таких каноэ на всем острове только три. Если мы сумеем одолжить лодку и нанять четырех сильных гребцов, Вео покажет путь к пещерным тайникам.

Было уже поздно, когда мы неохотно прервали разговор о сокровищах и побрели с нашей ношей вверх по долине. Придя домой, мы высыпали черепа под нары – единственный тайник во всей лачуге.

А на следующий день приступили к организации похода за кладами. Капитаном назначили звонаря, подобрали команду, лодку. Оставалось дождаться благоприятного ветра…

Однажды Лив разбудила меня среди ночи и шепотом сообщила, что в комнате кто-то есть. Но я лежал на краю нар и при свете луны отчетливо видел, что наша лачуга пуста.

– Я слышала какой-то шум, – настаивала Лив.

Я успокоил ее – дескать, это ворочаются людоеды под нашей кроватью – и закрыл глаза.

Но тут мы оба вздрогнули. Действительно, послышался шум – и действительно под нарами! Мы взглянули под кровать. И усомнились в своем рассудке…

Три черепа, лежа в кучке, кивали и качались, постукивая челюстями. Никакой живой людоед не придумал бы более дьявольской пляски! Мы оцепенели…

Вдруг Лив взвизгнула; в тот же миг через всю комнату метнулась черная тень и юркнула в щель в стене.

Маленькая безобидная крыса, которая пробралась сквозь затылочное отверстие в один из черепов, была виновницей переполоха!

Казалось, заколдованные лунным светом деревья колышутся от смеха, глядя на нас…

А через несколько дней примчался верхом молодой парнишка и сообщил, что в заливе бросила якорь «Тереора».

Старик Брандер пригласил нас на пир – и очень удивился, что мы не собираемся уезжать. На одном из коралловых атоллов на юге кто-то рассказывал ему, что мы поражены слоновой болезнью и ждем не дождемся, когда придет корабль. А мы, оказывается, в полном здравии и довольны своей жизнью! Брандер был от души рад за нас.

Среди пассажиров шхуны был французский художник Алло. Он делал зарисовки райского края и его обитателей. Мы сразу узнали Алло – он был вместе с нами на борту "Комиссара Рамеля". Теперь он сошел на берег, чтобы посмотреть на наш домик, но тотчас удрал обратно на шхуну, боясь, как бы комары не занесли ему какую-нибудь заразу. Тщательно вымывшись с головы до ног, художник принялся натирать каждую ссадину и царапину мазями собственного приготовления.

– Здешние острова – ад, сплошные бациллы, – ворчал он. – При первом же удобном случае уносите отсюда ноги.

И Алло сел в удобный шезлонг делать новые зарисовки обетованной страны…

Настала пора «Тереоре» уходить. На какой-то миг мы словно ощутили беспокойное дыхание большого мира. Когда-то еще она придет опять…

Король Тур Фату-Хивский. Корона на голове Хейердала – ценное древнее изделие. Она собрана из перламутра и черепаховых пластинок. С помощью крысиного зуба на ней вырезаны гротескные изображения богов

На опушке тропического леса. Мы направляемся в глубь острова

«Ночная вода» принимает гостей

Патер Викторин, французский католический священник; справа – Пакеекее, местный священник протестант

Наши Фату-Хивские друзья. Местные жители совмещают в себе признаки многих рас

Под вечер на нашу «дворцовую площадь» пришел звонарь. В руке у него было несколько рыб. Раз возобновилась рыбная ловля, значит море успокоилось!

И пока Лив готовила на очаге праздничный обед, я стал расспрашивать Тиоти, когда же состоится поход. Звонарь почему-то все время ерзал и почесывал себе спину… Скверный признак: не иначе что-то стряслось. В конце концов мне удалось выжать из него, что с «Тереорой» на остров явился отец Викторин, французский католический священник. Он уже много лет объезжал острова, пекясь о своей пастве, и сейчас на некоторое время поселился в деревне Омоа.

Узнав, что в дебрях живут двое белых, которые к тому же подружились со священником-протестантом, отец Викторин воспылал к нам непримиримой ненавистью. Скольких трудов ему стоило обратить в истинную веру всех местных жителей, не считая двоих, а теперь его достижения под угрозой! Островитяне увидят, что белые – протестанты, и, чего доброго, переменят веру! Отец Викторин хорошо помнил, что произошло на острове Такароа. Там было триста католиков, но стоило явиться миссионеру-мормону, как двести девяносто восемь островитян стали мормонами, и остался один католик и один протестант, на каждого из которых приходилось по огромной дощатой церкви. На тихоокеанских островах борьба за души смуглых жителей велась не на жизнь, а на смерть… Побеждал наиболее щедрый священник, который строил самую роскошную церковь. Впрочем, души не очень сопротивлялись. Для островитян весь смысл посещения церкви сводился к тому, чтобы щегольнуть там своими лучшими нарядами. Явиться на службу без шляпы здесь неприлично. Праздничная обстановка, пение – все это делает храм божий единственным увеселительным заведением на острове.

В первой же своей проповеди отец Викторин ополчился против нас. Дескать, мы протестанты, басурманы. Дескать, не грех и соврать нам, обмануть нас, сделать все, чтобы отравить нам жизнь. Никаких подарков нам давать не надо, а зайдет речь о покупке чего-нибудь – драть с нас втридорога. И складывать товар возле дома, ни в коем случае не переступать порога нашей лачуги. Он уговаривал прихожан следить за каждым нашим шагом: ведь неспроста мы поселились одни в лесу – наверное, задумали что-нибудь недоброе…

Островитяне выходили из церкви в отличном настроении. Можно ли придумать более легкий и приятный способ заработать путевку в царство небесное!

– Вот так же он все эти годы преследует меня и Пакеекее, – объяснил звонарь. – Стоит ему явиться на остров, как вся деревня восстанавливается против нас. Даже разговаривать с нами не хотят. Ничего, скоро уедет, и они позабудут его наказы…

Мы были вне себя. Меня так и подмывало пойти в деревню и вздуть этого негодяя в черной сутане. В этой глуши у нас вдруг появился серьезный враг – белый, которого мы до тех пор и в глаза-то не видели! Какая несправедливость! Разве мы покушались хоть на одну из его душ?..

А звонарь Тиоти уже рассказывал про больного слоновой болезнью Хаии, который разбавил мочой апельсиновый сок и послал протестантскому священнику, надеясь его заразить; рассказывал, как про Пакеекее сочиняли грязные небылицы, чтобы на него донесли правительству, как с ним проделывали самые подлые шутки. Мы оторопели: что-то нас ждет…

Поход за кладами сорвался. Католики отказались грести, а два протестанта, Лив и я не могли одни справиться с мореходной лодкой. К тому же за день пользования ею с меня запросили столько, что за эти деньги на Таити можно было купить себе лодку в полную собственность.

Всю ночь длилось наше совещание, и на рассвете мы, захватив рюкзаки, покинули свой домик. Решили полазить по горам, пока в деревне не утихнут страсти. Звонарь не изменил дружбе. Он привел нам двух лошадей—свою и священника; на одну из них мы навьючили орехи, фрукты, котелок, палатку, плед и несколько банок тушеной говядины, полученных на "Тереоре".

Путь на тропу, ведущую в горы, лежал через деревню. Из многих домов поглядеть на нас вышли католики. Они уже не приветствовали нас обычным «каоха», а с презрительным видом о чем-то перешептывались между собой. Вот и дом отца Викторина. Хозяин в это время спал…

Наконец наш караван ступил на тропу, извивающуюся вдоль склона над бухтой. Впереди верхом ехала Лив, за ней шли я и звонарь; приемный сынишка священника, Пахо, вел навьюченную лошадь. Чем выше мы поднимались, тем лучше становилось настроение. Мы смеялись над этими негодяями, которые думали нас сломить.

Вот и солнце появилось из-за гор. Дул легкий свежий ветерок, внизу простерся могучий океан… Тропа, петляя, шла все выше и выше, достигла гребня и потянулась вдоль него, продолжая подниматься. Природа здесь была совсем дикая. Крутой склон отвесно обрывался в долину; поглядишь вниз – голова кружится. Где-то на противоположном склоне должна быть наша лачуга… Вот она, под пальмами, кроны которых с высоты кажутся не больше цветочного венчика!

Начались горные луга. Самый воздух говорил о том, как мы высоко забрались. Нам столько рассказывали об этой части острова, которая никем не изучена и не нанесена на карты, а в специальной литературе почему-то названа пустыней. Иногда островитяне, вооружившись копьями, отправлялись сюда на охоту с собаками, но холод быстро прогонял их обратно в долину. К кому из местных жителей мы ни обращались, каждый по-своему описывал виденное. Теперь я понял, в чем дело: мы и в самом деле очутились в удивительной стране. Ничего похожего на пустыню – напротив, такое разнообразие, такая красота, о которой я и не мечтал. Острые пики и шпили чередовались с круглыми вершинами и плоскими поверхностями. Непроходимые дебри сменялись обширными лугами, луга – редколесьем с всякими причудливыми растениями. Мы наконец-то увидели цветы, почувствовали чудесное благоухание, которого нам так недоставало в сырой пальмовой долине. В листве копошились звонкоголосые птицы, над цветами порхали изумительные бабочки, летали разноцветные жучки.

Тут – пропасть до самого дна долины или берега моря, там – воткнувшиеся в небо вершины… Мы были на высоте примерно тысячи метров. Здесь никто не жил – слишком холодно для полинезийцев. Нам горный климат казался идеальным, мы словно очнулись от вечной дремы, которая угнетала нас в долине.

Впереди раскинулся большой луг с сухим папоротником и кустами гуайявы, усыпанными плодами, из-за которых маленькие птицы сражались с осами. Гуайява напоминает желтое яблоко, а ее сердцевина – нечто вроде исполинской малины. Необычный плод сразу пришелся нам по вкусу. А вообще здешние горные леса, несмотря на пышную растительность, бедны плодовыми деревьями. Можно увидеть кокосовую пальму или банан, но их очень мало. Иногда возле тропы мы видели огромные манговые деревья.

Наши смуглые друзья жаловались, что зябнут. Дескать, им тут конец придет – еще никто не отваживался ночевать так высоко в горах. Тогда мы рассказали им про нашу страну, где вода от мороза делается как камень, а дождь, замерзая, превращается в белый песок. Рассказали, как мы там без лодки ходили по морю и спали в шалашах, которые делали из замороженного дождя. Они только рты разевали, слушая такие басни… На Фату-Хиве тепло круглый год.

Пахо шел последним, стуча зубами от холода и покатываясь со смеху от наших выдумок. Чудесный парнишка – крепкий, стройный, с приятным лицом. Ему всего двенадцать лет, но такого озорника свет еще не видывал. Затеет какие-нибудь плутни – и хохочет на весь лес, словно Пан. Или мчится верхом с тарзаньими воплями. Мало кто из взрослых мог так быстро забираться вверх по стволу кокосовой пальмы, и никто проворнее его не бил копьем рыбу в заливе. Этот живой, подвижной, как ртуть, бесенок мог и соврать, и смошенничать, но все равно он нам нравился.