Текст книги "Прекрасное дитя"

Автор книги: Трумен Капоте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Прекрасное дитя

Время: 28 апреля 1955 года.

Место: Часовня ритуального здания на углу Лексингтон-авеню и 52-й улицы в Нью-Йорке. Скамьи плотно заняты интересной публикой – по большей части знаменитостями из мира театра, кино и литературы. Они пришли отдать последний долг Констанции Коллиер, актрисе английского происхождения, умершей накануне в возрасте семидесяти пяти лет.

Мисс Коллиер родилась в 1880 году и, начав хористкой в мюзик-холле, стала одной из ведущих шекспировских актрис в Англии. Позже она переехала в Соединенные Штаты и преуспела на нью-йоркской сцене и в Голливуде. Последние десятилетия своей жизни она провела в Нью-Йорке, преподавая актерское мастерство по высшему разряду – обучались у нее, как правило, только профессионалы, уже ставшие звездами: постоянной ее ученицей была Кэтрин Хепберн; прошла ее школу и другая Хепберн – Одри, а также Вивьен Ли и – в последние месяцы перед ее смертью – неофитка, которую мисс Коллиер называла «моей трудной ученицей», Мэрилин Монро.

С Мэрилин Монро ее познакомил я, и поначалу она не слишком обрадовалась этому знакомству: зрение у нее ослабло, фильмов с Мэрилин она не видела и в общем ничего о ней не знала – какой-то платиновый секс-магнит, непонятно почему прославившийся на весь мир, – короче, неподходящий материал для строгой классической формовки в ее школе. Я, однако, думал, что из этого сочетания может получиться нечто увлекательное.

Получилось. «Да, – сообщила мне мисс Коллиер, – тут что-то есть. Она прекрасное дитя. Не в прямом смысле – это слишком очевидно. По-моему, она вообще не актриса в традиционном смысле. То, что у нее есть – эта эманация, свечение, мерцающий ум, – никогда не проявится на сцене. Это так хрупко, нежно, что уловить может только камера. Как колибри в полете: только камера может ее запечатлеть. А если кто думает, что эта девочка – просто еще одна Джин Харлоу, он сумасшедший. Кстати, о сумасшествии – над этим мы сейчас и трудимся: Офелия. Кое-кто, наверное, посмеется над этой идеей, но на самом деле она может быть изысканнейшей Офелией. На прошлой неделе я говорила с Гретой и рассказала о Мэрилин–Офелии, и Грета сказала: да, она может в это поверить, потому что видела два фильма с ней, очень плохие и пошлые, но почувствовала возможности Мэрилин. И у Греты есть забавная идея. Ты знаешь, что она хочет сделать кино по „Дориану Грею“? И сама сыграть Дориана. А Мэрилин может сыграть одну из девушек, соблазненных и погубленных Дорианом. Конечно, Грета – великолепная актриса, актриса безупречной техники. А это прекрасное дитя понятия не имеет ни о дисциплине, ни о самоограничении. Почему-то мне кажется, что она не доживет до старости. Грех говорить, у меня такое предчувствие, что она уйдет молодой. Я надеюсь – просто молюсь об этом, – чтобы она пожила подольше и высвободила свой странный и милый талант, который бродит в ней, как заточённый дух».

Но теперь умерла мисс Коллиер, и я слонялся по вестибюлю, дожидаясь Мэрилин. Накануне вечером мы договорились по телефону, что сядем на панихиде рядом – начиналась она в полдень. Мэрилин опаздывала уже на полчаса; она всегда опаздывала, и я думал: ну хотя бы в этот раз! Ради всего святого, черт возьми! Вдруг она появилась, и я бы не узнал ее, если бы она не заговорила…

Монро: Ох, малыш, извини. Понимаешь, я накрасилась, а потом решила, что не нужно никаких накладных ресниц, помады и прочего, – пришлось все смывать, и никак не могла придумать, во что одеться...

(Придумала она одеться так, как подобало бы настоятельнице монастыря для приватной аудиенции у Папы. Волосы полностью спрятаны под черным шифоновым платком; черное платье, длинное и свободное, – будто с чужого плеча; черные шелковые чулки скрывают матовый блеск белых стройных ног. Настоятельница наверняка не надела бы ни соблазнительных черных туфель на высоком каблуке, ни больших темных очков, оттеняющих свежую молочную белизну ее кожи.)

Капоте: Выглядишь прекрасно.

Монро (кусая ноготь большого пальца, и так уже сгрызенный до мяса): Правда? Понимаешь, так нервничаю. Где уборная? Я бы забежала на минутку...

Капоте: И закинула бы таблетку? Нет! Тсс. Это голос Сирила Ритчарда – начал надгробную речь.

(На цыпочках мы вошли в битком набитую часовню и втиснулись на заднюю скамью. Сирил Ритчард закончил, за ним произнесла прощальное слово Кэтлин Нэсбитт, коллега мисс Коллиер с самых ранних лет, и, наконец, Брайен Ахерн. Моя соседка то и дело снимала очки, чтобы вытереть слезы, лившиеся из серо-голубых глаз. Мне случалось видеть ее без грима, но сегодня она являла собой непривычное зрелище: такой я ее не видел – и сперва не мог понять, в чем дело. А! Все из-за этого платка. Без локонов, без косметики она выглядела на двенадцать лет – созревающая девочка, только что принятая в сиротский дом и подавленная горем. Наконец церемония закончилась, и люди стали расходиться.)

Монро: Давай посидим. Подождем, когда все уйдут.

Капоте: Зачем?

Монро: Не хочу ни с кем разговаривать. Никогда не знаю, что сказать.

Капоте: Тогда посиди, а я подожду снаружи. Хочется курить.

Монро: Ты не бросишь меня одну. Господи, кури здесь.

Капоте: Здесь? В церкви?

Монро: А что? Что у тебя там? Косяк?

Капоте: Очень остроумно. Пойдем же, давай.

Монро: Прошу тебя. Внизу полно фотографов. Я совсем не хочу, чтоб меня снимали в таком виде.

Капоте: Еще бы.

Монро: Ты же сказал, я хорошо выгляжу.

Капоте: Так и есть. Идеально – если бы играла невесту Франкенштейна.

Монро: Теперь ты надо мной смеешься.

Капоте: Разве похоже, что я смеюсь?

Монро: Внутренним смехом. Это самый плохой смех. (Хмурясь, кусая ноготь.) Вообще-то могла бы накраситься. Я вижу, все пришли накрашенные.

Капоте: Я, например.

Монро: Нет, серьезно. Все из-за волос. Пора покрасить. А времени не было. Это так неожиданно. Смерть мисс Коллиер и остальное. Видишь?

(Она приподняла платок и показала волосы, темные у корней.)

Капоте: А я-то, наивный, всегда думал, что ты настоящая блондинка.

Монро: Блондинка. Но природных таких вообще не бывает. И, между прочим, пошел к черту.

Капоте: Ладно, все разошлись. Поднимайся, поднимайся.

Монро: Фотографы еще внизу. Я точно знаю.

Капоте: Раз не узнали тебя, когда пришла, не узнают и на выходе.

Монро: Один узнал. Но я юркнула в дверь раньше, чем он заорал.

Капоте: Уверен, тут есть черный ход. Можно через него.

Монро: Не хочу видеть трупы.

Капоте: Откуда здесь трупы?

Монро: Это ритуальный зал. Где-то же их держат. Только этого мне сегодня не хватало – ходить по комнатам, полным трупов. Потерпи. Потом пойдем куда-нибудь, и угощу тебя шампанским.

(Так что мы продолжали сидеть и разговаривать. Она сказала: «Ненавижу похороны. Слава богу, что не придется идти на свои. Только я не хочу никаких похорон. Хочу, чтобы мои дети развеяли прах над морем (если они у меня будут). И сегодня бы не пришла, но мисс Коллиер заботилась обо мне, о моем благополучии, она была мне как бабушка, старая строгая бабушка, и столькому меня научила. Научила меня дышать. Это мне очень помогло, и не только в актерстве. Бывает такое время, когда и дышать трудно».)

Мы поговорили о том, как любим Нью-Йорк и не переносим Лос-Анджелес («Хотя я и родилась там, не могу сказать о нем ничего хорошего. Стоит мне закрыть глаза и представить себе Лос-Анджелес, я вижу только одну большую варикозную вену»); поговорили об актерах и актерской игре («Все говорят, что я не могу играть. То же самое говорили о Элизабет Тейлор. И неправильно. Она замечательно сыграла в „Месте под солнцем“. Мне никогда не достанется хорошая роль, какой мне действительно хочется. Внешность мешает. Слишком специфическая»); еще немного поговорили о Элизабет Тейлор (Мэрилин поинтересовалась, знаю ли я ее, я ответил: да, и она спросила: ну и какая она, какая на самом деле, а я сказал: чем-то похожа на тебя, что у нее на уме, то и на языке, а язычок соленый; и Мэрилин сказала «пошел к черту», сказала «ну а если бы тебя спросили, какая Мэрилин, какая на самом деле, что бы ты ответил» – и я сказал, что должен подумать.)

Капоте: Ну, может, уберемся наконец отсюда? Ты обещала мне шампанское, помнишь?

Монро: Помню. Но я без денег.

Капоте: Ты всегда опаздываешь и всегда без денег. Случайно не воображаешь ты себя королевой Елизаветой?

Монро: Кем?

Капоте: Королевой Елизаветой. Английской королевой.

Монро (нахмурясь): При чем тут эта жаба?

Капоте: Королева Елизавета тоже никогда не носит с собой деньги. Ей не позволено. Презренный металл не смеет запачкать августейшую руку. Это у них закон или что-то вроде.

Монро: Хорошо бы, и для меня приняли такой закон.

Капоте: Продолжай в том же духе – и примут.

Монро: Э, как же она расплачивается? Ну хотя бы в магазинах?

Капоте: Ее фрейлина трусит рядом с сумкой, полной фартингов.

Монро: Знаешь что? Могу поспорить, ей все дают бесплатно. Просто за рекламу.

Капоте: Очень может быть. Ничуть не удивлюсь. Поставщики Ее Величества. Собачки корги. Вещички из «Фортнума и Мейсона». Травку. Презервативы.

Монро: На что ей презервативы?

Капоте: Не ей, глупая. Этому фитилю, который ходит на два шага сзади. Принцу Филиппу.

Монро: А, ему. Он симпатичный. И судя по виду, у него должна быть хорошая балда. Я тебе не рассказывала, как Эррол Флинн вытащил член и стал играть им на рояле? Ох, это было сто лет назад, я только начала работать моделью и пришла на их дурацкую вечеринку, и Эррол Флинн там был, ужасно довольный собой, – вынул балду и стал играть им на рояле. Бил по клавишам. Он играл «Ты мое солнце». Ну и ну! Все говорят, что у Милтона Берли самый длинный шланг в Голливуде. Но кому он нужен? Слушай, у тебя совсем нет денег?

Капоте: Может, долларов пятьдесят.

Монро: Ну должно хватить на шампанское.

(На улице никого уже не осталось, кроме безвредных прохожих. Было около двух часов; погожий апрельский день, идеальн

...

конец ознакомительного фрагмента