Текст книги "Эффект Лотоса (ЛП)"

Автор книги: Триша Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 21
Книга снов

Лэйкин: Тогда

Одиночество.

Три синонима: Изоляция. Уединение. Покой.

Одиночество – неплохое состояние. По большей части я привыкла быть одна. Так что я не возражала, вовсе нет. Есть разница между тем, чтобы быть одной и быть одинокой.

В моей жизни эти состояния сменяли друг друга, разделяя на «до» и «после».

До того, как Эмбер умерла от остеосаркомы и после.

А потом был Эндрю Эббот.

Из-за этого я кажусь безумно банальной. Как будто я была одной из тех прилипчивых, неуверенных в себе студенток, которые меняли себя ради парней. Но для меня, полностью изолированной до того момента, как он вытащил меня из раковины, это было новое рождение. Пробуждение.

Я стала женщиной. Настоящей женщиной. И я была влюблена.

Мир окрасился в розовый цвет обещаний и радужного обожания.

Следовательно, я была наивна и слепа к тому, кем на самом деле был Дрю. После разрыва я узнаю истинное определение слова «одиночество». За две недели до нападения я видела проблески будущего во сне. Из-за страха потерять Дрю мне снова и снова снился один кошмар.

Страх может заставить вас сойти с ума.

Кошмар начинался посередине, как и у всех снов, у него не было начала.

По какой-то причине, пока я пишу эту сцену, в памяти всплывает лекция Дрю о воспоминаниях. Я не уверена, что эта глава пройдет редакцию. Я уже сейчас испытываю искушение стереть слова. Как будто их набирание изменит прошлое.

И хочу ли я вообще вспоминать этот сон?

Было ярко и солнечно?

Или пасмурно и мрачно?

Может, это было сразу после заката, вечерний воздух пах болотом, сверчки громко стрекотали. Кожа была липкой из-за жары и влажности. Я ступила на деревянные доски, чувствуя, что футболка прилипла к спине.

В кустах что-то прогремело, словно летучая мышь ударилась о дерево.

Я вспомнила старую загадку: Слышен ли звук падающего дерева в лесу, если рядом никого нет?

Я почувствовала чье-то смутное присутствие, меня охватило дурное предчувствие. Я ощущала колебания в туманном воздухе. Он давил на меня со всех сторон. Я должна была продолжать двигаться. Я не убегала, но знала, что меня преследуют.

Внезапно я оказалась на пирсе. Он простирался далеко над болотистым озером. Причал украшало граффити, нарисованное яркой неоновой краской. Подойдя ближе, я поняла, что это не граффити.

На потемневшем, гнилом дереве виднелись свежие красные полосы.

Кровь.

Затем я почувствовала, что кто-то приближается. Они нашли меня…

Если верить толкователю снов, присутствие во сне безликой или невидимой сущности означает, что спящий ищет свою личность.

Несмотря на мое уважение к психоанализу, я не совсем уверена, что верю этой теории (прости, Фрейд), или может ли интерпретация сновидений давать оценку на том же уровне, что и психология. Но в тот момент жизни я ничего не знала об этом. Все, что я знала, это то, что эта сущность во сне меня пугала.

Это существо представляло угрозу. Мой личный демон, преследующий меня наяву, а также во сне. Подобно темной и отвратительной истине, скрытой в нашей душе, эта злоба хотела материализоваться. Он хотел быть известным, стать реальностью.

Смотри… Прозвучал бестелесный голос.

Дневной свет исчез; воцарилась густая и абсолютная чернота. Звуки насекомых стали такими громкими, что я заткнула уши. Я посмотрела в мутную воду, окружающую пирс.

Белые водяные лилии неподвижно стояли в воде. Никакой ветерок не тревожил их лепестки.

Я видела много прудов и озер с лотосами, и они все были одного цвета. Либо белые, либо желтые, либо розовые. Но никогда несколько сразу. Поэтому одинокий желтый лотос, парящий среди других…

От этого зрелища по моей спине пробежал холодок. Прядь светлых волос, намотанных на цветок. Такие же светлые, как ее волосы.

Челси.

Я наклонилась, чтобы отодвинуть цветы в сторону, и увидела лицо. Ее бледная кожа казалась фарфоровой на фоне мутной воды. Глаза были открыты, непрозрачные, бесцветные, они смотрели в ночное небо. Голубая рубашка была разорвана у шеи, обнажая зазубренные царапины и порезы на шее и ниже. На груди у нее расцвела темно-красная рана.

Затем выглянуло солнце. Яркий солнечный свет играл на белых лепестках, отбрасывая золотые блики вокруг ее мертвого тела, словно ореол. И пока я смотрела, также быстро, как и все во сне, похороненная в воде, окруженная ореолом лотосов оказалась уже не Челси.

Это была игра света, игра моего разума. Через несколько месяцев я даже начала думать, что могла приукрасить эту часть; мой творческий ум дополнил воспоминания о сне вымышленными деталями.

Я смотрела на собственное лицо.

Меня охватил страх, перехватило дыхание. Легкие сжались. А потом я почувствовала, как тело пронзает все раны сразу. Все чувства захлестнула боль. Куда бы я ни прикоснулась… мои руки были покрыты красным. Одежда пропиталась кровью и грязной озерной водой.

Я с трудом поднялась на ноги, затем оглянулась на причал, откуда пришла. Я была невероятна спокойна.

И тогда я увидела, что приближается она. Ее золотистый загар, светлые волосы, практически белые. Набухший живот. Небольшая выпуклость, указывающая на ее беременность.

Я беременна.

Челси напугала меня. Мои раны… моя неминуемая смерть… Я все пережила. Но красивая, уверенная в себе девушка, которая в оберегающем жесте поддерживала свой живот, пронзила мой мозг в смертоносном и жестоком ударе.

Просыпаясь, я всегда чувствовала себя такой одинокой. Каждый раз. В течение этих двух недель, накануне весенних каникул, мне было страшно спать. Было страшно потерять Дрю. Было страшно остаться одной.

До тех пор, пока я не увидела Челси на пороге Дрю, я на самом деле не верила в предчувствия. Технически я все еще не верю. Я слишком хорошо понимаю, как работает физика и разум. Я знаю, что наши воспоминания ненадежны, что из-за травмы восприятие воспоминаний может измениться. Я знаю, что страх, потеря и отчаяние могут вызвать осознанные сны, которые кажутся предчувствиями, но…

К тому же есть мужчина.

Галлюцинации – это результат неправильной работы нейронов. Это я тоже знаю. Но неужели все это просто перебои сети в моем мозгу? Или существует какой-то более высокий уровень сознания, к которому может подключиться наш разум?

На этот вопрос нет ответа.

Я видела, как умираю. Это необычное явление – стать свидетелем собственной смерти, и при этом не проснуться. У меня нет воспоминаний о том, как я умерла в реальности, но тем не менее я стала свидетелем конца своей жизни во сне.

Это мучительное одиночество, холодная пустота угасания.

Если девушка тонет в озере, и никто этого не видит, действительно ли она умирает?

Глава 22
Главный подозреваемый

Лэйкин: Сейчас

– Ты уверена, что хочешь это сделать?

Я смотрю через лобовое стекло седана на забитую парковку. Мы припарковались у неотложки, куда привезли ребенка Кэмерон.

Рис сжимает руль, не выключая двигатель, как будто ждет, что я передумаю.

– Мне нужно это сделать, – я сжимаю дверную ручку.

– Я пойду с тобой, – Рис наконец заглушает двигатель и открывает дверь.

– Подожди, – начинаю я, не зная, что сказать дальше.

Вообще-то сейчас мы должны находиться в участке Западного Мельбурна. Чтобы прощупать почву, Рис позвонил им и поговорил с детективом Райт, прикрываясь нераскрытым делом. Как я и подозревала, местные копы хотят поговорить со мной из-за Кэм, а не нашего дела. И заявившись сюда, мы можно сказать, скрываемся от полиции. Ну, я скрываюсь.

Это я вчера ходила к Кэм. И это меня просили дать показания.

И, по логике вещей, мне все равно не разрешат увидеть ребенка Кэмерон. Он родился на восемь недель раньше срока – мертвой матери сделали кесарево сечение. Звучит как ужасный заголовок из таблоидов.

Но я в долгу перед Кэмерон и должна проведать ее ребенка, чтобы убедиться, что он или она здоров. Я даже не спросила ее, кто родится. Честно говоря, это ради успокоения моей совести, эгоистичное желание знать, что мой визит к Кэм, по крайней мере, не отнял жизнь будущего ребенка.

Мне нужно своими глазами увидеть, что он выжил.

Мне нужно знать, девочка это или мальчик, мне нужно знать имя.

В большинстве случаев мне нравится представлять, что я эдакий писатель – мститель, охотящийся на убийц, чтобы воздать им по заслугам, но, по сути, я эгоистичный человек. Раскрытие заброшенных дел приносит определенный баланс в мою беспокойную и бурную жизнь. Это дает мне чувство контроля.

Сейчас я ничего не контролирую.

– Хорошо. Я готова, – я выхожу из машины, и меня обдает пышущим жаром воздухом. У меня перехватывает дыхание.

Я опускаю очки на глаза и закидываю сумку на плечо. Рис следует за мной через двойные двери отделения скорой помощи. Поток холодного воздуха обрушивается на лицо, и я вздрагиваю.

Еще одна черта жителей Флориды. Они устанавливают кондиционер на температуру прямо противоположную той, что на улице. В любом закрытом помещении всегда холодно.

Когда мы подходим к стойке регистрации, я поднимаю солнцезащитные очки и замечаю двух офицеров в униформе у входа в крыло скорой помощи.

Рис встает передо мной, прежде чем я дохожу до стола.

– Это плохая идея, Хейл, – он кивает на офицеров. – Ты ничего не узнаешь о ребенке Кэмерон. Единственное, чего ты добьешься, так это привлечешь внимание детективов.

– Я знаю, но… – Я резко останавливаюсь, выражение беспокойства на его лице заставляет меня замолчать. В его голосе звучит тревога. – Ты беспокоишься.

– Беспокоюсь.

Но это еще не все. Рис всегда говорил прямо. Он не будет врать, чтобы успокоить меня. Так что меня огорчает, что в этот момент он не желает говорить откровенно.

– Ты беспокоишься, потому что боишься, что я как-то связана с ее смертью?

Его взгляд ожесточается. Он берет меня за запястье и ведет к ряду сидений, туда, где поменьше людей.

– Ты серьезно спрашиваешь меня об этом?

Укол вины пронзает мою грудь. Я скрещиваю руки.

– Именно, – говорю я. – Я не знаю, что происходит. Но знаю, что единственное связующее звено – это я. Ты и сам должен это понимать.

На его челюсти ходят желваки, в меня упирается пристальный взгляд.

– Джоанна Делани с тобой не связана.

– На первый взгляд, да. Но что, если мы ошибаемся? Мы должны продолжать поиски, даже если это означает, что мне будет грозить опасность.

Ему не нравится этот ответ, но такова наша работа.

– Рис, Кэм убили из-за меня. Потому что я пришла к ней. Потому что… – я понижаю голос, – тот, кто написал записки, не хочет, чтобы я копалась в прошлом. Кэм, должно быть, знала…

Знала что?

Она призналась, что ходила в ту ночь к Дрю. Это означает, что по какой-то причине бармен Торренс солгал полиции о том, что провел с ней ночь. Из-за своего эго? Потому что она попросила его? В этом нет смысла, ведь они только познакомились. У него не было причин прикрывать ее.

Все врут. Это единственная истина, которую я знаю наверняка. Все лгут, и делают это, как правило, в своих эгоистичных целях.

Что еще знала Кэм? Кто еще мог быть замешан в деле? И при чем здесь Джоанна Делани?

– Записок?

Реплика Риса прерывает мои мысли, и я моргаю, глядя на него.

– Что?

– Ты сказала «записок». Есть еще какая-то записка?

Черт. Я потираю лоб, размышляя. Я никогда не рассказывала ему об анонимном письме, которое получила перед отъездом из Сильвер-Лэйк. Когда мое дело возобновили, я решила, что это ерунда, но, когда мне в номер подкинули еще одну записку, я уже не была так уверена.

– Мне следовало сказать тебе, – начинаю я.

Замешательство на его лице сменяется гневом. Я видела его злым – по-настоящему злым – только однажды, когда воинственно настроенный и пьяный брат жертвы пытался помешать нашему расследованию. Он продавал бульварной прессе ложные сплетни об умершей сестре, чтобы вызвать больший интерес к ее убийству. Рис прижал парня к стене, его кулак почти касался лица.

Нам обоим было противно.

Но Рис был еще и в ярости.

Ощущать направленную на меня ярость было почти так же, как получить удар ножа в живот. Уж я-то знаю, каково это.

– Пошли отсюда, – говорит он ровным голосом.

– Мы не можем уйти…

– Мы уходим. Ты расскажешь мне все о записках, прежде чем делать заявление.

Я позволяю Рису потянуть меня к выходу.

– Лэйкин Хейл?

Рефлекторно я начинаю поворачиваться, но Рис перехватывает меня и не дает сбиться с курса.

– Продолжай идти.

– Мисс Хейл? Подождите…

Нас остановили прямо перед двустворчатой дверью. Детектив догоняет нас и преграждает нам путь. Я распознаю его по дешевому пиджаку и ремню полицейского еще до того, как он достает значок.

– Детектив Вейл, полиция Западного Медьбурна, – говорит он. – Думаю, вы недавно говорили с моим напарником. Забавно. Не ожидал увидеть вас так скоро, тем более здесь.

Рис выпрямляется.

– Чем мы можем вам помочь, детектив?

Толстое лицо детектива бледнеет либо от жары, либо от пренебрежительного тона Риса. Он смотрит на меня вместо того, чтобы отвечать Рису.

– Вы же не пытаетесь избегать меня, не так ли, мисс Хейл?

Я сдерживаю гнев.

– Ну, в таком случае, меня бы здесь не было, не так ли? – Я оглядываю комнату ожидания, ища офицеров в форме. – Буду рада с вами поговорить, но думаю, это не подходящее место. Могу я назначить время для встречи с вами в участке?

– Назначить время? – Он ухмыляется. – Простите, мэм. Я не работаю по расписанию. Уверен, вы прекрасно знаете, что в расследовании время играет существенную роль. Первые часы после убийства имеют решающее значение. – Он смотрит на меня и прищуривается. Видимо, он ждет, что я отвечу на его риторический вопрос.

Я поднимаю брови.

– Да, я это знаю.

Он засовывает большие руки в карманы.

– Тем не менее, здесь есть укромная комната. Мы можем поговорить прямо там. – Он кивает в сторону крыла реанимации.

– Мне жаль. Не думаю, что это уместно. – Я пытаюсь обойти его, но он загораживает выход.

– Я могу проводить вас к ребенку, – говорит он, и у меня бешено колотится сердце. – Вы ведь здесь для этого? Чтобы увидеть малышку вашей подруги?

Девочка.

Мне не нужно смотреть на Риса, чтобы почувствовать его неодобрение.

Детектив Вейл любит сделки, он – переговорщик. Такие мужчины, как он используют тактику манипуляций, чтобы получить желаемое. Соглашаться на сделку опасно, таким образом противная сторона выискивает вашу слабость и использует ее.

Интересно, сколько сделок он заключил сам с собой.

– Хорошо, – говорю я, принимая его предложение. Сейчас для меня польза перевешивает опасность.

Когда я следую за детективом к большой двери скорой помощи, Рис незаметно пристраивается рядом.

– Импульсивно. Не делай никаких заявлений.

– Потому что я буду слишком эмоциональной? – я смотрю на него.

Он поджал губы и напряженно хмурится.

– Ты себя недооцениваешь, – говорит он, понижая голос, пока детектив договаривается с девушкой в приемной, чтобы нас допустили. – Ты можешь быть такой же эмоциональной, как и обычный человек, Хейл.

– Может быть, но я представляю это иначе, – я надеюсь, что моя невозмутимость поставит детектива Вейла в тупик.

Дверь открывается, и детектив удостоверяется, что я следую за ним. Но когда Рис пытается зайти следом, он поднимает руку.

– На данный момент мне нужно только заявление мисс Хейл, агент Нолан.

Выражение лица Риса ожесточается, и я встаю между мужчинами, чтобы разрядить ситуацию, пока она не обострилась.

– Все в порядке, Рис. Я ненадолго.

Он смотрит на детектива, а затем на меня, но ничего не говорит. Пока я слежу, как он садится в зале ожидания, дверь захлопывается, закрывая мне обзор.

– Сюда, – говорит детектив.

Он провожает меня по коридору мимо другого копа в маленькую пустую комнату. Здесь хранятся бинты и безвредные медикаменты. В центре стоят металлический стол и два складных стула. Либо здесь отдыхали медсестры, либо детектив сам привез их.

Разница существенная.

– Это вы здесь все обустроили? – спрашиваю я.

Он предлагает мне сесть первой, вымученно улыбаясь.

– Полагаю, у нас схожая работа. Вы привыкли задавать вопросы, но… – он вытаскивает черный блокнот из тайного кармана пиджака, – сегодня этим займусь я.

Так вот оно как. Я решила, что это его гнездышко, и он ошивается в больнице, рядом с ребенком Кэм, потому что у него нет других зацепок. Я бы сделала то же самое. Преступник приложил усилия, чтобы контролировать свою ярость и не убить ребёнка.

Интересно, здесь ли муж Кэмерон? И не важно, главный он подозреваемый или нет.

Детектив Вейл щелкает ручкой, начиная допрос.

– Мисс Хейл, почему вы с агентом Ноланом приехали в Западный Мельбурн?

Я снимаю сумку с плеча и накидываю ремешок на спинку стула.

– Мы работаем над делом Делани, – отвечаю я просто и честно.

Он не делает заметок.

– Вы с агентом Ноланом сами выбрали это дело или это решают за вас?

Я коротко улыбаюсь.

– Детектив, вы же знаете, что я не вправе обсуждать внутреннюю работу ФБР.

Он ехидно ухмыляется в ответ на мою улыбку.

– Тогда ладно. Можете ли вы сказать мне, вы заметили сходство между убийством Делани и нападением на вас до того, как подписались на это дело? – он тянется к папке и вытаскивает папку из манильской бумаги.

На первой странице значится: «Маркс, Синтия».

Я напрягаюсь. Меня не удивляет, что он заметил сходство. Но меня пугает, что он перешел к этому так быстро. Без всякой преамбулы.

– А вы не из тех, кто любит прелюдию, – говорю я. Я украла эту фразочку у Риса. Он использовал ее в предыдущем деле на полицейском, и тогда это сработало, так же как сейчас.

Детектив Вейл раздраженно вскидывает голову.

– Мне нравится сразу переходить к делу. Повторюсь, время имеет решающее значение, мисс Хейл. Или лучше перестанем ходить вокруг да около, и я буду называть вас мисс Маркс?

– Теперь меня зовут Хейл, детектив. И нет, – говорю я, опираясь локтями о стол. – Я не читала материалы дела.

Это правда.

Он с сомнением смотрит на меня.

– То есть вы говорите, что слепо соглашаетесь на дело, предварительно не узнав всех деталей? – Он качает головой. – Должно быть вы очень доверяете своему напарнику.

– Так и есть. А вы не доверяете своему?

Он прищуривается, а затем говорит:

– Но после вашего прибытия в Западный Мельбурн, когда вы узнали о деталях дела Делани, вы заподозрили, что агент Нолан выбрал его из-за сходства с нападением на вас?

Его вопросы будут становиться все длиннее и детальнее, пока он не получит желаемый ответ.

– Опять же, я доверяю своему напарнику. Если бы он решил сделать такую глупость, то заранее бы обсудил это со мной. Как назвали ребенка?

Это застает его врасплох.

– Что?

– Ребенок Кэмерон. Имя?

Он хмурится.

– Еще не назвали. Муж утверждает, что это она выбрала имя, и теперь он не может заставить себя его использовать.

Элтон. Ее мужа звали Элтон. Тот факт, что детектив Вейл называет его «мужем», означает, что Элтон, по меньшей мере, подозреваемый, возможно главный подозреваемый.

– Когда вы провели параллель между делами? – нападает он в ответ.

Примерно в то время, когда увидела мертвую подругу на столе для вскрытия.

– Многие случаи, когда жертве наносят ножевые ранения, кажутся похожими, – говорю я. Он вцепился в меня как собака в кость.

– А вы не находите странным или… случайным, что Кэмерон убили почти тем же способом, что и вас?

Я приподнимаю бровь.

– Почти?

Он прочищает горло.

– Восемь ножевых ранений. Патологоанатом определил, что орудие убийства должно быть такой же ширины, чтобы нанести аналогичные раны. Единственная разница в том, что живот жертвы остался неповрежденным. – Он делает паузу. – Как я подозреваю, вы уже сами это знаете, поскольку сегодня утром разговаривали с медэкспертом.

– Это вопрос, детектив?

– Что вы делали сегодня утром в офисе судебно-медицинской экспертизы, мисс Хейл?

– Агент Нолан и я приехали туда, чтобы задать несколько вопросов доктору Келлеру по делу Делани.

Взгляд его темных глаз задерживается на мне на секунду дольше необходимого, после чего он открывает мое дело.

– Вы можете назвать себя и Кэмерон Ортегу друзьями? – быстро перескакивает он на другую тему.

Я приподнимаю бровь.

– Вы имеете в виду, считала ли я нас друзьями до того, как ее убили?

– Верно.

Я откидываюсь на спинку стула. Мне не нравится, куда он ведет.

– Мы были друзьями по колледжу.

– Судя по телефонным записям, Кэмерон отправила вам текстовое сообщение со своим адресом и подтверждением, что она будет дома.

Им не потребовалось много времени, чтобы это обнаружить.

– А вчера вы были друзьями?

– Мне бы хотелось так думать. После колледжа связи с друзьями ослабевают. Они уезжают, женятся, заводят семью. – На мгновение я замолкаю, а затем продолжаю. – Друг – это тот, кто дает вам полную свободу быть собой.

– Это…? Эмерсон? Ницше?

– Моррисон. Джим[2]2
  Джим Моррисон – прим. пер. Американский поэт, певец, автор песен, лидер и вокалист группы The Doors. Считается одним из самых харизматичных фронтменов в истории рок – музыки.


[Закрыть].

Это вызывает у него улыбку.

– Зачем вы вчера навещали жертву?

Два медленных вдоха.

– Я знала, что Кэм переехала в Западный Мельбурн, и что она в положении. Мне захотелось встретиться с подругой из колледжа, раз уж оказалась. В городе.

Если они запросят для суда записи с моего телефона или компьютера, то увидят, что я искала профиль Кэм в соцсети.

Он делает пометку.

– Во сколько вы приехали в резиденцию Ортеги?

Так допрос продолжается еще несколько минут, пока он собирает факты. Он повторяет вопросы, меняя порядок и формулировку. Умышленная тактика, чтобы заставить меня проколоться.

Но мне нечего скрывать, и я отвечаю честно. Пока он не задает мне единственный вопрос, который заставляет меня колебаться.

– Мисс Хейл? – Окликает он и повторяет вопрос. – Вы вчера заметили кого-нибудь возле резиденции?

Дверь подсобки открывается, и входит Рис в сопровождении офицера.

Детектив Вейл встает.

– Почему он здесь? – спрашивает он полицейского в синей форме.

– Я представляю мисс Хейл, – говорит Рис, вставая рядом со мной.

– Вы знаете, что не можете представлять ее интересы, – говорит детектив Вейл.

Впервые мы с детективом в чем-то согласны.

Я вопросительно смотрю на Риса, безмолвно требуя объяснений.

– Официально я никогда не практиковал, – говорит Рис, опираясь на стол. – Но у меня есть степень по юриспруденции. С этого момента я буду представлять мисс Хейл и присутствовать на всех допросах.

Детектив Вейл выглядит удрученным таким развитием событий, но садится на место и возобновляет допрос.

– Я сделаю пару звонков, чтобы все проверить.

– Конечно, – соглашается Рис.

Я сижу в ошеломленном молчании. Почему он мне не сказал?

Моя первая реакция – гнев. Я чувствую себя преданной. Рис всегда выступал за то, чтобы быть предельно откровенными… но, оглядываясь назад, я понимаю, что это правило всегда было направлено на меня, чтобы побудить меня рассказать больше о своем прошлом.

Гнев – это защитная реакция на другую эмоцию. По правде говоря, мне больно.

Что мы действительно знаем друг о друге? Мы не видимся вне работы. В Миссури я почти не участвую в общественной жизни. А из-за осторожности я не рискнула искать о нем больше информации, и только знаю, что он был отстранен от оперативной работы.

– Мне нужно повторить вопрос? – говорит детектив Вейл.

Рис приседает передо мной, чтобы мы оказались на одном уровне. Он с извинением улыбается мне, но как бы говорит, что сейчас не время – сначала нам нужно пройти через допрос.

Я киваю, затем перевожу взгляд на Вейла.

– Да.

– Вы вчера заметили кого-нибудь около резиденции Ортеги?

– Я советую своему клиенту не отвечать на этот вопрос, – говорит Рис.

Вейл кидает взгляд через стол, а затем снова утыкается в папку.

– Здесь говорится, что в связи с нападением на вас допрашивали Торренса Карвера. – Он смотрит на меня. – Недавно вы допрашивали мистера Карвера и его брата Майка Риксона во время расследования дела Делани?

Рис слегка касается моей ноги под столом.

– Я советую своему клиенту не отвечать.

– Господи, – бурчит под нос детектив. – Могу я предположить, что так пройдет и остальная часть разговора?

– Если вы не хотите раскрыть свои намерения в отношении мисс Хейл, тогда да. Она сотрудничала, и ей больше нечего сказать. – Рис встает. – Однако нам нужно обсудить дело Джоанны Делани.

Детектив Вейл встает, готовый не уступать Рису.

– Я немного занят текущим расследованием убийства, но вы можете получить копию моих записей по делу. – Он достает телефон и отправляет сообщение. – Они будут ждать вас в участке.

– Благодарим за помощь, – отвечает Рис.

Густое напряжение висит в воздухе между Рисом и Вейлом, не смотря на их предельно профессиональный тон. Я отодвигаю стул, издавая громкий царапающий звук, нарушивший тишину.

– Мы сообщим, если у нас возникнут какие-либо вопросы по делу Делани, – говорю я.

– Конечно, мисс Хейл.

Рис направляется к двери, но я не двигаюсь с места. Я выжидающе смотрю на детектива Вейла.

– Ах, да, – говорит он. – Похоже, у меня нет достаточных полномочий, чтобы допустить вас к ребенку.

Я хватаю сумку и забрасываю ремешок на плечо. Я могла бы оставить последнее слово за собой, могла сказать детективу Вейлу, что думаю о его навыках допроса, которые совершенно неумелы и слишком очевидны. Или, что я даже через стол чувствую неприятный запах у него изо рта.

Вместо этого я улыбаюсь ему и ухожу. Я еле удерживаюсь от того, чтобы поблагодарить его, потому что это было бы глупо. Ему не нужно знать, что, пытаясь меня запугать, он рассказал нам о ключевой части своего расследования.

– Узнать, имеют ли Торренс или его брат какое-то отношение к записке, – заканчиваю я за него.

Мы останавливаемся у багажника взятой напрокат машины, и Рис изучает меня.

– Ты тоже это уловила.

– Да. Детектив Вейл проводит допросы в больнице. Почему? Преступник пощадил ребенка Кэм. Он думает, что это дело связано с моим.

Рис медленно кивает, обдумывая мои слова.

– Он считает Торренса главным подозреваемым. Его теория в том, что Кэмерон могла крутить с ним роман на протяжении всего брака.

– Точно. Он прочитал мое дело. Прочитал заявления Кэм и Торренса. Торренс связан с обеими жертвами. То есть со всеми тремя…

И тут Рис делает кое-что настолько для него необычное, что у меня перехватывает дыхание. Он пальцем приподнимает мой подбородок, чтобы встретиться со мной взглядом.

– Ты не жертва, – говорит он.

Я киваю ему в руку.

– Я знаю.

– Точно? – пальцем он гладит мою щеку, серые глаза напряженно всматриваются в меня, прежде чем он опускает руку. Он отходит, оставляя между нами удобное расстояние, и я глубоко вздыхаю.

– Я имела в виду, что Торренс связан со всеми тремя женщинами. Со мной, Кэм и Джоанной. Учитывая его прошлые нападения на несовершеннолетних, это делает его подозреваемым номер один.

Рис смотрит в небо, затем проверяет время на телефоне.

– Давай посмотрим результаты анализа до того, как Вейл доберется до Торренса.

– Хорошо.

Я ценю, что в нашей команде за контроль отвечает Рис. Сохраняя спокойствие и не торопясь с выводами, он тем самым успокаивает меня. Мы здесь, чтобы раскрыть убийство Джоанны Делани. Если случайно или по велению судьбы… или по какому-то другому божественному замыслу… мы выйдем на след преступника, ответственного за нападения на меня…

На это еще будет время.

Во-первых, наш висяк.

Я была так сосредоточена на том, что у Дрю не было надежного алиби, что забыла о другой части головоломки. Торренс согласился с ложью Кэм – почему? Очевидное объяснение: ему тоже нужно было алиби. Это дало ему повод избавиться от Кэм – человека, который мог раскрыть правду и вовлечь его в расследование.

Пока мы едем в «Тики Хайв», я пытаюсь представить, что это Торренс приближается ко мне на пристани. Его рука сжимает нож. Я пытаюсь перенести его черты на человеке, который вытащил меня из озера. Я вижу белые лотосы на темной воде.

Я сильно моргаю, но больше ничего не вижу.

Если мы докажем, что убийца – Торренс, мне придется принять это как факт. Независимо от того, во что я хочу верить. Двух мнений быть не может. Ум – самый мощный инструмент человека. Но, как и любой инструмент, его можно заточить и придать ему форму. Его можно согнуть. Его можно научить верить практически во что угодно.