Текст книги "Все равно тебя не брошу"

Автор книги: Тоон Теллеген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Тоон Теллеген
Все равно тебя не брошу

ПРОГУЛИВАЯСЬ как-то раз по опушке леса, Белка и Муравей набрели на разрушенный домик.

  Муравей взобрался Белке на спину и заглянул вовнутрь через разбитое окно.

  – Ну, что там? – спросила Белка.

  – Пыль, – ответил Муравей. – Пылища повсюду.

  – Похоже, там уже сто лет никто не живет, – сказала Белка.

  – Давай зайдем, – сказал Муравей и спрыгнул вниз.

  Он толкнул дверь и шагнул через порог.

  Внутри было темно, царил затхлый запах запустения. Белка, помаргивая, вошла вслед за Муравьем.

  – А вот интересно, кто тут раньше жил? – спросила она.

  – Тсс, – сказал Муравей.

  Они огляделись по сторонам, привыкая к темноте. Муравей взял в руки лежавшую на столе книгу и сдул с нее пыль.

  – Гляди-ка, – сказал он.

  Книга забвения – прочла Белка.

  – Это еще что такое? – удивилась она.

  Муравей раскрыл книгу. В оглавлении на первой странице стояло: Забыть, Заплутать, Забросить, Запамятовать, Завянуть, Затухнуть, Затеряться и Закончиться.

  – Закончиться, – пробормотала Белка. – Ну-ка, ну-ка, поглядим.

  Она выхватила у Муравья книгу и раскрыла на последней, самой зачитанной странице:

  "... и в конце концов все... " – прочла Белка.

  Страница была порвана, как будто бы ее пытались перевернуть в страшной спешке.

  – Дальше не читай! – воскликнул Муравей, выхватил книгу из Белкиных рук, захлопнул ее и затолкал куда-то в пыльный угол.

  Потолочные балки трещали, хлопала полураскрытая оконная створка.

  – Ветер, – сказала Белка.

  – Не ветер это, – сказал Муравей. На улице было тихо.

  – Кто же тут жил-то все-таки? – спросила Белка.

  – Я так думаю, – сказал Муравей, – что никто тут никогда не жил.

  Белка озабоченно нахмурилась и вслед за Муравьем вышла за дверь. Они побрели назад, в лес.

  – Не оборачивайся, – сказал Муравей.

  Белка обернулась и увидела, что дом исчез. На его месте цвел пышный розовый куст. И маленькое темное облачко просочилось в Белкины мысли и упрямо засело там.

КАК-ТО УТРОМ Муравей брел по лесу.

  "Ох, тяжела моя головушка", – думал он. На ходу ему приходилось поддерживать голову правой передней лапкой. Из-за этого его уводило то влево, то вправо.

  Он остановился под ивой, вздохнул и присел на лежавший под деревом

камень. Теперь ему приходилось подпирать голову обеими передними лапками.

"Ох, чисто каменная", – продолжал сетовать он.

  "А я знаю, почему", – вдруг дошло до него. – "Это потому, что я знаю все на свете. А это ведь тяжесть какая".

  День был пасмурный, временами начинало моросить. Ветер гнал по небу тяжелые облака и со скрипом и шумом раскачивал деревья.

  "А это и хорошо, что я все знаю", – думал Муравей. – "Потому что, если бы я еще больше знать хотел, я и вообще бы головушки моей не сносил".

  Он покачал головой, что далось ему не без труда, и мысленно нарисовал себе картинку: его головушка, выпадающая из передних лапок и с грохотом валящаяся на землю. "И вот тогда, – сказал себе Муравей, – пиши пропало".

  "А потому все, – не унимался он, – что я так ужасно много думаю. А сколько я всего знаю, уй. Про мед, про пыль, про океан, про всякие подозрения, про дождь, про лакрицу, – спроси только, чего я не знаю. И все это втиснуто в мою головушку".

  Локти его постепенно онемели, и он начал медленно сползать с камня. В конце концов он растянулся на животе, уткнув подбородок в землю. Голова его сделалась совсем неподъемной.

  "Не иначе как я до чего-то еще додумался, чего минуту назад не знал", – догадался он. – "Ну уж теперь-то, надо полагать, я точно все на свете знаю".

  Он заметил, что ему больше не удавалось ни качать головой, ни кивать.

"Улыбаться-то хоть смогу я? " – подумал он, попробовал улыбнуться и ощутил, как его губы растянулись в некое подобие ухмылки. Но вот зевать у него не получалось, а также хмуриться и высовывать язык.

  Так лежал он посреди леса, пасмурным осенним днем.

  Поскольку он все на свете знал, он мог предсказать, что незадолго до полудня на него невзначай набредет Белка.

  – Муравей! – с изумлением воскликнула Белка, завидев его, распростертого на земле. – Ты чего это вообще?

  – Голову поднять не могу, – поведал Муравей.

  – И что так? – поинтересовалась Белка.

  – Слишком много знаю, – ответил Муравей. Тон его был окрашен замогильной меланхолией.

  – Ну и что такое ты знаешь? – допытывалась Белка.

  – Я знаю все, – ответствовал Муравей.

  Белка уставилась на него во все глаза. Она не сомневалась, что и сама знала кое-что. Но при этом подозревала, что не знала она еще больше.

"Поэтому головенка у меня такая легкая", – решила она и без всякого видимого усилия помотала головой.

  – Ну и что делать будем? – осведомилась Белка.

  – Боюсь, что придется мне кое-что из головы выкинуть, – вздохнул Муравей.

  Белка тоже не видела другого выхода. Но что именно он мог выкинуть?

Солнце? Вкус медового торта? День рождения Кита? Свою зимнюю куртку? Муравей попытался забыть все перечисленное, но больших изменений в своем состоянии не заметил.

  – Может, ты уж лучше меня забудешь, – наконец нерешительно сказала

Белка.

  – Тебя? – удивился Муравей.

  – А что, никак?

  Муравей кивнул, прикрыл глаза... и внезапно взмыл в небо, как пушинка, подхваченная ураганом.

  Белка отскочила. Муравей почти исчез из виду, скрылся за верхушками деревьев. И... вдруг снова свалился на землю.

  – Вот ей-богу, совсем тебя забыл, Белка, – сказал он, с болезненной гримасой потирая затылок. – А потом вдруг как вспомню...

  Белка уставилась себе под ноги и пробормотала:

  – Это был всего лишь один из вариантов.

  – Ну конечно, – сказал Муравей.

  Он уселся на землю. Но из-за падения он позабыл, что все на свете знал.

И, к своему изумлению, без труда вскочил на ноги.

  Немного погодя они в тяжком молчании брели по лесу.

  Потом Белка сказала:

  – А у меня дома еще банка букового меду.

  – Да ну, – сказал Муравей, – и ты молчишь!

  Он подскочил на месте от восторга и во все лопатки припустил к буку.

– ПОРА МНЕ в путь-дорогу, – заявил Муравей как-то утром.

  Они сидели на ветке перед белкиной дверью. Белка только что проснулась и еще зевала.

  – И даже не спрашивай, так ли уж это надо, – предупредил Муравей. – Потому что надо.

  – А я и не спрашиваю, – сказала Белка.

  – Нет, но ты уже рот раскрыла, чтобы спросить, уж сознайся честно.

  Белка промолчала.

  – Лучшее, что мы можем сделать, – сказал Муравей, – это проститься

спокойно.

  – Да, – сказала Белка.

  – Я имею в виду, без причитаний и слез и всяких там "ах как я буду по тебе тосковать" и "возвращайся скорее" – ты знаешь, Белка, я эти дела терпеть не могу...

  Белка кивнула.

  – Ну, вот теперь давай вставай на пороге... – сказал Муравей.

  Белка встала на пороге.

  Муравей протянул ей руку и сказал:

  – Ну, Белка, бывай здорова.

  – Давай, Муравей, – сказала Белка. – Счастливо тебе.

  Но Муравей остался недоволен прощанием и не уходил.

  – У тебя в горле комок, Белка, – сказал он, – что я, не слышу, что ли!

  Они попробовали проститься еще раз, и на этот раз Муравей заявил, что приметил слезинку в белкином глазу и что "счастливого пути" прозвучало без должного счастья в голосе.

  – Да ты же сейчас разревешься, Белка, просто разревешься, что я, не вижу, что ли!

  Белка молчала.

  – Ну-ка давай спокойненько! – заорал Муравей.

  Они попробовали еще раз "наисчастливейшего пути", потом вообще без слов, не глядя друг на друга. Белка старалась изображать небывалое спокойствие. Но на Муравья было не угодить.

  – Нет, так я в путь-дорогу не могу, – заключил он удрученно. – А ведь мне надо. Мне в самом деле надо!

  – Да, – сказала Белка.

  Они умолкли и в лучах восходящего солнца уселись на ветку перед белкиным домом. В лесу пахло сосновой хвоей, вдали распевал дрозд.

– КАК ТЫ ДУМАЕШЬ, пройдем мы когда-нибудь? – спросил однажды Муравей.

  Белка уставилась на него с удивлением.

  – Ну, вроде как праздник проходит, – сказал Муравей.

  Белка все еще не понимала.

  Но Муравей поглядел вдаль, куда-то сквозь деревья, и сказал:

  – Не знаю, не знаю... – И на лбу его залегли морщины.

  – Так как же это мы пройдем-то? – недоумевала Белка.

  Муравей смешался.

  – Когда праздник кончается, все расходятся по домам, – сказала Белка. -

Когда кончается путешествие, тогда потирают ручки и заглядываю в буфет – не найдется ли там еще горшочек меду... А вот если мы пройдем...

  Муравей помолчал, потом загадочно похрустел усиками.

  – Это еще что такое? – удивилась Белка.

  – Да вот голову ломаю, – ответил Муравей.

  Повисло длительное молчание.

  Потом Муравей поднялся, заложил руки за спину и принялся мерить шагами комнату.

  – Все голову ломаешь? – спросила Белка.

  – Угу, – сказал Муравей.

  – Ну и как?

  – Да никак.

  В конце концов Муравей снова уселся.

  – Не знаю, – сказал он. – Вообще-то я ведь все знаю, скажи, Белка...

  Белка кивнула.

  – А чего я не знаю, – продолжал Муравей, – того и не бывает. Но вот насчет того, что мы пройдем...

  Он покачал головой.

  Белка налила еще чаю.

  Муравей рассеянно отхлебнул из чашки.

ОДНАЖДЫ БЕЛКА ужасно соскучилась по Муравью. Она и сама не понимала, отчего, но тоска пронзала ее до самого кончика хвоста.

  "Муравей, – думала она. – Муравей, Муравей, Муравей".

  Белка знала, что от таких мыслей легче не становится, но отмахнуться от них не могла

  "Вот была бы такая рука в воздухе, – размечталась она, – чтобы ею от всякого там отмахиваться... "

  Она представила себе такую руку, а потом Муравья, свернувшегося калачиком в каком-то дупле.

  Палец за пальцем Рука двигалась по лесу между деревьев, осторожно пробираясь между листьями. Немного задержалась перед дуплом. Потом указательный палец пробрался вовнутрь и постучал Муравья по спине.

  – Эй, чего там? – встрепенулся Муравей, который, разумеется, спал.

  Палец согнулся, разогнулся и снова согнулся в направлении выхода.

  – Ты хочешь сказать, мне – туда? – уточнил Муравей.

  Палец кивнул.

  – А ты, собственно, кто такой? – спросил Муравей, разглядывая палец, а чуть позже, вылезши из дупла, и всю руку.

  Но никакого ответа не получил. Рука медленно двигалась впереди него, палец за пальцем, между деревьев. Если Муравей ненадолго останавливался, мизинец тихонько подкрадывался к нему и подталкивал в спину.

  Так и шли они по лесу, Муравей и Рука.

  Солнце медленно опускалось. Вокруг шелестела листва, слышался плеск речной воды. Когда они уже подошли к буку, Белка встрепенулась.

  "Да ну, – подумала она, – вечно у меня мысли какие-то. Вот было бы

такое специальное зеркало, посмотрела бы я на них! – и Белка вздохнула: ей по-прежнему было очень скучно без Муравья, хотя по-прежнему она не знала, что такое "скучать". Она опять было замечталась, как вдруг услыхала знакомый шорох и заметила некую странную тень, похожую на голову с пятью ушами,скользнувшую вниз по стволу бука.

  – Ты откуда это вдруг взялся? – удивилась Белка.

  Муравей пожал плечами.

  – Местечка не найдется? – спросил он, перепрыгивая со ствола на веточку рядом с большой веткой, на которой сидела Белка.

  – Я по тебе скучала, – сказала Белка. И тихонько добавила:

  – Ты мне еще должен объяснить, что это, в сущности, за штука: скучать по кому-то.

  – Как-нибудь, – сказал Муравей.

БЫЛА ЗИМА, и Белка уже очень давно ни с кем не виделась. Она сидела у окна и глядела на снег, валивший на землю сквозь буковые ветки.

  Белка налила себе чаю.

  Чашка была горячая, над ней поднимался пар, и Белка подумала:

"Симпатичный какой".

  Ей захотелось немного поболтать с чаем. "Муравья послушать, – подумала она, – так болтать можно с чем угодно. Хоть с воздухом, хоть с кем".

  "А что, попробовать, что ли? " – сказала она самой себе, кашлянула и проговорила:

  – Привет, Чай.

  Через некоторое время ей ответили негромким серебристым голоском:

  – Привет, Белка.

  От неожиданности Белка чуть было не свалилась со стула.

  – Привет, Чай, – повторила она и и разговорилась с чаем – о запахах, о клубящемся паре, о зиме. Чай много всего знал.

  Напоследок Чай попросил Белку, чтобы она его выпила. "Пока не остыл", – пояснил он.

  Белка поколебалась, но сказала:

  – Ну, тогда пока, – и допила чашку.

  Стало тихо.

  – Знаешь что, Белка, – успел сказать Чай, – если я понадоблюсь, я еще вернусь.

  Белка поставила чашку на стол и вздохнула. Она глядела на покрытые снегом ветки и на плывущие по небу тяжелые облака. "Вот еще с кем бы поболтать-то, – подумала она, – с Облаками. До чего охота с ними поболтать.

Но только не теперь. Теперь я спать пойду".

  И она забралась в постель и уснула.

В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ Муравей пришел к Белке попрощаться.

  – Ухожу в путешествие, – сообщил он, – на неопределенное время. То есть прощаюсь с тобой, и вполне возможно, что весьма надолго.

  Они раз пять тряхнули друг другу руки и обнялись так, как положено обниматься, прощаясь весьма надолго.

  – Но я о тебе еще услышу? – спросила Белка.

  Муравей уже уходил. "Услышишь! " – донеслось с лесной тропинки:

  Немного погодя Муравей скрылся из виду, и Белка осталась одна.

"Каково-то ему там будет, в дороге? " – думала она. Однако ей было известно, что ничего нельзя сказать о дороге, которая только что началась.

  Спустя недолгое время Белка получила письмо.

  Дорогая Белка,

  Вот я уже далеко в пути. Я тебе обещал, что дам знать о себе. Как только доберешься до восклицательного знака, услышишь меня.

  Внимательно прочла? Приготовься!

  И тут послышался тихий свист, который мог принадлежать только Муравью.

  – Муравей! – в изумлении воскликнула Белка. Она вертела письмо так и этак, искала между буквами, в конверте и на земле, но не нашла никаких следов Муравья. Тогда она принялась перечитывать письмо, и опять, дойдя до восклицательного знака, услыхала тот же самый негромкий свист. Стоило ей задержать на нем взгляд подольше, и она могла даже разобрать песенку, которую Муравей частенько насвистывал.

  Она засунула письмо в конверт и положила его на столик возле кровати.

  "Далеко он, должно быть, забрался, – думала Белка. – Но ведь думает же обо мне! "

  Светило солнышко, и Белка уселась на веточку возле двери. Но время от времени она возвращалась в дом и принималась перечитывать письмо, и всякий раз, когда она доходила до восклицательного знака, ей слышался тихий посвист Муравья, который давал знать о себе с дальней дороги. И тогда Белка покачивала головой, глаза ее подергивались влагой, и она шептала: "Ах, Муравей, Муравей! "

ОДНАЖДЫ прохладным утром, когда на кустах и на ниточках паутины

поблескивали капли росы, а пылинки танцевали меж древесных стволов в лучах

восходящего солнца, Белка пробиралась на самый кончик высокой буковой ветки.

Земля была далеко внизу, и голова у Белки кружилась. Ветка под ней трещала, слабый ветерок с шорохом перебирал листву.

  "Еще один шаг вперед – и ветка обломится. И тогда ой", – сказала Белка самой себе.

  И тут же сделала шаг вперед. Ветка подозрительно затрещала, но не сломалась.

  "Странно, – подумала Белка. Но еще страннее показалось ей то, что она все же сделала этот шаг. – Не хотела я никаких шагов, – думала она, – не хочу я падать. Ну куда я лезу, в самом-то деле... "

  Она опять глянула вниз, и опять ощутила странное головокружение. Земля, вращаясь, приближалась к ней, а небо становилось ниже. "Будто на голове стоишь", – подумала Белка, с трудом удерживая равновесие.

  "Ну вот, еще один шаг, и я свалюсь, и все на свете себе переломаю", – пробормотала она.

  Вокруг было пустынно, и солнце не торопясь поднималось над горизонтом, терявшимся где-то за лесом. Небо было ясное, и мох далеко внизу казался мягким и гостеприимным.

  И тут, сама не понимая зачем, Белка сделала еще один шаг вперед. Ветка треснула, потом опять – и обломилась. Судорожно взмахнув руками и хвостом,

Белка попыталась ухватиться за что-нибудь, но промахнулась. Со все

нарастающей скоростью летела она с вершины бука сквозь ветки, на темную землю.

  – Ай! – успела вскрикнуть она. А потом: – Не-ет!

  Немного погодя на нее набрел Муравей. Белка тихонько покряхтывала.

Руки, ноги, хвост и нос у нее были переломаны.

  – Ничего не понимаю, ничего не понимаю... – простонала она.

  – Мне-то как раз все понятно, – сказал Муравей. – Кое-кто с дерева грохнулся. Но если честно, то я тоже ничего не понимаю.

  Немало времени понадобилось Белке для того, чтобы прийти в себя и очень осторожно, издали и в полном изумлении, раглядеть сломанную ветку на вершине дерева, с которого она свалилась однажды утром, просто так, ни с того ни с сего.

ОДНАЖДЫ УТРОМ Муравей отправился в путь.

  Белка провожала его взглядом. Сердце у нее разрывалось, и через несколько минут она не выдержала и закричала:

  – Муравей! Вернись!

  Муравей был уже далеко и казался оттуда малюсенькой точкой. Но Белку он расслышал прекрасно.

  Он вернулся и покачал головой.

  – Вот это ты зря, – сказал он.

  – Это еще почему? – возразила Белка, которая была страшно счастлива, что он вернулся, и выставила перед ним мед и буковые орешки. – Я, как увижу, как ты вот так из виду скрываешься, ничего не могу с собой поделать. А что, если ты возьмешь да и не вернешься?

  – Все может быть, – сказал Муравей. – Но вот вопить-то не надо бы. Я же тогда вообще не смогу уйти.

  – А я и не хочу, чтобы ты уходил, – сказала Белка.

  – А мне надо, – сказал Муравей.

  Белка тяжело вздохнула.

  Муравей опустошил горшочек меду и предпринял вторую попытку отправиться в путь. Вновь он почти растворился вдали, и вновь Белка чуть было не позвала его назад. Но она прикусила язык, махнула рукой на разрывающееся сердце и промолчала. Точка, бывшая Муравьем, долгое время не уменьшалась, и было даже похоже, что она оборачивалась. Впрочем, толком разглядеть этого Белка не могла.

  Она упрямо молчала.

  К ее изумлению, точка вдруг начала увеличиваться, и вскоре Муравей

стоял у нее на пороге.

  – Белка ты, Белка... – проговорил он, качая головой.

  – И ничего я не вопила, чтобы ты вернулся, – сказала Белка. – Вовсе я даже ничего не вопила.

  – Вслух-то не вопила. Ты про себя вопила, – возразил Муравей.

  От удивления глаза у Белки расширились.

  – Вообще-то... – неуверенно созналась она. – Вообще-то да, про себя я это подумала.

  – Ну, что я говорил! – воскликнул Муравей. – Нельзя тебе это думать.

  Белка промолчала, выставляя перед Муравьем оставшийся мед и буковые орешки, которые ей удалось наскрести по сусекам.

  Муравей наелся до отвала.

  – В общем, так. Не смей этого говорить, не смей этого думать и хотеть этого тоже не смей, – заявил он наконец, не без труда поднявшись на ноги.

  Белка робко взглянула на него. Она не могла взять в толк, как бы

сделать так, чтобы этого не хотеть. Ей еще никогда не приходилось не хотеть чего-нибудь, чего ей очень хотелось. Но и раздражать Муравья ей тоже не хотелось. Голова у нее разламывалась.

  Муравей распрощался с ней и отправился в путь.

  Белка смотрела ему вслед и изо всех сил пыталась ни о чем не думать.

  Не отойдя и двух шагов от бука, Муравей пошатнулся, упал и остался

лежать на спине.

  – Чуток прилягу, – крикнул он и заснул.

  Стоял отличный денек, и Белка вышла посидеть на крылечке. Она сидела и глядела на Муравья, ничего не говоря, ничего не думая и ничего не желая.

  Около полудня Муравей проснулся, потянулся и припомнил свои былые

планы.

  – На сегодня, – крикнул он, – я напутешествовался.

  – Вот и ладненько, – крикнула в ответ Белка.

  Нога за ногу вскарабкался Муравей на дерево.

  Немного погодя они сидели рядышком в домике Белки и любовались на

извивающийся среди деревьев вечерний туман. Вдали распевал черный дрозд.

  – Вот уж денек так денек, – вздохнул Муравей. Белка кивнула и поскребла в затылке.

КОГДА МУРАВЕЙ опять был в дальней дороге, Белка сидела у окна и думала о нем.

  Внезапно ее охватила дрожь, и она подумала: " А он вообще-то

существует? "

  Она присела к столу и уронила голову на руки.

  "Может, я его просто-напросто выдумала... " – сказала она самой себе.

Настроение у нее совсем испортилось, и она испугалась, что впадет в такую меланхолию, что никогда больше не сможет пошевелиться.

  Поэтому она поспешно вскочила, выбежала за дверь, скользнула вниз по стволу бука и ринулась в лес.

  Чуть погодя ей навстречу попался Сверчок.

  – Сверчок, а Сверчок, – задыхаясь, выпалила Белка, – ты про Муравья ничего не знаешь?

  Сверчок замер на месте, и лицо его исказило выражение мучительного

раздумья.

  – Муравей... – пробормотал он, – слыхал я о нем чего-то... Ну-ка, еще раз, как ты сказала?

  – Муравей, – повторила Белка. – Му-ра-вей.

  – Муравей, – задумчиво повторил Сверчок. – Муравей... Муравей...

  И он потряс головой.

  – Ох, – вздохнула Белка. – Ну, точно, выдумала я его.

  – В самом деле? – с любопытством спросил Сверчок. Он обожал выдумки.

  Но Белка поспешила дальше и спросила о том же самом у Жука, Ласточки, Слона и Воробья, однако ни один из них никогда ничего не слыхал о Муравье.

  – Неа... – говорили они. – Муравей... Нет. Уж извини. – Они слыхали о Выхухоли, о Коноплянке, об Антилопе Гну, об Овцебыке и о Нарвале, но ничего не знали о Муравье.

  К вечеру Белка вернулась домой. Ноги у были в грязи, и она едва

взобралась на дерево. Мрачная, сидела она у дверей, подставив лицо последним солнечным лучам.

  "Значит, я его выдумала... – подумала она. – И усики, и эти его большие пальцы на ногах, и что мед он любит больше всего на свете... И то, что я по нему соскучилась, это я тоже выдумала... "

  Она мысленно представила себе свою выдумку. Вот они в обнимку сидят на берегу реки. Немного погодя она даже услышала, как ее выдумка разговаривает с ней и толкует о чем-то таком мудреном, что и сама толком не понимает.

  И Белка заснула перед дверью своего домика, теплым летним вечером.

  А далеко-далеко от нее, в пустыне, Муравей, утирая потный лоб, бежал что было сил к ней, к Белке. "Хоть бы она меня не забыла", – подумал он и прибавил ходу.

  – Белка! – крикнул он. – Я иду!