Текст книги "Мясорубка для маленьких девочек"

Автор книги: Тонино Бенаквиста

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Я распрощался с ним и пошел домой, прекрасно зная, что заснуть мне удастся не скоро. В окно я увидел паренька в красном комбинезоне, мчавшегося на мотороллере по автобусной полосе. После того что сказал мне медэксперт, я невольно подумал: вот она, движущаяся мишень, яркая и такая соблазнительная. Я вспомнил слова об охотнике; площадь Италии вдруг обернулась непроходимыми джунглями, полными экзотических опасностей, и меня постигла уверенность, что этот охотник очень скоро проявится опять.

Оазис безлюден, как всегда по вечерам… Я окунаю лицо в воду и с минуту жду, когда мягкое вечернее тепло высушит его… Укрьшаюсь на южной стороне: они выезжают именно оттуда, нужно только подождать. Никто не увидит меня за кустами, скрывающими всю площадь от тех, кто ее обходит по периметру. Мне нравится мой наблюдательный пост. Вчера не прошло и десяти минут, как прямо на меня выскочил один – ярко-красный, рычащий и дикий. Мои жертвы делятся на два разряда – красные и зеленые. Красные, как правило, намного лучше. Преимущество в том, что их замечаешь издали, этих неосторожных маленьких глупцов… Я голоден.

Ну вот, что я говорил!.. Один уже здесь…

– Проснитесь, Ларгильер! Выйдите на балкон!

Выкрикнув это, шеф отключил свой телефон. Я ничего не понял, но сделал, как он велел. Внизу, в полумраке, я увидел полицейские мигалки, медицинские халаты и своего шефа, который задрал голову и по-хозяйски махнул мне, приказывая спуститься. Еще не стряхнув с себя сонную одурь, я кое-как натянул одежду, но забыл сменить тапочки на туфли; впрочем, шеф сделал вид, будто не заметил этого. За кустом виднелось тело молодого паренька с разбитым, еще кровоточившим лицом.

– Он сменил почерк, – сказал шеф. – Мы имеем дело с садистом. Вы только гляньте на эту работу…

– Нет, на нашего охотника это не похоже. Скорее всего, парень расквасил лицо при падении, получив укол.

– Что вы несете, Ларгильер?.. Может, вы еще не проснулись? Или скрываете от меня какую-то информацию?

– Кураре. Наш эксперт должен был представить вам заключение…

– Очнитесь, Ларгильер, уж не принимаете ли вы себя за Тентена?[21]21
  Тентен – персонаж комиксов Эрже (псевдоним французского писателя Жоржа Реми (1907–1983)), журналист и сыщик-любитель.


[Закрыть] Какой-то псих, которого вам поручили найти, только что укокошил человека под вашими окнами, пока вы дрыхли, а вы мне здесь толкуете про кураре. Вам, никак, желудок в голову ударил?

И вот именно после этих слов меня вдруг осенило.

– Скажите, а пиццу при нем нашли?

– Что-о-о?

– Была ли при нем пицца?

– Нет. Мы проверили: он успел доставить заказ и ехал назад в контору, сдавать выручку. У вас есть какие-то соображения, Ларгильер?

«Скорая» увезла тело погибшего.

– Нет… пока нет… Но в наших интересах оставить до утра патрули в этом квартале…

Он открыл было рот, чтобы спросить зачем, как вдруг у него заверещала рация. В двух шагах от сквера Жанны д'Арк только что обнаружили труп парнишки из «Пиццы-тридцатиминутки».

Уже поздно. Надо идти домой. Неожиданная помеха в самом начале вечера только подогрела мой аппетит. Я редко ошибаюсь, всегда умел различать пустых и полных… Насчет этого я мог бы поклясться, что он… Его направление, его скорость… Не люблю убивать напрасно. Завтра буду внимательнее.

– Шеф, он не киллер. Этот тип убивает, только чтобы кормиться.

Шеф дал мне сотрудника, из тех, что жрут чипсы в машине и считают меня полным лохом, когда я заказываю «Перье». Я и сам был бы рад хлебнуть чего покрепче в некоторые вечера.

– Не понимаю, что вы хотите этим сказать, Ларгильер.

Да и я не понимаю. Но никак не могу отделаться от этой мыслишки. Озарения сыщика похожи на шутки: нужно быть на все сто уверенным в концовке, иначе сядешь в лужу. Так вот, все это в данный момент было очень похоже на шутку. Увидев мои колебания, инспектор Дюрье решил взять дело в свои руки.

– Дайте мне неделю, и я его изловлю, вашего психа.

Представляю его методы: три десятка полицейских в засаде вокруг площади Италии после 22 часов, четыре снайперские винтовки на крышах и несколько ручных гранат – так, на всякий случай. Это будет апогей его карьеры – разнести в клочья башку настоящего серийного киллера, какие никогда не встречаются в жизни обыкновенного полицейского.

Хрустальная мечта сыщика!

– Я сказал, что мы имеем дело с охотником, это куда проще. Если он повторил свой трюк прошлой ночью, то лишь потому, что его первая жертва возвращалась пустой, без пиццы. А вы даже представить не можете, на что способен парень, который думает не мозгами, а желудком.

Шеф и Дюрье переглянулись. Я почувствовал в их реакции еле заметный сдвиг. Крошечную трещинку, которая только и ждала толчка, чтобы разверзнуться пропастью. Я стоял на своем.

– Подумайте хорошенько, прежде чем устраивать большое сафари. Что делает охотник, когда вторгаются на его территорию? Он расширяет свой ареал, уходит все дальше и дальше. А в наших интересах оставить его здесь, в пределах досягаемости.

Я не убедил их, особенно шефа, который смущенно сказал:

– Слушайте, Ларгильер… Инспектор Дюрье напал на серьезный след. Он предпочитает работать со своим обычным напарником, тот как раз вернулся из отпуска. Что если вам воспользоваться этим и тоже отдохнуть? Хотя бы несколько дней…

Я пожал плечами.

Маленькие лакомые трофеи стали попадаться реже с тех пор, как мне пришлось покинуть мои угодья, но это не имеет значения… Я нашел множество других. Недавно мне не повезло с двумя, это была слишком легкая добыча и слишком медлительная, чтобы нести на себе свой драгоценный нектар. Теперь я уже не доверяюсь их маршруту, лишь скорость да дерзость, с которой они идут на риск, подскажут мне, покинули они свое гнездо или, напротив, возвращаются к нему. Ага, вот и первый – красивый, зеленый… Сейчас он на миг остановится – я угадываю это по его рокоту, который стихает по мере того, как приближается ко мне. Я ловлю его на мушку… Целюсь в зеленое… Ну, с Богом!.. И вот наступает тот самый вожделенный миг. Миг открытия… Миг сюрприза… Нет, вы только взгляните! Какая роскошь! И вдобавок она еще совсем горячая… Гигантская, на четыре-пять персон, с восемью ингредиентами: оливки, перченая говядина, тунец, шампиньоны, анчоусы, каперсы, морепродукты, а сверху то, что я люблю больше всего, – двойной слой моццареллы. Такую не каждый день встретишь… Это заветная мечта любого охотника за пиццами… Почетный трофей… Даже не знаю, с какого конца за нее взяться… Вот она – награда за долгие вечерние бдения, за выматывающую ночную ходьбу, когда голод свирепо грызет внутренности, за нескончаемые часы неподвижности, ожидания и надежды. За мое одиночество. Именно в такие благословенные мгновения я возношу себе хвалу за весь риск, за все опасности, которым я подвергал себя ради своей добычи.

Нет, у меня не хватило духу уехать в Биарриц. Несмотря на дружные уговоры всей нашей шарашки. Вот уже неделя, как Дюрье со своим дружком занимаются этим делом. А я наблюдаю со стороны за их неудачами. Теперь трупы доставщиков пиццы находят по всему Парижу – в сквере Монтолон, в парке Монсури, в саду Пале-Рояль. Каждый вечер он меняет место охоты. И при погибших никогда не оказывается пиццы. Но на это всем наплевать. Дюрье еще «идет по следу», он не желает обсуждать со мной ситуацию, отсылая к своим рапортам и прочей писанине, которую кладут мне на стол, чтобы хоть чем-то занять. Дюрье перестал спать. Дюрье перестал есть пиццу. Шеф закрыл глаза на то, что доставщики пиццы создали собственные патрули и проводят облавы. Им ужасно нравится сдавать и принимать дежурства, они относятся к этому на полном серьезе. Что ж, пусть мальчики поиграют в войну, все равно им никогда не достичь цели.

Я собирался подкормить свои больные кишки огуречным Tupperware, когда Дюрье и его напарник вошли в комиссариат, толкая перед собой странного маленького человечка, с такой кошмарной хромотой, какую я в жизни не видел. Они швырнули его на стул передо мной, даже не сняв наручники, отчего бедолага скорчился в три погибели и стал совсем бесформенным.

– Ларгильер! Запишешь показания этого типа, пока мы его будем обрабатывать, – с ухмылкой приказал Дюрье. – А то у нас руки будут заняты.

Я подчинился. Ждать мне пришлось недолго, бедный парень тут же раскололся. Вывалил на нас все, что знал, с начала до конца.

Это был несчастный случай. Пару месяцев назад он переходил проспект Гобеленов, и доставщик в красном комбинезоне, мчавшийся на мотороллере поперек движения, сбил его и исчез, оставив стонущего раненого на шоссе. Затем больница, операция, после которой он долго учился ходить на скрюченных ногах. Ну и в результате жажда мести: он начал подстерегать доставщиков пиццы по вечерам, с бейсбольной битой в руках. И занимался этим до тех пор, пока патруль «Торопиццы» не схватил его сегодня днем – в тот момент, когда он избивал одного из них.

Я прилежно отстукивал эти так называемые показания на машинке, не спуская глаз с Дюрье, который не мог сдержать идиотской улыбки. Единственной, на какую он был способен.

– Бедняга Дюрье, ты только посмотри на своего психокиллера… До чего же он хорош… Ну-ка спроси у него, скольких он убил…

Калека резко поднял голову.

– Я… Убил?..

Вчера мне повезло на самый большой сюрприз за неделю – пицца с четырьмя сырами: горгонзола, пармезан, проволоне и моццарелла. Счастливый случай… Хорошая компенсация за позавчерашнюю неудачу – одни только помидоры да яйцо сверху. Какое убожество!.. Что ж, таковы правила игры: никогда не знаешь заранее, что попадется, но это делает охоту еще более увлекательной.

Подозреваемый просидел в камере всего два часа, когда охотник снова взялся за дело. Шеф вызвал меня к себе в кабинет. Один на один.

– Ларгильер, у меня проблемы. Начальство обеспокоено всерьез… Либо охотник, либо я.

– Иначе говоря?…

– Даю вам карт-бланш. Но действуйте быстро.

– Первое: вы убираете Дюрье и его ковбоев. Второе: с сегодняшнего вечера вы снимаете патрулирование с площади Италии. И третье: вы договариваетесь с хозяевами «Торопиццы» и их конкурентами, чтобы они на три дня прекратили все поставки в городе, кроме 13-го округа.

– Ладно, сейчас займусь.

Я вернулся домой и вышел на улицу только на следующий день к вечеру.

Для того чтобы засечь охотника, нужна приманка. У меня не хватало храбрости сесть на мопед в красном комбинезоне, рискуя заполучить в ухо отравленную иглу. Я провел вечер не отрываясь от окна, зная, что охотник не рискнет появиться в этом квартале раньше завтрашнего дня. Но потом ему все же придется идти сюда, в этот сквер, на эту гигантскую пиццу – площадь, носящую имя Италии.

Я долго бродил по улицам, обезумев от ярости и голода. Но мне пришлось вернуться домой не солоно хлебавши, терзаясь острой и доселе неведомой болью в желудке. Едва удержался, чтобы не выйти и не съесть хоть что-нибудь – гамбургер, салат, но усилием воли подавил в себе эту недостойную слабость. Могли я предвидеть подобную миграцию? Что это – результат естественного отбора? Исход? Еще несколько дней назад все шло так хорошо. Голод мешает мне размышлять, путает мысли…

22.30. Приказ строго выполняется, вокруг меня ни одного полицейского, даже клошары и те не мешают моим приготовлениям. Наконец-то я сижу один, разложив свое хозяйство на бортике водоема. Я подсоединил газовый баллон к маленькой плитке, найденной в погребе соседа по площадке.

Что такое пицца? Обыкновенный кусок теста, который раскатывают в более или менее правильный крут и засыпают смесью самых разных съестных изысков, начиная с соуса и кончая сыром, притом без всякой системы. В общем, нечто вроде запеченного бутерброда, покрытого всякой всячиной. И вот за это, оказывается, можно убить…

Сегодня вечером мне придется вернуться на свою территорию. Я слишком изголодался, чтобы разрабатывать специальную стратегию; первый же, кого я увижу, станет моей добычей, а там уж посмотрим. Мне больше никто не помешает продолжать…

О боже, этот запах!..

Он идет со стороны фонтана…

Можете мне поверить, на продукты я не поскупился. Нужно было использовать все имеющиеся шансы. Я приготовил эту мерзкую непристойно жирную мешанину из всего, что попалось под руку: кружочки копченой колбасы, нарезанные сосиски-мергез, стручки перца, рубленое мясо, ломтики ветчины. Затем щедро плеснул оливкового масла ну и, конечно, не пожалел сыра, облепившего всю эту смесь кремовой маслянистой паутиной. Ввиду скромных размеров сковороды мне не удалось сделать ее такой большой, как хотелось бы. Но и эта ни в чем не уступала пиццам, украшавшим собой террасы ресторанов на проспекте Гобеленов. Внезапно в воздухе запахло Италией, хотя я никогда там не был. Меня посетило предчувствие, что этот вечер продлится вечно, а лето будет жарким. Что-то произошло у меня в желудке, но я не успел проанализировать это новое ощущение, потому что почуял присутствие человека у себя за спиной. Я не испугался всерьез, только перестал созерцать свою пиццу и осторожненько скосил глаза. Мне хотелось сказать что-нибудь оригинальное, но я не придумал ничего лучшего, чем «Добрый вечер».

Не отвечая, он сделал несколько шагов и встал передо мной. В моем воображении давно сложился образ охотника, и я ожидал увидеть коренастого толстяка в бежевом холщевом костюме и широкополом «стетсоне», с целым арсеналом у пояса. А увидел лишь тщедушную фигурку в тесной голубой куртке и потертых джинсах. Я бы велел ему убираться отсюда, если бы не его взгляд: одновременно и растерянный, и горящий, он метался от пиццы ко мне и обратно. Я еще раз поздоровался, но он и тут смолчал. Пришлось говорить самому.

– Вы любите пиццу?.. Может, разделим по-братски? Хотя теперь они есть на каждом шагу… Ив ресторанах, и в супермаркетах…

С самого начала меня не покидала тайная уверенность, что, если я преподнесу ему пиццу, он меня не убьет.

Но эта уверенность существенно поколебалась, когда он вынул узкий цилиндрик, в который аккуратно вложил что-то маленькое, невидимое мне, но наверняка ядовитое. Потом он направил его на меня. Казалось, запах пиццы доставляет ему странное физическое наслаждение.

– Нет, неразделим, – сказал он. – Голод… Я-то знаю, что это такое – настоящий голод… Давайте… Ешьте…

Я даже не сразу понял. Потом, дрожа, извлек из сковороды пиццу, она еще пузырилась от жара, обжигающе-горячая, красно-бело-коричневая, истекающая жиром, нашпигованная пряностями, дышащая давно забытыми ароматами. Когда мои пальцы оторвали от нее кусок, несколько капель масла упали мне на рубашку. Я едва подавил возглас отвращения. Закрыв глаза, я вонзил зубы в мягкое горячее тесто, и моя гортань ощутила раздражающе-соленый вкус анчоуса. По мере того как я жевал, мне вновь открывался мир неожиданных богатых ощущений; вкусовые бугорки моего языка ликовали, возрождаясь к жизни. Голод… Внезапно меня настиг волчий, нет, какой-то порнографический голод, желание проглотить все дотла. И я со свирепой радостью глотал и глотал, терзаясь страхом не утолить это желание до конца.

Охотник опустил свое оружие и взглянул на меня с заговорщицким видом.

– Вкусно, верно?

– Верно, – подтвердил я.

И как раз в этот момент меня настиг первый приступ боли в недрах желудка. Все начало расплываться перед глазами. Я замигал, сощурился…

Но мне все же удалось разглядеть орду красных и зеленых парней, которые мгновенно окружили нас. Охотник не успел среагировать и с тоскливым предсмертным воплем исчез под грудой навалившихся на него тел.

В какой-то мгновенной вспышке я припомнил все, что давным-давно ушло из памяти. И с улыбкой обвел взглядом площадь Италии.

А потом дрожащей рукой потянулся к воде фонтана, чтобы попытаться загасить огонь, бушевавший у меня в кишках.

КРАСНЫЙ РАЙ

Ну вот мы и вышли на финишную прямую.

Когда я говорю «мы», это просто фигура речи, потому что я предпочел бы, чтобы они вышли из комнаты. Никто из них не захочет сопровождать меня туда, куда я собрался.

И все же я говорю «мы», потому что об этом думают все и потому что все мы там будем.

Почему мои руки сложены на груди? Откуда я знаю? Так мне удобнее. Вообще-то, я атеист, значит, дело не в религии. То есть, конечно, я мог бы быть и верующим, потому что, хотя и считается, что души не существует, что мы разумные существа и отъявленные дарвинисты, что мы испробовали все виды опиума, кроме опиума для народа, и что наши милые личики послужат местом грандиозного пиршества червей, любой человек, лежа на этом одре, все-таки думает о том, что с ним будет после.

Сожалею, но это так.

А впрочем, я ни о чем не сожалею. Именно это я и скажу на Страшном суде Всевышнему – в случае, если меня туда вызовут. Я не проявлял неблагодарности к своим родителям, не заставлял страдать женщину, с которой прошел немалый отрезок жизненного пути, старался как можно лучше воспитывать своих детишек. Никого, насколько мне помнится, не обокрал, а если что и тащил, то какие-нибудь жалкие мелочи.

И вот теперь, когда я лежу на этом одре, настал миг, который уже не повторится – миг, когда нужно быть до конца честным и не омрачать свои последние мысли ложью. Нет, не нужно считать меня святее папы римского. Какие-то подлости есть и на моей совести. Может быть, за них меня и будут поджаривать на багровеющих углях, потом бросят в палящее адское пламя, где корчатся грешники, а дьяволята с раскрасневшимися от жара рыльцами станут кусать меня за ноги, под сардонический хохот Сатаны. Красное… всюду красное. Если предположить, что эта метафизическая чушь существует на самом деле, я бы предпочел голубой цвет. Лазурь, небесную лазурь. Почему бы и нет, в конце концов, разве я не заслужил ее?

Ба… Я знаю, что все это – дурацкие выдумки свихнувшегося старика. Который, честно говоря, слегка дрейфит.

* * *

Черт подери!..

И впрямь все красное!

Даром что я ни с кем не заключал пари, а вот поди ж ты, выиграл, мать твою… Но что ж я такого натворил, чтобы сгинуть в этой душегубке?

И ведь все кругом сплошь красное, куда ни глянь. В настоящий момент здесь до странности пусто, но я полагаю, они должны прислать кого-нибудь, чтобы оформить мое появление.

Вот сейчас самое время вспомнить, о чем вещал старый священник на уроках катехизиса. Лучше бы уж я пропускал гражданский кодекс, чем его проповеди. Если честно, то кое-кто, с рожками и хвостом, имеет полное право насадить меня на вилы. Ангел тьмы, как выражается мой младшенький. Сам он, при той музыке, которую слушает в свои четырнадцать лет – хард-рок, кажется, – давно уже их человек.

А вот и встречающий…

Ну так и есть, мой Hell's Angel[22]22
  Hell's Angel – Ангел тьмы (англ.).


[Закрыть] как две капли воды похож на того типа с постера моего младшенького…

Он протягивает мне руку.

– Здравствуйте, меня зовут Энгельс. Фридрих Энгельс.

Я пожимаю ему руку. А что мне остается делать, скажите?

– Ну вот вы и прибыли, – это он мне.

– В ад?

Кажется, я сморозил глупость: он морщится, и ему явно не по душе то, что я ляпнул.

– О нет… В рай, конечно!

– Как это?..

– В рай для коммунистов и пролетариев. Ад расположен этажом ниже, там все в голубых тонах – голубой либеральный, голубой королевский, голубой прожигателей жизни, тиранов, олигархов, капиталистов. Вы прекрасно сделали, что не ходили на уроки катехизиса!

Мне жутко захотелось спросить его: а Бог в раю действительно бородатый? Но я не посмел.

– Да вы не робейте, спрашивайте! Конечно, бородатый! Великий бородач. Впрочем, те, что сидят одесную и ошую от Него, также бородаты. Вы никогда не замечали сходства между Карлом Марксом и Его портретом в Сикстинской капелле? Микеланджело был истинным провидцем.

– И сколько же времени тянется вся эта история?

– С начала времен. Я вам изложу ее коротенько: Бог создал человека и предоставил ему выбор. И человек выбрал феодализм. Тогда Бог послал на землю своего сына, дабы нести людям Его слово и Заповеди. Да вы, наверное, слышали, они кончаются словами «Пролетарии всех стран…» и так далее.

Ну еще бы, конечно, слышал. Я даже подсовывал это своим детишкам, чтобы прочли и узнали, отчего так трудно зарабатывать на жизнь в этом поганом мире. В результате мой старшенький вступил в фан-клуб «Black Sabbath».

Ладно, пусть так, но не это главное: я ведь угодил сюда надолго, и лучше сразу взять быка за рога. Если бы он выдал мне брошюрку с программой пребывания, это значительно облегчило бы нам задачу.

– О нет, извините, все не так-то просто, – откликнулся он. – Вы еще не совсем в раю. Понимаете, ваш случай – особый. Можно даже сказать, проблема. Мы ведь еще не выяснили досконально, были ли вы проклятьем заклейменным на земле или станете таковым там, внизу.

– Но… я же всегда был порядочным человеком… Конечно, не работал как каторжный и с голоду не подыхал, но и сам никогда никого не эксплуатировал.

– Ах так? А малышка Мирей? Это разве не эксплуатация? Бросить девушку с ребенком во чреве…

– Да, верно… Но я был молод… И, поверьте, я раскаиваюсь…

– И вы еще не знаете, что этот ребенок, лишенный отцовской любви и опеки, стал самым страшным фашистом, какого носила земля начиная с шестидесятых годов. Ясно вам?

Господи, ну почему это свалилось именно на меня!

– Все мы в молодые годы делаем глупости…

– Знаю-знаю, все их делают, и все раскаиваются – после. Не стану скрывать от вас судьбу, уготованную прожигателям жизни: работа в шахте, конвейер, надсмотрщики – и все это навечно. Вы Данте читали?

– Избранные отрывки, в популярном изложении «Лагарда и Мишара».

– Ну вот примерно то же самое. У нас имеется чистилище. Некоторые грешники искупают там свои безбожные деяния в течение двух-трех веков, затем их дело рассматривает центральный комитет, и, как правило, им даруется прощение. Именно этой процедуре мы и намерены вас подвергнуть.

– Это правда? Значит, меня не отправят сразу туда… вниз?

– Ба… Мы пока не решили. Честно говоря, мы колеблемся. Сами не знаем, что делать. Вы ведь все-таки прятали у себя двоих товарищей во время войны, рискуя быть расстрелянным. И, нужно признать, ничего не просили взамен. А это дорогого стоит.

Ах ты дьявол!.. Знать бы заранее, я бы с них пылинки сдувал, с тех двоих. Тот, что потолще, конечно, индекса Доу-Джонса не выдумал бы, это уж точно… Но зато он не храпел во время обысков, спасибо и на этом. А второй – ой-ой-ой! Такой болтун, такой доктринер – уши вянули его слушать. Не знаю, что с ним стало после Освобождения.

– Это я могу вам сообщить: он уехал в Соединенные Штаты с намерением устроить революцию в Нью-Йорке, но что-то у него там не заладилось.

– Ладно, значит, этот поступок – очко в мою пользу?

– Верно, но чистилища вам в любом случае не миновать. Единственное, что я могу сделать – это слегка сократить испытательную программу.

– И в чем же это выражается?

– Ну… в целом, у нас имеется пять кругов. От самого легкого до самого тяжелого. Первый предназначен для людей вашего типа; впрочем, там всего понамешано, и неверующих, и мусульман. В основном это круг обучения и перевоспитания. Затем следует круг для лентяев и бездельников, тех, кто пропускал собрания партячеек, кто валялся в постели по воскресеньям, кто не платил партвзносы, плюс те, кому поручено шефство над грешниками первого круга. А все прочие вас не касаются, с ними вы никогда не пересечетесь.

– Расскажите все-таки.

– Три последних круга оставлены для ренегатов. Маоисты там работают с пистолетами-краскораспылителями, так что у них не остается времени на самокритику. Троцкистов приговаривают слушать речи представителей других партий, без права вставить хотя бы слово (они говорят, что предпочли бы малярные пистолеты). Ну и наконец, анархисты. С этими целая проблема… Никак не можем подобрать им занятие.