Текст книги "Муж и жена"
Автор книги: Тони Парсонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
24
Вам никогда никого не приходилось видеть в таком радостном состоянии оттого, что будет ребенок.
Когда я вернулся после пробежки в парке, она сидела на ступеньках, плача и смеясь одновременно.
– Я беременна, – сказала она так, как будто это было самым замечательным на свете.
Тут же она очутилась в моих объятиях, а потом мы разомкнули руки, стояли и громко смеялись, не в силах поверить в наше счастье. Тогда она показала мне палочку с голубой полоской – тест на беременность. Эту тонкую голубую полоску – неопровержимое доказательство.
На протяжении многих дней и недель она продолжала делать тесты, чтобы опять увидеть голубую полоску, как будто все не могла поверить в то, что произошло. Может, существовало много беременных женщин, которые проводили время, делая тесты, даже если они совершенно были уверены в положительном результате, который подтвердился десятки раз.
Но Джина была первой по-настоящему известной мне женщиной.
Первой женщиной, с которой я жил, на которой женился. В ежедневных тестах она нашла для себя источник нескончаемого чуда, а для меня таким чудом стала она.
Все это было девять лет тому назад. За это время мир перевернулся и продолжал меняться. Теперь моя жена стала моей бывшей женой, а сейчас она собиралась стать бывшей женой и для другого мужчины. Все говорят о статистике разводов и о повышающемся числе распавшихся браков, но для меня и моей бывшей жены это число составило 100 процентов.
Та тонкая голубая полоска несла в себе крошечное сердцебиение внутри ее тела, и этот признак жизни стал теперь мальчиком почти восьми лет. Этот мальчик с каждой неделей все больше менялся. У него росли зубы, которые прослужат ему до самой смерти. Изменялась и его жизнь: переезды из одного дома в другой, из школы в школу, из одной страны в другую. Он стал свидетелем разрушающихся браков и того, что мир взрослых был хрупким, слабым и подверженным ошибкам.
И этот мир обкрадывал его. Лишал его ореола невинности, той ауры света, которая окружала Пэта, когда он был маленьким, того света, который заставлял людей на улице останавливаться и улыбаться ему.
Пэт все еще оставался особенным ребенком, одним на миллион. Его все еще окружало сияние. Для меня он был самым красивым мальчиком на свете. Но его жизнь отняла у него это ангельское сияние. Оно исчезло и никогда больше не вернется. Но, несмотря на то что мы все, в конце концов, теряем наш детский ангельский нимб, я не мог избавиться от ощущения, что мы с Джиной – родители, которые держали в руках тот самый тест на беременность, как будто это уже был наш бесценный малыш, – оба виноваты. Могли бы и постараться для нашего мальчика. Но Джина сейчас была в таком настроении, что во всем винила только своего почти бывшего супруга.
– Пасха, так? В это время не должно возникать никаких проблем, правильно? Принято считать, что на Пасху не бывает домашних раздоров.
Мы находились в ее маленькой кухне и пили жасминовый чай. Эта любовь к Японии, жажда жизни, от которой она отказалась ради брака со мной и ради Пэта… Теперь Джина уже никогда не избавится от этого, никогда не перестанет ощущать нехватку той жизни, которой она так и не узнала.
– Но Ричард был против того, чтобы я дарила Пэту пасхальное яйцо, которое я для него купила. Ты можешь себе представить?
В дверях показался Пэт.
– Можно посмотреть по видео «Призрачное зло»? – обратился он к Джине.
– Нет, ты идешь со своим папой.
– Ну, только отдельные сценки, которые не вошли в фильм. Интервью с режиссером, разные комментарии.
– Хорошо, – разрешила Джина, и Пэт исчез, а из гостиной донеслись звуки музыкального вступления. – Это пасхальное яйцо было таким чертовски красивым. Из молочного шоколада, украшенное маленькими красными сахарными сердечками, а вокруг оно опоясано фиолетовой ленточкой с большим бантом. А Ричард заявил – ты только послушай, – что такое яйцо покупают не для ребенка, а для любовника. Пасхальное яйцо для любовника! Он сказал, что муж и жена могут купить по такому яйцу друг для другу. Можешь представить., себе его мелочность? Будто я не могу купить своему сыну любое пасхальное яйцо, какое, черт побери, захочу…
– Вы с ним разговариваете? Она улыбнулась:
– Ты слышал о синдроме старой коровы?
– Не думаю.
– После того как бык однажды покрыл корову, она ему больше не интересна. Даже если корова очень симпатичная. Ему все равно. Это называется синдромом старой коровы.
– Это правда? Она кивнула:
– Одного раза быку достаточно. Какой бы привлекательной корова ни была. Он безразличен. Этот принцип срабатывает и в обратную сторону, для той же старой коровы. Раз покончила с ним, то все.
Она рассмешила меня. Но в ее голосе звучала горечь, по которой я определил, что для нее эта новая жизнь тоже оказалась тяжелой. Потому что для любого одинокого родителя существует масса трудностей. А сейчас, как я понял, Джина таким родителем и являлась. Она была рассержена, огорчена и опечалена. Но все равно я чувствован к этой женщине огромную симпатию, потому чтоона мне была когда-то ближе всех на свете. И если бы мы не разрушили все нашей женитьбой, она была бы до сих пор моим самым-лучшим другом.
Впервые я подумал, что наш брак был удачным. Конечно, мы могли бы быть подобрее друг к другу и повнимательнее к Пэту. Это правда. Но мы провели вместе семь лет, произвели на свет чудесного ребенка, чье пребывание на этом свете сделает его только лучше, и мы все еще способны разговаривать друг с другом. Почти всегда. Когда она не вела себя как старая корова, а во мне не просыпались привычки старого быка. Так кто сказал, что наш брак не удался? Несколько счастливых лет и прекрасный ребенок. Может, это самое лучшее, на что может надеяться любой из нас.
Мы с Джиной прошли через невероятные трудности, и тем не менее мы можем разговаривать друг с другом и пить вместе жасминовый чай, в то время как она язвит по поводу своего будущего бывшего мужа. У нас с Джиной имелось общее прошлое, которого не было у меня с Сид.
Это прошлое относилось ко времени той голубой линии на полоске теста. Ко времени, когда я прибежал домой из парка и Джина со смехом и слезами сообщила о своей беременности.
У нас с Сид этого не было. Не было той надежды, радости и оптимизма, которые Джина увидела в тоненькой голубой линии. В линии, которая связывает нас со всеми нашими завтра и определяет наше будущее.
* * *
– Ну, конечно, нет ничего лучше! – воскликнул Эймон. – Любить чистой любовью и сохранять целомудренную дистанцию. Ничего, кроме, разве что, яростного секса без всякого предохранения, когда овладеваешь ею сзади. Наверное, это даже лучше.
Мне начинало казаться, что лучше бы я солгал, не говорил ему, что мы с Казуми не пошли до конца в наших отношениях.
– Она понимает меня.
И это правда. Казуми видела, как я переживал по поводу мамы. И по поводу моего сына. И даже – хотя мы и не говорили об этом – по поводу моей жены.
– Она тебя слишком хорошо понимает, Гарри. – Эймон отпил минеральной воды и пригладил свои густые черные волосы. – Она вертит тобой, приятель. Не попадайся на эти нежности. Всякие цветочки и ахи-вздохи.
– Цветочки и ахи-вздохи? – переспросил я.
– Казуми понимает: как только мужчина получит, что хочет, ему уже больше этого не надо.
Мы сидели в гримерной Эймона в Клубе комиков Ист-Энда. По сравнению с гримерными телестудии, к которым мы привыкли, эта комната больше походила на чулан для швабр и половых тряпок. Сам же клуб скорее напоминал старомодную забегаловку с обычным пивом и свиными шкварками, наполненную табачным дымом, которая с некоторым опозданием дерзнула вознестись к вершинам комедийного искусства.
Это место находилось не так уж далеко от тех сцен, на которых Эймон начал выступать еще до того, как в его жизнь вошло телевидение. Но с тех пор изменилось его отношение к женщинам. Галантный потаскун тех времен превратился в осторожного Эймона, который старался сделать все, чтобы вернуть меня в лоно семьи и прекратить это сумасшествие.
Наркотическая зависимость повлияла на Эймона так же, как и на многих других. Она заставила его стремиться к стабильности в жизни.
– Ты запутался, Гарри. Ты трахнул много неправильных женщин и слишком много правильных. Вроде твоей жены.
Он всегда симпатизировал Сид.
– Тебе через пять минут выходить на сцену. Но он не переставал убеждать меня. Эймон был единственным человеком (кроме соседки, играющей на виолончели), который знал о нас с Казуми и считал, что было бы лучше, если бы мы с Казуми переспали. Тогда бы я успокоился. Если бы это случилось, то, по мнению Эймона, я взглянул бы на нее как на очередную девушку в моей жизни. Но я считал иначе. Даже если бы мы стали близки, то ничего не изменилось бы. Кроме, разве что, того факта, что я не смог бы без нее жить.
– Разве ты не видишь, что ты делаешь, Гарри? Ты затягиваешь стадию самого хорошего.
– Самого хорошего?
– Стадию погони. Преследования. Волнения некоего предвкушения того, что должно последовать. Это самая лучшая часть. Момент признания в любви и безропотное подчинение. Пожалуй, это и есть самое лучшее. Гораздо лучше всего, что будет потом.
– Никогда не позволяй мне заниматься сексом с тобой, – вставил я.
– Гарри, ты же не хочешь, чтобы все хорошее умерло? Как это случилось с Джиной. И с Сид. Твоей женой. И со всеми другими женщинами, которые у тебя были. Ты ведь хочешь, чтобы все было только хорошо? И что ты для этого делаешь? Ты вступаешь в платонические отношения. Устраиваешь погоню, преследование, оттягиваешь момент наслаждения навечно.
– Так вот что я делаю! Мне кажется, что ты не совсем прав. Я переспал со множеством женщин, которых не любил. Почему же я не могу полюбить женщину, с которой не спал?
Переспал … Никак я не мог избавиться от употребления неточного эвфемизма, потому что все остальные слова звучали бы слишком пошло.
– Посмотри на это с другой стороны. В чем суть секса и романтических отношений, связи мужчин и женщин? А суть в отсрочке высвобождения, в продлении момента удовольствия. Это означает, что время экстаза задерживается. Расслабься и не делай этого. Об этом хорошо спела группа «Фрэнки едет в Голливуд». А ты что делаешь с женщиной, с которой даже не переспал?
– Ну, расскажи мне.
– Это же очевидно. Когда так западаешь на кого-то, кого не трахнул, ты оттягиваешь момент высвобождения постоянно. Конечно же, ты без ума от нее. Почему бы нет? Ты будешь сходить по ней с ума до тех пор, пока не увидишь, что она сделана из той же плоти и крови. Как и твоя жена.
– Ты считаешь, что если у нас с Казуми случится секс, то я перестану думать о ней?
– Нет. Но я считаю, что ты начнешь лучше соображать. Сейчас ты влюблен в мечту, а это самое опасное, что может быть.
– Ты на самом деле считаешь, что невозможно симпатизировать кому-то, пока не соприкоснешься с ним телами?
– Эй, не передергивай, Гарри. Это просто сближает.
Я взглянул на часы:
– Твой выход через одну минуту.
– Нельзя начать ясно мыслить, пока не протрезвеешь, Гарри.
Возможно, и так. Я понимал, что платонические отношения придавали всему безнадежно романтическую окраску. Наши с Казуми дневные свидания за чашечкой капучино в маленьких кафе, залитых солнцем, стали для меня воспоминанием, которое останется со мной навсегда. Полароидная фотография, на которой мы снялись вместе на Примроуз-Хилл. Казуми хохотала, потому что мы все время стукались с ней головами, стараясь попасть в объектив. Эта фотография сделала счастливой всю ту неделю. Казуми сжала мою руку, когда мы сидели в последнем ряду в кинотеатре «Одеон», и это взволновало меня больше, чем мой опыт орального секса в подростковом возрасте. Она сделала это для меня.
Да, я на самом деле чувствовал, что наши отношения выходят из-под контроля. Но это было больше, чем просто мечта. Я начинал взвешивать разные практические стороны жизни с Казуми. Разрушая один дом, создавать новый, что даст нам с Казуми шанс достичь такого состояния, которого, в конце концов, достигают все пары, даже если они без ума друг от друга, если все понятно без слов.
Я знал, что это могло сработать. Может, она и являлась той женщиной, которая мне нужна? Вдруг и Сид будет счастливее с кем-нибудь другим? В настоящий момент она вовсе не в восторге от жизни со мной. Так что всем может оказаться лучше. Одним резким, болезненным рывком разорвать узы брака, дома, и тогда у всех появится шанс на счастливый конец.
– Ты ведь даже не знаешь ее, – сказал Эймон, прервав мои размышления о планах построения новой жизни. – Вы провели вместе сколько? Часов сто? А может, и того меньше.
– Сколько времени нужно? Как ты думаешь, сколько нужно времени, чтобы точно знать?
Он в изнеможении покачал головой. За сценой, неожиданно близко, мы слышали, как зрители освистывали женщину-комика.
– Ты чертов идиот, Гарри. Ты на самом деле собираешься уйти от своей потрясающей жены, которую ты, черт побери, не заслуживаешь? Уйти к какой-то почти незнакомой девчонке?
Он на самом деле искренне на меня рассердился.,
– Я этого не говорил.
– Куда, по твоему мнению, тебя это приведет?
– Не знаю.
– Пора тебе начать узнавать, приятель. Ты все затеял, и рано или поздно – скорее всего рано – это закончится слезами.
– Почему это должно закончиться слезами?
– Потому что тебе придется выбирать, тупица ты этакий. Как только ты влипаешь в подобную ситуацию, перед тобой всегда встает вопрос выбора.
– А что, если я сделаю выбор в пользу Казуми? Откуда ты знаешь, что это будет неправильно? Почему ты так в этом уверен?
Он поднял руки вверх, изображая, что сдается:
– Ничего я не знаю, Гарри. Так же, как и ты. Но мой тебе совет – переспи с Казуми, и не один раз, а потом посмотри, как ты себя почувствуешь тогда, когда она выскажется в негативном тоне о твоем сыне.
– А что, если она никогда ничего плохого не скажет о нем? Что, если она с ним прекрасно ладит?
– Тогда сложи свои вещи и уходи.
Он вложил мне в ладонь серебристый ключ. Я уставился на него. Ему не было необходимости говорить мне, что это ключ от его квартиры.
– Казуми великолепна, – произнес Эймон. – Но мир полон прекрасных женщин. Только дураки-романтики вроде тебя не хотят это признать. На свете миллион чудесных женщин. Десять миллионов. Ты можешь влюбиться в любую из них. При определенных обстоятельствах и в определенный момент. Рано или поздно тебе придется прекратить мучить себя убеждением, что существует только одна-единственная женщина, которая должна носить твое имя. Нужно довольствоваться тем, что имеешь. Приходится любить ту, с которой ты в данный момент живешь. Необходимо сказать себе: это мой дом, моя жена, и здесь я остаюсь. Перестань смотреть по сторонам, Гарри. Прекрати.
Из далекого прошлого мне послышались голоса моих родителей. Просто закрой глаза, говорили мне мама с папой. Просто закрой глаза, и пусть они отдохнут.
Но Эймон протягивал мне серебристый ключ.
И я его взял.
* * *
– Я начал пользоваться этими сверхчувствительными презервативами, – говорил Эймон, выходя на крошечную сцену крадущимися шагами. – Эти презервативы – отличная штука. Знаете, каково их действие? После секса, когда вы уже уснули, сверхчувствительный презерватив будет ласкать вашу партнершу, говоря с ней о ее чувствах. А на следующий день этот же презерватив пошлет ей цветы. И никогда не забудет позвонить…
Взрыв хохота в зрительном зале, кое-где с подвыванием. У живой аудитории не бывает такой быстрой реакции, как у зрителей в телестудии. Сейчас здесь оказались несколько понтеров, которые пришли специально, чтобы ради развлечения подразнить бедного простака на сцене. Им не сиделось спокойно в прокуренной темноте зала.
– Кокаинчику не найдется, Эймон?
– Ну, нет, я больше этим не занимаюсь, – мягко отозвался Эймон. – Врач прописал мне от этого свечи. Я сказал ему, что они не действуют, а он спросил: «Вы регулярно ими пользуетесь?» Я ответил: «Конечно. А вы думали, доктор, что я запихиваю их себе в задницу?»
Опять смех и свист.
– Так вот. Чувствительные презервативы. Говорят, что заниматься сексом с презервативом – это все равно, что мыться под душем в плаще. Я так не считаю. При всех этих новых болезнях, если не надеваешь презерватив во время секса, то это все равно, что принимать ванну, положив в воду оголенный электропровод…
Смех, язвительные и оскорбительные выкрики:
– Ты неудачник, Эймон. С тобой покончено!
– Убирайся в свою наркобольницу!
– Крупье, эта Фиш-ка фальшивая!
– Итак, презервативы, – последовало покашливание в духе Вуди Аллена. – В наше время можно купить презервативы для любой национальности. Итальянцы могут приобрести упаковку из шести штук. Это значит по одному с понедельника по субботу, а в воскресенье – выходной. Для французов пачка из восьми штук. Соответственно – по одному на каждый день недели плюс два на воскресенье. Для британцев выпускаются специальные упаковки по двенадцать штук.
Пауза. Он всегда хорошо выдерживал паузу.
– По одной на январь, февраль, март…
Злой, прокуренный и охрипший от злости голос из заднего ряда:
– Кончай, Эймон Фиш! Твои пятнадцать минут истекли!
* * *
– Моим родителям не нужно было думать о презервативах. Получили меня – достаточно. Нет, им об этом заботиться было не надо. Не то чтобы их сексуальная жизнь была такой уж счастливой. Однажды ночью я услышал, как они разговаривали за стеной. Пытались заняться сексом, но ничего у них не получалось. Мама сказала: «В чем дело? Неужели ты не можешь подумать о ком-нибудь еще?»
– Не смешно! – прокричал кто-то в зале.
– Но это уже совершенно другая история, – закончил Эймон.
* * *
Мы жили в большом городе, но мир тесен. Рано или поздно нас должны были увидеть вместе.
Естественно, мы старались избегать опасных районов северного и центрального Лондона, этой на удивление обширной части города, где была вероятность столкнуться с Сид или напороться на Джину. Но в конце концов нас должны были обнаружить. Я был в этом уверен.
И когда это все-таки случилось, то все произошло гораздо хуже, чем я себе воображал. Это оказалась не моя жена и даже не бывшая жена, а некто из дальних закоулков моей жизни. Он заметил меня, когда входил в клуб, и тут же все понял.
Женатый мужчина с девушкой, которая не является его женой, сидели с бутылкой вина в тихом уголке паба, который располагался над комедийным клубом, и привычно держались за руки.
У меня возникло тошнотворное чувство вины, потому что этот человек знал, а моя жена – нет. Мне было ужасно стыдно. Это походило на самое невообразимое подлое предательство.
– Гарри! – воскликнул Ричард, глядя на Казуми.
Какого черта он делал здесь? Что могло занести этого человека в комедийный клуб в Хэкни?
– Ричард? Я думал, что ты все еще в Америке.
– Прилетел повидать Джину. – Наконец он отвел глаза от Казуми. – По правде говоря, я хотел бы, чтобы она вернулась.
– Это Казуми, – сказал я, на какой-то момент трусливо подумав, не выдать ли ее за коллегу по работе или делового партнера.
Но на самом деле Ричарду было все равно. Он был в таком состоянии, когда нет дела до романтических отношений других людей. Человек без работы, без жены, когда жизнь вокруг тебя рушится. Я хорошо его понимал.
– Я остановился у друзей, – сказал он. – Они тут неподалеку живут. Этот район становится популярным у людей, работающих в Сити, не так ли?
– Да, среди них и наркодилеров. Послушай, Ричард, нам надо идти. Желаю удачи… во всем.
Я наблюдал, как Ричард и Казуми улыбнулись и пожали друг другу руки, подумав о теории Джины про старого быка, у которого нет никаких шансов заполучить назад свою старую корову.
Потом мы покинули его, оставив купленную выпивку на столе и подгоняемые моим чувством вины.
И тут я вспомнил о ключе в кармане.
* * *
Мы вошли в квартиру Эймона. Он купил ее в тот период, когда «Фиш по пятницам» был на гребне успеха и его приглашали сниматься в дорогой рекламе и на всякие презентации. Это была мансарда, расположенная в доме на набережной и выходящая окнами на Тауэрский мост и Темзу с доками. Все это оказалось залито светом, подобно открытке с видом ночного Лондона. Казуми подошла к огромному окну во всю стену и стала смотреть на чернильно-черную реку, освещенный огнями фонарей мост и яркие огни города.
Потом она повернулась ко мне.
– Казуми…
– Не говори ничего.
Освещенные только лунным светом и огнями фонарей с улицы, мы пытались снять друг с друга одежду, одновременно целуясь.
Эймон вернулся домой, когда мы барахтались на диване, наполовину раздевшись, как подростки. Казуми услышала звук поворачиваемого в замке ключа раньше меня и, прежде чем Эймон с подружкой вошли в гостиную, была уже в ванной.
Я узнал эту женщину – режиссера с телевидения, которая раньше работала курьером у Марти Манна. Эймон в дверях помахал мне рукой, и они удалились в его спальню. Из-за закрытой двери послышался смех и звуки музыки. Это не должно было иметь никакого значения, но чары уже разрушились. Казуми вышла из ванной полностью одетая и готовая уйти.
– Еще не пора, – проговорил я. – Пожалуйста, Казуми. Иди сюда. Никто нас больше не потревожит. Посмотри, какой отсюда вид.
Она покачала головой:
– Это не мой вид.
Я не стал с ней спорить. Нехотя застегнул пуговицы на рубашке. Мы тихо вышли из квартиры.
– Я так больше не могу, – сказала она, пока я ловил такси. – Правда, Гарри. Так не может дольше продолжаться.
И так не стало.
Потому-что, проводив Казуми, я вернулся домой, и моя жена сообщила мне, что уходит от меня.
