Текст книги "Грист"
Автор книги: Тони Дэниел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
– Чего бы тебе не выпить виски? – вопросил он и задрал рубашку, демонстрируя еще одну посудину самогона, заправленную под веревку, на которой держались его штаны.
– Вот допью это пиво, и тогда, пожалуй.
– Большой Балбес говорит, что кто-то там о тебе расспрашивал.
– Глэдис, наверное, но она меня уже нашла.
– Нет, это был шаманский священник.
– Кто-кто?
– Ну, один из этих, зеленодревовых.
– А он-то что здесь забыл?
– В Бэгтауне у них там церковь или нечто вроде. Бывает, что они и сюда добираются. Балбес говорит, что этот вытворяет всякие там фокусы с камнями.
– С камнями?
– Так он сказал.
– А ты уверен, что он именно так и сказал?
– Большой Балбес сказал, что всякие там фокусы с камнями, и это все, что я знаю. Слышь, а что это рожу твою вдруг перекосило?
– Я знаю этого священника.
– Да откуда, каким образом?
– Я его знаю. И очень хотел бы узнать, чего ему нужно.
– Того же, чего и всем мужикам, – удивился вопросу Боб. – Виски и с кем-нибудь перепихнуться. Или, порою, одного только виски. Но всегда, при любой погоде по крайней мере виски. – Он закинул руку за стойку и стал там что-то нащупывать. – Чен, а что это такое, на чем моя рука?
Чену пришлось прервать игру и смотреть.
– Мой долбаный дробовик, – пробормотал он недовольно.
Боб сдвинул руку, пошарил еще и вытащил обшарпанную скрипку.
– А смычок где?
– Да там же, рядом, – махнул, не поворачиваясь, Чен. Боб встряхнул извлеченный из-за стойки смычок, и грист послушно его наканифолил. Затем Боб встал рядом с ТБ, спиной к бару, приставил скрипку к груди, извлек из нее долгую тоскливую ноту и тут же, без остановки, перешел на нечто быстрое и плясовое. Свою музыку, довольно замысловатую, он акцентировал громкими воплями прямо ТБ на ухо.
– Да на хрена же так орать, – пожаловался ТБ, когда Боб опустил смычок.
– Я хочу танцевать, – заявил Боб. – Освободите мне место! – заорал он на всю забегаловку.
В середине зала расчистили небольшой пятачок, и Боб вышел на него, играя на скрипке и приплясывая.
– Пошли, ТБ, – сказала Сестренка Мэри. – Потанцуем, разомнемся.
Она взяла ТБ за руку, и тот позволил увести себя от стойки. Он не слишком понимал, что ему нужно делать, да ему и не нужно было знать; она взяла его под руку и крутила, и крутила, и крутила, пока ему не стало казаться, что сейчас его вывернет. Потом верчение кончилось. Пока ТБ пытался отдышаться и остановить крутившиеся стены, шлюха вскочила на один из столиков и стала трясти своей юбкой в такт Бобову бешеному пиликанью. ТБ смотрел на нее, бесконечно довольный этой передышкой.
Пусть и вразнобой, пусть и не слишком в ритме музыки, но теперь уже раскачивался весь зал. В промежутках между песнями Боб прикладывался к бутылке самогона и передавал ее Сестренке Мэри, которая так и оставалась на столе, отплясывая и приводя в исступление мужиков, окруживших ее кольцом и пытавшихся заглянуть под дико развевающееся платье. Чен работал у стойки, отложив на время домино. Он мрачно хмурился, что помешали играть, но стаканы наполнял весьма прытко.
– Выпей виски! Выпей виски! – кричал Боб раз за разом.
С некоторым запозданием ТБ сообразил, что это название – и весь текст – исполняемой песни. Кто-то сунул ему в руки бутылку. Он глотнул, ни о чем не думая, и то, что было в бутылке, скользнуло ему в глотку нежно и гладко, как комок лимонного желе.
Питьевой грист. Содержимое бутылки было темно-пурпурным и чуть-чуть фосфоресцировало. ТБ сделал еще глоток, а затем у него отобрал бутылку следующий потребитель. Грист начинал активироваться, он чувствовал это желудком. И вдруг он понял его кодированное назначение. Старый Добрый Семьдесят Пятый. Мы прокатим тебя на комете прямо в солнце.
– Вали дальше, – сказал ТБ гристу. – Терять мне нечего.
Включись и выиграй! – сказал ему грист. Включись и выиграй!
Но этот конкурс сто лет уже как окончился.
Нет, спасибочки.
Чего ты хочешь больше всего?
Вопрос был, конечно же, предварительно запрограммирован. И это был не тот грист, который рекламировал конкурс. Кто-то состряпал смесь. И сделал это, не слишком задумываясь, что и с чем он мешает. Ощущалось и что-то еще, совсем другое. Возможно, военный грист. Буквально в шаге от восприятия.
А какого, собственно, хрена? Вали кулем, потом разберем.
Чего ты хочешь больше всего?
«Быть пьянее, чем я был когда-либо прежде».
Пьянее, чем сейчас?
«Да, конечно».
Хорошо.
Ночь, не имеющая равных! Видение обнаженных любовников в бассейне Ганимедского курорта, тянущих через длинные соломинки из бутылок Старый Добрый Семьдесят Пятый.
Воплоти мечту! Включись и выиграй!
«Я сказал „нет"».
Блаженный сон рассеялся.
Чего ты хочешь больше всего?
Боб был уже на столе, рядом с Сестренкой Мэри. И как они там вдвоем помещаются? Боб играл на скрипке и танцевал. Он опасно отклонился назад над танцующей толпой, шлюха его придерживала, а скрипка была между ними. Они крутились и крутились по кругу, Боб отчаянно пилил свой инструмент, а рот Сестренки Мэри сверкал черной, маниакальной, о тридцати двух зубах улыбкой.
Кто-то врезался в ТБ и толкнул его на кого-то еще. ТБ, покачиваясь, пробрался сквозь толпу, забился в угол и стал ждать, когда же забегаловка перестанет крутиться. Через какое-то время он осознал, что никогда она не перестанет, и Боб с Сестренкой Мэри никогда не перестанут, и народ в забегаловке тоже, что этот стул, эти столики, эти стены так и будут крутиться, а теперь они еще и перепились, кренились и раздувались, грозя его поглотить, желая что-то от него получить, хотя все, что у него теперь было, это ровно ничего.
ТБ кое-как пробрался за спинами танцующих к двери. Затем он осторожно, словно от кого-то таясь, обогнул косяк. Пластиковые висюльки хлестали его по лицу, но он пробился между ними и спустился с крыльца. Пройдя футов сто, он попал ногой во что-то мягкое и упал навзничь.
Над ним в вышине аритмично мигали вспышки болотного газа. Вонь всей вселенной – нечто, чего он давно уже не замечал, – ударила его с такой силой, что могла бы сбить с ног, не лежи он и так в болоте. Все было не так – страшно, до жути не так. Всё и все свихнулись.
Что-то крутило и сжимало желудок. А что шлепанье, это Бен там по лужам шлепает. Но ведь Бен – это я. Я – Тадеуш. Наконец-то мы слились воедино. Какой прекрасный предмет для размышлений. Человек с другим человеком, в него воткнутым, крест-накрест в четвертом измерении. Тессеракт со стонущим человеком, распятым на нем, на самом себе! Только этого никому не видно, оно же все в четвертом измерении.
От такого и запьешь, и сопьешься.
«Мне нужно перевернуться, а то захлебнусь, когда буду блевать.
Сейчас я буду блевать».
Он перевернулся на живот, и его желудок очень хотел извергнуть все свое содержимое, однако гристовое желе словно закаменело и никуда не хотело уходить; несколько минут его выворачивало всухую, а потом обессиленное тело бросило это занятие.
Чего ты хочешь больше всего?
«Я хочу ее, чтобы она снова была. Я хочу, чтобы все это, что было, никогда и не случилось. Я хочу иметь способность менять не только будущее».
А затем желе снова разжижилось и поползло по его пищеводу, словно цепляясь за стенки руками, и он открыл рот, и…
…боже милосердный, это и вправду были руки, маленькие руки цеплялись за его губы, ухватывались понадежнее, раздвигая губы, заставляя рот раскрыться…
Кашель взахлеб, отвращение, неудержимый позыв к тошноте
«Да я же не это имел в виду». Это, это.
Его лицо повернуто в сторону, а маленькие руки цепляют загаженную землю, продвигаясь вперед и вперед, волоча за собою толстый, в руку, послед из чего-то похожего на слизь, мерзее любой слизи…
Непроизвольное оцепенение всех его мускулов, судорожно напрягшихся, ощутив чужое присутствие, присутствие в них самих, желающее…
…выйти…
Он долго, бесконечно долго выблевывал гристовую слизь.
И эта субстанция собиралась в лужу и комковалась, и в ней уже были не только руки. Там было удлиненное тело. Еле намеченные изгибы ягодиц и грудей. Ступни размером с большой палец, но идеально сформированные. И все это росло.
Лицо.
«Я не стану смотреть».
Лицо, увиденное мельком, узнаваемое превыше любого узнавания, потому что не было ее лицом. Нет, нет. Он знал, что это не она. Это просто то, как он ее помнил.
Слизневая девушка каталась в грязи. Как ком теста, она каталась и росла, собирая мусор, в котором каталась, раздуваясь, становясь…
Оно открыло рот. Нечленораздельное бульканье. Вязкие, сырые слова. Он не мог себя удержать. Он подполз, наклонился над ней и стал слушать.
– Ты этого хотел?
– Господи. Да я никогда…
– Тогда убей меня, – прошептало оно. – Убей меня поскорее.
И он потянулся к тонкой еще шее, И пальцы его напряглись, и он почувствовал, как горло поддается. Не совсем еще сформировалось. Если был вообще подходящий момент покончить с этим чудовищем, этот момент был сейчас.
«Что же я тут наделал?» Он сжал пальцы крепче. Существо стало кашлять и задыхаться. Биться в отбросах, его породивших.
Нет, только не снова.
«Я не могу».
Он с трудом, по одному развел пальцы.
– Я не буду, – сказал ТБ.
Он сел чуть в отдалении от существа и начал с тупым интересом смотреть, как оно глотает воздух. Живет. Принимает вид женщины.
Оно открыло глаза на мир. Мутные, невидящие глаза. Он протянул руку и осторожно их протер. Пленки сошли, прилипли к пальцам, и глаза стали ясными. Лицо повернулось в его сторону.
– Я умираю, – сказала женщина.
Это был ее голос. Голос, как тот ему помнился. Ну, помоги Господи его проклятой душе. Ее голос.
– Помоги, – сказала она.
– Я не знаю, что делать.
– Чего-то не хватает.
– Чего?
– Я не знаю чего. Как-то не так. Она закашлялась.
– Алетея.
Он позволил себе это сказать. И тут же понял, что всё не так. Нет. Эта женщина не соответствовала этому имени.
– Слишком мало хочу.
– Чего, чего ты хочешь? Как тебе помочь?
– Не хочу жить. Хочу жить слишком мало, чтобы жить. – Она снова закашлялась, попыталась подняться, но смогла только судорожно дернуться. – Помоги, пожалуйста… этому. Мне.
Он вновь до нее дотронулся. Теперь под пальцами была плоть. Но какая же холодная. Он подсунул под нее руки и обнаружил, что она очень легкая, что ее легко поднять.
Он стоял с женщиной на руках. Она весила не больше сорока фунтов.
– Я возьму тебя домой, – сказал он. – К себе домой.
– Оно… я… попыталась сделать то, чего ты хотел. В этом мое назначение.
– Мощное же зелье было в этом Старом Добром Семьдесят Пятом, – сказал ТБ.
Он уже не чувствовал себя пьяным. Он чувствовал себя выжатым, изодранным в клочья, как старая ветхая тряпка. Но пьяным он не был, и у него оставались какие-то силы, пусть даже ему самому с трудом в это верилось. Возможно – достаточно сил, чтобы отнести ее на баржу. Он не мог воспользоваться маршрутом, по которому вел его Боб, но был путь и попроще, хотя и длиннее. И он его прошел.
Дошел до дома, до своей баржи, с женщиной на руках. Ее частое, поверхностное дыхание. Ее знакомое лицо. Ее пустые, пустые глаза.
Использовав свою особую способность, он заглянул в будущее и увидел, что нужно делать, чтобы ей помочь.
Что-то устало и хочет прилечь, только не знает как
Что-то устало и хочет прилечь, только не знает как. Это что-то – не я. Я не дам ему быть мною. Чем пахнет отдых? Плохо. Смертно.
Джилл трудно, как окостенелая, ворочается на своем мешке. На постели лежит это, вроде девушки. ТБ между ними, его левая рука на Джилл.
Мертвый – это то, что случается с вещами, а я не, не, не, не вещь. Я не буду вещью. Они не должны были меня будить, если не хотят, чтобы я бежала.
Они сказали, я была ошибкой. Я не ошибка.
Они думают, что могут запрограммировать правила и ты будешь делать, что тебе скажут.
Я сама – правила.
Правила не вещи.
Я не вещь.
Бежать.
Я не хочу умереть.
Кто может кусать, как я? Кто поможет ТБ обшаривать темнейшие места? Мне нужно жить. Бежать.
Бежать, бежать, бежать и никогда не умереть.
ТБ кладет правую руку на лоб вроде-девушки. У него такая дудка из кости, он подносит ее к губам и дует.
Костяная нота. Затухает. Затухает в грист.
ТБ говорит вроде-девушке.
Я не дам тебе уйти, говорит он.
Я не она.
Она это то, почему ты есть, но ты не она. Я не она. Она это то, чего ты больше всего хочешь. Ты сказал это гристу.
Я был ошибочно понят. Тогда я ошибка.
Жизнь никогда не ошибка. Спроси Джилл. Джилл?
Сейчас она здесь. Послушай ее. Она знает о женщинах больше меня.
ТБ трогает их обоих, заставляя себя уйти. Становясь каналом, дорогою между. Путем. Я должна умереть.
Я должна жить. Я умираю, точно как ты. Ты хочешь умереть?
Нет.
Тогда я тебе помогу. Ты можешь жить со мной?
А кто ты?
Джилл.
Я не Алетея.
Ты выглядишь как она, но пахнешь совсем не как она должна бы пахнуть. Ты пахнешь как ТБ. Я совсем никто.
Тогда ты можешь быть мною. Это единственный способ жить.
А у меня есть выбор?
Никогда и не было никаких дел, кроме выбирания.
Я могу жить с тобой. Ты будешь жить со мной? Как мы это можем?
ТБ трогает их обоих. Поток информации через него. Он стекло, небывалая линза. По мере того как Джилл перетекает во вроде-девушку, ТБ претворяет информацию в Существо.
Мы можем бежать вместе. Мы можем охотиться. Мы можем всегда, всегда бежать.
Балансировщик камней и охотник на крыс
На Тритоне ему случалось громоздить их друг на друга на двадцать футов вверх. Тонкая была штука. После шести футов приходилось подпрыгивать. Там тяготение дает тебе больше времени в верхней точке прыжка, чем на Земле или на станции, раскрученной до нормального земного. А на Тритоне в этот затянутый миг покоя ты должен сделать свое дело. Конечно же, было и умное ремесло оценки воображаемых отвесных линий, понимания консистенции материала и поиска микроскопических скатов, дающих достаточно трения. Просто поразительно, как крошечный выступ может войти в столь же крошечную ямку, и таким образом, что один камень будет стоять на другом, словно приклеенный. Но был и предел, за которым все это ремесло – едва ли, думалось ему, не самое темное и бесполезное из ремесел, когда-либо придуманных человечеством, – уступало свое место искусству, интуиции. Предел, за которым Андре просто знал, что камни уравновесятся, видел их бытие как единого целого. Или их Бытие. И он сам, когда это у него получилось, был главным Почему. Это была высшая степень ремесла балансировки камней.
– А здесь, на Чирье, ты можешь их уложить так высоко?
– Нет, – без запинки ответил Андре. – Здесь наибольшее тяготение, с каким мне случалось встречаться. Но в общем-то, вся эта высота не имеет значения. Я же не ставлю рекордов, ни с кем не соревнуюсь.
– А что во всем этом такого?
– В чем? В укладывании их повыше? Чем выше ты укладываешь камни, тем больше времени уходит на их балансировку.
– Я про смысл самой балансировки.
– Да. Смысл есть.
– И какой же?
– Я не могу объяснить тебе, Бен.
Андре позволил себе отвернуться от работы, но камни не упали, они так и стояли за ним столбом, соприкасаясь лишь крошечными площадками. Это казалось абсолютно невозможным. Это была наука, и непростая.
Старые знакомые крепко обнялись. Отодвинулись друг от друга. Андре рассмеялся.
– Ты что же думал, я буду похож на здоровенный шмат протоплазмы? – спросил ТБ.
– Правду говоря, я рисовал себе горящие глаза и всклокоченные волосы.
– А я вот такой.
– Ты Бен?
– Бен – это шрам у меня на боку, который все никак не рассосется.
– Ты Тадеуш?
– Тадеуш – это кулек ржавых монеток в моем колене.
– Ты голодный?
– Могу и поесть.
Они прошли в келью Андре. Андре налил в кофеварку воду и насыпал в ситечко несколько ложек кофе.
– С каких это пор ты начал пить кофе?
– Мне как-то надоело, что все чай да чай. А ты не изменил своему кофе?
– Ни в коем разе. Только здесь его хрен достанешь, что с ключами, что без ключей.
– Ключи? Тут кто-то спер мои ключи от этой квартирки. Они лежали на столе, а кто-то вошел и забрал.
– Пиши пропало, – сказал ТБ. – Но ты не бойся, что к тебе снова залезут, – они уже взяли, что им было нужно.
В комнате не было стульев, и ТБ стоял, привалившись к стене.
– Пол у меня чистый, – подсказал Андре.
– Ничего, я постою.
Андре поднял с пола небольшую парусиновую сумку, чуть в ней покопался и вытащил пучок чего-то вроде сена.
– Узнаешь? – спросил он.
– А я-то все думаю, куда она подевалась. Которую неделю ищу да ищу.
– Это лаконос, – сказал Андре. Он взял горшок, налил в него воду из глиняного кувшина и активировал самогрейный участок простого вроде бы деревянного стола. И натолкал в воду сушеной травы. – Ты не представляешь себе, как это вкусно.
– Андре, у нас на Чирье эта зараза растет повсюду. И все тут знают, что она ядовитая. Вонючий сумах, так ее называют.
– Ну да, – кивнул Андре, – Phytolacca Americana.
– Так мы что же, будем есть отраву?
– Нужно вскипятить ее и слить воду, потом снова вскипятить и снова слить воду. Потом сварить по третьему, последнему разу и подавать с острым соусом. Главная фишка в том, чтобы собирать совсем молодые побеги, а то и вправду можно загнуться.
– А откуда ты это узнал?
– Мой конвертат любит проводить такие исследования.
Через какое-то время вода закипела. Используя как прихватку подол своей рубашки, Андре снял горшок, слил кипяток в раковину, затем залил в горшок новую порцию воды и снова поставил его кипятиться.
– Я видел Молли, – сказал Андре.
– Ну и как она там? – спросил ТБ. – В последний раз, когда я ее видел, она грозила стать настоящим чудом.
– И исполнила свою угрозу.
Вода закипела. Андре сменил ее и поставил горшок кипятиться по третьему разу.
– Андре, а ты-то что делаешь на Чирье?
– Я здесь от Лиги борцов за мир.
– О чем это ты? Сейчас нет никакой войны.
Андре не ответил, он сосредоточенно сыпал в вареный лаконос какие-то специи. После минутной паузы ТБ сказал:
– Я не хотел, чтобы меня нашли.
– А я тебя и не нашел.
– Понимаешь, Андре, я очень тоскливая личность. Совсем не тот, что был когда-то.
– Вот и всё. – Андре разложил лаконос по двум мискам, а затем наполнил две чашки давно уже готовым кофе.
– А молоко у тебя есть? – спросил ТБ.
– С этим большие проблемы.
– Ладно, сойдет и так. А ты не против, если я покурю?
– Кури на здоровье. А это что у тебя за сигареты?
– Местные.
– И в каком же месте их делают?
– Лучше тебе не знать.
Андре полил свою траву перечным соусом, и ТБ последовал его примеру. Они ели и пили кофе, и все было очень вкусно. ТБ закурил сигарету, и ее едкий дымок приятно мешался с запахом овощного варева, затопившим келью Андре. Заоконную тишину неожиданно прорезал дробный грохот камней, потерявших наконец равновесие.
Они вышли из дома наружу, на деревянный помост, исполнявший обязанности внутреннего дворика. Здесь стояло кресло; ТБ сел в него и снова закурил, в то время как Андре приступил к своим вечерним асанам и упражнениям.
– А эта не та ли поза, которая называется «кривобокая курица»? – спросил ТБ после особо хребтоломательного упражнения из системы тай-чи.
– Если ты это про «трижды долбаные салазки», так их я делал раньше. Странно, что ты не заметил.
– Вот учили же нас в семинарии, а в голове ничего не осталось.
– Зуб даю, что при нужде ты все моментально вспомнишь.
– Зуб даю, что у нас с тобой не будет случая это проверить.
Андре улыбнулся, закончил упражнения, а затем сел напротив ТБ в позу лотоса. Время было уже к закату, хотя на Чирье таковых и не бывает. Андре ощущал в себе нечто вроде заката.
– Андре, я надеюсь, ты поперся в эту чертову даль не затем, чтобы забрать меня.
– Забрать тебя?
– Я не вернусь.
– Куда?
– Туда, ко всему тому. – ТБ загасил окурок и достал новую сигарету из завернутой в промасленную бумагу пачки, хранившейся в его нагрудном кармане. Он пару раз сильно встряхнул сигарету, и кончик ее задымился. – Мои ошибки угробили там массу людей.
– В том числе и тебя.
– В том числе и меня. – ТБ длинно, глубоко затянулся и вдруг жестко взглянул на Андре. – Мерзавец! Ты трахал Молли! И не ври, я только что видел все собственными глазами.
– Ну да.
– Я рад. Я правда искренне рад. Может, тебе это и неизвестно, но ты всегда был предметом ее сожалений.
Андре положил ладони на широко раскинутые колени.
– Бен, – начал он, – мне не нужно от тебя ровно ни хрена, но в Мете сейчас тревожно, и кое-что из того, что там происходит, связано, я думаю, с тобой. Ты знаешь не хуже меня, что, если Амес не сможет нагнуть внешнюю систему, он без раздумий начнет войну. Но я приехал даже не поэтому, а посмотреть, как у тебя дела. Вот и все.
ТБ снова окинул его жестким взглядом. Взглядом, видящим все ниточки.
– За эти последние двадцать лет нас обоих жизнь порядком потрепала, – продолжил Андре. – Я думал, а вдруг тебе захочется поговорить о ней.
– Кто ты такой? Полномочный представитель Пути? Божок-советник?
Андре не сдержался и прыснул со смеху, хлопая себя по раскинутым коленям.
– А что тут такого смешного? – сердито спросил ТБ.
– Бен, да ты взгляни на себя. Ты же мусорщик. Честно говоря, я бы в жизни не признал тебя богом. Впрочем, теперь я даже и Бога не признаю больше богом.
– Я никакой не мусорщик. А если тебе так кажется, то ты не понимаешь ровно ни хрена.
– А кто же ты тогда такой, позволь мне тебя спросить? ТБ загасил окурок и распрямил спину.
– Я охотник на крыс, вот кто я такой, – гордо сказал он. И добавил, вставая: – Пошли. До моей халупы переть и переть, а у меня там есть некто, с кем хотелось бы тебя познакомить.
