Текст книги "Грист"
Автор книги: Тони Дэниел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Тони Дэниел
Грист[1]1
"Grist" copyright © 1998 by Tony Daniel
[Закрыть]
Полночь по общесистемному в «Вестуэйском кафе»
Стоя над всем мирозданием, терзаемый сомнениями священник блаженно помочился. Он тщательно отряхнул капли, скользнул равнодушным взглядом по треугольнику звездной тверди, заключенному между его ногами, а затем застегнул штаны. Спустил в унитазе воду, а о дальнейшем позаботилась центробежная сила.
Андре Сад вернулся к своему столику. Он шел над живым огнем космоса, над разверзшейся бездной – можете продолжить список, – практически их не замечая. Хотя в этом заведении, в «Вестуэйском кафе», и было нечто особенное лично для него, по сути оно представляло собой самую заурядную забегаловку с прозрачным полом, тонким, как лист бумаги, и прочным, как алмазная скала. Пятачок-пучок, как говаривали тысячу лет назад. Светящаяся вывеска над входом возглашала: «БЕСПЛАТНАЯ ДОСТАВКА». Другая, чуть пониже, вывеска говорила: «ОТКРЫТО КРУГЛОСУТОЧНО». Эта вывеска не горела. Закроют эту лавочку, как пить дать закроют.
Священник сел и поболтал ложечкой в чае. Он прочитал вывеску задом наперед, лениво задаваясь вопросом, похожи ли хоть немного звуки, формировавшиеся в его голове, на настоящий, древний, английский. А как тут поймешь, когда в голове шматок гриста?
«На общем уровне все понимают друг друга, – думал Андре Сад. – Хотя бы примерно, более или менее, они понимают, о чем ты».
Тускло, жирно поблескивает держалка для салфеток. Солонка заполнена наполовину, дырочки в ней давно пора бы прочистить. В тех местах, где обычно ставят тарелки, покрытие столешницы протерлось насквозь. ДСП, проглядывавшая в протертых местах, явно отсырела. В крошеном, проклеенном дереве просверкивал подобно чешуйкам слюды свободно плавающий грист: ремонтно-очистительный в давнем прошлом грист, начисто оторвавшийся от ресторанного управляющего алгоритма, что же ему остается, кроме как сверкать? Ну точно, как просветившийся адепт Пути Зеленого Древа. Оторвался и сверкает.
Что вы возьмете к этому гамбургеру?
Грист. Nada[3]3
Ничего (исп.).
[Закрыть] и грист. Грист и nada.
«Я прохожу период депрессии, – напомнил себе Андре. – Я даже серьезно подумываю бросить священство».
И тут заговорила пелликула Андре – мелкодисперсная алгоритмическая часть его личности, раскинувшаяся более-менее неподалеку, заговорила, словно очень издалека.
Такое повторяется каждую зиму. А в последнее время усугубляется еще и бессонницей. Кончай ты с этим nada и nada. Будто сам не знаешь, что все материально.
«Кроме вас», – подумал в ответ Андре.
Он привык представлять себе свою пелликулу как маленькое облачко алгебраических символов, следующее за ним, как рой мошкары. Само собой, в действительности никто ее не видел.
Кроме нас, подумала пелликула.
«Ну и ладушки, остановимся пока на этом. Сыграйте мне какую-нибудь песню, вам не трудно?»
Уже через мгновение в его внутреннем ухе загудел гобой. «Не думай ни о чем» – древний гимн Зеленого Древа, который напевала мама, качая его в колыбели. Взращен и взлелеян в вере. Пелликула снабдила гимн парой инверсий и вариаций, однако звуки все равно вселяли мир и спокойствие – как и всегда.
Имелся способ рассчитать, сколько зим Диафании Земля – Марс вмещается в земной год, однако Андре никогда ничего не рассчитывал, перед тем как вернуться в семинарию для ежегодного послушничества, и они – то есть зимы – неизменно заставали его врасплох. Однажды просыпаешься утром, а свет за окном потускнел.
Дверь кафе открылась, и весь ее проем властно заполнила фигура кардинала Синефила. Это был крупный мужчина с роскошной гривой белоснежных волос. Кроме того, он был адаптирован к космической пустоте и бел лицом, как слоновая кость. Он был весь в черном, с петличным значком в форме дерева. Зеленого, конечно же.
– Отец Андре, – окликнул Синефил через весь зал; его голос звучал, как полицейский мегафон. – Ты разрешишь мне составить тебе компанию?
Андре молча указал рукой на место напротив. Синефил подошел размашистыми шагами и плотно, с размаху сел.
– Не поздненько ли гуляете, господин Мортон? Это же вроде не в ваших обычаях, – сказал Андре и отхлебнул из чашки глоток чая.
Чай отдавал перепрелой соломой. Наверно, пакетик слишком долго пролежал в воде.
«Мочился я слишком долго», – укорил себя Андре.
– Я пытался найти тебя в семинарском пристанище уединения, – сказал Синефил.
– Ну и правильно, что пришел потом сюда, – кивнул Андре. – Здесь я обычно и сижу, если не там.
– А что, студенты все еще тусуются в этой забегаловке?
– Да. Собака вот тоже возвращается к своей блевотине, так и я. Или к чьей-нибудь блевотине.
К столику неспешно подошел официант.
– Меню потребуется? – спросил он. – Я буду носить все руками, а то столики испортились.
– Пожалуй, я возьму себе что-нибудь, – прогудел Синефил. – Ну, скажем, лхаси.
Официант кивнул и удалился.
– А как у них с клиентурой? – поинтересовался Синефил. – Настоящие люди еще заходят?
– Думаю, им не по карману даже перекрасить свое заведение.
Синефил обвел помещение взглядом. Словно лучом прожектора.
– Да здесь и так достаточно чисто, – подытожил он результаты инспекции.
– В общем-то, да, – согласился Андре. – Думаю, базовая окраска все еще действует и только тонкий, сложный грист вышел из строя.
– Тебе здесь нравится.
До Андре вдруг дошло, что он загляделся на кружение чая в чашке и на миг утратил контакт со своим начальником.
– С тех пор как я пришел в семинарию, – начал Андре и улыбнулся, – это кафе стало вторым моим домом. – Он сделал глоток чая и откинулся на спинку. – Именно здесь я испытал свое первое сатори.
– Слышал, слышал, это вошло уже в легенду. Ты вроде бы ел тогда картофельное пюре.
– Пюре из бататов, если уж быть совсем точным. Можно было взять три вегетарианских блюда, ну я и выбрал бататы, бататы и снова бататы.
– А вот мне эту сладкую картошку и насильно в рот не впихнешь.
– Это тебе только кажется. Бататы нравятся всем, а не нравятся, так после понравятся.
Синефил басисто расхохотался, его тяжелая голова запрокинулась к потолку, в красноватых, как бронза, глазах мелькнул на мгновение свет.
– Андре, – сказал он, отсмеявшись, – нам нужно, чтобы ты вернулся к преподаванию. Или к исследовательской работе.
– Мне недостает веры.
– Верь в себя.
– Это то же самое, что и вера вообще, как тебе прекрасно известно.
– Ты слишком хороший ученый и священник, чтобы так терзаться сомнениями. Мне уже начинает казаться, что чего-то я здесь не понимаю.
– Мне кажется, Мортон, что сомнение не пойдет к твоей прическе.
– Так вы решили? – спросил вернувшийся официант.
– Мне – шоколадный лхаси, – не колеблясь, откликнулся Синефил. – А отцу Андре – хоть малую толику веры.
Официант застыл в недоумении, его гристовая нашлепка то ли не смогла перевести слова кардинала Синефила, то ли превратила их в полную абракадабру.
«Этот официант, – подумал Андре, – он почти точно из Радиала Блаженных Садов. Подсобные работники в большинстве своем состояли в Семинарском Барреле. Там у них был свой профессиональный жаргон и тысячи диалектов, сильно разошедшихся. БАЛы этого клана бедны как церковные крысы, а на баррелевую зарплату приличного гриста не купишь».
– Ийе фтип, – сказал Андре официанту, конечно же, на жаргоне Блаженных Садов. – Это шутка.
Официант неуверенно улыбнулся.
– Все, что мне нужно, это крутой кипяток для моего чая, – добавил Андре.
Официант ушел с видом явного облегчения. Геройская внешность Синефила могла вогнать в дрожь и кого покрепче.
– Отсутствие у тебя веры не подкрепляется никакими эмпирическими доказательствами, – сказал Синефил. Это был приговор, не подлежащий обжалованию. – Ты – хороший священник, получше многих. С Тритона идут о тебе великолепные отзывы.
«Линсдейл, – подумал Андре. – Бродячий он, видите ли, монах. Бродячий стукач, так будет точнее. Ну, задам я ему на следующем конклаве».
– Мне здесь хорошо. У меня хороший приход, и я балансирую камни.
– Да, это создает тебе своего рода репутацию.
– У Тритона лучшая для этого гравитация во всей Солнечной системе.
– Я видел твои творения по мерси. Они прекрасны.
– Спасибо.
– А что происходит с ними потом?
– О, – улыбнулся Андре, – они попросту рушатся, стоит чуть-чуть отвлечься.
Официант принес шоколадный лхаси и саморазогревающийся графин воды для Андре. Синефил приложился к соломинке и враз уполовинил свое питье.
– Великолепно. – Он откинулся на спинку стула, удовлетворенно вздохнул и рыгнул. – Андре, я имел видение.
– Ну что ж, это твоя профессия.
– Я видел тебя.
– И что же, я кормился в «Вестуэйском кафе»?
– Ты падал и падал сквозь бесконечное море звезд. Графинчик забулькал, и Андре поторопился долить себе чашку, прежде чем из воды уйдет весь растворенный воздух и она станет безвкусной. Горячая вода и чуть тепловатый чай смешивались, образуя замысловатые водовороты. Болтать в чае ложкой он не стал.
– Твой полет остановило огромное дерево. Говоря конкретнее, ты в него врезался и застрял в ветвях.
– Иггдрасил?
– Нет, не думаю. Дерево было совсем иное, я никогда не видел его прежде. Это очень тревожно, ведь я привык думать, что есть лишь Одно Древо. Впрочем, это дерево было таким же большим.
– Большим, как Мировое Древо? Как Гринтри?
– Ничуть не меньше. Но заметно иное.
Синефил посмотрел вниз, на звезды, сверкавшие под ногами. В его глазах, сразу потемневших, замерцали серебряные искры. Адаптированные к открытому космосу глаза всегда принимают окраску того, на что они смотрят.
– Андре, ты и представить себе не можешь, насколько все было реально. И даже не было, есть. Это трудно объяснить. Ты знаешь о других моих видениях, видениях грядущей войны?
– Сожжение Единственного Древа?
– Да.
– Оно знаменито по всему Пути.
– Мне это безразлично. Плохо, что никто из посторонних меня не слушает. Как бы там ни было, это видение заслонило собою все прошлые, военные видения. А вот сейчас, когда я сижу здесь с тобой, все это кажется мне каким-то спектаклем. Пьесой, которую ставят на сцене. И ты. И я. И даже эта грядущая война. Все это пьеса, в центре которой стоит это проклятое Древо. И оно меня не отпускает.
– Это в каком же смысле не отпускает?
Синефил поднял над столом чуть согнутые ладони, словно баюкая в них некую невидимую сферу. Он смотрел на это пустое место так, словно в нем сосредоточилось все мироздание, его глаза перестали двигаться. Но при этом они не стали бессмысленными, не остекленели.
Глаза Синефила горели настолько живым, напряженным огнем, что было больно на него смотреть. Когда Синефил погружался в транс, его материальное лицо начинало вибрировать. Крошечная, еле заметная вибрация, однако любому, кто ее видел, становилось не по себе. Он был полностью сосредоточен, однако ты никак не мог сосредоточить на нем свой взгляд. Здесь для этого пространства было слишком уж много его. Или слишком уж мало тебя.
«Здесь, прямо у меня на глазах свершается квантовая хронопортация, – подумал Андре. – Мгновенный выброс спиновой информации из будущего, просеянной сквозь архетипические регистры человеческого мозга Синефила.
И все это сводится к метафоре».
– Древо уже совсем сгорело, – сказал Синефил из глубин своего транса; его слова падали, как камни. – Сожжение свершилось. Но я вижу отнюдь не головешки, нет. – Он сжал кулаки и снова разжал их ладонями вверх. – Старое Древо – это лишь тень. Обугленные останки Единственного Древа, они не более чем тень другого дерева, нового Древа. Они словно тень нового Древа.
– Тень, – прошептал Андре и вздрогнул, услышав свой голос. Его кулаки были крепко стиснуты, словно в попытке помочь Синефилу.
– Мы переживаем время тени, – сказал Синефил; его напряжение немного ослабло. – Два дерева взаимонакладываются почти идеальным образом. Я уверен в этом, как никогда и ни в чем за всю свою прошлую жизнь.
Синефил при всей своей театральности не был склонен преувеличивать эффективность этих видений. Человек, сидевший напротив Андре, был не более чем одной из граней – человеческой гранью огромного конгломерата личностей. И все они объединялись центральным существом. Этот человек был марионеткой ничуть не больше, чем его энтальпический двоичный аналог, питающийся энергией Меркурия, или сети специализированного гриста, раскинутые по всему человеческому пространству и декодирующие вариации спинов античастиц, движущихся во времени вспять. Но он и не был уже тем самым человеком, который читал когда-то в семинарии вводный курс пасторского шаманизма и чьи лекции так нравились Андре. Десять лет назад Путь Зеленого Древа изготовил большую агрегацию личностей со специальной задачей хоть слегка приподнять завесу над будущим, и Синефилу было предписано преобразоваться.
«Я тоже был в бригаде, которая его разрабатывала, – подумал Андре. – Конечно же, это было давно, когда я только что закончил учиться и был принят ассистентом. До того как я прошел по Луне».
– Нет реальности выше видения.
Синефил взял губами кончик соломинки и допил свой лхаси. Андре не совсем понимал, куда в этом человеке девается жидкость. Он же вроде бы действует на аккумуляторах или чем-то там вроде.
– Все это майя, Андре.
– Я верю тебе, Мортон.
– Я поговорил об этом с Эразмом Келли, – продолжил Синефил. – Он передал все по мерси нашему Интерпретирующему Пространству.
– Ну и что они там наинтерпретировали?
– Что новое Древо действительно есть, – сказал Синефил и оттолкнул пустой стакан.
– Да какое там, на хрен, новое Древо? Откуда? Это Древо законтачено на наши ДНК подобно сексу и дыханию. Возможно, оно и есть секс и дыхание.
– Откуда мне знать? Новое Древо есть, и все тут.
– Ну хорошо, оно есть, – сказал Андре и отпил глоток чая; теперь чай был правильный. – А я-то тут при чем?
– Мы думаем, что это связано с твоими исследованиями.
– Какие исследования? Я балансирую камни.
– Прежде того.
– Прежде чем я утратил веру и стал бродячим священником?
– В семинарии ты выполнял великолепные работы.
– Какие? О башнях времени? Это глухой тупик.
– Ты понимал их лучше, чем кто бы то ни было другой.
– Потому что я не пытался усмотреть в них какой бы то ни было смысл. И ты думаешь, что это новое Древо – оно как-то там связано с подобными вещами?
– Вполне возможно.
– А я вот в этом сильно сомневаюсь.
– Ты сомневаешься во всем.
– Башни времени – это попросту гопа старых свихнутых БАЛов, бесследно исчезнувших в своих собственных жопах.
– Андре, ты же знаешь, что я такое?
– Ты мой начальник.
– Кроме этого.
– Ты многогранен. Ты – Большая Агрегация Личностей, специально сконструированная как квантовый детектор событий, возможно – лучший в истории человечества. Части тебя раскинулись по всей внутренней системе, у тебя есть сверхдальние аутдрайдеры. Если ты утверждаешь, что видел в трансе меня и это новое Древо, в этом должен быть некий смысл. Ты ведь ничего не придумываешь, Мортон, ты смотришь в будущее и видишь там меня.
– Вижу там тебя. Ты – один из экспертов Пути по вопросам времени. Ну и что же, по-твоему, все это значит?
– Ну и что бы ты хотел от меня услышать? Что это новое Древо явно представляет собой дальнейшую стадию эволюции сознания, ибо Гринтри – это мы?
– Так думают Эразм Келли и его ребята. От тебя я надеюсь получить что-нибудь потоньше.
– Ну хорошо. Это никак, никаким боком не связано с башнями времени.
– Ну а с чем же тогда связано?
– Ты вряд ли обрадуешься, услышав.
– Обрадуюсь или не обрадуюсь, ты мне все равно скажи.
– Тадеуш Кей.
– Тадеуш Кей умер. Он сам себя убил. Что-то там с ним, недотепой, было не так.
– Я знаю, что вы, важные БАЛы, любите так считать.
– Он был маньяк, извращенец. Он ведь убил себя из-за какой-то женщины, верно?
– Да брось ты, Мортон, эти разговорчики. Маньяк причиняет вред другим людям. Кей не вредил никому, кроме себя.
– Ладно, но все равно, он-то тут при чем?
– А что если он не умер? Что если он просто был ранен и затерялся? Ты понимаешь, Мортон, что он за существо?
– Он – один из БАЛов, точно как я.
– Но ты, Мортон, ты только смотришь в будущее. Тадеуш Кей может прямо воздействовать на будущее из прошлого.
– Ну и что? Все мы так и делаем, каждый день и каждый час.
– Это не то же самое. Мгновенный контроль над мгновениями. Тадеуш Кей может делать со временем то же самое, что квантовый эффект мерси делает с пространством. Он предопределяет будущее и вперед и назад во времени. Он подобен камню, брошенному в озеро.
– Ты хочешь сказать, что он Бог?
– Нет. Но если твое видение верно, а я знаю, что так и есть, вполне возможно, что он и есть война.
– В смысле, что он – причина войны?
– Нет, более того. Думай обо всем этом, как о волне. Есть гребень – должен быть и провал. Тадеуш Кей – это гребень, а война – провал. Он подобен некоему физическому принципу, так уж был задуман его интеграционный процесс. Он не внешняя сила, а нечто, заложенное в самих уже свойствах времени.
– Принцип будущего?
– Можно сказать и так. Да. В некотором смысле он и есть будущее. Я знаю, он еще жив.
– Откуда ты это знаешь?
– Я не знал, пока не услышал от тебя о твоем видении. Какие же могут быть другие причины? Если только к нам не подбираются пришельцы.
– Может, они и подбираются. У них ведь должно быть свое Древо. Возможно.
– Мортон, а в твоих видениях были какие-нибудь пришельцы?
– Нет.
– Ну, вот видишь.
Синефил прикрыл глаза ладонями и опустил голову.
– Я расскажу тебе, что я вижу сейчас, продолжаю видеть, – сказал он голосом, похожим на отдаленные раскаты грома. – Я вижу Гринтри в огне. Я вижу на нем миллионы тел, каждое из тел повешено за шею, и все они тоже объяты огнем. До последнего моего видения это было все, что я видел.
– Ты видел какой-нибудь способ избежать беды? Синефил поднял голову и посмотрел на Андре, глаза
его были совсем белые, такие же белые, как ладони.
– Прежде. Не сейчас. Квантовые флуктуации схлопнулись в одну макрореальность. Может, это будет не сегодня, не завтра, но скоро.
Андре вздохнул. «Я ведь верю, – подумал он. – Я не хочу верить, но верю. Верить в разрушение – это куда проще».
– Я просто хочу вернуться на Тритон и балансировать камни, – сказал он, вздохнув еще раз. – Ведь по правде это единственное, что не дает мне свихнуться. Мне нравится эта захудалая луна.
Синефил отодвинул стакан из-под лхаси еще дальше и встал; когда он вставал, было слышно потрескивание, такое, как если сильно растянуть винил.
– Интересные времена, – сказал он, обращаясь к пустому залу. – Иллюзия там или нет, но вполне возможно, что после этого лхаси мне долго не доведется попробовать ничего подобного.
– Э-э, Мортон…
– Да, отец Андре?
– Здесь нужно платить сразу. Они не могут снять деньги со счета.
– Ох, господи. – Кардинал озабоченно похлопал по черной хламиде, прикрывавшей его ноги; карманов в ней, конечно же, не было. – Похоже, у меня нет с собой денег.
– Не переживай, – махнул рукою Андре. – Я возьму это на себя.
– Правда? Мне бы очень не хотелось, чтобы бедняга официант бегал за мной по улице.
– Не переживай.
– Завтра после медитации мы поговорим обо всем подробнее.
Это звучало как констатация непреложного факта.
– Завтра поговорим подробнее.
– Спокойной ночи, Андре.
– Спокойной ночи, Мортон.
Синефил ушел, его грива стлалась за ним, как язык ярко-белого пламени. Или как солнечный протуберанец. Прежде чем покинуть кафе, он оглянулся, как того и ожидал Андре, чтобы бросить через гулкую пустоту еще один, последний вопрос.
– Отец Андре, ты ведь, кажется, знал Тадеуша Кея?
– Я знал человека по имени Бен Кей. Это было очень давно, – сказал Андре, но это стало не более чем подтверждением того, что сообщил Синефилу его широко раскинувшийся мозг.
Дверь мягко закрылась, и кардинал исчез в ночи. Андре пил свой чай и думал.
– Мы уже скоро закрываемся, – сообщил вернувшийся официант.
– А что так рано? – удивился Андре.
– Уже очень поздно.
– Были времена, когда ваше кафе вообще не закрывалось.
– Думаю, вы ошибаетесь. Оно всегда закрывалось.
– Только не тогда, когда я был студентом.
– Тогда оно тоже закрывалось, – твердо сказал официант; он вытащил из-под передника тряпку, активировал ее поворотом ладони и принялся вытирать соседний столик.
– Я точно знаю, что вы ошибаетесь.
– А зачем бы им говорить мне, что это заведение всегда закрывалось?
– А кто вам такое говорил?
– Люди.
– И вы им поверили.
– А почему я должен верить вам? Вы ведь тоже люди. – Официант с сомнением взглянул на Андре и добавил для разъяснения: – Это была шутка. Похоже, она плохо переводится.
– Принесите мне еще чаю, а потом я уйду.
Официант кивнул и удалился.
Откуда-то слышалась музыка, нежные стоны гобоя. Ах да. Это его пелликула все еще играла гимн.
«Ну и что вы про это думаете?»
Я думаю, мы скоро отправимся в гости.
«Я тоже так думаю».
А ты знаешь, где сейчас Тадеуш Кей?
«Нет, но я довольно внятно себе представляю, как найти Бена. А там, где будет Бен, где-то рядом должен быть Тадеуш Кей».
А почему бы не сказать кому-нибудь другому, как его найти?
«Потому что никто другой не сделает того, что сделаю, найдя его, я».
И что же это такое?
«А ничего».
О-о.
«Когда резервная копия будет готова, мы отправимся в путь».
Конвертат, третий элемент множественной личности Андре был все это время отключен для архивирования и очистки от вирусов. В этом, собственно, состояло едва ли не главное предназначение этого приюта: информационная и справочная техника Гринтри предоставлялась здесь священникам бесплатно. На Тритоне подобная операция стоила бы ему примерно столько же, сколько новая крыша для дома.
А почему бы им не послать кого-нибудь, кто был бы крепче в вере, чем мы?
«Я не знаю. Чтобы ставить силки на вероотступника, нужен вероотступник, так я думаю».
От какого Бога отступился Тадеуш Кей?
«От себя».
А как насчет нас, если уж разговор об этом? «То же самое. А вот и чай. Вы бы не смогли сыграть эту песню еще раз?»
Это была мамина любимая.
«Вы думаете, все может быть настолько просто? Что я стал священником из-за этого гимна?»
Ты нас об этом спрашиваешь?
«Ладно, поиграйте эту музыку и дайте мне допить чай. Официанту уже не терпится, чтобы мы ушли».
– Вам не помешает, если я буду тут подметать? – спросил официант.
– Я скоро закончу.
– Да вы можете не спешить, если вам не мешает, что я буду тут работать.
– Мне не мешает.
Андре слушал скорбный гобой и безразлично смотрел, как официант плеснул на бесконечную Вселенную водой и стал остервенело драить ее шваброй.
