Текст книги "Чудо в ущелье Поскоков"

Автор книги: Томич Анте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Четвертая глава

рассказывает о достойном сожаления отношении хорватской общественности к ветеранам войны, а потом одна стрелка часов совпадет с другой и появится апостольский нунций с бородкой

Кричали голуби, волны разбивались о скалы. Солнце обжигало царапины на его лице. Потом вдали раздался гудок судна, и он вроде бы услышал какие-то голоса. Ему казалось, что он уже много дней пролежал на пляже Жнян в разодранной одежде, окровавленный и избитый, до того как почувствовал на лице чье-то теплое дыхание. Он открыл глаза и совсем рядом увидел мокрую собачью морду, а над ней человеческое лицо. Вроде бы знакомое.

– Поскок, – строго сказал хозяин лица. – Что это за поведение?

– Сержант, – с трудом прошептал Крешимир и снова закрыл глаза.

Крешимир то приходил в себя, то терял сознание, но все же запомнил, как сержант Миле с трудом поставил его на ноги, а он снова беспомощно рухнул. Потом опять открыл глаза и обнаружил, что тот на плечах несет его в гору, а позже произнес с переднего сиденья: «Потерпи чуть-чуть, больница уже близко!», и Крешо ему ответил: «Не надо, не хочу в больницу!» И кто его знает, что он сказал еще и как вообще вспомнил название улицы и номер дома, но вскоре, когда Миле втащил его в квартиру, послышался крик тети. Его положили и долго переворачивали, раздевая, а он хотел только, чтобы его оставили в покое и дали поспать. Потом он взвыл, когда тетя Роса принялась промывать его раны ракией. Дальше последовали беспокойная ночь и ужасный сон, в котором Горан Капулица пел песни Миши Ковача, а Ловорка в белом подвенечном платье, с развевающейся на ветру фатой стояла на каком-то утесе над морем и, смеясь, махала ему рукой.

Когда он проснулся, солнце уже поднялось высоко, а дядя Иве сидел на стуле возле его кровати и озабоченно качал головой.

– Вот ведь какой осел, я же говорил ему, что буду ждать в машине, а он, умник, ему, мол, это не надо, – пробормотал дядя, а потом крикнул кому-то: – Ну вот, пришел в себя!

В дверях комнаты появились тетя Роса, сержант Миле и Культура.

– Здоро́во, Крешо, – приветствовал его Культура.

– Э-э, Культура, – слабым голосом произнес Крешо.

– Кларич сказал, что придет сразу пополудни. Когда я узнал про это дерьмо, сразу поднял на ноги нескольких ребят из нашего взвода, – серьезно объяснил Миле.

Крешо попытался встать, но тетя запротестовала:

– Ты куда? Немедленно вернись в кровать, дурень. Видишь же сам – еле на ногах держишься.

– Оставь, тетя. Нет у меня времени валяться, – простонал Крешо, схватившись за огромный почти черный синяк под ребрами. – Подождите на кухне, пока я оденусь.

Прежде чем надеть майку и джинсы, он мимоходом остановился перед зеркалом оценить свое состояние. Большой синяк на правом бедре, другой – на боку, еще по синяку на левом предплечье и под глазом. Дышать было больно, при вдохе казалось, что сломано одно из ребер. Кроме того, рассечены губа и бровь, распухло от удара ухо, выбит один зуб, еще два качаются. В остальном все было в порядке.

Крешимир пошел на кухню и сел за стол. Там тетя Роса разрезала яблочный пирог и варила кофе.

– Госпожа Роса, нет ли у вас немного молока? – вежливо поинтересовался Культура.

Тут и Кларич пришел. Крешимир, умолчав лишь о своем приключении на дереве, рассказал, как было дело. Все негодующе качали головами, стучали кулаками по столу и извинялись перед тетей Росой, что так грубо ругаются. Когда рассказ кончился, все, оторопев, замолчали, только тетя Роса не сдержалась и выступила:

– Вот ведь сучара, попадись он мне, глаза выцарапаю!

– Мерзавец! – сказал сержант Миле и повернулся к дяде Иве: – Вот видите, сеньор, что они творят с хорватскими ветеранами. А как ведет себя хорватская общественность? Никак. Хорватская общественность молчит.

– Едрена вошь, Миле, а какая тут связь между хорватскими ветеранами и хорватской общественностью? – запротестовал было Культура.

– Как это – какая связь?! – взорвался Миле. – Все же ясно. Девушка ждала, когда к ней с войны вернется хорватский рыцарь. И пока он вдали от нее рисковал головой и был готов положить свою молодую жизнь на алтарь Отечества, этот мерзавец подгадил и занял его место.

– Хорошо сказано! – горячо поддержала его тетя Роса.

– Вот этот молодой человек, он с чистым сердцем отправился защищать свою страну, а его обманули! – рявкнул Миле страшным голосом.

Крешимир, стыдливо кивая, согласился, что все сказанное сержантом – печальная правда.

– Все хорошо, но… – тихо заметил дядя Иве. – То, что она ждала его с войны, – не совсем точно. Она ждала его гораздо дольше.

– Пятнадцать лет прошло, – рассудительно добавил Культура.

– Неважно, да хоть пятьдесят. Речь идет о правах хорватских ветеранов, – неумолимо продолжал сержант, подчеркивая свои слова ударами кулака по столу. – Нельзя, чтобы кто угодно мог нас поиметь. Я считаю, что из уважения к нашей Отечественной войне, из уважения ко всем погибшим и пропавшим без вести, из уважения к изгнанным и беженцам эта несправедливость должна быть пресечена. Не за такое государство мы боролись. Нет и еще раз нет, дорогой мой господин Иве.

– Ну да, конечно, это так, но что теперь делать? – проговорил дядя Иве малодушно. – Девушка в субботу выходит замуж, а ему к ней даже не подойти. За ним следит полиция…

– Сеньор Иве, – перебил его Миле, самоуверенно улыбаясь, – на войне у нас бывали ситуации и потяжелее, но разве мы когда-нибудь уступали численно превосходящим нас сербо-коммунистическим оккупантам и их бородатым подручным?

– Никогда! – торжественно произнесла тетя Роса.

Однако разведывательные действия, которые в следующие два дня предприняла их маленькая тактическая группа, показали, что будет не так-то легко отстоять уважение к Отечественной войне, к погибшим, пропавшим без вести, изгнанным и беженцам. Кларич припарковал свою фуру на Бачвице и через дырку в брезенте понаблюдал в бинокль за виллой, после чего сделал обескураживающее сообщение: два полицейских автомобиля без номеров каждые восемь часов сменяются на улице, где живет Ловорка, и она остается под постоянным надзором даже вне дома.

Культура, со своей стороны, через журналистские связи разузнал, что на венчании в субботу в кафедральном соборе Святого Духа, кроме родственников и друзей жениха и невесты, градоначальника, жупана и министра внутренних дел, будет еще примерно пятьдесят полицейских, обычных и из спецназа. Приглашения на венчание отпечатаны втайне, никто не знает где именно, каждое пронумеровано и заверено подписью начальника полиции. Церковь тщательно осмотрена, и перед ней постоянно находится патрульная группа в форме; кроме того, можно предположить, что среди туристов, которые с кино– и фотокамерами постоянно толпятся возле этого знаменитого культурного и религиозного объекта, по крайней мере двое или трое будут замаскированными агентами полиции.

Задумчиво выслушав отчеты, сержант Миле тяжело вздохнул:

– Задуманное будет трудно осуществить силами четырех человек.

– Как это четырех? А я?! – воскликнул дядя Иве.

– Сеньор, не обижайтесь, но вы уже в возрасте, это не…

– Парень, чтобы я больше не слышал от тебя такого, – перебил его дядя гордо. – Дети у меня выросли, я дал им в руки хлеб, и мне больше нечего бояться. Если кто и погибнет, то пусть лучше это буду я, чем кто-нибудь помоложе.

Слушая его, тетя Роса тихонько высморкалась в фартук с цветами.

– Ну хорошо, если вы так хотите, – сказал сержант неохотно. Прикурил сигарету от зажигалки «Зиппо», на которой был выгравирован герб их воинской части, выдохнул дым и повернулся к Культуре: – Культура, тут нам потребуются твои шахматные мозги.

Культура разложил на кухонном столе карту города и, сконцентрировавшись, долго смотрел на нее, а потом вдруг принялся лихорадочно чертить на ней какие-то стрелки. После нескольких часов выкраивания и перекраивания, препирательств и согласований у них был готов окончательный план, самый лучший, какой они могли составить, принимая во внимание ограниченное количество людей и ресурсов. Это была смелая и рискованная акция. Всего один неверный шаг – и все кончится плохо, но даже если кто-то и сомневался в успехе, он этого не показывал.

Застегивая молнию на спине свадебного платья, мать смотрела на отражение Ловорки в зеркале, и от нее не укрылась подавленность невесты.

– Вот коза глупая, – сердито сказала она.

– Да не люблю я его, – шепнула Ловорка.

– Ну вот, опять за свое. Она его не любит. Как будто это важно. Вот иногда купишь туфли, а они тебе немного маловаты. Не беда же, разносятся. Ты что, думаешь, что кто-то придет с туфлей точно на твою ногу? Дорогая моя, ничего страшного! Золушке тоже не налезала, но она была женщина умная, разглядела: парень что надо – хорват, католик, спокойный, материально обеспечен, физически и душевно здоров, где жить есть… И что тебе еще нужно? Стиснешь зубы и обуешься. А если немного жмет пальцы или натирает пятку, ничего страшного. Главное – не остаться босой.

– Без пяти одиннадцать, стрелки совпали, кто-то обо мне думает, – вдруг задумчиво произнесла Ловорка, а мать поняла, что дочка ее вообще не слушала.

– Иди ты в жопу со своими стрелками!

В десять пятьдесят пять, точно по плану, перед двумя полицейскими в парадной форме, дежурившими на лестнице Перистиля, в глубине колоннады кафедрального собора появились двое священников в черных сутанах, с белыми колоратками под воротничками черных рубашек. Один высокий, прилизанный, в очках с толстой прямоугольной оправой, с ухоженной бородкой, другой пониже ростом и потолще, с усиками.

– Ваши приглашения, пожалуйста, – сказал один из полицейских, и священник, тот, что пониже, полез в левый внутренний карман, потом в правый и в оба внешних. Проверил даже брюки, смущенно улыбаясь сотрудникам Министерства внутренних дел.

– Похоже, они остались в отеле, – наконец проговорил он, виновато глядя на полицейских. – Его Экселенция сегодня утром так спешили в Архиепископскую семинарию, что мы, должно быть в суматохе…

– Без приглашения нельзя, – неумолимым тоном прервал его полицейский. – Так что освободите проход!

– Но я бы попросил вас меня выслушать. Его Экселенция апостольский нунций, монсиньор Джулиано Сальваторе именно затем и приехал, чтобы по случаю того, что господин Капулица и его избранница вплывают в брачную гавань…

– Парень, ты не понял, что я тебе сказал?

– …лично передать сердечные поздравления святого отца Бенедикта Шестнадцатого, – закончил толстяк на одном дыхании, а оба полицейских вдруг застыли в оцепенении.

– Бенедикта? – спросил один с сомнением.

– Папы Бенедикта Шестнадцатого, – кивнул тот священник, что был пониже. – Его Экселенция апостольский нунций, – добавил он, указав рукой в сторону высокого с бородкой и очками, – будет весьма разочарован…

– А ты ему кто? – прервал священника полицейский.

– Вы, – предусмотрительно поправил его коллега.

– Переводчик, – объяснил священник и, обернувшись к апостольскому нунцию, что-то кратко сказал по-итальянски.

– Си, си, – ответил тот, серьезно кивая и пощипывая бородку.

Его Экселенция, похоже, был немногословен. Впрочем, это и неудивительно, ведь кроме «си, си» из итальянского он больше ничего не знал.

– Скажите, прошу вас, апостолу нунцию… – начал первый полицейский.

– Апостольскому нунцию, – поправил его другой.

– Господину апостольскому нунцию, что мы извиняемся за причиненное неудобство, – закончил первый и учтиво отступил в сторону, чтобы Его Экселенция мог пройти.

Тот, что был наш, перевел, а монсиньор Сальваторе еще раз с достоинством произнес «си, си» и, проходя мимо полицейских, ласково покивал им.

– Были проблемы? – строго спросил шеф полиции, когда пару минут спустя в сером люстриновом костюме с белой розой в петлице пришел на Перистиль.

– Все под контролем, господин начальник, – официально отрапортовал один из подчиненных.

– Смотрите, будете отвечать лично мне, если случится какая-нибудь херня. Вы ведь знаете, как я поступаю, когда случается херня?

Несчастные полицейские моментально побледнели от ужаса и непроизвольно прикрыли рукой район паха, потому что хорошо знали, как жестоко начальник полиции Капулица наказывает за херню, не прибегая к дисциплинарной комиссии и бюрократическим процедурам. Одна ошибка – и тебе отрезают яйцо. Вторая ошибка – второе яйцо. За третью лишают надбавки на горячий обед.

– Прекрасно выглядите, господин начальник, – осмелился польстить один из полицейских.

– Иди на хер, – любезно отрезал господин начальник и пошел дальше, в церковь, которая была уже почти полностью заполнена приглашенными. Довольно равнодушно поздоровался с градоначальником и жупаном, зыркая вокруг. Ему в глаза бросился высокий прилизанный священник с бородкой, которому другой, пониже ростом, что-то объяснял на итальянском, показывая на боковой алтарь. Капулица не знал, кто они, и подумал, не подойти ли к ним и не спросить ли, кто такие и что им надо. Но, с другой стороны, они в церкви, а что может быть естественнее, чем присутствие там священников? Пока шеф полиции размышлял о логичности своего умозаключения, в кафедральный собор вошел министр внутренних дел. Капулица поспешил ему навстречу и лично усадил на скамейку в первом ряду.

Тут в открытой двери, в прямоугольнике света показалась Ловорка в белом подвенечном платье, и все пришли в такое восхищение от ее красоты, что зааплодировали. Правда, спонтанные аплодисменты были предусмотрены сценарием торжества, который шеф полиции еще несколько дней назад разослал всем приглашенным. Апостольский нунций в очках вдруг дернулся, и, если бы преданный переводчик не успел крепко стиснуть его руку и воспрепятствовать каким-нибудь непредвиденным действиям, он бы уже был рядом с невестой.

Все разместились на скамейках, жених и невеста сели перед алтарем, и началась месса. Обряд затягивался, и господин начальник Капулица немного нервничал. Он равнодушно слушал проповедь, что-то там про Иисуса и какую-то смоковницу, незаметно поглядывая на Ловорку. Она была тиха и задумчива и все время смотрела в одну точку. Слева, в глубине церкви, у апостольского нунция чесалась кожа под приклеенной бородкой, а справа от центрального прохода потел от волнения его липовый переводчик, в реальной жизни кинокритик газеты «Свободная Далмация».

Наконец настал момент таинства, начальник полиции Капулица решительным голосом произнес обет и надел кольцо на безвольную руку своей избранницы. Тогда священник обратился к ней и передал текст, который она должна была прочитать: «Я, Ловорка, беру тебя, Горан, в мужья и обещаю хранить тебе верность в счастии и несчастии, в здравии и болезни, а также любить и уважать тебя во все дни жизни моей».

Но ее опередил голос откуда-то из глубины церкви:

– Ловорка, опомнись, не говори глупостей. – Это было сказано не то чтобы громко, но в торжественной тишине священного момента слова прозвучали так, что все в изумлении оглянулись и увидели прилизанного священника, который встал, снимая очки и срывая приклеенную бородку.

– Ну признавайся, – сказал апостольский нунций, улыбаясь невесте, – ты уже подумала, что я не приду.

В первый момент показалось, что от неожиданности Ловорка упадет в обморок, но через секунду-другую она взяла себя в руки, и ее лицо озарила счастливая улыбка.

– Крешо, солнце мое, – счастливо шепнула она и только тут вспомнила, где находится. – Не сердись, – бросила невеста начальнику полиции в сером люстриновом костюме с белой розой в петлице. И, подобрав подол платья, чтобы не запутаться и не упасть, побежала навстречу любви всей своей жизни. Однако начальник полиции Капулица не был наивен. Он заранее подготовил план для любого, в том числе и такого безумного сценария.

– Хватайте их! – рявкнул он. – Закрыть дверь! Быстрее! Никого из церкви не выпускать!

Вдруг в другом конце храма довольно упитанный священник принялся выкрикивать во весь голос:

– Собор заминирован! Все немедленно наружу! Все наружу, собор заминирован!

Разорвалась петарда, потом еще две – в сравнительно небольшом каменном пространстве собора прогремело так, словно жахнула тысяча килограммов тринитротолуола. Потом на полу что-то зашипело, и секунду спустя все помещение наполнилось дымом. И тут же последовала череда менее сильных взрывов, таких, будто кто-то строчит из автоматического оружия.

– Ой, мамочки, ой, мама родная! Нам всем конец! – завопил Культура не своим, а женским голосом, чтобы усугубить панику.

Перепуганная толпа с визгом ринулась к выходу, люди принялись толкать створки двери, которую безуспешно пытались закрыть двое полицейских.

– Пропустите беременную! Пропустите беременную! – продолжал истерично вопить Культура. Потом заскулил по-детски плачущим голосом: – Мама! Где моя мама?

Крепко держа потную ладонь Ловорки, Крешимир решительно пробивался через обезумевшую толпу. В какой-то момент он оглянулся, заметил, что Капулица всего в паре шагов от них, и принялся бесцеремонно расталкивать всех вокруг. Наконец они прорвались к выходу и побежали вниз по ступенькам к Перестилю.

– В подвалы! Всем немедленно в подвалы! – крикнул Капулица, сквозь давку и дым заметивший подол белого подвенечного платья, который на миг взвился кверху и исчез в мрачном входе в подвалы дворца Диоклетиана.

С двумя полицейскими он скатился по каменной лестнице и устремился за беглецами, расталкивая туристов, которые выбирали сувениры и фотографировались с пареньками, которые через студенческую службу нанялись изображать римских легионеров, и, вполне возможно, догнал бы их, если бы вдруг в проходе между стендами неожиданно не рухнул какой-то пенсионер. Падая, он вскрикнул и одной рукой театрально схватился за грудь, а другой потянул за собой на пол большую стеклянную витрину с керамическими сосудами и тарелками, украшенными городскими пейзажами, причем как раз в том месте, к которому устремились преследователи. Полицейские вместе с шефом в сером костюме наткнулись на это неожиданное препятствие: рухнувшую витрину, старика и гору керамических изделий, со звоном разбившихся об пол. Капулица и один из его подчиненных упали и не смогли подняться, так как были слишком высокими и грузными, третий же успел отпрыгнуть в сторону и разбил витрину с серебряными ювелирными украшениями.

– Иве! – закричала какая-то старуха, подбегая к пенсионеру. – Мой Иве!.. Прошу вас, господин, помогите, – взмолилась тетя Роса, хватаясь за Капулицу, пока тот пытался снова принять вертикальное положение. – Вызовите скорую помощь! Моему мужу плохо!

– Отвяжись, корова! – пытался вырваться из ее рук шеф полиции.

Но тетя вцепилась в него и горько возопила:

– Да что ж вы за человек! И что теперь за люди – никто не хочет помочь!

– Убирайся, проваливай! А то врежу! – совершенно охренел Капулица, беспомощно глядя, как двое преследуемых выбегают на набережную через Медные ворота.

– Снимай туфли! – крикнул Крешо Ловорке.

– Что?!

– Туфли! Снимай туфли!

Ловорка на мгновение остановилась, сбросила новые белые туфли на каблуках и протянула их Крешо:

– Осторожно, смотри, чтобы ничего с ними не случилось, я за них отдала почти две тысячи кун.

Крешо взял туфли и отбросил их подальше.

– Болван! – расстроилась Ловорка.

– Забирайся! – приказал Крешо, оседлывая мотоцикл, припаркованный в конце набережной, страшное черное чудовище по имени БМВ с объемом движка в тысячу сто пятьдесят семь кубиков. Ловорка задрала подвенечное платье, под которым обнаружились белые шелковые чулки с кружевными подвязками, села сзади и обняла Крешо за талию.

– Да нам не в ту сторону, идиот, – сказала Ловорка, когда он рванул по ослепительно гладким плитам набережной, развив скорость от нуля до ста километров в час всего за две целых и восемь десятых секунды.

Блестяще маневрируя в толпе пешеходов – пенсионеров, бездельников и матерей с детьми в колясках, среди столиков под открытым небом, чистильщиков обуви и продавцов попкорна и воздушных шариков, Крешимир с Ловоркой промчались по набережной мимо фасада дворца Диоклетиана, между пальмами и уличными фонарями.

– К вам приближается черный мотоцикл! Какой номер? Кретин, сколько черных мотоциклов сейчас едет по набережной? – заорал по полицейскому радио Капулица паре полицейских в патрульном автомобиле, стоящем возле церкви Святого Франциска. – И куда подевался этот ваш вертолет, мать его за ногу! – выругался он, в бешенстве глядя в голубое небо.

– Господин начальник, мы здесь, – сообщил пилот вертолета, только что пролетевшего над рыночной площадью и колокольней кафедрального собора. – Объект обнаружен, следуем за ним.

Черный мотоцикл ворвался на Матеюшку и понесся по набережной Бранимира, мимо бензозаправки, отеля «Марьян» и Бановины. На хвосте у беглецов, метрах в ста, мчался патрульный полицейский автомобиль, а над ними, совсем низко, висел вертолет. Потоки воздуха от его винта сорвали с невесты фату.

– Похоже, они направляются к Марьянскому тоннелю, – сообщил пилот.

– Пусть патруль ждет их на выезде, – приказал Капулица с заднего сиденья мчавшегося по набережной «мерседеса» с включенной синей мигалкой. – Остановите их на стороне Спинута, больше им деться некуда. Арестуйте обоих и ждите меня… Фу! Ну он у меня получит, мать его растак! – добавил он взбешенно, после того как выключил радиосвязь. – Прямо перед алтарем, скотина деревенская!

Мотоцикл со сбежавшей невестой и липовым апостольским нунцием въехал в тоннель, а вертолет поднялся выше, перелетел через Марьян и завис в воздухе над выездом из Спинута, где его уже ждала полицейская патрульная группа.

– Задержали? – торжествующе спросил Капулица. – Да, черный мотоцикл… Откуда я знаю, какой марки? Как это «не они», баран ты скудоумный? Ждите, буду через минуту!

Начальнику жупанийского полицейского управления понадобилось меньше шестидесяти секунд, чтобы проскочить через тоннель. Разъяренный, он вышел из лимузина и торопливо направился к полицейским из двух автомобилей, один из которых преследовал беглецов, а другой поджидал их здесь. Теперь все полицейские препирались с крупным мужчиной в шортах, футболке и с мокрым полотенцем на шее; тот стоял, прислонившись к черному мотоциклу.

– Что значит, кто я такой? – кричал он. – Я сержант Миле Скрачич, Четвертый батальон Седьмой гвардейской бригады, а вот кто ты такой, мать твою? Представься, кто ты такой, чей ты и где ты был, когда я рисковал жизнью в борьбе за эту страну? Кто дал тебе право вот так, без причины, останавливать хорватского ветерана, который возвращается с пляжа?

– Уважаемый, у нас есть основания подозревать, что на этом мотоцикле недавно ехали лица, совершившие серьезное… – осторожно начал полицейский.

– На каком мотоцикле?! На моем мотоцикле?! Да ты бы постыдился, говнюк! Люди, вы видите это?! – обратился сержант Миле к двум прохожим, которые остановились и с любопытством смотрели на эту картину. – Вы видите, что они вытворяют с хорватскими ветеранами? А что делает хорватская общественность? Ничего! Хорватская общественность молчит!

– Простите, это ваш мотоцикл? – вмешался шеф полиции.

– А кто меня спрашивает? – скандальным тоном спросил Миле.

– Начальник полицейского управления Горан Капулица, – надменно представился Капулица, мельком глянув на водительское удостоверение и свидетельство о регистрации транспортного средства, которые передал ему один из полицейских.

– Капулица?[1]1
  Луковица? (хорв.)


[Закрыть] – сметливо переспросил Миле. – Ну, где лук, там и мясо. И где же тогда заместитель Ягнятина?

– Вы что, шутите? – спросил начальник полиции, пристально посмотрев на сержанта.

– Я?! – изумился тот. – Меня останавливают два полицейских автомобиля, да еще и это чудо трещит над головой, – он показал на вертолет, – а вы говорите…

– Где они?! – перебил его Капулица.

– Кто?!

– Ты прекрасно знаешь кто, скотина! Те, двое, где?.. – взорвался начальник полиции, тыча пальцем в зияющую темноту тоннеля, но тут до него дошло, что случилось, и он от ужаса на миг закрыл глаза. – Какой-нибудь автомобиль есть?! – закричал он возбужденно, схватив за грудки полицейского из машины, которая поджидала беглецов на выезде из тоннеля. – Какая-нибудь машина выезжала оттуда незадолго до или чуть позже этого типа на мотоцикле?

– Незадолго до или чуть позже… – задумчиво повторил полицейский.

– Желтый «твинго», – вспомнил его напарник. – Он поехал в сторону стадиона.

– Желтый «твинго!» – рявкнул Капулица. – Желтый «твинго»! – повторил он, отойдя в сторону и глядя наверх, на вертолет, будто у него не было в руках радиопередатчика и нужно было кричать. – Ищите желтый «твинго» на дороге от стадиона в сторону базы ВМС! Всем патрулям, остановить желтый «твинго»! Обязательная проверка документов всех автомобилей, которые выезжают из города!

Отдавая приказы, Капулица в какой-то момент глянул на того, с мокрым полотенцем рядом с мотоциклом, и ему показалось, что негодяй на секунду издевательски улыбнулся, но сейчас ему было не до него.

– Стерегите этого психа, с ним потом поговорю, – сказал он, перед тем как снова энергично прыгнуть в «мерседес» и продолжить погоню вместе с вертолетом, который слегка опустил носовую часть к земле и полетел на север.

Четверо патрульных в недоумении остались с сержантом Миле, не понимая, что с ним делать.

– Вы ехали без шлема, – заметил один из них, просто так, не зная, что еще сказать.

– Без шлема, значит, вот оно что? – возмутился Миле. – Был ли у меня шлем, да, парень? Был. Только назывался он не шлем, а каска. И тогда, когда мы отступали из Дрниша, и тогда, когда мы освобождали Книн. Сержант Миле Скрачич носил каску, когда нужно было носить каску, а вот где тогда был ты, дорогой мой? Если я тебя спрошу, где ты был, когда я с каской на голове…

– Ладно, ладно, все в порядке, – примирительно остановил его полицейский.