Текст книги "Чудо в ущелье Поскоков"

Автор книги: Томич Анте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Вторая глава

описывает нехватку женщин, в том числе и в городах, а также предупреждает о зараженных невестах, предлагающих себя через компьютер; кроме того, выплывает на поверхность тот факт, что сербы не умеют проигрывать, а под конец начинается дождь, и это совсем не плохо

Звонимир прислушался к шуму воды в ванной, потом к шагам по коридору, шороху ткани, скрипу двери и сухому кашлю старшего из братьев. Думал, что слышит его только он, однако Бранимир, его близнец, лежавший на соседней кровати, тоже не спал.

– Он уедет, – шепнул Бране.

– Уедет, – согласился Звоне, и ему вдруг стало так тяжело, как будто кто-то сел ему на грудь.

– Если найдет жену, может, и не вернется.

– Он вернется.

– Думаешь?

– Да сто процентов, – тихо сказал Звоне, хотя, вообще-то, не был в этом уверен.

Солнце должно было вот-вот выглянуть из-за зубцов гор, по камням разливался румянец, а двое пленников печально смотрели через зарешеченное окно подвала, совершенно не замечая всей этой красоты. В лесочке над домом запел щегол, Крешимир как раз в это время ставил в машину сумку. Захлопнув багажник, он замер, вслушиваясь в веселое пение. Окинул взглядом деревню, в которой провел почти всю свою жизнь. Тридцать восемь лет. Если отнять войну, то он едва ли хоть раз ночевал не в Змеином ущелье. На кухне загорелся свет, в окне появился папа. Несколько мгновений он мрачно смотрел на сына. Крешимир хотел как-то с ним попрощаться, но стоило ему поднять руку, как Йозо отошел от окна, оскорбленно задернув занавеску. Крешо почувствовал себя глупо и сделал вид, что собирался пригладить волосы на затылке. Потом сел в «гольф», включил зажигание и с тяжелым сердцем тронулся в путь.

– Крешо, братан, счастливого пути! – крикнул ему вслед Домагой, дежуривший на смотровой площадке над ущельем, и он, не оборачиваясь, махнул ему рукой.

Была середина апреля, и первые ростки шалфея уже украсили склоны фиолетовыми цветами.

Когда Крешимир спустился на главное шоссе, на перекресток возле развалин бывшего придорожного ресторанчика, рядом с которым росла дикая смоква, уже совсем рассвело. Поле в низине напоминало пестрое лоскутное покрывало из остатков разных тканей: коричневые трапеции вспаханной земли, зеленые луга, желтые поля пшеницы, продолговатые заплатки виноградников. Крошечный трактор полз по змеившейся между полями белой дороге. Лужи, оставшиеся после дождя, сверкали как жидкое золото, и весь край трепетал в утреннем зное.

Крешо ехал и ехал через множество гор, через долины и села, мимо окруженных кипарисами церквей и набитых всякой всячиной придорожных магазинов, перед которыми на перевернутых ящиках сидели мужчины с пивом, мимо дворов, где среди высокой травы ржавела сломанная сельскохозяйственная техника, мимо грязных овец, пасшихся на каменистых склонах, мимо женщин с тачками, полными клевера, и сгорбившихся под школьными рюкзаками детей, а потом за очередным поворотом перед ним открылось синее море с сероватыми очертаниями островов вдалеке. Движение стало гуще, после того как Крешимир добрался до примитивных белых кубиков пригородных торговых центров, предприятий и складов. В густой череде грузовиков и фур он чуть не проскочил поворот к городу, а потом еще целый час кружил по улицам, один раз даже проехал по встречной полосе, пока не нашел бледно-желтый шестиэтажный дом, который смутно помнил с каких-то давно прошедших времен.

Тетя крепко обняла его и расплакалась, а дядя взял у него куртку и принес тапки. Извинения и уверения в том, что он не голоден, как и обычно, не были приняты всерьез. Не успел Крешимир оглядеться, как уже сидел за столом в кухне и набивал рот жирной яичницей с колбасой, а тетя с дядей сидели рядом и смотрели на него влюбленными глазами.

– С этим сейчас трудно, сынок, – сказал дядя Иве, когда Крешимир сообщил, зачем приехал. – Нет женщин. Смотрю я на нынешнюю молодежь и вижу – ни у кого нет девушки. Здесь у нас, в городе, тоже большая нехватка.

– Да ладно, – ободряюще сказала тетя Роса, погладив Крешо по голове, – может быть, найдется какая-нибудь старая модель, по скидке.

– Да ни черта! – воскликнул дядя. – Все они теперь замуж выскакивают, не успеешь ахнуть. Ну вот ты знаешь Алфиревича, того, у которого дочка глухонемая, он работал со мной. Помню, годами твердил: «Иве, только бы мне удалось хоть как-то ее замуж выдать». А ей, клянусь Блаженной Девой, еще тридцати не было, как она уже три раза побывала замужем и потом развелась. Стоит ей кого найти, глядишь, через полгода уже с ним рассорилась.

– А как же она ссорится, глухонемая? – задумчиво спросила тетя.

– Глухие, слепые, хромые, слабоумные, немые, лопоухие, болтливые, курящие, проститутки, лесбиянки, короче, любая особа женского пола, – с воодушевлением продолжал дядя, – все они в наше время запросто выходят замуж. Но все-таки я как-то не знаю… Может, лучше поискать через агентство.

– Какое агентство? – удивился Крешимир.

– Сейчас есть агентства, я в газете читал недавно, ты им сообщаешь свои данные, кто ты и откуда ты, что бы хотел и как бы хотел, а компьютер выкатывает женщину, которая тебе больше всего подходит. Не надо искать, бегать повсюду, поговорят пять минут – и все решено.

– О, я бы к таким, которые из компьютера, даже палкой не прикоснулась, – заметила тетя подозрительно. – Откуда ты знаешь, здорова ли девушка, не заражена ли…

– Заражена? Чем еще заражена? – оторопел дядя Иве.

– Как чем? Компьютерным вирусом.

– Ладно, Роса, хватит, помолчи. Помолчи, пока никто не услышал. Ну как человек может заразиться вирусом от компьютера?

– Ну ладно, я не знаю… – сказала Роса осторожно.

– Вот я и вижу, что не знаешь. Вмешиваешься в такие дела, о которых понятия не имеешь.

– А ты тогда найди себе через агентство какую-нибудь поученей меня, – отрезала тетя и повернулась к старшему сыну покойной сестры: – Не слушай ты, что этот глупец говорит. Никто из твоих через компьютер не венчался, и тебе тоже незачем. Пойди пройдись по улицам. Погода хорошая, весна, в городе полно симпатичных девушек, приятно посмотреть. Зачем тебе агентство, когда рядом столько Божьих сокровищ.

– Я рассказал, только чтобы облегчить ему задачу, – сделал еще одну попытку дядя Иве.

– Да, как же! – отбрила его Роса. – Те, которые ждут, чтобы им нашло агентство, наверняка какие-нибудь лентяйки, которые все время сидят на диване и лопают шоколадные вафли. Чтобы найти парня, нужно потрудиться, пошевелиться, одеться, привести себя в порядок, накраситься, заинтересовать его, нужно уметь говорить, уметь смеяться, быть и умной, и красивой, и желанной, и хитрой… Нужно попотеть, сынок, а не сидеть дома и ждать, когда все само тебе в руки придет. Через компьютер?! Не смешите меня!

– Ну, по правде говоря, – неуверенно начал Крешимир, – я бы хотел попробовать найти одну девушку. Единственную, с которой я… Ну, не знаю, как это сказать… Мы с ней были вместе…

– Так у тебя есть девушка? – изумился дядя. – Что же ты сразу не сказал!

– Ну, не то чтобы… – промычал Крешо с опаской.

– А кто она такая, мы ее знаем? – прервала его тетя радостно.

– Нет, вы ее не знаете, это одна официантка…

– Что ж, хорошая работа.

– Она работает в кофейне, куда мы ходили во время войны, когда нас отпускали с позиций.

– Ну и как же ее…

– Жираф, – поспешил уточнить Крешо.

– Девушку звали Жираф? – растерялся дядя Иве.

– Воимяотцаисына… – перекрестилась тетя.

– Да нет, – объяснил Крешо. – Я думал, вы про кофейню меня спрашиваете. «Жираф» – это так кофейня называется, а девушку зовут Ловорка. Она бы вам понравилась. Она такая… довольно высокая, крупная. И у нее голубые глаза.

– Голубые глаза самые красивые, – сказала тетя. Она была очарована.

– А ты ей сообщил? Она знает, что ты приедешь? – спросил дядя.

– Мы с ней какое-то время не общались. Я же вам сказал, мы виделись, когда еще была эта, ну…

– Война? Во время войны? – перебил его дядя.

– Ну да.

– Пятнадцать лет назад?

– Да ладно, пятнадцати, поди, не прошло.

– Мальчик мой, прошло не намного меньше, – сказал дядя с беспокойством. – Ну хорошо, а после этого-то вы с ней еще хоть раз виделись?

Крешимир покачал головой, и дядя и тетя с беспокойством переглянулись.

– Крешо, дорогой мой, не знаю, что и сказать, – проговорил дядя. – Если ты столько лет не давал девушке о себе знать, трудно предположить, что она тебя все еще ждет.

– Ты думаешь? – удивился Крешо.

– Она же женщина, ей нельзя верить.

– А кто знает, может быть, и она его тоже ждет, – сказала тетя, хотя по ее голосу было слышно, что в такую возможность она не верит.

Крешо неожиданно посмотрел на нее как-то умоляюще, сломленно, с таким беспомощным выражением, какого Роса никогда на его лице не видела. Он выглядел почти как мальчик, когда вполголоса, запинаясь, пробормотал:

– Будь что будет, а я бы хотел ее найти… Мне прямо как-то… Откуда я знаю… Она как-то запала мне в сердце.

– Любимый ты мой, – расчувствовалась Роса. – Найдем мы ее. Найдем, глупенькую, пусть она хоть в Коста-Рику уехала.

Всю одежду, что была и на самом Крешимире, и в его сумке, Роса забрала постирать. Решительно погнала его под душ, потом заставила побриться, а когда он из ванной зашел в отведенную ему комнату, на кровати его ждало чистое белье, брюки и рубашка, все дядино, а с дядей они были примерно одного роста и телосложения. Застегивая рубашку, Крешимир посмотрел через окно на улицу и вдруг почувствовал себя потерянным и неуверенным, забравшись так далеко от дома. Ему вдруг показалось, что он поступает неправильно, и захотелось вернуться к себе в горы. Должно быть, у него помутился рассудок, когда он подумал, что в городе, который ему почти незнаком, сможет найти женщину, о которой почти ничего не знает.

Его знания о женщинах вообще были довольно скудными. На женщин он смотрел осторожно и издали, совершенно не представляя себе, как к ним подступиться. Как-то, много лет назад, когда ему было тринадцать или четырнадцать, он почувствовал в груди неясную тягу к одной девочке из своего класса, Сандре, с парты перед ним. Он проводил бесконечные уроки, не отводя взгляда от ее затылка и напряженно обдумывая, как начать разговор. Прошла неделя, потом следующая, потом целый месяц, потом еще один, закончилось полугодие, весна сменила зиму, наступили теплые дни, приближался конец учебного года, а он по-прежнему страстно таращился на ее конский хвост, слегка оттопыренные уши, непослушные колечки волос на шее и ничего не мог придумать. В конце концов, может быть даже уже и утомленная его молчаливым, маниакальным наблюдением, Сандра однажды обернулась и стыдливо улыбнулась ему, а он смутился, словно его поймали на чем-то постыдном, и по какой-то причине, которую позже не мог себе объяснить, не раздумывая, а как-то инстинктивно дал ей пощечину.

– А может, девочка хотела показать, что ты ей нравишься, – сказала ему мать, которую из-за этого происшествия классная руководительница вызвала в школу, и Крешо удивленно посмотрел на нее. Ему казалось смешным, когда кто-то хромал или заикался, вляпывался ногой в коровью лепешку или падал с трактора. Улыбаться можно было, только когда над кем-то потешаешься, и он решил: девочка улыбнулась, потому что он был не причесан, воротник его рубашки съехал в сторону или под носом висела сопля. То, что улыбка может выражать чью-то симпатию к тебе, было для него поразительной новостью. И он решил в следующий раз попытаться выступить дружелюбно.

К сожалению, следующего раза не представилось. Сандра больше никогда не улыбнулась Крешимиру, да и другие девочки, наученные ее опытом, испуганно отворачивались, стоило ему на кого-то из них посмотреть. В школе он был одинок, с ним никто не дружил, в основном, видимо, благодаря репутации семьи и преданиям о династии Поскоков, а отчасти, конечно, и его отшельническому нраву. Он не был членом ни одной из школьных компаний, и у него не было ни единого приятеля, который бы ему доверял и делился бы с ним своим завтраком, и никогда никакой Мате не сообщал ему, что Зоран передавал, что Миранда сказала, что он нравится Люции.

– Как ты познакомилась с папой? – спросил он как-то раз у матери, надеясь, что ее пример прольет свет на правила загадочной социальной игры в сближение с девочками.

Мама улыбнулась, было видно, что ей приятно об этом вспоминать.

– Мой папа застукал его, когда он пытался украсть у нас теленка. У него был выбор: или жениться на мне, или получить пулю в голову.

Крешимир не знал, как этим воспользоваться. Никто и ничто не могло ему помочь. Он окончил начальную, а потом и среднюю школу, но девочки так и остались для него непонятными далекими существами, и желание, которое трепетало в нем, со временем стало безмолвным, тяжелым и печальным. Он утолил его один-единственный раз, во время войны, в феврале тысяча девятьсот девяносто третьего года, в дождливую среду, когда он с несколькими парнями из своего взвода пошел выпить пива.

У них уже стало обычаем каждый раз после того, как на позициях их сменит другое подразделение, а они вылезут из грузовика в своей казарме в Сплите, отправляться в кофейню «Жираф» на улице Чехова сыграть несколько партий в дартс и выпить несколько банок пива перед тем, как разойтись по домам до следующей пересменки. Они все знали официантку, крупную, но хорошенькую, жизнерадостную и горластую Ловорку, а Ловорка знала их, и солдаты наполовину в шутку, а наполовину всерьез заигрывали с ней. Все, кроме Крешимира, который всегда держался немного в стороне. В тот вечер он как раз собрался уже уходить, чтобы успеть на последний автобус, идущий до Смилева, когда она шепотом обратилась к нему из-за стойки:

– Извини, можно тебя кое о чем попросить?

Она застала его врасплох, потому что в первый раз за все время обратилась прямо к нему. Но то, что он услышал дальше, было еще более неожиданным.

– Ты бы не мог побыть моим парнем? – спросила Ловорка.

Крешо смутился, его щеки залились румянцем.

– Я имею в виду, просто так, сделать вид, что ты мой парень.

Крешимир Поскок успел только изумленно приоткрыть рот. Официантка наклонилась к нему через стойку, оказавшись совсем близко, и принялась тихо объяснять:

– Один полицейский, он сейчас зашел в кофейню… Не оборачивайся, – предупредила Ловорка. – Каждый день приходит и надоедает мне. Считает себя бог весть кем, а на самом деле глуп как пробка. Мне тошно делается, когда его вижу. Поэтому я придумала: ты сыграешь роль моего парня. Чтобы он увидел, что я с тобой, и не решился подойти. Тебе не трудно?

– Нет… Не трудно… Можно, почему нет… – пробормотал Крешимир.

– Хорошо, – сказала Ловорка. – Тогда я тебя сейчас поцелую.

– Зачем?! – перепугался Крешо.

– Так ты мой парень или нет? – спросила официантка просто и чмокнула его прямо в губы.

– О-о-о! Что это было? – весело крикнул один солдат из его взвода, он до войны работал в отделе культуры газеты «Свободная Далмация», и потому сослуживцы называли его Культурой.

– Что тут удивительного? Мне что, нельзя поцеловать своего парня? – спросила официантка, а слово «парня» произнесла умышленно громко, чтобы было слышно на всю кофейню.

– Ах вот так? Я и не знал, что он твой парень, – удивился Культура.

– Ты много чего не знаешь, дорогой мой, – самоуверенно сказала Ловорка, а Крешимир просто сидел с глупой улыбкой и чувствовал во всем теле такой жар, будто в него плеснули бензином и потом бросили горящую спичку. Попробовал выпить, чтобы погасить этот огонь, но его руки дрожали так, что он чуть не облился пивом.

– Разрази меня гром, оказывается, мы зря мололи языками, надеясь тебя закадрить, – весело сказал сержант Миле. – А ты выбрала самого молчаливого.

– Я всегда говорил, те, которые вечно сидят молча, – самые опасные, – сказал Желько Кларич, в мирное время водитель фуры.

– Спокойный, тихий, замкнутый, немного кровожадный, – подвел черту Культура.

Крешо застенчиво улыбался, а внутри у него все цвело от гордости, словно он действительно какой-то опасный соблазнитель. Было очень приятно, что у него есть девушка, пусть даже и не по-настоящему. Как бы нечаянно он оглянулся посмотреть на надоедливого полицейского, которому был обязан своим неожиданным счастьем. Худой молодой человек лет двадцати пяти, ненамного старше самого Крешо, с большими залысинами, судя по которым он через несколько лет совсем облысеет. Сидит в углу за столом и нервно кусает нижнюю губу, постукивает ногой, смотрит на него водянистыми светло-голубыми глазами.

– О чем задумался, любимый? – неожиданно спросила Ловорка из-за стойки и положила на руку Крешимира свою ладонь, маленькую и холодную.

Даже много лет спустя он будет помнить, как она произнесла слово «любимый» и прикоснулась к нему рукой, еще влажной после мытья стаканов.

– Люди, прекратите, я не могу это слышать, – закричал Миле, притворяясь сокрушенным. – Это просто нож в сердце.

Ловорка, не отводя взгляда от Крешо, улыбнулась словам Миле.

– Как там у вас было? – спросила она.

– Где? На позиции? Да так, неплохо, – сказал Крешо. – Один раз нас обстреляли из минометов, потом мы три дня не могли выбраться из бункера, но вообще-то…

– Три дня? – ужаснулась официантка.

Крешо серьезно кивнул.

– А все из-за него. Вот из-за этого, – вмешался Миле, указывая на Культуру.

– Да ладно, мать твою, и вовсе не из-за меня, – пытался защищаться Культура.

– Из-за тебя, из-за тебя, – твердо повторил сержант. – Все так получилось из-за тебя и глупого шаха.

Ловорка никак не могла понять, какая связь между шахом и минометным обстрелом, и военным пришлось ей объяснить. Их позиция была на одной из гор над Клеком, в районе Дрниша, а через две горы от них располагались сербы. В телевизоре война выглядит очень динамично, но на самом деле солдаты в основном играли в карты, читали ковбойские романы, разогревали гуляш и пердели. За все девять месяцев, что они провели там, их взвод не выпустил в сторону сербских позиций ни одной пули или снаряда, да и сербы тоже были миролюбивы. Они друг о друге почти ничего бы и не знали, не будь радиостанций. А так, со скуки пользуясь «Моторолой», они подкалывали друг друга, оскорбляли, как принято говорить, на национальной почве, вели жаркие политические споры, обменивались похабными анекдотами и так далее, пока как-то вечером один командир с сербской стороны, некий поручик Любиша, не спросил:

– Алло, усташи, а в шахматы у вас там кто-нибудь играет? Эти мои здесь сплошные болваны, не могут отличить ладью от ферзя.

Ему ответил Культура, сказал, что готов с ним сыграть. А там, в бункере, у них не было ни шахматной доски, ни шахмат, и Культуре приходилось все держать в голове. Он сидел в углу с «Моторолой» в руке, глядя в одну точку и время от времени коротко что-нибудь сообщая Любише.

– Конь на d4!.. Пешка с c2 на c3!.. Ладья на g7!..

А поручик Любиша с другой стороны отвечал:

– Слон с f2 на b5!.. Ладья на a4!.. Пешка на e5!

Начали они после ужина, и до самого утра, всю ясную зимнюю ночь над дрнишскими горами на радиоволнах продолжалась их шахматная битва. Когда луч солнца пробился через крошечную амбразуру в каменном бруствере, а весь взвод лениво потягивался в спальных мешках, Культура с растрепанными волосами, не спавший всю ночь, бледный, закончил историческую дуэль победным восклицанием:

– Ферзь на d7! Шах и мат!

– Ух, едрить твою тить! – горько выругался на другом конце волны поручик Любиша.

Пять минут спустя с сербских позиций начался беспощадный минометный обстрел, который без единой паузы продлился семьдесят два часа.

– Сербы, они такие! – недовольно вздохнул сержант Миле. – Не умеют проигрывать.

– Да послушайте вы меня, я здесь ни при чем, – попытался еще раз оправдаться Культура.

– Нет, при чем. Можешь мне не рассказывать, я знаю сербов, – поставил точку в дискуссии сержант, но не сдержался и добавил: – А знаешь, что я тебе скажу, если он еще когда-нибудь позво…

– Культура, не надо больше, прошу тебя как брата… – умоляюще вмешался в разговор Кларич.

– Нет, нет, – сержант пригрозил поднятым вверх указательным пальцем. – Если этот четник еще захочет поиграть в шахматы, ты, Культура, опять соглашайся и опять надери ему задницу. Запомни мои слова, надери ему задницу, мать его так! Ради хорватского народа, ради вдов и сирот, изгнанников и беженцев!

– Люди, может, уже хватит, меня жена ждет, – сказал Кларич.

– Сейчас, только допьем, – ответил Миле.

– Подбросить кого-нибудь до дома? – предложил Культура. – Поскок, тебя как обычно?

– Он еще немного посидит со мной, – сказала Ловорка, прежде чем Крешимир успел открыть рот. И хотя он хотел сказать совсем другое, возражать не стал.

– Хм, я мог бы и сообразить, – произнес сержант. – Слушай, – он обернулся к Крешо, – береги эту девушку, ты за нее лично мне отвечаешь… А ты, – обратился он к Ловорке, – если тебя эти здесь…

– Пошли, пошли… – перебил его Кларич. – На сегодня тебе хватит.

Военные ушли, а Крешо остался стоять прислонившись к стойке и глядя влюбленными глазами на официантку, которая начала рассказывать ему о новостях – своей жизни и своих близких: о родственнице, которая выскочила за наркомана; и о тете, у которой депрессия после того, как полгода назад погиб ее пес; о соседях, у которых взорвался баллон с газом, как раз когда они закончили ремонт в квартире; и о подруге, которая смертельно перепугана из-за того, что у нее запаздывает менструация; о своей куме, которая была свидетелем на ее миропомазании и которой много лет назад гадалка точно предсказала проблемы со щитовидной железой; и о человеке, у которого она снимает комнату и который, как она случайно увидела, роется в ее трусиках. Ловорка молола и молола без остановки, а Крешимир смиренно и даже с интересом кивал, хотя никого из людей, о которых она рассказывала, не знал и никто из них для него ничего не значил. Он, как зачарованный, смотрел на прядь волос, упавшую ей на лицо.

Вечер близился к концу, людей в кофейне становилось все меньше, так что теперь и Ловорка смогла присесть рядом с ним и закурить сигарету. Выпустив дым, она сказала, что хотела бы покрасить несколько прядей в синий цвет, и что боится зубных врачей, и что любит носить сапоги c облегающими брюками, и что еще в школе научилась печатать десятью пальцами и умеет набирать текст вслепую, и что она быстро пьянеет и уже после двух бокалов вина у нее начинает кружиться голова. Крешо собрал всю свою храбрость и убрал с ее лба непослушную прядь волос, а она наклонилась и нежно его поцеловала. Кончиком языка она прикоснулась к его губам, и ему показалось, что это он только что выпил два бокала вина. Поцелуй настолько ошеломил его, что он чуть не свалился со стула.

– Горан, ты еще что-нибудь хочешь, а то я через двадцать минут закрываю? – спросила Ловорка у полицейского: кроме них в кофейне оставался только он. Крешимир почти забыл об этом чудаке, который несколько часов мрачно сидел за столиком в углу и молчал, постукивая ногой.

– Нет, спасибо, – хрипло произнес Горан.

Вскоре ушел и он, а Крешимир ждал официантку, которая молниеносно навела чистоту в туалете и помыла несколько оставшихся стаканов.

Крешо и Ловорка вышли из кофейни вместе, на улице лил дождь.

– Неужели он где-то здесь? – шепотом спросила Ловорка, опуская металлические жалюзи на двери.

Крешимир огляделся и в бледном свете уличного фонаря, сквозь завесу дождя увидел в дверном проеме соседнего здания полицейского Горана.

– Стоит там, на той стороне улицы.

– Больной, – сказала Ловорка с раздражением. – Миллиард раз ему говорила, чтобы отстал от меня, а он все приходит. – И протянула Крешимиру зонтик, причем ему потребовалась всего секунда-другая, чтобы понять, чего она от него ждет, еще до того, как он представил себе идущие под дождем пары.

Он раскрыл зонтик, она прижалась к нему, и тогда Крешо осторожно обнял ее за талию.

– Тебе не трудно меня проводить? – сказала Ловорка. – Я здесь близко живу.

– Да чего ж тут трудного.

Официантка прильнула к нему сильнее, и он еще крепче обнял ее. На город обрушился настоящий ливень, который поливал их со всех сторон в зависимости от направления порывов ветра, так что они тут же промокли до нитки, несмотря на зонт. Крешо и Ловорка пошлепали по ручьям, текущим по улицам и с клокотанием исчезавшим в канализационных люках. К счастью, она жила действительно близко: через три улицы они остановились перед ее домом. Но Крешимир все-таки почувствовал разочарование, когда они отделились друг от друга. Да даже если бы мела метель, он мог бы до утра идти рядом с ней, с ее теплым и трепещущим телом, вдыхая цветочный запах ее дезодоранта.

– Ну вот, пришли, – сказала Ловорка, остановившись под карнизом. – Большое тебе спасибо, ты меня спас.

– Ничего… Не за что.

– Хочешь, дам тебе зонтик?

– Да не нужно, и так дойду.

– Как же, дойдешь, возьми зонтик, по такой погоде можешь и не дойти. А где, кстати, ты живешь-то?

– В Змеином ущелье.

– Да где это, мать твою?

– От Смилева наверх, в горы.

– От Смилева и наверх, в горы? – ошеломленно повторила Ловорка.

– Примерно семь километров, – коротко пояснил Крешимир. – Дорога там не из лучших.

– Так ты не из Сплита?

Крешимир покачал головой, мол, нет.

– И что ты собираешься теперь делать? От Смилева и наверх, в горы, примерно семь километров?

– Прогуляюсь до автовокзала, выпью там чего-нибудь, а в половине шестого уже будет первый автобус.

– Ох, мать твою за ногу! – выругалась девушка, потом на несколько мгновений задумалась и в конце концов решилась: – Давай, заходи, переспишь ночь у меня.

– Да не надо, правда…

– Ладно, не валяй дурака, еще не хватало тебе в такую погоду всю ночь болтаться на автовокзале. Пошли, хоть обсохнешь и выпьешь чашку чая.

Она открыла дверь подъезда и впустила его. Лифт был весь разукрашен рисунками, залеплен жвачкой и кисло подванивал.

– Только потихоньку, чтобы не разбудить хозяев, – улыбаясь неизвестно чему, предупредила девушка.

Крешимир испуганно вслушивался в работу механизма лифта, и ему было не до смеха.

Она взяла его за руку и провела по темному коридору. Лампу на маленьком комоде включила только после того, как закрыла дверь комнаты, прижав при этом палец к губам и давая понять, что должно быть совсем тихо. Комната оказалась узкой, в ней поместились только старая оттоманка, накрытая простыней, а сверху клетчатым одеялом, комод у изголовья, рядом шкаф, на полу потертый ковер. К стене была пришпилена фотография какого-то мужчины. Увидев его, Крешимир почувствовал дикий приступ ревности.

– Это что, твой парень?

– Кто?

– Этот, на стене.

– Дурачок, это же Мел Гибсон.

Крешимир серьезно кивнул, хотя такой ответ его вовсе не успокоил. Ловорка включила электрический обогреватель и над ним на ручку оконной рамы повесила мокрую куртку, потом сбросила туфли и поставила их сушиться на полу рядом с обогревателем.

– Снимай куртку, не стой в мокрой, – сказала она, и Крешимир послушался.

Девушка достала из шкафа два полотенца и одно протянула ему – вытереть волосы, после чего осторожно выскользнула из комнаты. Вскоре где-то в глубине квартиры послышался шум воды из крана, потом шаги, звуки бачка в туалете, снова кран, опять шаги, еле слышное позвякивание ложек. Через пару минут она вернулась с двумя чашками чая.

– Садись, что стоишь.

Он присел на край оттоманки, рядом с ней. Некоторое время они маленькими глотками пили горячий чай. Ловорка смотрела на Крешо с интересом, а он почему-то старался не встретиться с ней взглядом.

– У тебя ноги мокрые?

– Нет, – сказал он, посмотрев на свои прочные зеленые военные ботинки.

– Все равно разувайся. Ляжем здесь рядом. Мне нужно выспаться, да и ты не можешь всю ночь сидеть как сыч.

– Да ты не беспокойся, мне не…

– Ладно, не валяй дурака, – перебила она его.

Потом они опять некоторое время молчали и пили чай.

– Твою мать! – неожиданно выпалила она. – Почему не сказал, что ты не из Сплита?

Крешимир пожал плечами, не зная, как объяснить, почему он утаил столь важный факт.

– Ты все время молчишь. Наверняка ты по гороскопу Рыба, – заключила Ловорка. – Давай допивай, и пошли спать.

Она встала и, открыв створку шкафа, переоделась за ней в голубую хлопчатобумажную пижаму. Крешимир стыдливо отвернулся.

– Ты тоже раздевайся, – сказала она. – Не ляжешь же ты в мою постель одетым.

Он испуганно разделся, оставшись в белой футболке и оливковых армейских трусах до колен, а она легла и завела будильник.

– И не вздумай меня лапать, – строго предупредила его, когда он вытянулся рядом, а потом погасила свет, повернулась к нему спиной и сказала: – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил Крешо.

Некоторое время они лежали в темноте и слушали, как дождь барабанит по оконному стеклу. Он вспомнил, что не успел отлить, но побоялся попроситься в уборную.

– Знаешь, – сказала вдруг девушка, – тот полицейский, сегодня вечером. Не такой уж он страшный, чтобы я сама с ним не справилась… Я бы смогла это и без тебя сделать, но только… Мне как-то вдруг захотелось, чтобы ты был моим парнем… Понятия не имею, с чего мне это приспичило… Не знаю, ну, хорошо, некрасивым тебя не назовешь… Но ты все время молчишь… Всякий раз, как придешь в кофейню, только сидишь да молчишь… Матерь милосердная, как же меня бесит, что ты все время молчишь… Да скажи же хоть что-нибудь!

– А что сказать?

– Не знаю, – сказала Ловорка обескураженно.

Потом они опять некоторое время лежали и слушали дождь.

– Крешо! – она снова подала голос.

– Да?

– А ты бы хотел поцеловаться?

– Да.

– И я тоже.

Потом повернулась к нему, нащупала его голову, взяла ее в свои ладони и жарко поцеловала горячими губами, проникнув ему в рот влажным подвижным языком. Крешимир схватил ее за волосы, а она укусила его губу. Он лизнул ее шею, а она тихо застонала и протиснула колено между его ног. Когда он схватил ее за ягодицы, она начала страстно извиваться.

– О-о-о, скотина! – выдохнула она и тут же села на него верхом. – Скотина невоспитанная, в первый раз меня трахаешь и думаешь, что получишь все что угодно. Так ты думал, а? Так думал, признавайся?

– Нет… Да нет же, матерью клянусь.

– Ладно, сказки мне не рассказывай, знаю я вас, мужиков.

Крешимир с трудом вспоминал все детали того безумного вечера, что было сначала, что потом, в его памяти все чувства смешались, вкус ее пота и слюны, сладковатый запах между ее ног, ее теплая, тяжелая грудь на его лице, пряди волос, подрагивание бедер, стоны, вздохи и всхлипывания.

– Ох, беда! Ох, беда мне! – дважды шепнула она из темноты голосом, в котором смешались отчаяние и восхищение.

Крешимир ясно помнил, может быть, только этот необычный момент. Никогда раньше не испытывал он ничего подобного и толком не понимал, что происходит. Лишь почувствовал, что она беспомощна и вся во власти какой-то неизвестной страшной силы, которая одновременно и ужасна, и сладка, которая ее пугает и которой она страстно стремится отдаться, и ему вдруг захотелось ее защитить.