Текст книги "Когда прольется кровь"

Автор книги: Томаш Колодзейчак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Томаш КОЛОДЗЕЙЧАК
КОГДА ПРОЛЬЕТСЯ КРОВЬ

Еве и Вацеку. Огромная вам благодарность!

ПРОЛОГ

Магвер спешил. В трактире «Под тремя быками» его ждали друзья и пиво, а Магвер считал, что нет ничего лучше, как поболтать за полным кувшином. Стучат глиняные кружки, кругом снуют трактирные девки, время от времени то один, то другой, уже под хмельком, начинает плести удивительные истории. Случаются и другие интересные события под крышей трактира: глядишь скандал, а там и драка. Раньше Магвер любил такие стычки. Драчун он был сильный и ловкий, не боялся ни хулиганья, ни городовых. Однако последнее время старался избегать опасных мест, потому что Острый своим людям запретил безобразничать.

После утреннего дождя тесовины, которыми была выложена середина улицы, стали скользкими, вода в канавах поднялась, и воняло больше, чем обычно. Магвер до сих пор не привык к запахам города, хоть и жил в Даборе больше месяца. А просидеть здесь надо было еще столько же: всю ярмарку и турнир. Магвер был из клана Асгов, свободных земледельцев, сеющих пшеницу и выращивающих хмель. Каждое утро ему надо было обойти знакомых купцов хлеботорговцев и пивоваров, переброситься парой-другой слов, иногда вручить какой-нибудь подарочек. Того требовал добрый торговый обычай.

Однако после обеда Магвер обычно бывал свободен. Время это он проводил за кружкой пива, поигрывал в кости, беседовал, а по ночам забирался под перину к Гораде или же покидал Дабору, чтобы встретиться с Шепчущим. Последнее время Острый все чаще созывал группу. Близился турнир, и в любой момент можно было ждать нашествия Шершней.

Смеркалось, но на улицах все еще было довольно людно. Магвер заметил вышедших из-за угла носильщиков с лектикой. Полотняные занавески отделяли от мира сидящего внутри человека – вероятно, сановитого чиновника или очень богатого купца. Несли лектику четверо рослых мужчин, дорогу расчищали двое отгонщиков, а позади бежали еще несколько стражников.

Магвер предусмотрительно перешел на левую сторону улицы: что уж приятного – схлопотать палкой по шее. Однако те, кто шел перед Магвером, не успели вовремя попятиться. Волна ругательств и крика прокатилась по улице, лектика резко замедлила движение, из-за этого один из носильщиков сбил ногу. Лектика покачнулась, прикрывающее окно полотно на мгновение откинулось. Носильщик тут же выпрямился, взял шаг, лектика вернулась в нормальное положение.

Однако за этот краткий миг Магвер успел заглянуть внутрь. Там сидел немолодой уже мужчина в богатом одеянии. Когда лектика покачнулась, «пассажир» потерял равновесие. На его лице появились злость и удивление. Вот и все, что успел заметить Магвер, однако тут же сообразил, что лицо этого человека ему знакомо, что он наверняка уже видел его, хотя сейчас и не мог припомнить, кто это и где они встречались.

Магвер проводил удаляющихся носильщиков взглядом и отправился дальше, тут же забыв о случившемся. Его ждали друзья, девки и пиво.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГОРОД

1. «ТЫ ДОЛЖЕН МЕНЯ УБИТЬ»

Магвер сидел за столом в углу трактира. У противоположной стены собралась большая компания, окружавшая пожилого мужчину, громко болтавшего о Шершнях – ужасных вояках из-за восточной границы. Магвер подсел было к ним на минутку, но тут же вернулся к своим. Старик пересказывал историю, которую Магвер сам распустил по городу примерно неделю назад. Только он-то делал это так, как учил Острый: аккуратно и осторожно, как бы мимоходом, вплетая в другие слухи. Сплетня шла в народ, передавалась от одного к другому. Обычно втихаря и по секрету. Но этот старик говорил громко, хотя в трактире наверняка могли сидеть шпики. Либо из-за прожитых лет уже все так поперемешалось в его голове, что он ничего не боялся, либо выпил лишку, а может, и сам был шпиком бана.

Сейчас он говорил о поведении и привычках Шершней. Магвер помнил, как испугался и занервничал, когда услышал об этом от Острого в первый раз.

– Они устраивают пиршества, – хрипел старик, – выкрадывают детей, грудничков, которым еще и двух дюжин дней нет. – Он понизил голос, отхлебнув пива. – А потом режут и едят сырое мясо.

– Треплешься, старый, – буркнул какой-то недомерок.

– Правду говорю! – возмутился старикан. – Вы еще вспомните меня, когда они заявятся!

Магверу до сих пор не доводилось видеть гвардейцев Гнезда, которых называли Шершнями. Три года назад мать не позволила ему пойти в Дабору на турнир. Сейчас он уже считался взрослым мужчиной и сам отвечал за свои поступки. На щеке у него был вытатуирован знак Асгов.

– Бери. – Берк тронул его, подавая деревянные кости. В этот момент дверь трактира отворилась и вошел невысокий молодой светловолосый мужчина.

– Привет, Родам, – помахал ему рукой Магвер.

Родам Сарль немного постоял в дверях, будто над чем-то раздумывая. Потом направился к столу Магвера, не обращая внимания на подающего ему кувшин трактирщика.

Ноги он переставлял медленно, с какой-то странной осторожностью, словно был в подпитии. Однако Родам ведь почти никогда не пил.

Он тяжело оперся руками о столешницу. Берк отложил кости. Кольтер перестал перебирать четки, подсчитывая очки.

– В чем дело, Родам? – тихо спросил Магвер.

Сарль взглянул на него, открыл рот, хотел что-то сказать, замялся. Облизнул губы. Наконец наклонился, почти уткнувшись губами в ухо Магвера. И тихо, так, чтобы никто больше не услышал, сказал:

– Сегодня, Магвер, или завтра ты должен будешь меня убить.

* * *

Дабора готовилась к нашествию Гвардии. Купцы уносили товары в склады, трактирщики прятали лучшие вина и выкатывали бочонки второразрядного пойла, отцы запирали дочерей в чуланах, отбирали у сыновей оружие. В городе царила непривычная суета. На турнир и ярмарку съехались зажиточные люди со всех Лесистых Гор, а также жители близлежащих поселков, крестьяне, свободные лесорубы, бродяжки, бобровики со Струги. А главное – мастера стекольных дел из Увегны. Эти не смешивались с толпой, ученикам же и челядникам позволили шляться по городу, а сами отсиживались в Горчеме, на дворище бана Лесистых Гор, Пенге Афры.

Чем только не торговали в Даборе во время ярмарки: шкурами и солью, дровами и шлифовальными камнями. Здесь можно было купить волчат и домашних животных. И оружие. Прекрасные каменные топоры из самого Ольтомара, кожаные латы – йопы, щиты и луки. Все это продавалось и обменивалось, на торговых площадках толпились люди; обозы загруженных разной разностью телег въезжали в город. Однако не за зерном и шкурами тянулись в Дабору купцы из дальних краев. На Даборскую ярмарку они приезжали прежде всего за стеклом. Мастера из Увегны, как и каждый год, явились ко двору Пенге Афры, чтобы сложить ему дань – чудесные сосуды, прозрачные пластины для окон. Дорогие бусы, амулеты, украшения. Они падали перед баном ниц, благодарили за то, что он соблаговолил принять их дары, и умоляли не лишать Увегну милости своей и в будущем году. Ну а пока мастера пребывали в Горчеме крепости, стерегущей столицу Лесистых Гор, челядники стекольщиков продавали свои произведения богатым горожанам и купцам.

Однако сейчас суматоха попритихла, торговля замерла, ибо все знали: от Шершней можно ожидать самого худшего.

Дабора готовилась к нашествию Гвардии.

* * *

– Я принимал зерно у писарей с Хортельских Равнин. И мне никогда не доводилось ошибиться при насечках счетных палочек, и никто не мог сравниться со мной в счете на абаке, – стонал Родам. – И на кой мне это было, на кой?!

Магвер знал Родама давно, хотя последнее время их пути немного разошлись. Тем не менее время от времени они встречались, чтоб осушить кувшинчик-другой и потрепаться. Родам, который был старше Магвера на три года, тоже был из рода бродяг. Два года назад мать отдала его в дом Сарлей, торговавших зерном, и это помогло Родаму получить место в зернохранилищах бана.

Сейчас ему нужна была помощь.

Вчера в дом Родама заявился посланец в расцветках владыки. Вручил Сарлю маленький стеклянный шарик – Рябинину Вызова. Блестящее на поверхности стекло шарика внутри заполняла оранжевая жидкость, напоминающая медленно пульсирующий сгусток тумана. Со временем сгусток этот расплывался, как бы разжижался. Так действовала магия, которой владели мастера из Увегны. Такой же шарик всегда оставался у воеводы Даборы – Аэна Идэга. Если б Родам убежал из города, обе Рябинины немедленно бы почернели. Порой случалось, что люди, вызванные баном, сбегали в пушу. Их преследовали, семьи беглецов уничтожали, а имущество переходило в руки владыки.

В тот день, когда шарик станет совсем прозрачным, Родаму надлежит прийти к воротам Горчема.

Зачем его вызывал бан, Родам не знал. Так же, впрочем, как не знал этого никто из получавших Рябинину. И Родам боялся, с каждой минутой боялся сильнее.

К амбарам бана целыми днями съезжались телеги с зерном, быки тянули сани, а собаки – тобогганы[1]1
  Бесполозные сани для перевозки грузов; состоят из нескольких тонких досок с поперечинами, скрепленными ремнями, передок загнут


[Закрыть]. На складах постепенно скапливались горы мешков. Их было так много, что если из каждого взять хотя бы по горсти – нет, даже по полгорсти, – то можно стать очень богатым человеком. Так многие и делали. Порой кого-нибудь ловили, и тогда палачи развешивали его внутренности на Рынке Судей, а его род навечно покрывался позором.

Родам опасался, что именно по такому делу его вызвали в Горчем, и поэтому хотел умереть.

Однако мало совершить самоубийство – прыгнуть в реку, набив карманы камнями, броситься на кинжал. Этого недостаточно. Аэн Идэг догадался бы, что Родам сам призвал к себе смерть, чтобы та уколола его иглой Черной Розы. А тогда уж никто и ничто не спасло бы Сарлей от гибели и позора.

Поэтому-то он и попросил Магвера помочь ему. Он знал, что должен погибнуть, но хотел умереть так, чтобы на род его жены не пала даже тень подозрения.

2. АРМИЯ ИДЕТ

– Шепчущие снова ходят по улицам. – Горада закатала рукава сорочки, высоко до колен подтянула юбку. Ноги у нее были крепкие, руки сильные, лицо круглое, груди большие. Но, несмотря на всю ее мощь, была в Гораде какая-то мягкость, говоря с Магвером, она словно бы разговаривала с собственным ребенком. Муж Горады умер несколько лет назад, а другого она пока брать не хотела. Ее дом стоял неподалеку от Большого Вала, и во время крупных ярмарок она три тесные комнаты сдавала постояльцам.

Магверу здесь нравилось – Горада кормила хорошо, не совала нос в чужие дела и в первую же ночь пришла к нему в комнату. У нее были целы все зубы, ядреное тело и гладкая кожа, а большие шершавые руки умели ласкать нежно и мягко.

– Да? Перед турнирами всегда бывало много Шепчущих. – Он присел на табурет и взял крынку с молоком.

– Но сейчас их валандается гораздо больше. Так говорят.

– Кто говорит?

– Что значит кто? Бабы на торге и нищие, что у трактиров сшиваются.

– А бывало когда, чтобы перед турнирами Шепчущие не таскались по деревням? Сколь себя помню – всегда, да и мать мне говорила, что и раньше было так же.

– Я знаю, – проворчала Горада. – Но их никогда не было столько, и они никогда не рассказывали такие страсти.

– Гвардия идет. А сплетни человеческие растут быстрее, чем молодой поросенок.

– За одно это не стали бы их городовые выискивать. А то вон снова была облава.

– В лесу городовые шумят сильнее, чем туры. Никого они не поймают.

– Э-э-э… Восемь лет назад схватили одного Шепчущего. Да так его ободрали, что он трое суток подыхал на колу без шкуры. Бан специально привел мастеров аж из самого Ольтомара. Те так умеют башку разделывать, что весь студень внутри видать, а человек глазами ворочает и ничего не чует…

Магвер кивал, прикидываясь, будто внимательно слушает Гораду. Ему необходимо было увидеться с Острым. К сожалению, ближайшая встреча была назначена лишь на третий день.

– Шепчущие все меньше поучают, – продолжала Горада. – Когда-то объясняли, что делать против распухания, и как читать руны, и как ветер заговаривать, чтобы нес по вырубке огонь в нужную сторону. А теперь только то и знают, что болтать о былых временах, о бане да о Гвардии. Крестьяне любят про это послушать…

– Это ж ведь тоже наука. О древних-то временах.

– Какая мне польза от такой науки? Каши из нее не сваришь. – Горада подошла к окну, видя, что во двор вбежал мальчонок. Он остановился перед домом. Утомленный долгим бегом, несколько раз глубоко вздохнул и спросил:

– Здесь живет господин Асга?

– Это я. – Магвер подошел к окну.

– Мне велено повторить слова: «Я помню, что ты говорил, и думаю об этом. Буду ждать».

Магвер кивнул. Покопался в мешочке и кинул пареньку платежную бусинку. Малец развернулся и направился к воротам. Множество таких пацанят обычно крутилось по базарам Даборы. За небольшую плату они разносили сведения, письма и мелкие грузы в пределах города, а порой и по близлежащим деревням.

Магвер прижал руку к оконной раме.

Острый, один из наиболее влиятельных Шепчущих, вызывал его. Слова, переданные мальчишкой, были одним из условных вызовов… Острый ожидает его на Тропе Арфанов и будет ждать, пока Магвер не придет.

Именно сейчас, когда Магверу это было особенно нужно, Острый явился как по вызову.

Случайность или же Острый каким-то таинственным образом услышал мысли Магвера о помощи…

– Я ухожу, Горада. – Магвер отвернулся от окна. – Не знаю, когда вернусь, но приготовь что-нибудь поесть.

– Хорошо…

– И ложись спать. Может, я тебя разбужу.

– Хорошо, – улыбнулась она.

* * *

Он оттолкнул протянутую руку попрошайки, отругав про себя всех мошенников, промышлявших у Петушиных Ворот. Стоило задержаться или хотя бы ненамного сбавить шаг, как они окружали человека – старые и молодые, со скрюченными руками, кривыми шеями, слепые, безногие и безумные. Время от времени бан приказывал городовым очищать улицы от нищих и попрошаек. Тогда они убегали, и сколько же хромых мгновенно оказывались вполне ходячими с крепкими, здоровыми ногами, сколько слепцов прозревало, а немых обретало речь – никому не сосчитать.

Кровь большинства тех, кто действительно не мог убежать, быстро впитывалась в землю. У ворот становилось свободней – но ненадолго. В Дабору тащился всякий, кто потерял здоровье и кого родственники выгнали из дома под чистое небо.

Магвер осмотрелся. Где-то здесь должен ожидать Острый.

Перекупщики расхваливали ячменные лепешки, глиняные свистульки, бусы. Две псины яростно ворчали друг на друга, готовые к нападению. По Тропе Арфанов прогуливались десятки людей.

– Я пришел.

Услышав этот голос, юноша быстро обернулся.

– Ты меня вызывал. – Он наклонил голову.

Магверу еще никогда не доводилось видеть Острого в такой одежде – серой потрепанной накидке, зеленых штанах из грубого полотна, кожаных чунях. Только заплетенная внизу в небольшую косицу борода осталась прежней черной, густой, прикрывающей рот. Волосы в соответствии с пастушеским обычаем Шепчущий подстриг коротко, оставив на макушке плешь.

– Идем отсюда, – сказал он, они медленно двинулись к ближайшему трактиру.

– Как ты узнал, что нужен мне?

– Я не знал, – покачал головой Острый. – Что случилось? Давай присядем где-нибудь для начала.

– Гвардия уже идет. Раньше, чем ожидали.

– Пора начинать работу.

Глаза Магвера заблестели.

– Я готов.

– Знаю.

– Но… – Магвер замялся. – У меня есть еще одно дело. И я не знаю, следует ли за него браться.

Они подошли к трактиру. Здесь, как обычно, было многолюдно и душно, но они отыскали стол немного в стороне. Трактирщик поставил перед ними кувшин пива и отошел, чтобы успокоить какого-то разбушевавшегося клиента.

– Трудно об этом говорить… – начал Магвер.

* * *

– Он твой друг. – Острый прикрыл лицо руками. – Ты обязан ему помочь.

– Он ничего не знает. – Магвер говорил тихо. – Последнее время мы редко виделись, я никогда не рассказывал ему о наших делах. И даже если он что-то открыл, то совсем немного. Его мысли – тени облаков, скользящие по листьям дуба…

– Когда огнем распалят ему кишки, то тень проявится во всей красе, Магвер, – покачал головой Острый. – Ты знаешь это не хуже меня. Под пыткой человек теряет разум и выкладывает все. Родам не уверен в своих силах, боится проявить слабость, он одинок. Тебе надо бояться во сто крат больше.

– Я ему верю.

– Твоя вера тут ни при чем.

– Знаю. И я готов. Но ведь ты знаешь, Острый, я не могу ткнуть его кинжалом.

– Знаю, – усмехнулся Острый.

Магвер смотрел на Шепчущего, на его изборожденное морщинами лицо, на крепкие жилистые руки и лежащий рядом баул, в котором всегда скрывалось множество таинственных предметов. Только он мог помочь.

– Знаю, – повторил Острый. – Дружок попросил у тебя смерти. И ты обязан ему ее дать. Ведь в ту минуту он предаст свои кости Земле, Матери Всесущего. Достойнее пасть в бою от руки более сильного противника. И счастлив тот, которого придавит деревом. Ольтомарцы считают благословенным каждого, кто к старости сохранит сына, дабы тот перерезал ему ножом горло. Тогда счастливы оба. Но и смерть от руки друга тоже благородна, ибо праведный человек не может умереть кое-как.

Магвер смотрел на Острого, широко раскрыв глаза.

Так происходило всегда, когда Шепчущие принимались поучать. На их лицах выступал румянец, в глазах появлялся блеск, пальцы хищно искривлялись, голос крепчал. Всегда. И каждый готов был слушать Шепчущих и день, и два, забыв о пище и воде, о работе в поле, о палачах бана, а слова пленили мысли, разум, душу.

– Он просил убить его, значит, ты обязан это сделать. Но ты не ткнешь его ножом и не спалишь в доме. Я знаю, как это сделать. Воевода ни о чем не догадается. Мне нужна кровь Родама.

* * *

Гвардейцы вошли в Дабору шестерками, вышагивая в ритм ударов барабана. Их было семьдесят два. Давненько уже Город Ос, который даборцы именовали Гнездом, не присылал столько воинов.

Впереди шла эйенни, покровительница отряда. Невысокая черноволосая женщина с серым лицом и большими руками. От Шершней она отличалась только ростом и гербом на щите – эйенни всегда были родом из дворян.

За эйенни шагал Ведущий, молоденький – лет, может, двенадцати паренек. Дорону доводилось встречать и помоложе, но, увидев лицо мальчика, он вздрогнул. Ведущий почувствовал взгляд Дорона и обернулся, словно заметил его пустыми глазницами в толпе даборцев, однако ни на миг не перестал бить по висящему на поясе барабану, приплясывая при этом в навязанном себе же самому ритме.

Они шли шестерками, четко выдерживая отбиваемый ведущим ритм, нога в ногу, глядя вперед, будто позади у них не остались многие дни похода. Словно вокруг не было стада ротозеев, гневного ворчания, волнами пробегавшего по толпе, стиснутых кулаков мужчин. Они, конечно, чувствовали – ибо не могли не чувствовать – ненависть Даборы. Лица утомленных бойцов покрывали грязь и пыль, татуировка казалась поблекшей и стершейся военной раскраской. Но Дорон знал, что придет время – и гвардейцы натрут лица маслом, напрягут мускулы и тогда знаки Города Ос снова разгорятся в лучах солнца, и горе тем, кто выйдет драться против Шершней.

За отрядом следовали боевые псы с собачарами. Замыкала отряд группа рабов.

Гвардейцы шли через Дабору неприступные и непобедимые, внешне спокойные, но готовые в любой момент схватиться за топорища и начать кровавую пляску смерти.

Они явились за данью, наложенной на каждого жителя Даборы и всех Лесистых Гор, и приветствовали гвардейцев не крики радости, а гул ненависти, злой розблеск в глазах мужчин, проклятия, выкрикиваемые беззубыми ртами старух, плач детей. Барабанщик, как требовал обычай, всегда вел отряд прямо к крепости Пенге Афры.

* * *

Холм, на котором стояла крепость, круто обрывался к реке. Со стороны города еще в стародавние времена прокопали ров, вытащив уйму земли, щебня и песка, дробя и убирая камень. Теперь крепость на острове возвышалась над домами Даборы. Последний раз Горчем отстраивали после пожара почти полвека назад. Тогда прикончили множество рабов, отрубили им головы и уложили тела под бревнами вала. Кровь напоила дубовые клети и лучше всякого раствора скрепила землю и насыпь.

Мост к воротам Горчема шел серединой рва вдоль вала, поэтому идущие по нему люди долгое время находились в поле досягаемости стрел, которыми воины Пенге Афры могли осыпать сверху неприятеля. Помост сворачивал около ворот и резко обрывался. В крепость входили по разводному мосту, который опускали днем, а ночью снова поднимали.

Дабора охватывала Горчем с юго-запада, упираясь на севере и востоке в реку. При этом самые близкие к крепости постройки размещались на расстоянии двух полетов стрелы. На предместье – пустыре, отделяющем Горчем от города – были выкорчеваны все деревья, засыпаны ямы, выровнены бугры.

Гвардейцы вышли из-за домов, и разводной мост начал опускаться.

* * *

Ведущий сильнее ударил в барабан, собаки яростно заворчали, воины выровняли шаг – близилась церемония встречи.

На сторожевой вышке над воротами появились несколько воинов Пенге Афры. Трое перегнулись через деревянный частокол и наблюдали за Шершнями.

Ритм учащался. Барабанная дробь делалась все быстрее, ноги гвардейцев отбивали по мощеной дороге ровный ритм, собаки лаяли словно бешеные.

Трое солдат на башне исчезли за укрытием, почти одновременно наклонились, чтобы поднять кверху что-то тяжелое и большое.

Человека.

Что лучше крови может подарить один владыка другому? Нет жертвы более достойной и более истинной, нет более дружественного приветствия.

Ведущий крикнул.

Воины перевалили тело через частокол и сбросили вниз.

Теперь настал черед гвардейцев. Им оказали честь, значит, и они должны достойно ответить на приветствие.

Лежащий на мосту мужчина застонал, слегка приподнял голову, пошевелил сломанной рукой. У него был выбит левый глаз, а на щеке выжжено клеймо, говорящее о том, что его поймали в тот момент, когда он крал корову. Ему не повезло. После клеймения грабителей всегда отпускали. Он попал в тюрьму как раз в то время, когда Гвардия приближалась к Даборе.

Первые ряды Шершней вступили на мост. Мост был широк, на нем могли разминуться даже две телеги, однако гвардейцы начали перестраиваться теперь они шли уже не шестерками, а парами.

Палочки Ведущего били по барабану так быстро, что уже нельзя было различить отдельные удары, а слышен был только плотнеющий, усиливающийся, перекрывающий топот солдатских башмаков гул.

Они шли.

Тело мужчины было все ближе.

Они шли.

Первый боец был уже в пяти шагах от него. В четырех.

Они шли.

Он крикнул только раз.

Ноги быстро поднимались и опускались, подошвы били по бревнам, ступня за ступней, ступня за ступней, ноги в кожаных башмаках на твердой, как камень, подошве.

Шершни прошли через мост, миновали место, где только что лежал человек. Тянувшие тобогганы собаки брели, опустив морды к земле, но почувствовав запах крови, оскалили вечно голодные пасти. Кровь жертвы останется на мосту до первого дождя.

Церемониал встречи был соблюден полностью.

* * *

Внутреннее пространство крепости – дворище – было застроено негусто. Прямо напротив ворот располагался дом бана – солидное двухэтажное здание из сосновых бревен. Все знали, что его подвалы уходят в глубь холма на три уровня. Воспоминание о самом нижнем наполняло ужасом тех, кому удалось оттуда вернуться. Впрочем, мало кому удавалось выбраться из этих подземелий живым.

К валу примыкали амбары и бараки для рабов. Площадь между постройками была усыпана гравием. В самом центре виднелись два колодца. Над всем вздымалась Башня Дымов.

Шершни вступили на плац, снова сменили строй, выстроились тремя шеренгами, перед которыми стояли только Ведущий и эйенни. Позади столпились рабы, стерегущие вьючных собак. Больше во дворе не было никого, хотя во многих окнах виднелись лица любопытных.

Ведущий продолжал бить в барабан, но ритм успокоился, звуки поутихли. Как того требовал обычай, они ждали. Наконец выкрашенные красным ворота отворились.

Барабан умолк.

Бан ступал медленно, вплотную за ним двигались четверо телохранителей в цветах Даборы – с желтыми щитами, в зеленых куртках, в брюках лосиной кожи и шлемах из волчьих черепов.

По одну сторону бана шагал Харко Афра, его брат, единственный из семерых родственников, которому Пенге Афра дозволил выжить. По правую семенил сын владыки, малолетний Бальд Афра. Руки у него были вывернуты назад, кисти стянуты ремнем – знак того, что он еще не имеет власти.

Бан остановился в пяти шагах от эйенни. Покровительница возложила руки на живот и склонила голову.

– Матерь видит свет над твоим домом, слышит плеск камней, бросаемых в твои колодцы, чувствует, как дрожит Земля Родительница под стопами твоих бойцов. Будь здрав.

– Мои глаза, уши и ноги принадлежат Матерям Внешнего Круга.