Текст книги "В солнечном городе"

Автор книги: Томас Томасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Печенье «Победа»

– Вот тебе рубль, сынок, сбегай в магазин и купи хлеба. Он стоит двадцать четыре копейки. Сдачу не потеряй. Это у мамы последние деньги. Папа из командировки приедет только послезавтра.

Мама временно не работала, и вся надежда была только на папу. Вот уже два месяца он непрерывно находился на крупном объекте в Южно-Казахстанской области. Это был очень большой, недавно построенный сельский Дом культуры. Отец помогал деду с художественной росписью потолка. Основной расчет за работу их ждал впереди, когда будет сдан объект, но раз в два-три месяца они получали небольшой аванс, и папа старался приехать на несколько дней домой с деньгами. Поэтому маме частенько приходилось растягивать последние копейки до его приезда.

– Крепко держи, не потеряй! – кричала мама мне вслед, когда я уже пулей несся вниз по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки.

Обожаю лето! Все мои друзья, те, что уже школьники – на каникулах. А я только собираюсь в сентябре пойти в первый класс. Сейчас утро и еще слишком рано для дворовых игр, но чуть погодя все ребята выйдут на улицу. Будем гулять до самого обеда. Потом все разбегутся на несколько часов по домам. Покушать. Кого-то родители отправят на сон-час. Да, но только не меня. Терпеть не могу спать днем. Как будто я какой-то маленький ребенок. Мама, конечно, постарается меня уложить, даже сказку расскажет, но, как обычно, у нее ничего не получится. Ближе к вечеру, когда жара начнет спадать, все мальчишки и девчонки вновь окажутся во дворе. Мы придумаем что-нибудь интересное и заиграемся до самой ночи.

Ну а пока я, крепко сжимая бумажный рубль, вприпрыжку спешу через двор в сторону «хлебного» – так у нас все называли местный магазин. Я знал, что свежеиспеченный хлеб туда привозили ближе к полуночи. Отец часто брал меня в такие поздние прогулки. Мы выходили из дома, брели по пустынным улицам, через ночные дворы к магазину. Еще издали можно было заметить будку ГАЗ-53, от которой на всю округу исходил непередаваемый аромат свежего, еще горячего хлеба. Нам с папой оставалось лишь немного подождать, пока водитель и сторож дружно освободят «хлебовозку». Машина уезжала, отец подходил к окну, по-свойски здоровался со сторожем и перекидывался с ним парой фраз, затем вынимал из кармана мелочь и, обжигающий руки «кирпичик» белого хлеба попадал в нашу авоську. Папа прощался, командовал мне: «птенчик, домой!», и мы возвращались с магазина. Я всегда испытывал удовольствие от поздних прогулок с отцом, но когда он уезжал в командировку, мне приходилось бегать за хлебом по утрам – вот как сегодня.

Магазин уже открыт. У хлебного прилавка довольно много народа. Я встаю последним в очереди, радуясь, что она быстро двигается. В сжатом кулаке заветный рубль. Чтобы не скучать, осматриваюсь по сторонам, ведь в магазине помимо хлеба продают много вкусного. Внезапно обнаруживаю, что хвост очереди, как раз оказался напротив соседнего кондитерского отдела, полного сладостей. Невольно разглядываю глазами ассортимент витрины и натыкаюсь на печенье «Победа». Оно мне страшно нравилось! Если вдруг родители или бабушка покупали этот сорт печенья, то я мог за чашкой чая незаметно поглотить чуть ли не целый килограмм. В отличие от других видов печенья, «Победа» было очень популярно, а потому не залеживалось в магазине.

Очередь продвигалась, а я был не в силах оторвать взгляд от любимого лакомства, испытывая неимоверное желание его отведать. В какой-то момент я не выдержал и ринулся к продавщице кондитерского отдела и протянул ей сложенный вчетверо рубль.

– Печенье «Победа», пожалуйста! – улыбнулся я. – На все!

Продавщица удивленно вздернула брови. Она жила в соседнем доме и знала каждого в лицо, однако расспрашивать и возражать маленькому покупателю не стала. Взяв с прилавка лист упаковочной бумаги, ловко свернула его в большой кулек. Каждый ее жест радовал мою детскую душу. Мерным совочком продавщица наполнила кулек доверху желаемыми сладостями и вручила мне. Трепетно прижав покупку к груди двумя руками, я побежал домой. Меньше пяти минут – и я звоню в дверь нашей квартиры.

Открывает, конечно же, мама. Ее руки до локтей в мыльной пене. На глазах сбившаяся челка, она пытается ее убрать взмахом головы, ничего не выходит, тогда мама резким выдохом сдувает прядь волос, чтобы рассмотреть меня. Выражение ее лица невольно меняется. Вид озабоченности домашними делами сменяет легкое удивление. Указав на кулек в моих руках, тихо спрашивает:

– Сынок, что это?

Я, абсолютно счастливый смотрю ей прямо в глаза, набираю всей грудью воздух и вдохновенно отвечаю:

– Печенье «Победа»! Мое любимое!

Мама продолжает стоять как вкопанная, а я протискиваюсь мимо нее и уверенно марширую на кухню – пить чай с печеньями! Через несколько минут мама, закончив стирку, выходит из ванной, садится напротив меня. С нежностью наблюдает, как я аппетитно уплетаю купленные сладости. Я слышу, как она очень тихо, почти про себя, повторяет мои слова: «Печенье «Победа»! Мое любимое!»

Большая Медведица

Время летних каникул проходит одинаково беспечно. Так как в школу ходить не нужно, нет домашних заданий, никто не заглядывает в расписание уроков назавтра, то и нет особой разницы в том, какой сегодня на дворе день недели.

Но я любил выходные дни больше будничных, потому что мама не работала и оставалась дома, а значит не нужно целый день находиться под присмотром строгой бабы Азы. Нет, не подумайте, что моя бабушка была злой женщиной. Если бы вы дожили до такого почтенного возраста как она, да еще имели кавказское воспитание, непростую судьбу и представления о жизни, вы бы ничем не отличались от нее.

Когда мы выходили с бабушкой гулять на улицу, я рвался обежать весь двор, заглянуть за его пределы, узнать что-нибудь новенькое. Баба Аза же требовала, чтобы я всегда находился в поле ее зрения, пока она сидит на лавочке у подъезда с соседскими старушками: бабой Соней, с тетей Люсей, с тетей Тоней и совсем уж пожилой Гавриловной. Такая прогулка казалась мне скучноватой, ведь мама и папа уже позволяли мне в этом возрасте больше, чем бабуля. С родителями я чувствовал себя не по годам старше, потому что мама могла мне подсунуть какую-нибудь взрослую книжку, тогда как бабушка даже в подростковом возрасте гнала меня со двора смотреть мультики для дошкольников. Да и разговоры с детских лет мы с мамой вели совсем другие.

Хорошо помню, как однажды мы задержались допоздна в гостях, и нам пришлось возвращаться домой пешком из соседнего микрорайона. Стоял теплый июльский вечер. Небо усыпано звездами. Изредка дорогу озаряют огни фар, проезжающих автомашин, да снуют прохожие в наступающей темноте. В дворовых палисадниках и в густых зарослях кустарника звенят цикады, перекрикивая друг друга. Но их несмолкающий треск меркнет на фоне голосов детей, играющих в прятки.

– Топор, топор, сиди как вор! – раздался неподалеку от нас чей-то предупреждающий и тревожный голос.

Тишина… Вновь слышны серенады цикад, и внезапно, неожиданно громко и очень возбужденно прозвучал, почти как приказ, голос какого-то мальчишки:

– Пила, пила, лети как стрела!

Из зарослей выскочила худенькая девчонка с косичками и стремительно пронеслась мимо нас, куда-то в центр двора. Слышится радостный галдеж и смех детворы, который прерывают голоса родителей, зовущих детей домой. Который час? Да уже почти одиннадцать. Передача «Спокойной ночи, малыши» уже давным-давно закончилась, но ни для кого она не стала сигналом ко сну – потому что лето! Незабываемая атмосфера детства!

Мы с сестрой шагаем рядом с мамой, держа ее за руки. Отец идет немного впереди. Огонек его сигареты выписывает в темноте причудливые узоры. Все молчат, каждый думает о своем. Я поднимаю голову к небу и вижу над нами красивый звездный ковш. Я узнаю – это Большая Медведица. Не так давно мы оказались с отцом в одной деревне – ездили по его работе, и папа показал мне это созвездие. Я тогда никак не мог взять в толк, почему этот ковш называют Большая Медведица? Ковш есть ковш. Медведица и есть медведица. Моим детским умом не получилось связать эти понятия воедино. Может быть сейчас попробовать разобраться…

Мама неожиданно нарушает тишину:

– Вчера по «Москве» показывали передачу. Там корреспондент ходил по улицам нашей столицы и задавал детям интересные вопросы. Например, он спросил одного мальчика, какие в мире существуют проблемы. Мальчик очень уверенно ответил про угрозы ядерной войны и проблему безработных Америки. Очень умный мальчик. А ведь он, судя по всему, ваш ровесник. А вот вы, например, можете назвать какие-нибудь мировые проблемы?

Мировые проблемы?!

Вопрос мгновенно поставил меня в тупик. Мне кажется, что из всего сказанного мамой, я не понял ни единого слова. Я бросил украдкой взгляд на сестру, ожидая, что она уж точно сможет ответить маме. Она перешла в четвертый класс с отличием, а я же закончил лишь первый класс хорошистом. Ей школа давалась легко, а у меня с учебой возникали трудности: тетради я вел небрежно, делал бесконечные помарки, писал как курица лапой, на уроках витал в облаках, так что Раисе Игнатьевне, нашей учительнице, то и дело приходилось спускать меня на землю. А потому сейчас, когда мама задала нам вопрос, я надеялся только на сестру.

Нелля, немного запинаясь, начала неуверенно что-то говорить:

– Ну, мировые проблемы… я знаю такие… как, например, животные… ну, которые занесены в Красную Книгу, они… ну, в общем, они, умирают. Их охотники убивают…

– Молодец, доча! Умница! – похвалила мама сестру и повернулась ко мне. – Сынок, а ты какие мировые проблемы можешь назвать?

Я иду молча, не в состоянии ответить на мамин вопрос, потому что даже не знаю значения слова «проблема». По каким-то далеким признакам оно напоминает мне слова «таблетка» и «продленка». И на этом все.

– Томик, ну ответь, пожалуйста, какие ты знаешь мировые проблемы?

Понимая, что отмолчаться не получится, отвечаю честно:

– Мама, а что вообще значит слово «проблема»? Я же не знаю!

– Правда? Ну… Проблема… как бы тебе объяснить? – было похоже, что я серьезно маму озаботил. Как же объяснить восьмилетнему мальчику, что такое проблема? – Ну, знаешь, наверное, хм… это когда, когда трудно найти решение.

От ее слов мне явно не стало легче, но, хотя бы, чуть-чуть понятнее, однако я продолжаю смущаться от заданного вопроса:

– Ну, подумай, сынок, ты же умный мальчик. Какие мировые проблемы нам известны?

Еще раз она скажет это слово, и я точно сойду с ума. Хочется исчезнуть или проснуться, обрадоваться, что это был всего лишь сон…

Какое счастье, что мама деликатно переключилась с меня на сестру! Они принялись обсуждать тему исчезновения редких животных. Я вздохнул с облегчением и продолжил путь. Проблемы… Проблемы… Проблемы. Даже не хочу думать об этом. Не хочу…

… а вот, например, почему созвездие, похожее на ковш зовут Большой Медведицей? Вот, так и надо было ответить маме! Ковш и Большая Медведица – это проблема? Я же не могу найти решения?

Меня так и подмывало заявить маме, что я знаю одну такую мировую проблему, но внезапно стушевался, вдруг меня не так поймут. Мама скажет: «Ну, какая, сынок, это проблема?» А сестра громко засмеется: «Ха-ха! Вот придумал тоже мировую проблему!» Уж лучше промолчу. Скоро будем дома. И, вообще, пора спать. Я протяжно и звучно зевнул.

– Ну что, детки, устали уже? Папа! – окликнула мама отца, – Может, возьмешь сына на руки, а то он уже засыпает.

– Ничего, дойдет, три минуты осталось, – как всегда, не сюсюкаясь, отрезал отец и бросил окурок в темноту. – Да уж, проблемы! – как-то очень грустно и задумчиво проговорил он.

Прекрасно вернуться домой и с наслаждением нежиться в уютной кроватке, рассматривая в полудреме орнаментную вязь на ковре, и заснуть с глубоким осознанием, что у меня – ребенка – в жизни нет никаких проблем…

* * *

В моей памяти часто всплывает этот милый сердцу эпизод. С годами я стал больше понимать, что беззаботное детство кончается тогда, когда приходит осознание, что в жизни все-таки есть проблемы. Однако прожив на земле почти полвека, я сделал важное наблюдение. Каждый вечер, когда я добираюсь домой, проведя целый день в трудах и заботах, в решении проблем: своих и чужих, то наслаждаюсь семейным общением за ужином. Я молюсь вместе с малышами на сон грядущий, и когда уже смыкаются мои уставшие веки, то засыпая, чувствую удивительную легкость, будто в жизни и не существует проблем. Хотя завершать свой – полный заботами день – с такими мыслями… это всего лишь мое решение!

Крылья

Я из числа тех людей, которые никогда не были отличниками. Ни разу в жизни! Даже в первом классе! Вроде бы что-то из школьной программы у меня получалось неплохо. Ну, например, чтение – придя в первый класс, я уже мог довольно бегло читать. Легко запоминал разные стихи. Но письмо откровенно хромало. Чистописание никак мне не давалось. Оттуда все и пошло-поехало. Как бы я ни старался, всегда в моих работах обнаруживался изъян. И любой школьный предмет становился для меня еще одним поводом почувствовать себя неудачником. Даже урок рисования поначалу вызывал у меня большой интерес. Но из-за того, что все мои шедевры выглядели некрасивой мазней, я стал охладевать к предмету. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы в четвертом классе не случилась одна забавная история.

После летних каникул учительница рисования дала нам традиционное домашнее задание – нарисовать композицию на тему: «Как я провел это лето». Вдоволь нагулявшись после школы, я пришел домой и засел за уроки. Приготовил альбом, разложил на столе все необходимое для рисования – в этом у нас с сестрой не было дефицита. Мой дедушка работал художником-монументалистом и общался в кругах известных алма-атинских художников. Поэтому у нас всегда имелись хорошие акварельные краски ленинградского производства и потрясающие, страшно дорогие, кисти из ворса соболя и даже колонка.

Я налил воду в специальный стаканчик, настроил свет лампы, раскрыл альбом, пальцами потеребил кончик кисти, стараясь включить все свое воображение – но на ум ничего не приходило. Моей сестре везло – у нее был талант к рисованию. Из-под ее кисти всякий раз выходили шедевры, а мне никогда не удавалось создать ничего стоящего. К моему счастью в комнате появилась мама. Она словно чувствовала, что я никак не могу решиться приступить к «домашке». Заглядывая мне через плечо, мама спросила:

– Сынок, что ты собрался рисовать?

– Пока не знаю. Надо про то, как я провел лето. А я не знаю, что именно подойдет.

– Ну, вспоминай! Вот папа брал тебя с собой в командировку. Вы же там куда-то на озеро ходили, рыбачили. Что-нибудь интересное про рыбалку попробуй нарисовать.

– А, точно! Знаешь, там был очень смешной случай. Мы с папой сидели в камышах с удочками. Ловили рыбку и складывали в ведро позади нас. Поймали несколько штук, и я решил их посчитать. Рыб в ведре было шесть. Потом я поймал еще одну красивую рыбку, а папа вытащил большого леща и дал его мне, чтобы положить в ведро. Я медленно запустил его к другим рыбкам, потому что он был большой, и еще раз пересчитал, но рыб в ведре было по-прежнему шесть.

– А куда же они делись? Выпрыгнули?

– Я так и подумал. Но на земле их нигде не было. Мы с папой предположили, что кто-то ворует наших рыб, потому что когда поймали еще несколько, то опять не досчитались.

– И что дальше?

– Я сказал папе, спрячусь за дерево и стану следить за ведром. Не прошло и несколько минут, как я увидел змею. Она выползла из травы, влезла на ведро, схватил ртом рыбу, и быстро исчезла в камышах. Я крикнул папе, что нашел воришку. Оказалось, что это уж. Мы вместе с папой стали смеяться. А чтобы не допустить повторной кражи поставили ведро рядом с собой. Вот такая история была!

– Очень забавно, сынок! Давай, нарисуй про это картину!

– Хорошо, я попробую.

Я взял карандаш и попытался сделать набросок. Ведро с рыбой и хитрый змей вышли неплохо, а вот изобразить папу и себя, не получалось. Я тер ластиком уже третий раз лист бумаги, когда из кухни вернулась мама.

– Ну, как дела? Получается?

– Пока только камыши смог хорошо нарисовать.

– Давай-ка я немного тебе помогу!

Я хотел уступить маме стул. Но она отказалась и стала делать наброски карандашом, просто склонившись над столом. Через пару минут на листе появились две фигуры, в которых легко угадывались папа и я. Папа сидел на маленьком стуле с удочкой, а я стоял у дерева.

– Вот так это было? Смотри! Похоже?

– Да, точно так и было!

– Ну, а остальное у тебя неплохо получилось. Давай. Бери кисти и начинай рисовать красками!

У меня ушло около часа, прежде чем я позвал маму. Она подошла, улыбнулась и сказала:

– Ну, в общем, неплохо, нужно немного подправить. Дай, я сяду и подрисую кое-что.

Не знаю, что ей там понравилось. Лично я не был доволен, поэтому решил пойти на кухню, съесть пару пирожков и запить вишневым компотом. Пока мама корпела над моим шедевром, я наблюдал, как за окном идет дождь. С нашего четвертого этажа открывался прекрасный обзор – в темноте были видны капли, летящие под фонарем. Вернувшись в зал, я оценил, как преобразился рисунок.

– Ну, как тебе, нравится?

– Здорово, мама! Залюбуешься! Ты настоящий художник!

– Вот если бы мы рисунок нашей Нелли доверили, еще лучше бы получилось. Жаль, что она у бабушки заночевала, помогла бы тебе.

На следующий день я успел с утра нахватать «тройбанов» по русскому и математике и пришел на урок рисования. Учительница попросила приготовить к проверке домашнее задание. Все зашуршали альбомами. Она медленно обходила парту за партой, пока не остановилась возле меня – я обычно сидел на «камчатке». Бросив беглый взгляд на рисунок, она вдруг развернула альбом к себе, а затем взяла его в руки. Не переставая разглядывать наше с мамой художество, она вернулась к своему столу, постояла немного в задумчивости и, взглянув на меня, спросила:

– Томасов, это ты сам?

– Да, я сам!

– Очень хорошо! Я ставлю тебе пятерку с плюсом, а твою работу забираю на школьную выставку.

Господи, ну зачем я в тот день солгал учительнице? Вернее, сказал ей полуправду. Что мешало мне признать, что рисовал я не один?! Ведь моя была только идея, а помогла сделать рисунок красивым именно мама. Почему я постеснялся сказать все, как есть?

– Кстати! – продолжила учительница. – На базе нашей школы открывается филиал городской художественной школы, туда будут отбирать способных детей. Хочу порекомендовать тебя, как талантливого ученика.

Я смущенно улыбнулся и кивнул в знак согласия. Уже через неделю меня зачислили в первую группу художественной школы. Так началась моя ежедневная учеба.

В «художке» было все: рисунок, натюрморт, живопись, скульптура, история искусств, пленэр. По окончании положенных часов проводилась выставка работ. В нашей группе было тридцать учащихся. Значит, обычно все тридцать работ принимали участие в выставке. В студии, где обычно мы работали, вдоль стены по периметру была сделана специальная полочка. На ней наш учитель по ИЗО поочередно расставлял картины. Первой в ряду всегда оказывалась самая лучшая работа. Для нас звучало пояснение, почему учитель находит ту или иную картину лучшей. Затем рядом с ней он ставил следующую работу и рассказывал, в чем она уступает предыдущей. Потом награждал комментариями еще несколько картин, а после молча выставлял оставшиеся. Кто-то из вас может себе представить, что на протяжении почти трех лет мои работы всегда стояли в числе последних на этой «галерее позора»?

Первое время я ощущал дикое неудобство, когда преподаватель вертел мою работу в руках и нехотя ставил в самый конец выставки. Постепенно я свыкся с мыслью, что по-другому быть не может. Это моя судьба. Я рожден быть самым худшим! Надо просто смириться, ничего другого не ждать. Быть последним – это нормально. Ты как бы всегда самый первый, но только с конца. А что, весело же?!

Каждый раз после очередной унизительной выставки я задавался вопросом: «А что же я тут делаю? Это не мое. Зачем я тогда соврал, что картина с рыбаками – это моих рук дело? Что же я натворил?» У меня возник план: бросить «художку». Дотяну до конца года, а после каникул – в сентябре уже больше не появлюсь в ней. Я был настроен решительно. Но произошел случай, сильно изменивший мое представление о себе самом.

Дело было так. Преподаватель собрал нас и объявил очередное задание: композиция. Он попросил нас создать художественное произведение на свободную тему. Мы должны подобрать необычный сюжет для работы, используя только фантазию. Картину нужно было написать акварелью в течение двух недель.

Привыкший к самому худшему, я сел за свой этюдник и начал смотреть на пустой лист бумаги. Зачем мне это нужно? Чтобы все опять посмеялись над моей картиной, занимающей последнее место? Внутри происходила борьба. В сердце созревал протест и несогласие – бунт против всего того, что происходило все эти три года со мной. И в этом шквале чувств, я удивительным образом вдруг ощутил прилив вдохновения – впервые в жизни мне так сильно захотелось творить!

Тотчас в моем воображении возник образ человека, который прикрепил к своим рукам самодельные крылья и безрассудно бросился с колокольни вниз.

Ярко сверкают золотые купола с крестами, у подножья храма стоит толпа зевак, задрав головы, а мой персонаж с крыльями застыл нелепо в воздухе, пытаясь воспарить над земной суетой. Образ так сильно впечатлил меня, что я немедленно принялся набрасывать его эскиз карандашом. Учитель обходил класс и в порядке очереди заглянул в мой этюдник. Постоял минуту, держась правой рукой за подбородок, произнес «хм» и пошел дальше. Вскоре мой сюжет приобрел более ясные очертания, и учитель стал подолгу задерживаться возле меня со словами: «Интересно, интересно». А однажды, к концу урока, когда я принялся за краски, учитель дал мне пару советов. На мою работу стали посматривать ученики. В их глазах становился все заметнее живой интерес, а не вялое любопытство. И вот, наконец-то, последнее занятие. Мой герой полностью готов, только чуть-чуть поработать над фоном.

Это задание по композиции считалось очень важным и на выставление работ пригласили родителей. Я переживал невероятное волнение. И, к несчастью, в день выставки заболел. Мама пошла без меня. Я остался дома, пил чай с медом и лимоном, принимал аспирин и не находил себе места, пока не вернулась мама. Я вышел навстречу к ней с растерянным видом – очень надеялся, что на этот раз моя работа окажется хотя бы предпоследней.

– Как дела, мама? Как все прошло?

Мама разулась, сняла плащ и, подойдя ко мне, крепко обняла, погладила по голове.

– Мама, ну что там, не мучай, скажи? 29-й или 28-й по счету?

– Сказать, какой?

– Ну, конечно, скажи, мама!

Мама пригнулась и посмотрела с улыбкой прямо мне в глаза.

– Твоя работа на первом месте! Самая лучшая картина!!!

– Что? Шутишь?!

– Нет, сынок, правда. Самая лучшая из всех – картина моего Томика! И учитель, и все родители в восторге. Много было хороших работ. Но все, даже дети, почему-то подолгу стояли возле твоей картины. Рассматривали, обсуждали. Представляешь?

– Нет, мама, не представляю. Так не бывает!

– Именно так все и было! Ты мой художник!!! У тебя необыкновенная картина, подобных ей, там не было – ни одной…

Новость меня смутила. Я как сейчас помню то, для меня совершенно незнакомое чувство какого-то успеха. Я ощутил как горят мои щеки – только представьте, что со мной было там, на выставке, не заболей я! – да я бы от смущения сквозь землю провалился, наверное.

Я точно знаю, чему я научился в тот день. Например, тому, что неожиданно для всех последние могут стать первыми. А еще тому, что когда ты, не испытываешь радость от того, чем занимаешься, то вряд ли увидишь, как это радует других. А если чувствуешь вдохновение, твоя работа непременно подарит кому-то восторг.

Вскоре я оставил учебу в художественной школе, честно признавшись, наконец, самому себе, что у меня нет особых способностей к изобразительному искусству. Но и сегодня я с огромным удовольствием наблюдаю за тем, как вдохновенно и искусно творят на радость людям настоящие художники!