Текст книги "В солнечном городе"

Автор книги: Томас Томасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Томас Томасов
В солнечном городе

Миллионер

– Эх, Томик, Томик, какой же ты богатый человек! Боже мой, Боже мой!

«О чем это она? – от неожиданности мои брови подпрыгивают вверх, изгибаясь дугой. – Хм, наверное, имеет в виду, что я богат детьми. Все-таки мы с женой пятерых родили и воспитываем. Не халам-балам».

– Ты миллионер! – гордо продолжает баба Лиза и я, вслушиваясь в ее необыкновенно радостный голос с приятным кавказским акцентом понимаю, что речь идет не о моей многодетной семье.

Мне повезло приехать в Кабардино-Балкарию всего лишь на сутки и разыскать бабу Лизу. С момента нашей последней встречи, а это было незадолго до моей службы в армии, прошло лет двадцать пять. Я хорошо помню то время, когда баба Лиза и моя родная по отцу бабушка Аза жили в соседних подъездах в Алма-Ате. Они всегда тесно общались друг с другом, словно кровные родственники, хотя степень родства между ними объяснить трудно. Известно, что в суровые послевоенные годы вслед за бабой Азой в Казахстан из Северной Осетии перебралась и младшая Елизавета. Помимо кавказской внешности, эти довольно крупные по размерам женщины имели много схожего: всегда, независимо от темы, вели разговор на повышенных тонах, непринужденно и очень мило перемешивали русскую и осетинскую речь, а пылкий горский темперамент не оставлял никому и малейшего шанса усомниться в правоте их слов. Так они и шли по жизни вместе, как две сестры, пока на склоне лет Елизавета не переехала вместе с сыном и внучкой на Кавказ, в город Нальчик.

И вот я у бабы Лизы в гостях! Ей уже давно за восемьдесят. Передо мной старушка, чьи рассказы прольют свет на историю моего рода, а это огромная находка! Баба Лиза помнит свое детство, проведенное в городе Орджоникидзе. Она росла и воспитывалась в одном доме с моей бабушкой Азой, где главой многочисленного семейства являлся мой прадед Цориев Аслангери. С ранних лет я слышал немало историй о нем и ярко представлял его себе. И вот сейчас образ моего почитаемого предка вновь ожил в рассказах Елизаветы.

Дедушка Дзухо́, как его все называли, имел неоспоримый авторитет и остался человеком-легендой для каждого, кто и сегодня с гордостью носит его фамилию. В суровое военное и послевоенное время Аслангери поднял на ноги не только родных детей, он был великодушен к несметному количеству племянников и прочих родственников. Совершено необъяснимо, как Дзухо умудрялся ежедневно варить огромную кастрюлю осетинского супа из красной фасоли и кормить, помимо своей семьи, многих нуждающихся в округе. Дедушка был очень трудолюбив. За что бы он ни брался, начинал преуспевать, будь то пасека в деревне, торговая лавка в городе или скупка золота. Советская власть дважды раскулачивала весьма зажиточного гражданина Цориева и переселяла в «места не столь отдаленные».

С нескрываемым удивлением я слушал о предприимчивости Дзухо, сравнивая его с собою и думал: «Ну, какой из меня миллионер, скажешь тоже, баба Лиза!» И тут вдруг бабуля с завидным восторгом поведала мне сенсационную новость:

– Ты настоящий миллионер, потому что твой дед Дзухо накопил много золота, целые слитки. Только так спрятал клад, что его до сих пор не нашли!

Уф, вот оно в чем дело! Я – настоящий миллионер! Хорош миллионер без миллиона! Но от того, как вдохновенно ты это сказала, дорогая Лиза, мне даже на душе легче стало, будто я и правда новоиспеченный обладатель дедовских богатств.

– А что, баб Лиз, никто из родных про клад не знает? – еле сдерживаю добрый смех, рожденный во мне этой потрясающей новостью. – Почему же его до сих пор сыновья и внуки Дзухо не нашли?

– Конечно, все знали. Все понимали, что он где-то в подвале дома, что на улице Ватутина, свое добро припрятал от Советской власти. – Елизавета продолжила, путая мужской и женский род на осетинский манер. – Или она в землю закопала, или в стену замуровала… Везде искали, специальные приборы приносили, ничего не нашли…

Незадолго перед смертью Дзухо парализовало. Сыновья и дочь собрались возле постели смертельно больного отца и тщетно пытались узнать про клад: «Папа, скажи, где находится тайник с золотом?» В ответ безмолвный Дзухо только обронил слезу. Не посчитал он, что дети будут способны распорядиться его богатством достойно. При жизни не сказал и теперь не узнаете.

– Томик, милый, ты должен эти сокровища найти! Смотри, какая большая у тебя семья! Ты же его правнук, настоящий наследник! Найди, Томик, обязательно: они твои!

Какое счастье, что я приехал на Кавказ и смог узнать удивительные истории о моих предках. Я просто таял от умиления, слушая бабу Лизу. Она живой свидетель событий прошлого, мост между поколениями. Мне также удалось увидеть ее повзрослевшую внучку с мужем и сыночком, побывать в гостях у бабы Раи – младшей сестры Елизаветы, рассказать седому Сафарби, мужу Раисы о жизни в Казахстане, съесть небывалое количество осетинских пирогов.

Может поездка и не добавила мне миллионов, но в какой-то момент я почувствовал себя вновь маленьким мальчиком, – тем самым Томиком, беспечным голубоглазым блондином, что вглядывается в зеркало, пытаясь в очередной раз осознать себя осетином.

Печка

Отец присел на низкую табуретку перед печью. Грубыми натруженными пальцами аккуратно промял сигарету, приготовился закурить. Чиркнул спичкой, затянулся и медленно выпустил струйку дыма в приоткрытую топку. Я сидел рядом, наблюдая, то за папой, то за пламенем в печи. «Хороший уголь купили на этот раз, – подумалось мне. – Прекрасно горит!»

Хлопоты вокруг очага – неотъемлемая часть быта. Именно они из года в год создают домашний уют. Но никто в нашей семье не умел затопить печь так быстро и ловко, как отец. Если вдруг папа уезжал зимой в командировку, нас ждало тяжелое испытание. Иногда мне казалось, что печка – это какое-то живое существо, причем очень привередливое. Я, к сожалению, не всегда находил с ней общий язык.

Помню, после армии я устроился работать продавцом на центральном овощном рынке. Домой возвращался поздно вечером, когда от усталости уже валился с ног, а дома еще ждала печка! Битых два часа возился с ней: почистить, вынести золу, набрать охапку дров и два ведра угля, по-особенному разложить поленья, засыпать через верхнее отверстие уголь в топку и, наконец-то, с помощью старой газеты поджечь. Кажется, все просто! Но не тут-то было! Едва пламя занималось, как тут же неожиданно спадало, и через узкие щели между кольцами плиты начинал валить едкий дым. Уходил целый час, прежде чем капризная печка разгоралась. Но совсем другое дело у отца – он легко и непринужденно добивался от печи ровного и жаркого горения.

Отец стряхнул пепел. Огонек сигареты вновь ярко вспыхнул. Белесые нити дыма заклубились, готовясь расползтись по комнате, но подхваченные тягой из топки, послушно втянулись в печь. Со стороны могло показаться, что папа с помощью сигареты устанавливает незримую связь с пылающим очагом.

– Папа, а где ты научился так искусно топить печь?

– Ну, сынок, я же до двенадцати лет жил в Осетии у дедушки Дзухо́. Наблюдал, как он справляется с домашним хозяйством, вот и перенял навык.

Я много раз слышал историю о непростом детстве отца. О том, как перед началом Великой Отечественной войны Аза – единственная дочь уважаемого Дзухо отучилась в техникуме связи. Была она молодой, красивой и завидной осетинской невестой. Но, к всеобщему недоумению, вышла замуж за ингуша Султана. Сложно представить, как могло такое случиться, что представители двух народов, враждующих между собой веками, вдруг создали семью. Никто точно не знал: по любви вышла Аза за Султана или оказалась в роли украденной невесты, но от их союза на свет появился мой папа. Первенца назвали привычным как для осетин, так и для ингушей именем Руслан. В феврале 1944 года обвиненные в неблагонадежности ингуши и чеченцы сотнями тысяч были погружены в теплушки и отправлены в холодный зимний Казахстан. Осетинка Аза попадала под статью, так как состояла в браке с ингушом. Только чудом ей удалось ускользнуть от НКВД. Вместе с трехмесячным малышом она укрылась в родительском доме в Осетии, ведь неизвестно, выжил бы ребенок в нечеловеческих условиях «спецпереселения». Позже Азу осудили на полтора года за нарушение паспортного режима военного времени. Срок она отбывала на Кавказе, затем ее выслали в Казахстан. К сожалению, Азе не суждено было встретиться с мужем Султаном. Воспитание Русланчика легло на плечи дедушки с бабушкой.

– Похоже, ты был хорошим внуком, раз всему научился у деда? – спрашиваю в шутку у отца, не ожидая, что вопрос вызовет у него улыбку.

– Ну, как тебе сказать? – Папа снял с плиты чайник. Плеснул в стакан крепкого черного чая, сделал с наслаждением глоток и принялся делиться воспоминаниями детской поры.

Я вслушивался в его рассказы и представлял, как маленький Русланчик отправился кататься на трамвае – был в их время такой бесплатный «детский аттракцион», когда можно зацепиться за вагон и проехаться по всему городу, если не попадешься. Постовой милиционер (мне он почему-то представлялся в белом кителе со свистком) снял Руслана с трамвая и привел за ухо к дедушке. Но очередное строгое предупреждение от милиционера и наказание от Дзухо, не повлияло на папу, он продолжал шалить. Однажды не на шутку разозлившись на своих родных дядек, он поджог в отместку дом. Пожар, слава Богу, успели потушить, но Русланчику тогда досталось сильно. Слушал я и удивлялся, как после всей этой головной боли, что папа доставлял окружающим, бабушка и дедушка продолжали его любить.

Отец глотнул чая, отставил стакан в сторону, взялся за кочергу.

– Видишь, как хорошо и грамотно горит печь? – папа открыл дверцу и не спеша поворошил угли в топке. Отсвет очага заблестел в его глазах. – Вслушайся, как она гудит.

Я порадовался мерному гулу печи и отцовскому умению.

– Помню день, когда дедушка Дзухо печально сказал, что скоро я с теткой Лизой отправляюсь в Казахстан – к маме Азе… – Папа сделал тревожную паузу. – Не знал радоваться мне или печалиться, я ведь в свои двенадцать лет совершенно не помнил мать… Все мои представления о ней связаны с какой-то выцветшей черно-белой фотографией. Но не поехать я не мог…

Отец умолк. Я всмотрелся в его глаза, представляя, как прошла встреча матери с сыном после стольких лет вынужденной разлуки? Как, наверное, непросто оказалось Русланчику шагнуть в неизвестность, оставляя дом заботливого дедушки Дзухо и доброй бабушки Фатимы.

– Ну, все! Горит как надо! – произнес папа, подбрасывая в огонь пару совочков угля. – Тяга хорошая. Учись сынок, в жизни пригодится, – Его рука потянулась за сигаретой. – Ложись спать. Я покурю и тоже пойду.

Да, век живи – век учись. Сколько всего ты знаешь и умеешь, папа! На твою жизнь, начиная с безрадостного детства, выпало столько трудностей, а сколько ты нам еще не рассказал. Я мечтаю однажды научиться топить печь также искусно, как это делаешь ты!

– Спокойной ночи, пап!

– Спокойной ночи, сынок!

Настоящая любовь

Мама сидела на диване и задумчиво смотрела вдаль. Я лежал рядом, положив голову ей на колени. Она заботливо и нежно поглаживала мои белокурые волосы. Необъяснимое чувство покоя и безмятежности, так необходимое мне – пятилетнему мальчишке, наполняло меня. Это чувство можно смело назвать одним словом – любовь. Для многих из нас слово любовь навсегда связано с образом самого родного человека. Мама – значит любовь. Любовь – так звали мою маму. И она никогда не переставала любить. До последнего вздоха…

– Мама, спой мне песенку про моляка!

– Ну, давай вместе.

Мама запевает с выражением: «Бескозырка белая, в полоску воротник. Пионеры смелые спросили напрямик…» Я с радостью подхватываю: «Какого палень, года, с какого палахода, и на каких молях ты побывал, моляк?» Буква «р» дается мне с трудом. Мама весело смеется и целует меня за старания. Я невероятно счастлив.

– Мама, – решаюсь задать мучивший меня вопрос. – А почему моих длузей зовут Петя, Славик, Мулат, а я Томик?

– Потому что ты Томас! – Ее палец игриво касается кончика моего чуть вздернутого носа.

С трудом размышляю над ее объяснением, оно мне явно не помогает.

– А я лусский? – пристаю к маме.

– Русский, конечно русский! – смеется она.

– А бабуля сказала, что я осетин.

– Ну и осетин тоже!

Мне трудно понять: и русский, и осетин. Но над парадоксом размышляю недолго, во мне вспыхивает новая идея:

– Мама, а мы сегодня пойдем к бабе с дедой?

– Да, они ждут нас на обед, и баба Аза испекла твои любимые пироги.

Я тут же подскакиваю с дивана и замираю по стойке смирно:

– С калтошкой?! Ням-ням! Идем сколее, мама, я плоголодался.

– Да ты ж мой маленький! – изумляется мама. – Неужели никто тебя не кормит?! Ну, пойдем, обувай скорее свои сандалии.

Раз в неделю баба Аза пекла пироги с различной начинкой, а, чтобы угодить моим капризам, стряпала больше всего пирогов с картошкой и ждала меня в гости. Жили они с дедушкой в том же доме, что и наша семья, только через один подъезд. Поэтому уже через минуту я с шумом спускался по ступенькам вниз, напевая слова любимой «Бескозырки». Во дворе я осмотрелся по сторонам и, оставив маму далеко позади себя, вприпрыжку поскакал по сухому асфальту до бабушкиного подъезда. Наш микрорайон построен недавно, но благодаря быстрорастущим карагачам и тополям стал достаточно тенист, чтобы скрыть от июльского солнца. Вот и знакомый подъезд!

Я взбежал на третий этаж. Перед самой квартирой остановился перевести дыхание. Обычная деревянная дверь, выкрашенная в светло-голубой цвет. До звонка я пока не доставал, пришлось постучать.

– Это кто там пришел? – раздался за дверью ласковый голос бабули. Она всегда угадывала мое появление по стуку и начинала игриво спрашивать: «Где мой мальчик?» Меня это забавляло. Я понимал, что сейчас бабе Азе предстоит долго разбираться со сложной системой дверных замков и многочисленных засовов, поэтому терпеливо ожидал снаружи. Через дверные щели в подъезд проник запах свежеиспеченной сдобы – это бабушкины осетинские пироги! Я предвкушал угощение.

– Томик! – обеспокоено позвала мама с лестничной площадки нижнего этажа. – Ты здесь?

Я повернулся на ее голос и радостно отозвался:

– Здесь, мама! Поднимайся быстлее, пилоги с калтошкой есть!

Послышались ее мерные шаги по ступенькам. Щелкнул последний засов, и дверь распахнулась. Меня встречал стойкий аромат домашней выпечки и радушные объятия бабушки.

– Томачка, знаешь, что я для тебя приготовила сегодня? – спросила баба Аза и, не дожидаясь ответа, восторженно объявила: – Пирог с мясом!

– Ула! Вкуснятина!

На пороге появилась мама.

– Привет! – добродушно поздоровалась она.

– Ну, здравствуй, здравствуй, – ответила бабушка в свойственной ей манере. Баба Аза – грозная осетинка и не самая приветливая свекровь, поэтому в ее интонациях всегда проскальзывала толика недовольства снохой.

Из кухни с важным видом помощницы выглянула моя старшая сестра Нелли, вся перепачканная мукой. Следом в прихожую вышел и глава семейства – дед Мамикон. У меня с ним особые отношения, к тому же, своим необычным именем я обязан ему.

Дедушка Мамикон по национальности ассириец, родом из Тбилиси, по отчеству «Томасович». Когда я родился, он, ни с кем не советуясь, пришел в роддом. С шампанским, цветами и конфетами, преодолев все кордоны, дедушка ввалился в послеродовую палату в тот момент, когда меня принесли маме для кормления. С шумом свалив подарки на стол, он спросил: «Мальчик?» Смущенная визитом свекра мама утвердительно кивнула. Дед Мамикон поправил за козырек большую кавказскую кепку «аэродром» и громко на всю палату объявил: «Томас!» – это означало, что отныне меня будут звать этим странным заграничным именем.

– Ну что, хохол, пироги есть пришел? – привычно «поддел» меня дед и без малейшего намека на улыбку продолжил с очень серьезным видом. – Давай, иди, ночуй в доме у своей хохлушки!

Дело в том, что моя мама была наполовину украинкой, и дед Мамикон любил меня так дразнить, потому что я, в отличие от сестры, никогда не оставался у них ночевать. Папа часто находился в командировках, и я, ни за какие осетинские деликатесы, не желал расставаться с мамой.

– Иди сюда, хохол, я тебя понюхаю! – добродушно позвал меня дед Мамикон. Я подбежал к нему. Дедушка наклонился и вдохнул запах моих волос, театрально поморщился. – Уф! Опять от тебя русским духом пахнет!

Его заявление удивило меня. Недолго думая, я сорвался с места и побежал в ванную комнату. Подставив голову под струю теплой воды, старательно смываю «русский дух», наскоро вытираюсь полотенцем и возвращаюсь к дедушке.

– Ну-ка, а сейчас?

Дед Мамикон продолжил разыгрывать меня. И после того как я несколько раз сбегал в ванну, чтобы старательно отмыться от запаха, у меня ничего не вышло. Я расстроился. Мама заступилась за меня. Подхватила меня на руки, нежно прижала к себе, безмолвно наградив поцелуем. Мне было достаточно этих мгновений, чтобы ощутить прилив смелости. Я тут же выскользнул из материнских объятий и решительно направился к деду Мамикону. Он уютно устроился на диване, чтобы начать трапезу. Я подошёл к нему, взглянул в глаза и, чеканя слова, язвительно бросил: «Ничего, лусские тоже люди!»

Семья залилась громким смехом. Дед подскочил со своего места, схватил меня обеими руками и крепко сжал, чтобы поцеловать. Его пышные черные кавказские усы ласково щекотали мне шею, вызвав всплеск радости.

Все было готово к обеду. Бабушка вынесла блюдо, накрытое кухонным полотенцем. От запахов, стоящих в доме, уже давно разыгрался аппетит. Раздались вздохи восхищения, когда бабушка, поставив угощение на стол, сняла полотенце. Очередной шедевр от бабы Азы: три пирога с различной начинкой! Свежие, еще пышущие жаром печи пироги, пленили нас. Нельзя было остаться равнодушным при виде коричневой запекшейся корочки. Все дружно налетели на выпечку. В сочетании с домашней сметаной, чуть приправленной солью и чесноком, пироги – ну, просто объедение!

Мне, как положено, достались почти все с картошкой. Ну и, конечно же, пирог с мясом! После пьем ароматный индийский чай, заботливо заваренный дедушкой. Окончен обед. Мама помогает бабушке с посудой. Настает время, когда ей нужно отправиться на работу. Недалеко от нашего дома располагался магазин одежды фирмы «Восход», и мама подрабатывала там – отглаживала мятые рубашки, брюки и прочие вещи, придавая им товарный вид. Нам с сестрой предстояло остаться у бабушки до вечера.

Мы долго играли в дочки-матери. Я был послушной дочкой, а Нелли заботливой мамой. Однако с наступлением вечера на нас навалилась скука. Зная, что из спальни открывается вид на пешеходную дорожку, по которой мама возвращается домой, мы сели с сестренкой у окна и терпеливо ждали самого родного человека на свете. Мама вернется, и мы вместе отправимся домой. Вновь будем петь «бескозырку» или «утро красит нежным светом». Станем укладываться спать. Я услышу ее необычные сказки и расскажу ей в ответ свои. Она покроет меня нежными поцелуями и, утопая в ее неземной любви, я засну до утра глубоким детским сном.

Мой приход в мир – заслуга мамы. Но ей еще предстояла борьба за мою жизнь. В тот день, когда дед Мамикон навестил нас в роддоме, одарил меня прекрасным именем и все вокруг были счастливы, никто еще не догадывался, что маленький Томас имеет редкое врожденное заболевание. Пока врачи смогли диагностировать патологию, чтобы начать лечить, семья пережила тяжелое испытание. Сколько сил и терпения проявила мама, наблюдая, как ее чадо с каждым днем теряет вес, увядает на глазах. Месяц бессонных ночей и не смолкающий в них мой жалобный плач, мама перенесла стойко и безропотно. Вопреки болезни, она твердила мне: «Сынок, ты будешь жить, ты обязательно будешь жить!»

День, когда врачи смогли установить диагноз и назначить срочную операцию на желудок, наступил! Но для мамы это стало новым вызовом, ведь неизвестно каким может оказаться итог? Она дежурила под дверью. И когда невероятно сложная операция осталась позади, и мама смогла прочитать в глазах хирурга добрую весть для себя, она уснула прямо там, в больничном коридоре. Изможденная и обессиленная, но счастливая и абсолютно уверенная, что «Томик будет жить!»

Всякий раз я испытываю прилив благодарности в моем сыновьем сердце, когда вспоминаю о той тяжелой борьбе, что велась за мою жизнь. Я знаю, на такой подвиг способна лишь она – Любовь. Настоящая Любовь как моя мама!