Текст книги "Гудзонов залив"

Автор книги: Томас Майн Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава XIX. СТРАННАЯ ПРИМАНКА

Через два дня после описанного происшествия с барсуком молодые путешественники добрались до Кумберланд-Гоуза, одного из значительнейших постов Компании Гудзонова залива. Начальник этой станции, живший на ней, был другом отца Нормана и, само собой разумеется, во время их пребывания в Кумберланд-Гоузе мальчиков старались как можно больше развлекать. Тем не менее они недолго пробыли у гостеприимных хозяев, так как желали окончить свое путешествие ранее наступления зимы, когда плавание на пирогах становится немыслимым. Зимой не только озера, но и самые быстрые реки замерзают на многие месяцы. Вся земля покрывается толстым слоем снега, и передвижение становится возможным лишь на лыжах или в санях, запряженных собаками. Этот способ передвижения употребляется как индейцами и эскимосами, так и немногочисленными в тех краях промышленниками и охотниками, когда им приходится перебираться с одного места на другое.

Путешествие в таких условиях не только затруднительно, но и в высшей степени опасно. Съестных припасов очень часто достать негде, дичь попадается очень редко, так как почти все птицы и четвероногие на зиму перебираются в более теплые места, и нередко случается, что целые группы путешественников и даже индейцев, которые, как известно, могут питаться решительно всем, чем угодно, погибают от голода и мороза.

Мальчикам все это было хорошо известно, и потому они очень торопились добраться до цели путешествия ранее наступления холодов. В форте они, конечно, получили новое полное снаряжение, но, помня, что им предстоит много волоков, взяли с собой лишь самое необходимое. Так как для переноски пироги необходимы были два человека, весь багаж, который могли нести два других мальчика, конечно, был весьма ограничен, ведь Франсуа был еще совсем ребенком, а Люсьен никогда не отличался большой силой. Самая значительная часть их багажа состояла в легком топорике, кой-каких кухонных принадлежностях с небольшим запасом провизии, и, конечно, в ружьях.

Покинув форт, они несколько дней продолжали плыть вверх по Саскачевану. Затем распрощались с ним и вошли в маленькую речонку, с севера впадающую в Саскачеван. Перенеся свою пирогу через небольшой волок, они достигли другой небольшой речки, текшей в другом направлении и впадавшей в один из рукавов Миссисипи. Плывя по ней и совершив еще несколько переносов пироги, они вошли в озеро Ла-Кросс, а затем последовательно в озеро Светлое, Буйволовое и Мети. После этого озера им пришлось нести пирогу на очень далекое расстояние, чтобы достичь верховья реки, известной под названием Ясной Воды, по ее течению спустились они до самого ее устья и вошли в Оленью реку, или Атабаску, одну из прекраснейших рек Америки. Они, в сущности, уже находились на самой Маккензиевой реке, так как Оленья река, пройдя озеро Атабаска, получает название Невольничьей реки, а по выходе из Большого Невольничьего озера называется Маккензиевой и под этим названием впадает в Ледовитый океан. Итак, попав, наконец, на главную реку, которую им предстояло проплыть, они со спокойными сердцами, полные надежд, поплыли по ней. Правда, перед ними лежало еще полторы тысячи миль пути, но мальчики представляли себе этот оставшийся путь очень легким, а так как у них оставалось еще около двух месяцев теплой погоды, то они не сомневались, что успеют добраться до цели их путешествия до начала зимы.

Так плыли они вниз по реке, наслаждаясь чудесными видами Оленьей долины; сама река своей шириной и покрытыми лесом островами напоминала скорее цепь озер, чем обычную реку. Часто отдавались они течению, иногда работали веслами, а чудная канадская песня лодочников звонко разносилась по окрестности, и припев ее повторяло эхо соседних берегов. Ни одна часть путешествия не оставила в них такого приятного воспоминания, как эта.

В провизии они также не испытывали недостатка: в реке водилось много семги и серебристых рыбок, которых местные жители называли дорэ. Они стреляли также уток и гусей, и жаркое из этих птиц стало их обычным обедом. Гуси попадались разных видов: были и снежные гуси, называемые так из-за их белоснежного оперения, и смеющиеся гуси, крик которых напоминает человеческий хохот. Индейцы приманивают этих гусей тем, что, произнося слог «уа», в то же время многократно ударяют себя ладонью по открытому рту. Мальчикам попадался также и гусь Брента, и канадский гусь, который и есть настоящий дикий гусь. Другая разновидность этого гуся, известная под именем казарки, также попадалась нашим путешественникам. Кроме этих разновидностей, по словам Люсьена, в северных широтах Америки водятся многие другие породы птиц, в высшей степени необходимые их обитателям: целые племена индейцев в продолжение многих месяцев в году питаются исключительно ими.

Что касается уток, то одна разновидность, особенно интересовавшая мальчиков, все не попадалась им. Это была знаменитая парусная утка, так справедливо прославляемая американскими гастрономами. Она неизвестна в Луизиане и водится только по берегу Атлантического океана, и мальчики никогда не пробовали ее. Норман, впрочем, слыхал, что она иногда попадается в Скалистых горах и в других частях страны пушных зверей, и они надеялись встретить ее на Атабаске. Люсьен, по обыкновению, имел представление о ней и мог бы легко узнать ее по виду; он предложил сообщить товарищам сведения, не только относящиеся к этой разновидности, но и вообще рассказать об этих интересных птицах.

– Парусная утка, – начал он, – по всей вероятности, самая знаменитая и ценная из всех уток вследствие замечательно нежного вкуса ее мяса. Это совсем небольшая птица, редко весящая более трех фунтов; оперение ее далеко не так красиво, как оперение некоторых других разновидностей. Голова красная или каштановая, грудь – блестяще-черная, а большая часть туловища сероватого цвета. По всей вероятности, этот серый оттенок, несколько напоминающий корабельный парус, и дал птице ее популярное название, хотя достоверно происхождение его неизвестно. Она очень напоминает красноголовку Европы и Америки, так что издали их даже трудно отличить друг от друга. Последняя разновидность водится всегда вместе с настоящими парусными утками и часто продается вместо них на рынках Нью-Йорка и Филадельфии; натуралисту, впрочем, легко отличить их по клюву и глазам. У парусной утки глаза красные, клюв зеленовато-черный и почти прямой; красноголовка же имеет глаза оранжево-желтые, клюв синеватый и по верхнему краю вогнутый.

Парусная утка известна в естественной истории под именем Anas Valisneria вследствие того, что питается корнями водяного растения, известного всем любителям аквариумов и называемого валиснериею, по имени итальянского ботаника Антонио Валиснери. Эта трава растет в медленно текущих реках и на морских отмелях, где вода лишь слегка солоновата. Вода, в которой она растет, обыкновенно не глубже пяти футов, а само растение поднимается из воды на два и более фута и имеет листья густого зеленого цвета.

Корни валиснерии белы и сочны и слегка напоминают сельдерей, отчего и все растение известно среди охотников на уток как дикий сельдерей. Парусная утка почти исключительно питается этими корнями, и они-то и придают ее мясу присущий ему особенный нежный вкус. Там, где в обилии растет валиснерия, как, например, в Чезапикском заливе или по реке Гудзон, водится и эта утка, весьма редко встречающаяся в других местностях. Она питается только корнями валиснерии, не трогая листьев, и для этого ныряет и вытаскивает их с большой ловкостью. Листья, лишенные корня, плавают по воде и в громадном количестве прибиваются к берегу.

Парусные утки ценятся очень высоко на американских рынках, и охота на них составляет прибыльное занятие для сотен охотников, живущих по берегу Чезапикского залива. Право охоты на них часто бывало поводом к столкновениям между охотниками различных штатов, лежащих вокруг этого залива, переходившим иногда в настоящие кровопролитные схватки. Наконец правительствам этих штатов удалось устранить недоразумения и урегулировать отношения ко всеобщему удовлетворению.

В эту минуту пирога обогнула колено реки, и свободное водное пространство открылось перед путешественниками. Они увидели, что другая река, с очень тинистой водой, впадала в ту, по которой они плыли; и около места впадения и на довольно большое расстояние ниже его вся поверхность реки была покрыта зеленой водяной травой, напоминавшей осоку. У края этой осоки и в той части ее, которая казалась менее густой, виднелась стая нырявших и плескавшихся диких птиц. Они были очень малы, очевидно, утки, но расстояние было еще слишком велико, чтобы рассмотреть, к какой разновидности они могли принадлежать. Единственный белый лебедь, трубач, виднелся на воде между стаей и берегом, медленно направляясь к последнему. Франсуа тотчас же зарядил один из стволов ружья лебяжьей или, вернее, козлиной дробью; Базиль тоже схватился за ружье. Об утках никто и не думал, все внимание было сосредоточено на трубаче. Люсьен вынул подзорную трубу и начал наблюдать за стаей. Мальчики не принимали предосторожностей по отношению к уткам, не намереваясь стрелять по ним, и потому пирога медленно продвигалась в их направлении. Но восклицание Люсьена заставило их переменить тактику. Он отдал приказание остановить пирогу, говоря им, что птицы, видневшиеся перед ними, были именно парусными утками, о которых они только что беседовали. Он нисколько в том не сомневался.

Это сообщение вызвало новое волнение: мальчики мечтали хоть одну из них застрелить и попробовать, а потому приняли все меры, чтобы достигнуть своей цели. Им было известно, что из всех водоплавающих эти утки наиболее пугливы и что приблизиться к ним можно только хитростью. Пока они кормятся, у них, по рассказам охотников, выставлены караульные. Насколько это справедливо, достоверно неизвестно, но неоспоримо то, что они никогда не ныряют все одновременно и что, пока некоторые находятся под водою, другие зорко осматриваются, точно остерегаясь возможных врагов. Норман поэтому предложил приладить к передней части пироги густые ветки так, чтобы скрыть и саму пирогу, и всех сидящих в ней. Мальчики одобрили этот план и пристали к берегу, где срезали несколько кустов, приделали их к борту, сами легли в пирогу и начали медленно подвигаться к уткам. Ружья были им ни к чему, и вся их надежда сосредоточивалась на двустволке Франсуа, который сидел на носу, готовый во всякое мгновение открыть огонь; остальные правили пирогой. Козлиная дробь была заменена более мелкой. О лебеде забыли и думать.

Приблизительно через четверть часа пирога, бесшумно скользя по реке вдоль густой травяной заросли, которая в этом месте состояла из валиснерий, подошла к уткам, и мальчики, глядевшие сквозь ветки, могли ясно различить птиц. Стая состояла из трех разных пород уток, пасшихся вместе: кроме самих парусных уток, были другие, очень на них похожие, но более мелкие – красноголовки. Затем были еще утки, совершенно не похожие ни на тех, ни на других; их головы были тоже красного, но более яркого цвета, с белой полосой, шедшей от самого клюва через макушку головы, что дало Люсьену возможность сразу определить их. Это были свищи. Но что наиболее заинтересовало наших путешественников, так это отношение этих трех пород друг к другу. Оказывалось, что свищи добывали себе пищу систематическим грабежом парусных уток. Последние, как уже сообщил Люсьен, питаются корнями валиснерий, но чтобы раздобыть их, они вынуждены нырять на глубину четырех или пяти футов и оставаться некоторое время под водой. Свищи также очень лакомы до сельдерея, но не принадлежат к числу хороших ныряльщиков и поэтому неспособны доставать себе эти корни. К какой же хитрости прибегают они, чтобы добыть себе любимое лакомство? Плавая как можно ближе к парусной утке, они ждут, пока та не нырнет. Свищ тогда бросается вперед, внимательно осматривает окружающую осоку (он всегда может точно определить по ее трепетанию, у каких корней работает утка) и ждет момента появления утки над поверхностью воды. Раньше, чем бедная птица будет в состоянии стряхнуть с глаз воду и открыть их, свищ бросается на нее, выхватывает из ее клюва добытый корень и исчезает вместе о ним. Иногда между ними возникают столкновения, но свищ, зная превосходство своего противника в силе, редко вступает в битву; обыкновенно он пользуется своей быстротой и спасается бегством. С другой стороны, и сама парусная утка редко преследует его, сознавая бесцельность погони. Она только с видом глубокого сожаления и укора смотрит ему вслед, а затем, очевидно, решив, что в воде осталось еще много других корней, снова ныряет на дно.

Красноголовка редко имеет столкновения с теми или другими, так как довольствуется листьями и стеблями, в изобилии плавающими на поверхности.

Пирога подплывала все ближе, и мальчики с большим интересом следили за утками. Они заметили, что трубач также подплыл к ним, на что утки не обращали ни малейшего внимания. Люсьена поразила внешность этого лебедя: его перья казались взъерошенными, и плыл он как-то слишком натянуто и ненатурально. Он совершенно не двигал головой, а держал ее опущенной почти до воды, с видом птицы, ищущей пищу на поверхности. Люсьен ни одним словом не заикнулся своим товарищам о своих наблюдениях, так как все они упорно молчали из боязни испугать уток; но Базиль и Норман тоже заметили странный вид и поведение лебедя; что же касается Франсуа, все внимание его сосредоточивалось на утках, и он не видел ничего другого.

Приблизившись к уткам, они заметили, что каждый раз, как лебедь подплывал к какой-либо из них, та тотчас же исчезала под водой и больше уже не показывалась на поверхности. Это обстоятельство сильно заинтересовало их. Они хотели уже сообщить друг другу о своих наблюдениях, но в эту минуту выстрел Франсуа отвлек их внимание, и все стали смотреть сквозь ветки, чтобы поскорее посчитать убитых им уток. Несколько уток лежали мертвыми на воде, несколько других продолжали еще биться; но мальчикам было не до их подсчета. Необъяснимое явление приковывало все их внимание: лебедь, поведение которого и раньше казалось им весьма странным, теперь вел себя еще более непонятно. Вместо того, чтобы взлететь после выстрела в воздух и исчезнуть, он вдруг затанцевал и занырял в воде, все время испуская крики, весьма похожие на человеческий голос. Затем он вдруг поднялся из воды и упал на спину на некотором расстоянии от прежнего своего места; а вместо него на поверхности воды показался темный круглый предмет, двигавшийся по направлению к берегу и все время испускавший все те же ужасающие крики.

Темный предмет был не чем иным, как затылком человека; река становилась все мельче, и голова все больше высовывалась из воды, так что скоро мальчики ясно различили блестящую шею и голые плечи индейца. Все объяснилось. Индеец вышел на охоту на уток и употребил чучело лебедя для своего прикрытия; отсюда и странное поведение птицы. Пирогу, скрытую ветвями, он не замечал, пока выстрел Франсуа не привлек его внимания. Этот выстрел и головы мальчиков, высунувшиеся из-за ветвей, испугали его больше, чем его появление испугало самих мальчиков: быть может, это были первые белые лица, которые он видел на своем веку. Как бы то ни было, он был чрезвычайно перепуган и, дойдя до берега, не останавливаясь и не оборачиваясь, бросился бежать со всех ног, точно преследуемый нечистой силой. Путешественники, ради интереса, забрали лебединую кожу; к застреленным Франсуа уткам они присоединили около двадцати уток, брошенных индейцем во время бегства и всплывших на поверхность. Все они были связаны друг с другом.

Забрав их в пирогу, мальчики очистили ее от ветвей и, снова взявшись за весла, стрелой полетели вниз по реке.

Глава XX. АМЕРИКАНСКИЕ УТКИ

Люсьен продолжал свою лекцию об американских утках.

– В водах Америки, – говорил он, – насчитывается не менее двух дюжин разновидностей уток. Ученые разделили их на целых восемнадцать классов. Легче выучить все, что когда-либо было написано о всех существующих утках, чем запомнить все восемнадцать специальных названий, которыми угодно было этим господам окрестить эти классы.

Истинный натуралист Вильсон провел больше оригинальных наблюдений над американскими утками, чем все последующие исследователи. Он описывает всех американских уток под общим названием anates, и, по-моему, его исследование и описание их оставляет далеко за собой все труды даже более счастливых и известных натуралистов.

Водоплавающие птицы Америки, – продолжал Люсьен, – то есть лебеди, гуси и утки, имеют громадное значений в тех широтах, по которым мы теперь путешествуем. В известные времена года они составляют единственное пропитание обитателей этих мест. Они все принадлежат к перелетным птицам; с замерзанием рек и озер улетают в более теплые края, а весной снова прилетают на север, где выводят птенцов и проводят лето. Быть может, они делают это потому, что эти пустынные места представляют им большую безопасность для выращивания птенцов и в период линьки. По моему мнению, впрочем, не это побудительная причина, так как и на юге встречается немало пустынных, необитаемых мест, а между тем они покидают и их ради холодного севера. «Их прилет в пушные страны, – пишет один известный натуралист, – знаменует собою начало весны и порождает между бродячими охотниками такую же радость, как уборка хлеба или сбор винограда в более мягком климате». Как индейцы, так и охотники, служащие в Компании Гудзонова залива, тысячами уничтожают лебедей, гусей и уток и едят их не только в свежем виде, но и солят их и таким образом сохраняют на зиму, когда невозможно бывает достать другой пищи. Добывают их всевозможными способами: и ружьем, и приманками, и путами, и сетями; но в этом отношении Норман сведущ более меня, быть может, он поделится с нами своими познаниями.

– Индейцы, – без промедления начал тот, – обыкновенно ловят их тенетами. С этой целью они устраивают под прямым углом к берегу ряды плетней ярдах в двух-трех друг от друга, куда и вплывает птица, направляясь к берегу за кормом. Между плетнями устанавливаются тенета, прикрепленные ко дну так крепко, что попавшаяся птица не в состоянии тащить их за собою. Тенета делаются из свитых вместе оленьих жил, а иногда из ремней. Наибольшую трудность представляет приготовление плетня. Иногда неоткуда бывает достать необходимые для их укрепления на дне шесты; особенно трудно переплетать их, сидя в маленькой валкой пироге. Нередко течение рек, в которых особенно много птицы, чрезвычайно быстро; в мелких реках и озерах работа, конечно, легче, и мне приходилось видеть такие маленькие озера с плетнями, тянущимися от одного берега до другого. В больших озерах в этом нет необходимости, так как лебеди, гуси и неныряющие утки должны выходить на берег за кормом и скорее попадаются у берегов, чем в открытых водах.

Индейцы часто расставляют тенета у самых гнезд уток, предварительно вымыв руки, так как думают, что в противном случае утки по запаху догадаются об опасности. Они уверяют также, что утки, как и большинство птиц, строящих свои гнезда на земле, входят в них с одной стороны, а выходят с другой. Зная это, индейцы всегда ставят силки со стороны входа, чтобы наверняка и поскорее поймать свою жертву.

Но кроме этого способа они употребляют и многие другие: ловят их и в гнездах, и на крючки с приманкой из какого-либо лакомства уток. Чтобы застрелить их, они пускают в ход всякие хитрости: ставят около гнезд подсадных уток, ветвями маскируют пирогу и под этим прикрытием подплывают к птицам, а во время линьки преследуют их на воде и бьют тысячами. Лебеди, обладающие сильными крыльями и большими перепончатыми лапами, часто успевают спастись, так как скользят по воде с большей скоростью, чем самая быстроходная пирога. Много других способов используют индейцы для поимки водоплавающих птиц, но я лично был свидетелем только тех, о которых уже рассказал.

Норман не любил говорить о вещах, с которыми был знаком лишь поверхностно. Люсьен продолжал дальнейшее описание американских уток.

– Одной из самых знаменитых уток бесспорно является гага, ценимая за свой тончайший и нежнейший пух, три фунта которого могут быть сжаты в кулаке и в то же время его достаточно для большого стеганого одеяла длиною в пять футов. Пух, собранный с живой птицы, ценится дороже собранного с убитой. Его достают из гнезд, которые самка густо устилает пухом, выщипанным из собственной груди. Когда она замечает пропажу, она снова выщипывает себе грудь; если и на этот раз пух исчезает, самец своим пухом выстилает гнездо; но, видя в конце концов бесполезность своих трудов, птицы навсегда покидают насиженное место. В одном гнезде бывает достаточно пуха для наполнения целой мужской шляпы, и все же вес его не превышает трех унций.

Гага величиной с настоящую дикую утку. Снизу она черная, сверху белая, с синевато-черным лбом. Она живет на морских берегах и только в виде исключения попадается в пресных водах. Питается преимущественно моллюсками, и мясо ее ценится только у жителей Гренландии. Держась большей частью в северных широтах, гаги иногда в жестокие зимы спускаются вдоль Атлантического побережья Соединенных Штатов, и тогда их под разными названиями продают на американских рынках. Некоторые утверждают, что гагу легко можно приручить, что было бы крайне выгодно; кажется, впрочем, что были уже сделаны опыты в этом направлении, но без успеха. Сбором гагачьего пуха занимаются на севере Европы; в Америке это занятие пока неизвестно.

Другая знаменитая разновидность называется королевской уткой, и пух ее не уступает в нежности гагачьему. Повадками они также напоминают гагу, но меньше ее.

Еще меньше утка-арлекин, обитающая на крайнем севере обоих материков и отличающаяся очень красивым оперением.

Но красивее их всех лесная утка, соперничающая красотой с мандаринкой, уткой, живущей в Китае, с которой она имеет много общего. Она называется лесной потому, что строит свое гнездо в дуплах деревьев, а иногда на ветках. Она водится в пресных водах и южных широтах и неизвестна в Европе в диком состоянии. Она очень легко приручается, и ее можно видеть в каждом зоологическом саду.

Кроме этих разновидностей, существует еще масса других, но, чтобы не слишком утомлять вас, я назову лишь те, которые отличаются какими-либо особенностями, как, например: свистун, названный так вследствие звука, производимого его крыльями при полете; или лопатник, формою своего клюва напоминающий лопату; а еще волшебник, или призрачная утка, которая с такой быстротой исчезает под водой, что застрелить ее бывает положительно невозможно. Есть еще так называемая ворчунья, все время гогочущая, точно бранится с кем-то. Ее крик очень известен в стране пушных зверей, и ему подражают во многих песнях путешественников. Много других уток водится на водах Америки, но перечислить их всех нет никакой возможности.

Приближение вечера, необходимость пристать к берегу и устраиваться на ночлег заставили Люсьена прервать свою лекцию, которая, по правде, уже очень утомила Франсуа.