Текст книги "Собрание сочинений, том 2. Оцеола, вождь семинолов. Морской волчонок"

Автор книги: Томас Майн Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава LI. КТО БЫЛ ВСАДНИК?

Мне стало нехорошо, и я чуть не свалился с седла. Но необходимость скрыть свои чувства заставила меня держать себя в руках. Иногда появляется подозрение, которое неохотно выскажешь даже лучшему другу. Именно так было со мной, если это вообще можно назвать «подозрением». К несчастью, оно уже почти перешло в уверенность.

Я понял, что не столько следы на земле, сколько мое поведение заинтересовало Галлахера. Он заметил, с каким волнением я отыскивал след. Он не мог не заметить этого волнения. И теперь, выехав на поляну, он увидел, как я побледнел и как дрожали мои губы от непонятного ему смятения.

– Что с тобой, Джордж, мой мальчик? Ты полагаешь, что индеец замышляет какую-то подлость? Ты думаешь, что он приехал на твою плантацию шпионить?

Этот вопрос помог мне найти ответ, который, как я полагал, был довольно далек от истины.

– Весьма возможно, – ответил я, стараясь не выдать своего смущения. – Вероятно, шпион-индеец вступил в сношения с кем-нибудь из негров. Это следы одного из пони с нашей плантации... Очевидно, негры ездили сюда и встречались с индейцем, но для какой цели, сказать трудно...

– Нет, масса Джордж, – вмешался мой черный оруженосец, – у нас никто не ездит на Белой Лисичке, кроме...

– Джек, – резко перебил я его, – мчись домой и скажи, что мы сейчас будем. Скорее, мой милый!

Приказ был отдан так решительно, что Джеку пришлось быстро подчиниться. Не закончив фразы, он пришпорил свою лошадь и поскакал. Такую уловку я применил из предосторожности. За минуту до того у меня и в мыслях не было посылать курьера вперед, чтобы известить о нашем прибытии. Я знал, что простодушный негр хотел сказать: «У нас никто не ездит на Белой Лисичке, кроме мисс Виргинии». И я придумал эту хитрость, чтобы не дать ему возможности договорить. Когда негр уехал, я взглянул на своего товарища. Галлахер был человек открытой души, говоривший всегда прямо и не способный ничего утаивать. Глядя на его приятное, цветущее лицо, я ясно видел, что Галлахер озадачен, и мне стало как-то не по себе. Однако мы оба промолчали и свернули на тропинку, по которой уехал Черный Джек.

Это была узкая дорожка для скота, по которой рядом ехать было нельзя, и мы ехали молча: я впереди, а Галлахер за мной.

Мне не надо было направлять свою лошадь, она и без меня хорошо знала, куда ей идти, – это была все та же дорога. Теперь я уже не высматривал следов на земле. Раза два мне попались следы маленького пони, но я не обращал на них внимания: я знал, откуда и куда они вели.

Я был слишком поглощен своими мыслями, чтобы замечать что-нибудь вокруг себя. Кто же мог ехать на пони, кроме Виргинии? Да, мне было ясно, чье имя хотел назвать Черный Джек: на Белой Лисичке ездила только сестра, никому другому на плантации не позволялось садиться на ее любимую маленькую лошадку. Впрочем, было одно исключение. Я видел, на пони и Виолу. Не ее ли имя назвал бы Джек, если бы я дал ему договорить? Может быть, это была Виола?

Но зачем же квартеронке встречаться с Оцеолой? Совершенно незачем. Меня долго не было, и многое изменилось в мое отсутствие. Кто знает... может быть, Виоле надоел ее черный поклонник и она обратила благосклонное внимание на блистательного вождя. Вероятно, она часто видела его здесь. Ведь после моего отъезда на север прошло несколько лет, прежде чем у семьи Пауэллов отобрали их плантацию. И тут мне вспомнился один случай из времен нашего первого знакомства с Пауэллом – правда, не слишком существенный. Виола стала восхищаться красивым юношей, и Черный Джек очень рассердился. Сестра начала бранить Виолу за то, что она терзает своего верного поклонника. Виола была красавицей и, как большинство красивых девушек, кокеткой. Мои предположения могли оказаться правильными... Эта мысль меня утешала, но зато, увы, бедный Джек!..

Еще одно незначительное обстоятельство подкрепляло мою догадку. За последнее время я заметил в своем слуге большую перемену: он не казался мне таким веселым, как раньше, он был задумчив, серьезен и рассеян.

Скоро у меня мелькнуло еще одно предположение. Хотя на Белой Лисичке никому не разрешалось ездить, но кто-нибудь из слуг мог тайком нарушить этот запрет и, взяв пони с лужайки, отправиться на свидание с индейцем. Все это было весьма вероятно. На нашей плантации, как и на всякой другой, могли быть недовольные рабы, которые поддерживали связь с враждебными индейцами. Место свидания находилось примерно в одной миле от дома. Ехать было приятнее, чем идти пешком, а взять пони с пастбища можно совершенно спокойно, не боясь, что тебя заметят. Дай-то бог, чтобы это было так...

Едва успел я мысленно помолиться, как заметил предмет, сразу рассеявший все мои предположения, и снова острая боль пронзила мне сердце.

У дороги рос куст белой акации, и на одном из его шипов болтался обрывок ленты, колеблемый ветерком. Это была лента из тонкого шелка, которой отделывают женское платье. Очевидно, она зацепилась за шип и оторвалась. Для меня это был печальный знак: все мои фантастические надежды сразу рухнули при виде этой ленты. Ни один негр, даже Виола, не мог оставить после себя такого следа. Я вздрогнул и быстро проехал мимо.

Я надеялся, что мой спутник не заметит этого обрывка, но напрасно. Лента слишком бросалась в глаза. Обернувшись, я увидел, что он протянул руку, схватил ленту и с любопытством стал ее рассматривать.

Боясь, что он подъедет ко мне и начнет задавать вопросы, я пришпорил коня и поскакал галопом, крикнув Галлахеру, чтобы он не отставал от меня.

Через десять минут мы въехали в аллею, которая вела к дому. Мать и сестра вышли на веранду встречать нас и радостно приветствовали наш приезд. Но я почти не слушал их. Я так и впился глазами в Виргинию, разглядывая ее костюм. Она была в амазонке и еще не успела снять свою шляпу с перьями.

Моя сестра никогда еще не казалась мне такой красивой, как в этот миг. Золотые локоны обрамляли ее разрумянившееся от ветра лицо. Но я не радовался, глядя на ее красоту. Виргиния казалась мне падшим ангелом...

Сходя с лошади, я взглянул на Галлахера и догадался, что он понял все. Больше того! На его лице отражалось душевное страдание, почти такое же острое, как мое. Мой верный, испытанный друг заметил мое горе еще раньше. Теперь он знал причину, и в его взгляде я прочел глубокое сочувствие.

Глава LII. ХОЛОДНАЯ ВЕЖЛИВОСТЬ

Как и полагалось сыну, я сердечно обнял мать. Приветствие же сестры принял молча, почти холодно. Мать удивилась, заметив это. Галлахер также очень сдержанно поздоровался с Виргинией. И это обстоятельство тоже было замечено матерью. Но сестра не проявляла никаких признаков смущения. Она непринужденно болтала, и глаза ее весело блестели, как будто она действительно была рада нашему приезду.

– Ты ездила на лошади, сестра? – спросил я ее как бы невзначай.

– На лошади? Нет, на пони. Моя маленькая Белая Лисичка вряд ли заслуживает, чтобы ее величали лошадью. Да, я проехалась немного подышать свежим воздухом.

– Одна?

– Совершенно одна! Одна-одинешенька!

– Благоразумно ли это, сестра?

– А почему бы и нет? Я часто езжу одна. Чего мне бояться? Волков и пантер вы уже всех застрелили, а от медведя или аллигатора Белая Лисичка всегда меня умчит.

– В лесу могут встретиться существа более опасные, чем дикие звери.

Говоря это, я наблюдал за ней, но не заметил на ее лице ни малейшего волнения.

– Какие же это существа, Джордж? – с расстановкой продолжала она, видно передразнивая меня.

– Индейцы, краснокожие! – резко ответил я.

– Пустяки, братец. У нас по соседству нет индейцев, по крайней мере таких, которых нам пришлось бы опасаться... (Это она добавила уже несколько нерешительно.) Разве я не писала тебе об этом? Ты приехал из таких мест, где за каждым кустом притаился индеец. Но помни, Джордж, что ты проделал длинный путь, и если ты не привез индейцев с собой, то здесь их не найдешь. Поэтому, джентльмены, здесь вы оба можете спать совершенно спокойно, не боясь услышать военный клич «ио-хо-эхи».

– Вы так уверены в этом, мисс Рэндольф? – спросил Галлахер, на этот раз без своего ирландского акцента. – Я и ваш брат полагаем – и на это есть причины, – что некоторые индейцы, издающие военный клич, находятся не так уж далеко от Суони.

– Мисс Рэндольф? – засмеялась сестра. – Где это вы научились такому почтительному тону, мистер Галлахер? Это обращение длинное – сразу видно, что вы привезли его издалека. Раньше я была для вас «Виргинией» или даже просто «Джини», за что я могла даже на вас рассердиться, «мистер» Галлахер. И рассердилась бы, если бы вы не перестали меня так называть. Что же случилось? Ведь с вами, «мистер» Галлахер, мы не виделись только три месяца, а с Джорджем всего два. И вот вы оба снова здесь – и один произносит фразы торжественно, как Солон [63]63
  Солон (ок. 638 – 559 гг до н.э.) – политический деятель древних Афин, крупный законодатель.


[Закрыть], а другой выражается рассудительно, как Сократ [64]64
  Сократ (469 – 399 гг. до н. э.) – древнегреческий философ-идеалист.


[Закрыть]. Чего доброго, и Джордж, после новой отлучки, станет называть меня «мисс Рэндольф». Вероятно, так принято у вас в форте? Ну-с, ребятки, – добавила она, ударив хлыстом по перилам веранды, – говорите откровенно! Извольте-ка объяснить причины этого удивительного «превращения». А до тех пор, даю честное слово, вы не получите ни крошки еды!

Надо сказать несколько слов об отношениях между Виргинией и Галлахером. Он давно был знаком с матерью и сестрой. Они встречались с ним во время путешествия на север. Виргиния и мой товарищ так подружились, что стали даже называть друг друга по имени. Понятно было, почему сестра считает, что «мисс Рэндольф» звучит слишком официально. Однако я догадывался, почему Галлахер обратился к ней таким образом.

Одно время, в начале их знакомства, мне казалось, что Галлахер влюблен в Виргинию, но потом я отказался от этой мысли. По их поведению незаметно было, что они влюблены друг в друга. Отношения их были слишком дружескими, чтобы в них можно было заподозрить любовь. Обычно они болтали о разных пустяках, смеялись, читали веселые книжки, давали друг другу смешные прозвища, придумывали разные шалости; они редко бывали серьезны, когда встречались. Все это так расходилось с моим представлением о том, как ведут себя влюбленные, – сам-то я вел бы себя иначе, – что я отказался от своих подозрений и стал смотреть на них не как на влюбленных, а просто как на друзей.

Еще одно обстоятельство укрепляло меня в этом убеждении. Я заметил, что моя сестра в отсутствие Галлахера утрачивала ту легкомысленную веселость, которой она отличалась в детстве. Но стоило ему появиться, как с ней происходила внезапная перемена, и она мгновенно настраивалась снова на беспечный лад.

«Любовь, – думал я, – так себя не проявляет. Если сестра и влюблена, то не в Галлахера. Нет, не он избранник ее сердца! А игра, которую они ведут, – просто дружеские отношения. В их привязанности нет ни малейшей искры настоящей любви».

Смутное подозрение, зародившееся в душе Галлахера, очевидно, огорчило его. Но он страдал не от ревности, а как верный и преданный друг из сочувствия ко мне. Обращение его с сестрой, хотя он и держался в границах строгого приличия, совершенно изменилось. Неудивительно, что она заметила это и потребовала объяснений.

– Ну, живей! – говорила она, сбивая хлыстиком виноградные листья. – Вы шутите или серьезно? Говорите все без утайки – или, клянусь, оба останетесь без обеда! Я сама сбегаю на кухню и отменю его.

Ее манера выражаться и забавные угрозы заставили Галлахера засмеяться, хотя настроение у него было мрачное. Но на этот раз он смеялся не так весело и искренне, как бывало. Я тоже невольно улыбнулся и, считая, что не следует выказывать свое недовольство, пробормотал что-то вроде объяснения – сейчас было не время для откровенного разговора.

– Право же, сестренка, – сказал я, – мы слишком устали и слишком голодны, чтобы веселиться. Подумай только, какой долгий путь мы совершили под жгучим солнцем! У нас не было и маковой росинки во рту с тех пор, как мы выехали из форта. А позавтракали мы не бог весть как роскошно – кукурузные лепешки, кусок свинины да жидкий кофе. О, Виргиния, как мне хочется полакомиться цыплятами и пирожными, которые готовит наша старая кухарка, тетушка Шеба! Прошу тебя, позболь нам пообедать, и затем ты увидишь, что мы станем совсем другими. Мы оба будем веселыми, как два зайчика.

Удовлетворенная этим объяснением или сделав вид, что она удовлетворена, Виргиния обещала покормить нас и, весело смеясь, пошла переодеваться к обеду. А мы с Галлахером тоже пошли к себе.

За обедом и после него я приложил все усилия, чтобы казаться веселым и довольным. Я видел, что Галлахер тоже пытается развеселиться. Быть может, нам удалось обмануть мать, но Виргиния не поддалась обману. Я заметил, что она в чем-то подозревает и меня и Галлахера. Она решила, что мы от нее что-то скрываем, и, желая досадить нам, в свою очередь стала разговаривать с нами обиженным тоном.

Глава LIII. НАСТРОЕНИЕ СЕСТРЫ

Так продолжалось весь этот и следующий день, и все трое -Галлахер, сестра и я – обращались друг с другом сдержанно-вежливо. Я ни о чем не рассказал Галлахеру и предоставил ему самому строить всевозможные догадки. Он был истинным джентльменом и даже не намекнул, что разделяет мои опасения. Я думал излить перед ним душу и просить его дружеского совета, но только тогда, когда Виргиния сама мне во всем признается.

Я ждал удобного случая, чтоб потребовать у сестры объяснений. Несколько раз мне удавалось остаться с ней наедине, но я все как-то не решался вызвать ее на откровенность. Однако я сознавал, что как брат и единственный мужчина в доме я обязан хранить честь семьи.

Пока же я уклонялся от выполнения этого, в сущности, отцовского долга отчасти из чувства деликатности, отчасти потому, что боялся узнать правду. Я отлично понимал, что между сестрой и индейским вождем установились особые отношения, что, по всей вероятности, они продолжались, что у них бывали тайные встречи – и не один раз. Но до чего все это могло дойти? Насколько моя бедная сестра уже могла скомпрометировать себя? Вот на эти проклятые вопросы я и боялся получить ответ.

Я надеялся, что сестра скажет мне всю правду, если я буду умолять ее признаться. При ее гордом характере принуждением от нее ничего нельзя было добиться. Если оказать на нее давление, то она могла заупрямиться и стать непреклонной. Вообще Виргиния мало что унаследовала от отца, она все заимствовала у матери. Между ними существовало и внешнее и внутреннее сходство. Виргиния была одной из тех женщин, которые, не испытав никогда в жизни строгой дисциплины, вырастают в уверенности, что выше их нет никого на свете. Поэтому она и чувствовала себя совершенно независимой, как это присуще большинству американок. В других же странах независимость является достоянием только женщин из привилегированных классов. Ни родители, ни опекуны, ни наставники – так как последним ни в коем случае не разрешалось прибегать к строгим мерам – не имели влияния на сестру, и она с малых лет вела себя как королева на троне.

Она была независима еще и в другом отношении. У нее имелось собственное состояние, которое ей завещал отец, и это обстоятельство еще больше усиливало непреклонность ее характера.

Мой отец в свое время последовал велению сердца и разделил свое состояние между детьми поровну. Поэтому моя сестра была так же богата, как и я. Конечно, отец позаботился и о матери, но основная часть отцовского наследства – плантация -принадлежала сестре и мне. Моя сестра была богатой наследницей и обязана была подчиняться матери или мне только в той мере, в какой ей это подсказывало родственное чувство.

Я остановился так подробно на этом вопросе, чтобы объяснить, какой сложной и деликатной задачей было потребовать от сестры отчета в ее действиях. Как это ни странно, но мне совершенно не приходило в голову, что и мое положение не совсем обычно.

Я был обручен с сестрой Оцеолы и искренне желал, чтобы она стала моей женой. В союзе с индианкой я не видел для себя ничего унизительного, зная, что общество не будет отрицательно относиться к этому браку. Такие случаи уже бывали. Например, Рольф женился на девушке более темнокожей и менее красивой и культурной, чем Маюми. Позднее сотни других мужчин последовали его примеру и сохранили и прежнее положение в обществе и были по-прежнему уважаемы. Почему бы и мне не поступить так? По правде говоря, этот вопрос даже и не приходил мне тогда в голову. Я считал, что мои намерения в отношении индианки были в совершенном соответствии с правилами хорошего тона.

Совсем другое дело, если бы в жилах моей избранницы текла хоть небольшая примесь африканской крови. Тогда я действительно мог бы опасаться осуждения общества, ибо в Америке человек подвергается унижению не столько за цвет кожи, сколько за расу. Белый джентльмен может жениться на индианке, и она без особых возражений получает доступ в общество; а если она при этом еще и хороша собой, то может даже рассчитывать на успех.

Все это я знал и тем не менее сам был рабом чудовищного и дикого предрассудка: если смешение рас происходило другим путем, то есть если белая женщина выходила замуж за индейца, то тогда это считалось неравенством и позором. Друзья ее рассматривали такой брак как несчастье, как падение. А если эта леди вдобавок принадлежала к высокопоставленным кругам – ну, тогда уж, леди... пеняйте на себя!

Несмотря на расхождение своих взглядов с господствовавшими воззрениями на различие рас и цвета кожи, я сам не был свободен от влияния этого предрассудка.

Если моя сестра любит индейца, значит, она потерянная, падшая женщина! Независимо от того, какое положение занимает этот индеец среди своего народа, независимо от его храбрости, от его достоинств. Даже если бы это был сам Оцеола!

Глава LIV. ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

Неизвестность мучила меня, и я решил поговорить с сестрой, как только застану ее одну.

Такой случай скоро представился. Я увидел ее на лужайке у озера и подошел к ней. Я заметил, что она необычайно весела.

«Увы! – подумал я. – Ты улыбаешься! Скоро твоя улыбка сменится слезами».

– Сестра!

Она что-то говорила своим любимцам – золотым рыбкам – и не слышала меня или притворялась, что не слышит.

– Сестра! – повторил я громче.

– Ну, что такое? – сухо спросила Виргиния, не глядя на меня.

– Послушай, Виргиния, брось свои игрушки! Мне надо поговорить с тобой.

– Вот как! Значит, это принуждение! В последнее время ты так редко раскрывал рот при мне, что я должна быть особенно благодарна за твою любезность. А почему с тобой нет твоего друга? Пусть бы и он побеседовал со мной в том же духе! Я думаю, что вам обоим уже надоело изображать бессловесных близнецов. Ну, ты можешь продолжать игру, если тебе нравится. Уверяю тебя, что меня это не волнует! – И она стала напевать:

 
У янки – фрегат, и янки – моряк!
Мы в бой по волнам летим!
И видит враг наш звездный флаг
Под небом голубым.
 

Затем она обратилась к своей любимице – маленькой лани:

– Ну, иди сюда, мой маленький! Ты смотри не подходи слишком близко к берегу, а то можешь кувыркнуться в воду. Слышишь?

– Прошу тебя, Виргиния, оставь эти шутки! Мне надо поговорить с тобой о важном деле.

– О важном деле? Уж не думаешь ли ты жениться? Нет, что-то не похоже. У тебя слишком торжественное и мрачное выражение... точно тебя собираются повесить... ха-ха-ха!

– Послушай, сестра, я говорю с тобой серьезно.

– О, конечно серьезно! Я тебе верю, дорогой.

– Послушай, Виргиния, у меня важное дело – очень важное! Я хотел поговорить с тобой уже с самого дня приезда.

– За чем же дело стало? У тебя было много удобных случаев. Разве я от тебя пряталась?

– Нет... но... дело в том, что...

– Ну, выкладывай, братец, сейчас удобный момент. По твоему лицу я вижу, что у тебя ко мне есть какая-то просьба. Если это так, то я разрешаю тебе изложить ее.

– Нет, Виргиния, не то! Вопрос, о котором я хочу поговорить...

– Ну, какой же это вопрос, выкладывай!

Мне надоели уклончивые речи, я даже немного обиделся и решил положить этому конец, сказав то слово, которое могло заставить сестру сразу сбавить тон и повести разговор серьезно:

– Оцеола!

Я ожидал, что она изменится в лице, вспыхнет и побледнеет, но ошибся. К моему изумлению, в ней не произошло никакой перемены: ни во взгляде ее, ни в поведении не было ни малейших признаков волнения! Она ответила почти сразу, без колебаний:

– Что? Молодой вождь семинолов? Пауэлл, наш товарищ детства? Ты хочешь говорить о нем? Что ж, самая интересная для меня тема. Я готова целый день говорить об этом храбром человеке.

Я был так поражен, что даже не знал, как вести себя дальше.

– Ну, что же ты хотел мне сказать о нем, братец Джордж? – продолжала сестра, спокойно глядя мне в глаза. – Надеюсь, что с ним ничего худого не случилось?

– С ним-то ничего. Но кое-что случилось с кем-то другим, кто мне еще ближе и дороже, чем он.

– Я не понимаю твоих загадок, брат.

– Сейчас поймешь. Я задам тебе один вопрос и попрошу тебя ответить на него прямо. Этим ты докажешь, что ценишь мою любовь и дружбу.

– Задавайте свой вопрос, сэр, без этих хитросплетений! Я полагаю, что могу говорить правду без запугиваний и угроз.

– Тогда скажи мне правду, Виргиния. Признайся, ты любишь молодого Пауэлла – Оцеолу?

В ответ Виргиния залилась звонким смехом.

– Но, Виргиния, в моем вопросе нет ничего смешного.

– Да это просто шутка... Забавная шутка. Ха-ха-ха!

– Мне не до шуток, Виргиния. Отвечай.

– Не будет тебе никакого ответа на такой нелепый вопрос!

– Он вовсе не такой нелепый, Виргиния. У меня есть основания...

– Какие еще там основания?

– Не ты не станешь отрицать, что между вами что-то происходит? Ты не можешь отрицать, что назначила ему свидание в лесу? Но смотри подумай, прежде чем отвечать, потому что у меня есть доказательства. Мы встретили его, когда он возвращался. Он, конечно, постарался скрыться от нас, но мы заметили его след и рядом с отпечатком копыт его коня увидели след пони. Вы встречались, это ясно!

– Ха-ха-ха! Вот так искусные следопыты – ты и твой друг. Ловкие ребята! Вы неоценимое приобретение для армии в военное время, и скоро вас назначат главными разведчиками! Ха-ха-ха! Так вот в чем заключался ваш великий секрет! Теперь понятны ваши потупленные взоры и старомодные манеры. А я-то недоумевала! Значит, вы изволили тревожиться за мою честь? Вот о чем вы заботились! Как мне благодарить судьбу за то, что она послала мне двух таких благородных рыцарей!

 
В Британии сад красоты стережет
Дракон добродетели, грозный дракон!
Но часто бывает, что сторож заснет,
И сад оставляет в опасности он!
 

Итак, раз у меня нет дракона, охраняющего мою добродетель, то я должна довольствоваться двумя драконами – в лице твоем и твоего друга. Ха-ха-ха!

– Виргиния, ты выводишь меня из терпения! Это не ответ. Ты встречалась с Оцеолой?

– Ну что ж, перед таким искусным шпионом отпираться бесполезно. Да, я виделась с ним.

– А зачем? Это было любовное свидание?

– Что за дерзкий вопрос! Я не буду отвечать на него.

– Виргиния, умоляю тебя!

– Неужели два человека не могут встретиться в лесу без того, чтобы их не обвинили, будто они назначили любовное свидание? Да разве мы не могли встретиться случайно? Разве у меня не могло быть какого-нибудь дела к вождю семинолов? Ты не знаешь всех моих тайн и не узнаешь их...

– Это была не случайная встреча, а любовное свидание. Никаких других дел у тебя с ним нет.

– Вполне естественно, что ты так думаешь – ведь ты сам потихоньку распеваешь любовные дуэты. А позволь спросить: давно ли ты виделся со своей возлюбленной, прелестной Маюми? Ну-ка, признавайся, милый братец!

Я вздрогнул, как будто меня ужалили. Откуда сестра могла узнать о нашей встрече? Или она сказала это просто так, наугад, и попала прямо в цель? На мгновенье я настолько растерялся, что не мог найти ответа. А затем еще настоятельнее стал допрашивать сестру:

– Я должен получить объяснение! Я настаиваю на этом! Я требую!

– Требуешь? Ах, вот каким тоном ты заговорил со мной! Ну так ты от меня ничего не добьешься! Минуту назад, когда ты начал умолять меня, я уже почти сжалилась над тобой и решила рассказать тебе все. Но ты требуешь! На требования я не отвечаю и сейчас же докажу тебе это. Я ухожу и запрусь у себя в комнате. Итак, дорогой мой, ты меня больше не увидишь ни сегодня, ни завтра, пока ты не одумаешься. Прощай, Джордж! Или до свидания – но только при том условии, что ты будешь вести себя как джентльмен.

И она снова запела:

 
У янки – фрегат, и янки – моряк!
Мы в бой по волнам летим!
И видит враг наш звездный флаг
Под небом голубым...
 

Она прошла через цветник, поднялась на веранду и исчезла за дверью.

Я стоял разочарованный, оскорбленный, огорченный. Я застыл на месте в полной растерянности, не зная, что мне делать дальше.