Текст книги "Собрание сочинений, том 2. Оцеола, вождь семинолов. Морской волчонок"

Автор книги: Томас Майн Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава XL. ЗАБИЯКА ГАЛЛАХЕР

Пленника заключили в крепкий каземат без окон. Доступ к нему получить было легко, особенно офицеру. Я собирался навестить его, но по некоторым причинам решил не делать этого днем. Мне хотелось увидеться с ним, но, по возможности, тайно, и я решил подождать наступления ночи.

У меня были и другие причины: я стремился закончить свое дело с Аренсом Ринггольдом. Я не мог сообразить, как мне действовать. Противоречивые чувства боролись во мне, мешались в каком-то хаосе: ненависть к заговорщикам, возмущение несправедливостью агента к Оцеоле, любовь к Маюми – полная нежности и доверия и в то же время полная сомнений и ревности. Как мог я ясно мыслить в таком смятении чувств?

Одно чувство преобладало над всеми остальными – гнев на того негодяя, который собирался отнять у меня жизнь в тот момент, когда страстная любовь пылала в моей груди. Такое бессердечие, такая беспричинная смертельная ненависть ко мне со стороны Ринггольда наполнили меня острой жаждой мести, и я решился во что бы то ни стало наказать его.

Только тот, на чью жизнь покушался убийца, может понять, как возненавидел я Аренса Ринггольда. Можно уважать противника, который, чувствуя себя оскорбленным или под влиянием гнева и ревности, открыто действует против вас. Даже на двух белых негодяев и желтого беглеца я глядел только с презрением, как на орудия, слепо действующие в чужих руках. Но самого дьявольского заговорщика я и ненавидел и презирал. Я чувствовал себя настолько оскорбленным, что не мог успокоиться, пока не попытаюсь наказать врага, пока не отомщу ему. Но как? Вот в этом и заключалась задача. Дуэль! Ничего другого я не мог придумать. Преступник был все еще под защитой закона, и я мог отомстить ему только с помощью собственного оружия.

Я хорошо взвесил слова Черного Джека, однако мой верный слуга тщетно увещевал меня. Я решил действовать наперекор его советам. Будь что будет! Я пошлю Ринггольду вызов на дуэль.

Только одно удерживало меня: ведь я должен еще найти повод для вызова. Это заставляло меня колебаться. Если мне удастся ранить Ринггольда или он ранит меня, то что же дальше? Я открою ему свои карты, и он воспользуется этим. А сейчас я могу легко расстроить его планы, потому что знаю их, а он моих планов пока не знает.

Эти соображения вихрем проносились в моем мозгу, хотя я и рассуждал с хладнокровием, которое впоследствии удивляло меня самого. Злобная ненависть этого негодяя и все, что случилось со мной за последнее время, прямо-таки ожесточили меня.

Мне необходим был друг, с которым я мог бы посоветоваться. Но кому мог я открыть эту страшную тайну?..

Что это? Неужели мой слух обманывает меня? Нет, это действительно голос Чарльза Галлахера, моего старого товарища по училищу. Я узнал его веселый, звонкий смех. Отряд стрелков под его командованием вступил в форт, и через минуту мы уже обнимали друг друга.

Может ли выпасть более удачный случай? В училище Чарльз был моим закадычным другом, он вполне заслуживал доверия, и я тут же рассказал ему обо всем. Пришлось многое объяснить ему, прежде чем он мне поверил. Чарльз склонен был считать все это шуткой, он никак не думал, что кто-то действительно мог покушаться на мою жизнь. Но свидетель Черный Джек подтвердил все, что я рассказал, и Чарльзу наконец пришлось взглянуть на дело серьезно.

– Не везет мне! – сказал он с ирландским акцентом. -Это самый страшный случай в жизни, с которым я, бедняга, когда-либо встречался. Матерь божия! Этот парень, должно быть, воплощенный дьявол! Джордж, мальчик мой, ты не заметил у него раздвоенных копыт?

Несмотря на свое имя и диалект, Чарльз был ирландцем только по отцу. Он родился в Нью-Йорке, и, если хотел, мог прекрасно говорить по-английски. Но ему была свойственна некоторая манерность, стремление прослыть оригиналом, у него вошло в привычку, беседуя с друзьями, прибегать к диалекту и уснащать свою речь чисто ирландскими выражениями. Он был немножко чудаковатый парень, но с благородной и чистой душой, с беззаветно преданным сердцем. К тому же Чарльз был далеко не глуп и не позволил бы так легко «наступить себе на ногу». За ним уже числились две или три дуэли, в которых он выступал и в качестве основного участника и в качестве секунданта. За его воинственность ему дали прозвище «забияка Галлахер». Я заранее знал, что он мне посоветует: «Вызови мерзавца на дуэль во что бы то ни стало!» Я объяснил ему, по каким причинам мне трудно вызвать Ринггольда на дуэль.

– Верно, мой мальчик! Ты прав. Но дело это не такое уж трудное.

– Как так?

– Заставь его вызвать тебя. Так будет лучше. Кроме того, ты получишь возможность сам выбрать оружие.

– Но как это сделать?

– О мой невинный цыпленок, это так же легко, как выбить пробку из бутылки. Назови его лжецом, а если он не очень обидится, щелкни его по носу или выплюнь табачную жвачку в его противную рожу. Ручаюсь, что он выйдет из себя. А я буду твоим секундантом... Ну пойдем, мой мальчик, – продолжал мой приятель, направляясь к двери. – Где его искать, этого мистера Ринггольда? Найди мне этого мерзавца, а я уж научу тебя, как поцарапать ему пуговицы. Ну, пошли вместе!

Этот план мне не особенно нравился, но у меня не хватило духу сопротивляться ему и я поплелся за неистовым сыном кельтской расы.

Глава XLI. ПОВОД К ДУЭЛИ

Не успели мы выйти из дверей, как сразу наткнулись на того, кого искали. Ринггольд стоял недалеко от порога и разговаривал с группой офицеров. Среди них находился один франт, о котором я уже говорил, по прозванию Красавчик Скотт. Он состоял адъютантом при главнокомандующем и к тому же приходился ему родственником.

Я указал моему товарищу на Ринггольда.

– Вот этот, в штатском, – сказал я.

– Тебе не надо даже и указывать на него. Его змеиные глаза сами говорят за себя. Клянусь душой, не очень приятный взгляд! Ну, ему нечего бояться воды: кому суждено быть повешенным, тот не утонет! Послушай, Джордж, мой мальчик, -продолжал Галлахер серьезным тоном, – последуй в точности моему совету: наступи ему на ногу, и посмотрим, что он запоет. У него, наверно, мозоли – видишь, какие тесные сапоги он носит... Да ты с ним не деликатничай! Он, конечно, потребует, чтобы ты извинился, иначе ведь нельзя. А ты не захочешь, вот и все, никаких церемоний. Ну, а коли так не выйдет, тогда, черт побери, дай ему пинка.

Мне не понравился этот план.

– Нет, Галлахер, – сказал я, – это никуда не годится.

– Ну вот еще, пустяки! А почему же нет? Неужели ты собираешься так просто уйти отсюда? Подумай, мальчик мой, ведь это же негодяй, который хочет убить тебя! И в один прекрасный день, если ты дашь ему ускользнуть, он тебя укокошит!

– Это верно... но...

– Ба! Какие там «но»? Марш вперед! Послушаем, о чем они там чирикают. Уж я-то найду, к чему прицепиться, не будь я Галлахер!

Не зная, на что решиться, я последовал за своим товарищем, и мы подошли к группе офицеров. Конечно, я не собирался поступить по совету Галлахера и не терял надежды, что мне не придется прибегнуть к грубой уловке, предложенной им. И я не обманулся в своих надеждах. По-видимому, Аренс Ринггольд испытывал свою судьбу. Едва мы приблизились, как повод к дуэли уже нашелся.

– Ну, коли речь зашла об индейских красавицах, – сказал Ринггольд, – то никто не добился такого успеха, как Скотт. Он тут все время разыгрывает Дон Жуана с того самого момента, как появился в форте.

– Да что ж тут удивительного! – заметил один из только что подошедших офицеров. – Насколько мне известно, он неотразим и всегда покорял сердца всех красавиц в Саратоге. Как же индейская девушка может устоять перед ним?

– Не говорите этого, капитан Робертс. Лесные нимфы очень боятся нас, бледнолицых мужчин. Наверно, теперешняя возлюбленная стоила лейтенанту долгой осады, прежде чем он добился победы... Не так ли, лейтенант?

– Чепуха! – возразил франт, самодовольно ухмыляясь.

– Но ведь она наконец уступила? – спросил Робертс, обращаясь к Скотту.

Лейтенант не ответил, но его дурацкая улыбка, очевидно, должна была означать утвердительный ответ.

– О да! – вставил Ринггольд. – Теперь она его «фаворитка», как принято говорить.

– А имя? Как ее имя?

– Пауэлл. Мисс Пауэлл.

– Как! У нес не индейское имя?

– Нет, джентльмены, эта юная леди не дикарка, уверяю вас. Она играет на лютне, поет, читает и пишет такие миленькие любовные записочки... Не так ли, лейтенант?

Прежде чем лейтенант успел ответить, другой офицер спросил:

– Да ведь так же зовут и того молодого вождя, которого только что арестовали?

– Верно, – ответил Ринггольд. – Его тоже так зовут. Я забыл сказать, что это его сестра.

– Как! Сестра Оцеолы?

– Ни больше ни меньше. Они метисы. Среди белых они известны как Пауэллы. Так звали почтенного, старого джентльмена – их отца. Оцеола значит «Восходящее Солнце» – это имя, под которым он известен у семинолов. А ее настоящее имя... ах, это очень красивое имя!

– Какое же? Скажите нам, мы рассудим сами.

– Ее зовут Маюми.

– Действительно, прелестное имя.

– Очень красивое! Если сама девица так же хороша, как ее имя, то Скотт просто счастливец.

– О, она настоящее чудо красоты! Глаза влажные и блистающие пламенем любви, длинные ресницы, полные и сладкие, как мед, губы, высокий рост, стройна, как сама богиня Киприда [59]59
  Киприда – в древнегреческой мифологии богиня любви Афродита. Слово «Киприда» озвачает «родившаяся на Кипре». Остров Кипр был центром культа Афродиты.


[Закрыть], ножки крошечные, как у Золушки. Одним словом, она совершенство!

– Чудеса, да и только! Скотт – счастливейший из смертных! Но скажите, Ринггольд, неужели вы говорите серьезно? Действительно ли он покорил это индейское божество? По чести, удалось ли ему победить? Вы понимаете, что я имею в виду?

– Безусловно! – был мгновенный ответ.

До сих пор я не вмешивался. С самого начала этого разговора я стоял как вкопанный, словно меня заколдовали. Голова у меня кружилась, кровь приливала к сердцу, как расплавленный свинец. Столь дерзкое утверждение так ошеломило меня, что прошло некоторое время, прежде чем я мог собраться с силами. Некоторые из офицеров заметили, что этот разговор произвел на меня сильное впечатление. Но уже через несколько минут я успокоился. Отчаяние, овладевшее мной, заставило меня собрать всю свою волю, и как раз в тот момент, когда Ринггольд произнес эти дерзкие слова, я подошел к нему вплотную.

– Лжец! – крикнул я, и не успел он покраснеть от стыда, как я ударил его по щеке тыльной стороной руки.

– Чистая работа! – воскликнул Галлахер. – В значении этого жеста не может быть никакого сомнения!

Так оно и вышло. Мой противник воспринял пощечину, как полагалось, то есть как смертельное оскорбление. В таком обществе он не мог поступить иначе. Пробормотав несколько нечленораздельных угроз, он удалился в сопровождении своего друга – «покорителя женских сердец» и еще двух или трех офицеров.

После этого не только не собралась толпа любопытных, а, напротив, рассеялась и та небольшая группа офицеров, которые были свидетелями происшествия. Офицеры разошлись по домам, обсуждая между собой причины дуэли и строя предположения о том, когда и где «дело чести» может состояться.

Мы с Галлахером тоже отправились ко мне на квартиру и стали готовиться к поединку.

Глава XLII. ВЫЗОВ НА ДУЭЛЬ

В ту пору, к которой относится мой рассказ, дуэли в армии Соединенных Штатов не были редким явлением даже в военное время, как показывает опыт, хотя это явное нарушение устава американской армии, – да, я полагаю, и каждой армии цивилизованного мира, – тем не менее на них смотрели сквозь пальцы и не наказывали виновных, а относились к ним снисходительно. Я могу утверждать, что любой офицер американской армии, который получил вызов, считает для себя более почетным нарушить устав, нежели соблюсти его.

После всего того, что было сказано и написано о дуэлях, протест против них – просто жалкое притворство, образец настоящего лицемерия, по крайней мере в Соединенных Штатах Америки. И хотя дуэли осуждаются всеми, я не хотел под этим предлогом уклоняться от нее. Я хорошо знаю, что никакой довод не защитил бы меня от омерзительной клички «трус». Я не раз замечал, что газеты, выступая с громовыми статьями против дуэлей, тем не менее первые готовы швырнуть позорное слово «трус» в лицо тому, кто отказывается сражаться.

Именно так и обстоит дело. В Америке стойкость убеждений хотя и вызывает похвалу, но не пользуется всеобщим признанием. Если вас вызвали на дуэль и вы отказались, то будут говорить, что вы увиливаете, что вы боитесь. И тот, кто отклонил вызов, пусть лучше не показывается на глаза любимой девушке.

Зная распространенный взгляд на дуэли, я был уверен, что Аренс Ринггольд примет мой вызов, и радовался, что мне удалось добиться этого, не открывая моей тайны. Но будь он даже величайшим трусом на свете, он не мог бы чувствовать себя таким несчастным, каким чувствовал я себя, когда вернулся домой.

Мой жизнерадостный товарищ не мог развеселить меня, хотя я не боялся предстоящей схватки – не это омрачало мою душу. Наоборот, я почти забыл о дуэли и думал о Маюми – о том, что я только что услышал. Она была неверна, неверна, предала меня, предала себя, погибла, погибла навеки!

Поистине я был несчастен. Еще несчастнее могла бы сделать меня только одна вещь на свете – -препятствие к дуэли, помеха моей мести. Теперь я надеялся только на дуэль. Она должна была облегчить мое сердце, охладить мою пылающую кровь. И не только Аренс Ринггольд вызывал во мне такую ненависть, а еще и тот, кто был виновен в моих страданиях, – соблазнитель Маюми. Если бы я мог найти предлог вызвать на дуэль и его! Почему же тогда я не ударил этого франтика за его глупую улыбку? Я мог бы драться с ними обоими; сначала с одним, потом с другим... Так я неистовствовал, а Галлахер наблюдал за мной. Мой друг не знал всей глубины моей тайны. Он спросил, что я имею против адъютанта.

– Скажи только слово, Джордж, мальчик мой, и мы устроим забаву вчетвером. Клянусь святым Патриком! [60]60
  Святой Патрик – легендарный покровитель Ирландии.


[Закрыть]Мне бы очень хотелось сбить спесь с этого павлина.

– Нет, Галлахер, нет. Это не твое дело. Это не удовлетворит меня. Подождем, когда узнаем больше. Я не могу поверить! Я не могу поверить!

– Поверить чему?

– Не теперь, мой друг. Когда наступит время, я все объясню.

– Ну ладно, мой мальчик. Чарльз Галлахер не такой человек, чтобы выпытывать чужие тайны. А теперь пойдем посмотрим, здорово ли лают наши бульдоги. Надеюсь, что этот бездельник не разболтает о дуэли в штабе, а то нам придется разочароваться.

Именно этого я и боялся. Я знал, что, если бы мой противник пожелал, я мог бы очутиться под арестом. Тогда все дело провалилось бы и я попал бы в еще худшее положение. Отец Ринггольда уехал – это приятное обстоятельство было мне известно, но все-таки... главнокомандующий друг их семьи -достаточно было шепнуть ему хотя бы одно слово. Я боялся, что адъютант Скотт, по наущению Аренса Ринггольда, шепнет генералу Клинчу это слово.

– В конце концов, он не посмеет, – говорил Галлахер. -Ты прямо-таки пригвоздил его к позорному столбу! Он ни за что не посмеет прибегнуть к такому гнусному маневру. Об этом могут узнать, и тогда на него же будут вешать всех собак. Кроме того, моя малюточка, ведь он же хочет во чтобы то ни стало тебя убить! Зачем же ему упускать такой случай? Говорят, что он неплохой стрелок. Не бойся, он будет драться. На этот раз он не улизнет: он должен драться и будет драться... Ага! Что я говорил? Смотри, сюда идет сам Аполлон Бельведерский! [61]61
  Аполлон Бельведерский – знаменитая статуя бога Аполлона, изваянная древнегреческим скульптором Леохаром.


[Закрыть]Святой Моисей! Он сияет, как Феб! [62]62
  Феб – одно из наименований бога Аполлона.


[Закрыть]

У дверей раздался стук, и адъютант Скотт в полной форме вошел в комнату.

«Вероятно, он сейчас арестует меня», – подумал я, и сердце у меня упало.

Но я ошибался. Записка, принесенная им, заключала в себе нечто иное. Я облегченно вздохнул: это был вызов.

– Лейтенант Рэндольф, если не ошибаюсь? – обратился ко мне адъютант.

Я молча указал на Галлахера.

– Следует ли это понимать так, что капитан Галлахер ваш друг?

В знак подтверждения я слегка поклонился.

Оба офицера взглянули друг на друга и сейчас же любезно и хладнокровно приступили к обсуждению дуэли. Я сделал следующее наблюдение: учтивость секундантов во много раз превосходит любезность самых учтивых придворных в мире.

Переговоры между секундантами продолжалясь недолго. Галлахер хорошо знал все формальности, да и адъютант тоже, по-видимому, разбирался в этих делах. Через пять минут все было определено – время, место, оружие и расстояние. Я слегка кивнул. Галлахер размашистым жестом отдал честь, и адъютант, в свою очередь отвесив чопорный поклон, удалился.

*                    *                     *                       *

Не стану утомлять вас ни рассказом о том, что я думал перед дуэлью, ни подробностями самой дуэли. Описания этих грозящих смертью поединков часто попадаются в книгах, и их однообразие послужит мне извинением за то, что я их не повторяю.

Наша дуэль отличалась только родом оружия. Мы выбрали винтовки, а не шпаги или пистолеты. Это был мой выбор, на который я как вызванный имел право. Но и противник также хорошо владел этим оружием. Я выбрал винтовку как наиболее смертоносное оружие.

Мы решили встретиться за час до заката солнца. Я настоял на такой ранней встрече, боясь, что нам кто-нибудь может помешать. Местом был избран берег озера, где я разговаривал с Хадж-Евой. Расстояние определили в десять шагов.

Мы встретились, встали на места спиной друг к другу и ждали рокового сигнала. Прозвучало: «Раз, два, три!» Мы быстро обернулись и выстрелили.

Я услышал, как пуля просвистела у моего уха, но она не задела меня. Когда дым рассеялся, я увидел, что противник лежит на земле. Ринггольд был жив, он корчился и стонал от боли. Секунданты и несколько офицеров подбежали к нему. Я не двинулся с места.

– Ну что? – спросил я, когда Галлахер вернулся.

– Попал, клянусь Юпитером! Ты лишил его возможности владеть правой рукой – – перелом кости выше локтевого сустава.

– И только-то?

– Ну, клянусь душой, неужели тебе этого мало? Разве ты не слышишь, как скулит этот пес?

Я чувствовал себя, как тигр, отведавший крови, хотя теперь сам не могу объяснить себе своей жестокости. Ринггольд замышлял убить меня – -в отместку я жаждал его крови. Все эти мысли сводили меня с ума. Я, конечно, не стал извиняться перед ним, да и моему противнику было совсем не до того. Он умолял скорее унести его домой, и тем это дело пока и окончилось.

Это была моя первая дуэль в жизни, но не последняя.

Главa XLIII. СВИДАНИЕ

Наши противники и зрители молча удалились, и мы с Галлахером остались вдвоем.

Я собирался подождать у озера Хадж-Еву, которая должна была скоро прийти. Взглянув на запад, я увидел, что солнце зашло за вершины деревьев. Сумерки в это время года продолжаются недолго, и в небе уже показался молодой месяц. Хадж-Ева могла появиться с минуты ни минуту. Мне не очень хотелось, чтобы Галлахер присутствовал при нашем свидании, и я попросил оставить меня одного.

Мой товарищ был несколько удивлен и смущен подобной просьбой. Но он был слишком хорошо воспитан, чтобы возражать.

– Право, Джордж, мальчик мой, с тобой происходит что-то неладное, – заявил он, собираясь уходить. – И все это из-за какой-то ерундовской дуэли? Разве ты недоволен ее исходом? Или ты очень огорчен, что не ухлопал его? Клянусь небом, у тебя такой меланхоличный и подавленный вид, как будто это он укокошил тебя.

– Оставь меня ненадолго одного, дорогой мой. Когда я вернусь, я расскажу тебе о причинах моей меланхолии и объясню, почему сейчас вынужден лишиться твоего приятного общества.

– Ну, об этом-то я догадываюсь, – сказал он, многозначительно улыбаясь. – Там, где мужчины обмениваются выстрелами, всегда замешана юбка. Ну ладно, мой мальчик! Можешь не сообщать мне своей тайны, у меня слишком болтливый язык. Надеюсь, что ты проведешь время веселее с той, кого ждешь, чем со мной. Но смотри не попади в какую-нибудь неприятную историю, а это, клянусь душой, вполне возможно – после того, что я узнал от тебя. Возьми-ка этот свисток, ты ведь знаешь, что я любитель собак.

Он вынул из петлицы и протянул мне серебряный свисток.

– Если произойдет какое-нибудь затруднение или неприятность, то стоит тебе только свистнуть, и Чарльз Галлахер очутится рядом с тобой скорее, чем ты успеешь повернуться. Да поможет тебе Амур! А я пока пойду убивать время за стаканом пунша.

Сказав это, мой задушевный друг предоставил меня моей собственной судьбе.

Не успел он скрыться из виду, как я совершенно забыл о нем и даже о кровавой схватке, в которой только что участвовал. Маюми и ее измена – вот что всецело занимало мои мысли.

Сначала мне и в голову не приходило сомневаться в истине того, что я слышал. Как я мог сомневаться, располагая такими доказательствами – свидетельством тех, кто знал об этом скандальном происшествии, свидетельством главного действующего лица, чья молчаливая улыбка говорила больше, чем любые слова, улыбка, таившая в себе наглое торжество!.. Почему я позволил уйти ему безнаказанно, почему я тут же не вызвал его на дуэль? Впрочем, еще не поздно. Я заставлю его высказаться откровенно, начистоту. Да или нет? Если да, то последует вторая дуэль, еще более ожесточенная, чем первая, – дуэль не на жизнь, а на смерть!

Я не сомневался более в жестокой истине. Я целиком отдавал себя во власть этой страшной пытки. Я долго терзался, но мало-помалу в моей душе вновь затеплилась надежда. Я вспомнил слова Хадж-Евы, сказанные прошлой ночью. Неужели в этот момент она смеялась надо мной? Но ведь она находилась в полном сознании, это не было игрой ее болезненной фантазии, воспоминанием о минувшем, давно забытом эпизоде. Нет-нет, ее рассказ не был выдумкой, ее мысли не были бредом, ее слова не были насмешкой.

Как утешительно было надеяться на это! Но, с другой стороны, сейчас же на смену этим успокоительным мыслям являлись другие, отгоняли их, затемняли, как облака затемняют солнце. Я вспоминал легкомысленные фразы, сказанные многозначительный тоном: «Он добился успеха!», «Она его возлюбленная!», «Несомненно!». Эти слова были для меня хуже смерти.

Я жаждал ясности, правды и ясности – ничто так не мучает, как неизвестность. Я стремился узнать правду с безрассудной прямолинейностью и опрометчивостью – только бы выяснить все, что случилось с Маюми, и убедиться, что прошлое ее было позором, а будущее – хаосом беспредельного отчаяния.

Я стремился узнать правду и с нетерпением ждал прихода Хадж-Евы. Я не знал, чего хотела от меня эта безумная женщина. Я полагал, что дело идет о пленнике. Начиная с полудня я совсем не думал о нем.

Сумасшедшая королева бывала везде, знала всех. Она должна знать и понимать все, что произошло. Она тоже когда-то испытала, что такое измена. Я направился к тому месту, где мы встретились с ней прошлой ночью. Между пальмами шла тропинка -это была кратчайшая дорога к тенистому берегу озера. Я спустился по откосу и вышел к развесистому дубу. Хадж-Ева уже была там. Яркие лучи луны, пробиваясь сквозь листву, освещали ее величественную фигуру. А змеи, обвившиеся вокруг ее шеи и пояса, сверкали своей металлической чешуей, как драгоценные каменья.

– А, маленький мико, ты пришел? Мой храбрый мико! Где же были твои глаза и твоя рука? Почему ты не убил этого негодяя?

 
За оленем в час ночной
Шел с винтовкой зверобой.
Был он трус, а не герой!
Вдруг из чащи вышел волк,
Злой, худой, голодный волк,
Скалит зубы страшный волк!
Задрожал наш зверолов,
Ну а волк без лишних слов
Прыг в кусты – и был таков!
И теперь он жив-здоров!
 

– Ха-ха-ха! Разве это не так, мой храбрый мико?

– Нет, Ева, не страх помешал мне. А кроме того, ведь волку не удалось убежать невредимым.

– Ах, ты ранил его в лапу! Но он залижет свою рану и будет опять так же крепок, как и раньше. Нехорошо! Тебе нужно было убить его, иначе, мой милый мико, он натравит на тебя целую стаю волков!

– Ну что ж поделаешь! Значит, мне не везет!

– Нет, молодой мико, ты должен быть счастлив, ты будешь счастлив, друг семинолов! Подожди, и ты увидишь...

– Что я увижу?

– Терпение, дитя! Сегодня ночью под этим деревом ты увидишь красоту, ты оценишь прелесть, и, может быть, Хадж-Ева будет отомщена!

Последние слова она произнесла торжественно и гневно.

Я не мог понять, на кого она гневалась и кому хотела отомстить.

– Его сын... да... – продолжало безумная, говоря сама с собой. – Это, должно быть, его глаза, его волосы, его облик, его походка, его имя – его сын и ее. О, Хадж-Ева будет отомщена!

Не мне ли она угрожает? Я подошел к ней и спросил.

– Добрая Ева, о ком ты говоришь?

Услышав мой голос, она вздрогнула и взглянула на меня бессмысленным взглядом, а затем затянула свою обычную песню:

 
Зачем я поверила нежным словам
И с белым бродила по темным лесам?
 

Внезапно оборвав песню, она, казалось, снова пришла в себя и попыталась дать разумный ответ на мой вопрос:

– О ком, молодой мико? О нем... о красавце... о злом! Это злой дух! Смотри, он идет... Видишь его отражение в воде? Скорей полезай наверх, спрячься в листве, так же как вчера, и жди, пока Ева вернется. Слушай так, чтобы все услышать, и смотри так, чтобы все увидеть. Но заклинаю тебя собственной жизнью: не шелохнись, пока я не дам тебе знака. Вверх, вверх, живо!

Подтолкнув меня к дубу, сумасшедшая, как и в прошлую ночь, скользнула в тень деревьев и исчезла. Не теряя времени, я взобрался на дуб и стал молча ждать.

Тень стала короче, но мне удалось рассмотреть, что это был мужчина. Затем тень исчезла. Еще секунда – и над водой показалась вторая тень. Она двигалась по холму, как бы следуя за первой, хотя, по-видимому, эти люди пришли не вместе. Я разглядел и вторую тень. Это была молодая стройная женщина с непринужденной походкой, со свободными движениями. Неужели это Хадж-Ела? Может быть, она прошла через заросли пальм и теперь возвращалась, следуя за мужчиной?

Так мне показалось сначала, но скоро я убедился в своей ошибке.

Мужчина подошел к дереву, и лунный свет озарил его черты. Я узнал адъютанта. Он остановился, вынул часы, поднял циферблат к свету и посмотрел, который час. Но я уже не обращал на него внимания – под серебряными лучами луны появилось другое лицо, обманчивое и ослепительное, как сама луна. Это было лицо, которое казалось мне самым красивым на свете, – лицо Маюми!