Текст книги "Джуд незаметный"
Автор книги: Томас Гарди
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)
– Постойте!
Шаги направились к его двери, которая была открыта, и в комнату заглянул человек. Это был молодой священник.
– Вы, наверное, мистер Хайридж? – сказал Джуд. – Моя бабушка часто говорила о вас. Ну а я вот только что вернулся домой, что называется, докатился, хотя когда-то у меня были самые лучшие намерения. А теперь – черная меланхолия, да вдобавок пьянство и всякое такое…
Джуд понемногу раскрыл перед молодым священником свои прежние планы и что он делал для их осуществления, но, сам того не замечая, он больше говорил о своих честолюбивых замыслах, чем о проблемах теологии, хотя честолюбие было ему менее всего свойственно.
– Теперь-то я вижу, какого я свалял дурака, сам во всем виноват, – добавил он в заключение. – Но я ничуть не жалею, что рухнули мои надежды на поступление в университет. И не начал бы все сначала, даже если успех был бы мне обеспечен. Мирской успех меня больше не интересует. Но я чувствую в себе желание делать что-то доброе и горько сожалею о церкви, о том, что потерял возможность стать ее служителем.
Молодой священник, человек в этих краях новый, был глубоко тронут и под конец сказал:
– Если вы действительно чувствуете призвание служить богу, – а на основании нашей беседы я не стал бы утверждать обратное, ибо вы рассуждаете как человек разумный и образованный, – то вы могли бы приобщиться к церкви в качестве лиценциата. Но вы должны решительно покончить с питьем.
– Это далось бы мне легко, если бы только меня поддерживала хоть какая-нибудь надежда.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
В МЕЛЧЕСТЕРЕ
I
Это была новая идея – посвятить себя жизни духовной и альтруистической, столь отличной от жизни мыслителя и честолюбца. Человек может читать проповеди и делать добро ближним и без диплома об окончаний кристминстерского университета по двум специальностям, а приобретя лишь самые элементарные познания. Былое увлечение Джуда, рисовавшего себя в самых смелых своих мечтах епископом, было продиктовано – не нравственным или религиозным порывом, а скорее, мирским честолюбием, облаченным в стихарь. Он сильно подозревал, что его план если и не был таким первоначально, то, во всяком случае, выродился в тот вид всеобщего беспокойства, которое не имело ничего общего с благородными побуждениями и было всего лишь искусственным продуктом цивилизации. В наше время тысячи молодых людей идут той же стезей, пытаясь найти самого себя. Какой-нибудь сластолюбец, который имел жену и пил да ел свое удовольствие, беспечно проводя дни свои в праздности и суете, казался Джуду куда привлекательнее его самого.
Однако пойти в священнослужители без какого-либо духовного образования означало, что за всю свою карьеру ему никак не подняться выше места смиренного помощника священника, прозябающего в глухой деревушке или городских трущобах, но в этом было нечто добродетельное и величественное, возможно – подлинная религиозность и достойный путь искупления для человека, в котором говорит совесть.
Эта новая мысль; явившись по контрасту с прежними его намерениями в столь выгодном свете ободрила Джуда, пребывавшего в унынии и одиночестве, и, можно сказать, в последующие несколько дней нанесла coup de grace [13]13
Здесь: последний удар (франц.).
[Закрыть] его ученой карьере, которой было отдано более десяти лет жизни. Однако он довольно долго бездействовал и ничего не предпринимал ради нового своего замысла. Он брался за разную мелкую работу в окрестных деревнях: ставил и надписывал надгробия, смирясь с тем, что в глазах полудюжины фермеров и крестьян, которые удостаивали его кивком, он – неудачник, пропащий человек.
Живой интерес к новым планам, – а живой интерес для людей одухотворенных и готовых на самопожертвование совершенно необходим, – возник после получения письма Сью с новым почтовым штемпелем. Судя по всему, она была чем-то взволнована и о своих делах писала скупо: сдала какой-то экзамен на королевскую стипендию и собирается поступить в педагогический колледж в Мелчестере, чтобы усовершенствоваться в профессии, избранной ею в какой-то мере под его влиянием. В Мелчестере был богословский колледж; сам Мелчестер был тихим, спокойным городом, по духу своему преимущественно церковным; светские науки и интеллектуальная изощренность были тут не в ходу, зато его альтруизм, возможно, ценился бы тут выше, чем внешний; блеск, которым он не обладал.
Поскольку первое время ему все равно пришлось бы заниматься своим ремеслом и одновременно читать книги по богословию, которыми он в бытность свою в Кристминстере пренебрегал ради усердной зубрежки классиков, то для него и не могло быть ничего лучшего, как найти работу в Мелчестере и приступить к занятиям по этому новому плану. Что своим необычно живым интересом к новому месту он всецело обязан Сью, в то время как она именно сейчас меньше чем когда-либо должна была возбуждать такой интерес, противоречило нравственному закону, и он это понимал. Такую уступку человеческой слабости он делал в надежде, что научится любить Сью лишь как друга и родственницу.
Он полагал, что сумеет так использовать ближайшие годы, чтобы стать священнослужителем в тридцать лет, – этот срок привлекал его потому, что тот, с кого он брал пример, начал проповедовать в Галилее именно в этом возрасте, В таком случае у него оставалось бы много свободного времени для углубленных занятий, и он смог бы откладывать часть заработанных денег с тем, чтобы впоследствии держать экзамены в богословский колледж.
Рождество пришло и ушло, и Сью уехала учиться в мелчестерскую педагогическую школу. В эту пору года устроиться на работу было особенно трудно, и Джуд написал Сью, что хочет отложить свой приезд приблизительно на месяц, когда дни станут длиннее. Она так охотно с ним согласилась, что он пожалел об этой отсрочке, – ясно, что ей нет до него дела, хотя она ни разу не упрекнула его за странное поведение: его ночной визит к ней, а затем молчаливое исчезновение. Она ни словом не обмолвилась и о своих отношениях с Филотсоном.
Но потом от нее вдруг пришло очень взбудораженное письмо. Она так одинока и несчастна, писала она ему. Ей ненавистно место, в котором она живет; здесь хуже, чем в церковной лавке, хуже, чем где бы то ни было. Она чувствует себя всеми покинутой; не может ли он приехать немедленно? Правда, если он приедет, она сможет видеться с ним лишь в определенные часы, так как в школе, куда она попала, очень строгие порядки. Устроиться в эту школу ей посоветовал мистер Филотсон, и она жалеет, что послушалась его.
Очевидно, ухаживание Филотсона оказалось безуспешным, и, хоть это и было неразумно, Джуд обрадовался. Он собрал вещи и отправился в Мелчестер, – уже много месяцев у него не было так легко на душе.
Перевертывая новую страницу жизни, он решил остановиться в гостинице для трезвенников и нашел заведение такого рода неподалеку от вокзала. Подкрепившись, он вышел на улицу, под тусклое зимнее небо, перешел через городской мост и свернул за угол, к Соборной площади. День был туманный, и, став под стенами одного из самых изящных зданий в Англии, он поглядел вверх. Величественное сооружение было видно до самого конька крыши; над ним уходил ввысь суживающийся шпиль, верхушка которого терялась в плывущей мимо него мгле.
Уже начали зажигать фонари, и Джуд пошел в обход здания к западной стороне его. Вокруг лежали глыбы камня, и он счел это добрым знаком, – стало быть, собор реставрируют или производят серьезный ремонт. Полный суеверных представлений, он видел в этом проявление заботы о нем высших сил, чтобы он мог иметь достаточно работы по своему ремеслу в ожидании, пока будет призван к более высокой деятельности.
Он вдруг почувствовал прилив нежности, подумав, как близко от него сейчас девушка с лучистыми глазами, открытым лбом и копной темных волос; девушка с искрящимся взором, иногда дерзко-ласковым и чем-то напоминающим взгляд девушек, виденных им на гравюрах с картин испанской школы. Она была здесь, где-то совсем рядом, в одном из домов напротив.
По усыпанной гравием широкой дорожке он направился туда. Это было старинное здание XV века, в прошлом дворец, а теперь педагогический колледж – готические окна, перед ними двор, отгороженный от улицы стеной. Джуд отворил калитку и подошел к двери, через которую его пропустили лишь после того, как он осведомился о своей кузине. Затем с некоторой осторожностью его ввели в приемную, куда скоро вышла и она.
Несмотря на то что Сью пробыла здесь совсем недолго, она сильно изменилась с последней их встречи. От живости ее не осталось и следа, ее сменили уныние и скованность. Спала с нее и всякая шелуха условностей. Но это была и не та женщина, которая написала ему призывное письмо. Вероятно, она писала тогда в безотчетном порыве, а потом пожалела об этом, вспомнив о его недавнем позоре. Джуд совсем потерялся от волнения.
– Скажи, Сью… ты не считаешь меня… отпетым негодяем… за то, что я пришел к тебе тогда в таком виде… а потом постыдно сбежал?
– О, я старалась не думать так! Ты же мне все рассказал, и я поняла, отчего это. Надеюсь, мне никогда не придется усомниться в твоих достоинствах, бедный мой Джуд. И я так рада, что ты приехал!
На ней было темно-красное платье с кружевным воротничком. Оно было сшито совсем просто и с удивительным изяществом облегало ее тонкую фигуру. Волосы, которые она раньше причесывала по моде, теперь были скручены в тугой узел, да и вообще она производила впечатление человека, скованного суровой дисциплиной; но где-то в глубине ее существа, казалось, светился огонек, который эта дисциплина еще не успела погасить.
Она мило приветствовала его, но Джуд понял, что вряд ли она ждет, чтобы он поцеловал ее иначе, чем по-родственному, как ему того хотелось. Ничто в ее поведении не говорило о том, что она видит или хоть когда-нибудь сможет увидеть в нем своего возлюбленного, после того как узнала его с наихудшей стороны, если б даже он и был вправе притязать на такую роль. Это подстегнуло его растущую решимость рассказать ей о своей неудачной женитьбе – он уже не раз откладывал это признание из страха лишиться радости дружбы с нею.
Сью выбралась погулять с ним по городу, они шли и разговаривали – все больше о пустяках. Джуд сказал, что хотел бы сделать ей какой-нибудь маленький подарок, и тут она со смущением призналась, что ужасно голодна. В колледже их держат впроголодь, поэтому самый желанный подарок для нее сейчас получить сразу и обед, и чай, и ужин. Джуд немедленно повел ее в гостиницу и заказал все, что там могли предложить, – это было не так уж много. Зато здесь им представился чудесный случай побыть наедине, так как в комнате никого не было и они могли говорить свободно.
Она рассказывала ему о школе, о своем трудном житье-бытье, о пестром составе студентов, съехавшихся сюда со всех концов епархии, о том, как ей приходится вставать ни свет ни заря и заниматься при газовом освещении, – и все это с горечью молодости, не привыкшей к суровым ограничениям. А он слушал, хотя думал совсем о другом – о ее отношениях с Филотсоном. Но об этом она как раз не говорила. Когда обед уже близился к концу, Джуд вдруг положил хвою руку на ее руку; она подняла на него глаза, улыбнулась и непринужденно взяла его руку в свою, маленькую и нежную, и стала разглядывать его пальцы, внимательно изучая их, словно то были пальцы перчатки, которую она собиралась купить.
– У тебя огрубелые руки, Джуд, правда? – сказала она.
– Еще бы. И у тебя были бы такие же, если б ты весь день работала молотком и резцом.
– А мне это нравится. Я считаю, что это даже благородно, когда руки мужчины носят следы его ремесла… И все-таки, пожалуй, я рада, что поступила в педагогический колледж. Вот увидишь, какой независимой я стану после двух лет занятий! Надеюсь, что экзамены я сдам хорошо, а потом мистер Филотсон пустит в ход свои связи, чтобы мне дали большую школу.
Наконец-то она коснулась этой темы.
– Я всегда подозревал… вернее, боялся, – начал Джуд, – что он… что он принимает в тебе слишком горячее участие, а может, и собирается на тебе жениться.
– Что за глупости!
– Но ведь он намекал на это, да?
– Если даже и так, какое это имеет значение? Он такой старый!
– Ну, ну, Сью, он вовсе не старик, И я видел, как он…
– Во всяком случае, не целовал меня, уж это точно!
– Нет. Он обнимал тебя за талию.
– А!.. Помню. Но я не ожидала, что он это сделает.
– Ты увиливаешь от ответа, Сью, это нехорошо.
Губы ее задрожали, она чуть прищурилась, как бы отыскивая ответ, на который вынуждал ее этот упрек.
– Я знаю, ты рассердишься, если я скажу тебе все, вот я и не хочу говорить!
– Ну и не надо, милая, – сказал он примирительно. – Собственно, я и права-то никакого не имею об этом спрашивать, да и знать не хочу.
– А я вот возьму и скажу! – воскликнула она со свойственной ей своенравностью. – Знаешь, что я сделала? Я обещала… я обещала выйти за него замуж через два года, когда окончу педагогический колледж и получу диплом. У него такой план: мы возьмем смешанную школу в каком-нибудь большом городе, он будет вести мальчиков, а я – девочек, учителя-супруги часто так делают, и вдвоем мы будем неплохо зарабатывать.
– О, Сью!.. Ну конечно, это очень разумно… Лучше и придумать нельзя…
Он взглянул на нее, и глаза их встретились, – его укоризненный взгляд противоречил словам. Он отнял у нее свою руку и отчужденно отвернулся к окну. Сью, не двигаясь, безучастно следила за ним.
– Я знала, что ты рассердишься! – молвила она каким-то лишенным выражения голосом. – Ну и ладно, я не права, допускаю. Не надо было позволять тебе видеться сегодня со мною! Лучше нам больше не встречаться, будем изредка писать друг другу, и только о делах!
Как раз это-то и было для него самым невыносимым, и, возможно, она это знала. Он тотчас встрепенулся.
– Нет, мы будем встречаться! – быстро сказал он. – Какое мне дело до твоей помолвки! Я имею полное право видеться с тобой, когда захочу. И буду!
– Тогда не надо больше говорить об этом. Мы только портим себе вечер. Не все ли равно, кто что собирается делать через два года?
Она была для него загадкой, и он оставил этот разговор.
– Может быть, пройдемся, посидим в соборе? – спросил он, когда с едой было покончено.
– В соборе? Что ж, только, пожалуй, я с большим удовольствием посидела бы на вокзале, – ответила она все еще с некоторым оттенком раздражения. – Центр городской жизни теперь там. Собор свой век отжил!
– Какая ты современная!
– Станешь современной, если поживешь с мое в этом средневековье! Собор был отличным местом лет четыреста-пятьсот назад, теперь там искать нечего… Но, по правде говоря, я вовсе не современная. Я древнее, чем средневековье, если хочешь знать.
Джуд был как будто огорчен.
– Хорошо – не буду больше об этом! – воскликнула она. – Только ты даже не знаешь, какая я дурная, а то бы не был обо мне такого высокого мнения и не было бы тебе дела, помолвлена я или нет. Ну, а теперь мы как раз успеем обойти вокруг собора, и я должна возвращаться, не то ворота запрут на ночь, и я не попаду в колледж.
Он проводил ее до ворот, и они простились. У него сложилось впечатление, что его злосчастный ночной визит ускорил ее помолвку, и, разумеется, это его не обрадовало. Так вот, значит, в какой форме она выразила ему свое осуждение! Тем не менее на следующее утро он отправился на поиски работы, и найти ее оказалось гораздо труднее, чем в Кристминстере, так как работы гм камню в этом тихом городе было немного и большинство рабочих были постоянными. Но мало-помалу ему удалось зарекомендовать себя. Начал он с отделки надгробий для кладбища на холме и в конце концов добился, чего хотел, – его наняли на большие реставрационные работы в соборе, где почти вся внутренняя облицовка заменялась новой. Дела тут было на годы, и при своем умении обращаться с молотком и резцом Джуд мог; быть уверен в том, что длительность его пребывания; здесь будет зависеть всецело от него.
У соборных ворот он снял комнату, которая не посрамила бы и помощника священника, правда, выплачивал он за нее из своего заработка гораздо больше, чем обычно позволяют себе ремесленники. Комната служила одновременно и спальней и гостиной и была увешана вставленными в рамки фотографиями домов тех пасторов и деканов, у которых служила экономкой его квартирная хозяйка, а в гостиной первого этажа камин украшали часы с надписью, сообщавшей, что они преподнесены сей почтенной женщине друзьями по случаю ее свадьбы. Джуд дополнил убранство своей комнаты фотографиями памятников и резных украшений, выполненных когда-то им самим; поскольку комната доселе пустовала, его как жильца сочли удачным приобретением.
В книжных лавках города он нашел изрядный запас богословских книг и с их помощью возобновил свои занятия, но уже в ином духе и направлении. Для передышки после отцов церкви и таких традиционных авторов, как Пэйли и Батлер, он читал Ньюмена, Пьюзи и прочих современных знаменитостей. Он взял напрокат фисгармонию, поставил ее в своей комнате и разучивал церковные гимны на один и два голоса.
II
– Завтра наш день, ты помнишь? Куда мы поедем?
– Я свободна с трех до девяти. Так что куда угодно, лишь бы вовремя вернуться. Но только не к развалинам, Джуд, я их не люблю.
– Ну, скажем, к замку Уордер? А потом, если захочется, в Фонтхилл – день у нас длинный, успеем.
– Уордер – это готические развалины, а я терпеть не могу готику.
– Ничего подобного! Это классика, коринфский стиль, кажется, и там множество картин.
– А-а, тогда ничего. Против коринфского я ничего не имею. Поедем!
Такой разговор произошел между ними несколько недель спустя, и на следующий день они собрались в путь. Каждая деталь предстоящей прогулки вставала перед Джудом, словно сверкающая грань, и он боялся даже подумать о своем безрассудстве. Сью была для него чудесной загадкой – лишь это он знал твердо.
И вот настал момент трепетного ожидания у дверей колледжа, ее появление в монашески простой одежде, причем простота эта была скорее вынужденной, чем добровольной; путь к станции, крики носильщиков: "Посторонись!" – паровозные гудки, – все предвещало чудесное путешествие. Никто не заглядывался на Сью, – она была слишком скромно одета, – и Джуд тешил себя мыслью, что одному ему известно, сколько обаяния таит в себе эта скромность. Какие-нибудь десять фунтов, истраченные в мануфактурной лавке, заставили бы весь Мелчестер залюбоваться Сью, хотя к ее подлинной жизни и ее настоящему "я" это не имело бы никакого отношения. Кондуктор поезда принял их за влюбленных и посадил в отдельное купе.
– Вот намеренье благое, да напрасное, – сказала она.
Джуд промолчал. Замечание показалось ему излишне жестоким и не совсем справедливым.
Они дошли до парка с замком и осмотрели картинную галерею, где Джуд останавливался предпочтительно перед картинами религиозного содержания таких мастеров, как Дель Сарто, Гвидо Рени, Спаньолетто, Сасферрато, Карло Дольчи, и других.
Сью терпеливо выстаивала рядом с ним и украдкой скептически рассматривала его лицо; оно делалось благоговейным и сосредоточенным, когда он смотрел на деву Марию, святое семейство и святых. Досконально изучив выражение его лица, она шла дальше и ждала его перед Лили или Рейнольдсом. По-видимому, кузен глубоко интересовал ее, – так можно интересоваться человеком, еще плутающим в лабиринте, когда сам уже вышел из него.
Когда они покинули галерею, времени оставалось еще много, и Джуд предложил перекусить, а затем двинуться на север, пересечь нагорье и вернуться в Мелчет тер по другой железнодорожной линии со станции, расположенной милях в семи отсюда. Сью, готовая к любому приключению, лишь бы усилить ощущение свободы, с радостью согласилась, и они двинулись в путь прочь от железной дороги.
Перед ними раскинулась открытая возвышенную местность. Они болтали и, увлекшись разговором, все быстрее шли вперед; в роще Джуд срезал для Сью палку с загнутым концом, почти в полный ее рост, и с палкой в руках Сью походила на пастушку. Примерно на половине пути они пересекли большой тракт, ведущий точно с востока на запад, – это была старая дорога из Лондона к Краю Земли. Тут они ненадолго задержались, поглядели в обе стороны вдоль дороги и обменялись замечаниями о том, каким заброшенным стал этот некогда оживленный тракт; то и дело налетал ветер, взметая с земли соломинки и сухие травинки.
Они пересекли его и пошли дальше, однако еще через полмили Сью, как видно, устала, и Джуд забеспокоился. Они далеко отошли от железной дороги, и если бы не сумели добраться до другой станции, то оказались бы в весьма затруднительном положении. На широком пространстве меловых холмов и полей, засаженных репой долго не было видно ни одной хижины; но в конце концов они наткнулись на овчарню, а потом и на пастуха, ставившего плетень. Он сказал, что поблизости есть только один дом, где живет он с матерью, и, указав на небольшой овраг впереди, из которого поднимался синеватый дымок, предложил зайти к ним и передохнуть.
Так они и сделали. В дом их впустила беззубая старушка, и они обратились к ней со всей вежливостью, какую можно ожидать от путников, когда единственная их возможность найти пристанище и отдых зависит от расположения хозяйки дома.
– Славный у вас дом, – сказал Джуд.
– Не знаю уж, славный или нет. Только надо вот перекрывать крышу, а где взять соломы, ума не приложу, солома нынче так дорожает, что скоро дешевле станет покрыть дом железом, чем соломой.
Они присели отдохнуть, и в это время вошел пастух.
– Не обращайте на меня внимания, – успокоил он их. – Оставайтесь у нас, сколько захотите. Иль, может, вы думали вернуться в Мелчестер вечерним поездом? Ну, так самим вам ни за что отсюда не выбраться, потому как местности здешней вы не знаете. Я, конечно, мог бы проводить вас, да только поезд все равно уже прошел.
Они вскочили.
– Да что, вы можете у нас переночевать, верно, мать? Располагайтесь, как дома. Правда, спать будет жестковато, но бывает и хуже. – Он повернулся к Джуду и спросил потихоньку: – Вы муж и жена?
– Тс-с!.. Нет! – ответил Джуд.
– Ну, да я ничего плохого не думал! Тогда, стало быть, она может устроиться в комнате у матери, а мы с вами ляжем в проходной, когда они уйдут к себе. Рано утром я разбужу вас, чтобы поспеть на первый поезд. На последний-то вы все равно опоздали.
Подумав, они решили принять это предложение и остались. Вместе с пастухом и его матерью они поужинали вареной свининой с овощами.
– А мне здесь нравится, – сказала Сью, когда хозяева стали убирать со стола. – Никаких законов, кроме закона тяготения и естественного развития.
– Это тебе только кажется, что нравится, а на самом деле это не так. Ты – продукт цивилизации, – сказал Джуд, вспоминая о ее помолвке и чувствуя некоторую обиду.
– Что ты, Джуд, вовсе нет. Я люблю читать и все такое, но мне хотелось бы жить так, как я жила в детстве вернуться к свободе.
– Так ли уж хорошо ты ее помнишь? Мне кажется! жизнь без всяких условностей – это не для тебя.
– Не для меня? Ты не знаешь, кто я в душе.
– Кто же?
– Исмаилитка.
– Городская мисс – вот ты кто!
Она взглянула на него c суровым неодобрением и отвернулась.
Пастух разбудил их на другое утро, как обещал. Было солнечно и ясно, и четыре мили до станции они прошла с удовольствием. Приехав в Мелчеетер, они отправились на Соборную площадь, и когда перед глазами Сью выросли фронтоны старинного здания, в котором ей снова предстояло стать затворницей, в глазах ее мелькнул испуг.
– Ой, и попадет же мне, наверное, – прошептала она.
Они позвонили в большой колокол и ждали.
– Ах да, чуть не забыла: я кое-что захватила для тебя, – быстро сказала она и порылась в кармане. – Моя новая фотография. Хочешь?
– Еще бы!
Он с радостью взял карточку, и в это время подошел привратник. Когда он открывал калитку, взгляд его не сулил ничего доброго. Сью вошла и, обернувшись, помахала Джуду рукой.
