Текст книги "Лорд Малквист и мистер Мун"

Автор книги: Том Стоппард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

И подумал: «Я согласен со всем, что вы говорите, но буду до смерти оспаривать ваше право говорить это – Вольтер (Младший)».

Мун ухмыльнулся.

Шизик.

Что?

Ты бы не назвал себя шизофреником?

Ничего себе! Дело только в том, что моя эмоциональная склонность к реакционному и интеллектуальная склонность к радикальному не терпят друг друга и каждая хоронится под моим эстетическим отвращением к их соответственным сторонникам…

Чего?

Я хочу сказать, что я не фанатик, я вижу обе стороны вопроса.

И под обеими расписываешься.

Это не делает меня шизофреником.

А как насчет самоопрашивания?

В этом нет ничего плохого, ничего дурного, это просто попытка объяснить.

Что именно?

Все. Что я не шизофреник.

А кто ты?

Я – выведенный из строя… своей неспособностью провести где-нибудь черту и… остановиться. Я…

В дверь звонят.

Мун вышел в прихожую и открыл переднюю дверь пожилому мужчине, который стоял навытяжку и элегантно опирался на тросточку, его яркие слезящиеся глаза на лице тряпичной куклы, окаймленные красным и набрякшие, выражали отвращение к уличным фонарям.

– Ого! Старина, я вытащил вас из ванны?

– Не совсем, – ответил Мун.

– Я ужасно извиняюсь.

– Ничего страшного. Чем могу служить?

– Послушайте, старина, вы так простынете, мы можем пройти внутрь?

– Вам кого?

– Мари… она дома?

– Не думаю, нет… Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Давайте начистоту, старина, – я не новичок. Послушайте, мы можем пройти в прихожую… а то говорить на ступеньках, знаете ли… – Он усмехнулся.

Мун отступил внутрь и дал мужчине войти.

– Благодарю. Клиентам самим приходится открывать дверь, а?

Они стояли прямо у двери, вопросительно глядя друг на друга.

– Что именно?… – спросил Мун.

– Модели, старина.

– Модели.

– Для фотографии. – Мужчина отогнул лацкан пальто и показал висевшую на шее камеру. – Понимаете, я специально заскочил. – Он заглянул Муну через плечо и весело хлопнул одной рукой. – Эй, мамзель!

Мун обернулся и увидел Джейн, разбитую на полоски перилами, – она голиком шла по верхней прихожей, волоча за собой халат.

– Это не она, – сказал Мун. – Я не видел Мари с… – Он поежился, дрожа под полотенцем. – Подождите здесь минутку.

Мун прошел обратно в гостиную. Нагнулся, приник щекой к ковру и всмотрелся в темноту под диваном.

– Мари?

Он поднялся, оттащил диван назад, посмотрел на нее и осторожно перевернул на спину. Они изумленно уставились друг на друга. Он вернулся в прихожую.

– Она там?

– Она мертва, – сказал Мун.

– Мертва? Старина, что вы хотите сказать?

– Ее застрелили.

– Убили, старина?

– Ну… – Мун сдерживался, пытаясь уложить время во внятную последовательность. – Ну, на улице был ковбой… Он застрелил ее через окно.

– Ковбой, старина? Как необычно!

– Да, – ответил Мун. – Не думаю, что он хотел ее убить.

– Только приголубить, как говорится.

– Ну, в комнате находился еще один ковбой – он пытался убить его.

Старик внимательно рассматривал Муна.

– Зачем?

Его невинное любопытство выводило Муна из себя. Мужчина стоял, яркоглазый и недоумевающий, точно сухопарая длинноногая птица.

– Они спорили из-за нее?

– Точно, – вспомнил Мун. – Они спорили из-за моей жены.

– Вашей жены! Дружище! Я и понятия не имел, совершенно никакого понятия! Какой ужас!

– Да, – ответил Мун. – Ну… – И он стал легонько подталкивать его на улицу.

– Что вы собираетесь делать – вызвать полицию?

Мун с облегчением ухватился за эту идею:

– Да, именно, они во всем разберутся, это ведь их работа, не так ли?

– Разумеется. – Он задумчиво умолк. – Знаете, они будут фотографировать.

– Что? – спросил Мун.

– О да, они всегда фотографируют. Тело то есть. – Он задумался над этим. – Где ваша бедная жена?

– Наверху.

– Послушайте, я уверен, что вы считаете меня весьма настырным, но не будете ли вы против, если я сделаю всего один ее снимок – разумеется, за обычную плату.

– Снимок?

– Моментальный.

– Моментальный снимок?

– Вашей жены. Вы не будете против?

– Боюсь, что я…

– Оставили ее в комнате, да?

– Да, – ответил Мун.

Он прошел за мужчиной наверх, пока его мозг пытался разрешить проблему, которую не мог определить. Когда они дошли до верха, Мун сказал:

– Наверное, вам лучше немного подождать здесь.

– Конечно-конечно. – Старик нервно производил какие-то манипуляции с камерой.

Мун постучал в дверь спальни, а затем, в ярости от такой скромности, распахнул ее так, что она грохнула о стену. Джейн, одетая в шелковый красно-черный брючный костюм с расклешенными штанинами и высоким воротником, сидела за туалетным столиком и укладывала волосы. Она раздраженно обернулась:

– Мы больше не будем этого делать. Один раз за ночь вполне достаточно.

– Там фотограф пришел, – сообщил Мун.

– Какой фотограф?

– Хочет сделать твой снимок.

– Вовсе нет, старина, – раздался сзади хриплый голос. – Вышла маленькая неувязочка. Вечер добрый, миледи.

– Мари мертва, – сказал Мун Джейн.

– Это я понял, старина. Где она находится?

Закончив укладку, Джейн встала и подошла к ним, взбалтывая пузырек с лаком для ногтей.

– О чем вы говорите?

– Мари мертва, – сказал Мун.

– Генерал, у вас назначена встреча? – спросила Джейн старика.

– Нет, боюсь, что нет, я просто…

– У вас нет никакого права приходить сюда, если вам не назначено, – упрекнула она его. – Я думала, это понятно.

– Мари мертва, – сказал Мун.

Дверь ванной открылась и закрылась, и в коридоре послышалось, как лорд Малквист напевает себе под нос. Он вошел, опять полностью и идеально одетый, громко напевая, и принял в дверном проеме позу: ступни по-балетному вывернуты наружу, левая рука уперта в бок, правый локоть прижат, запястье вывернуто под прямым углом.

– Малквист! Какого дьявола вы здесь делаете, старый плут?

– Принимаю ванну, генерал, – ответил девятый граф. – Иногда я специально заезжаю сюда по вечерам, чтобы принять ванну.

– Вот это да! А это очаровательное создание, конечно же, почесывало вам спинку своими алыми ноготками?

– Нет, пальцами ног. А вы зачем здесь?

– Фотографирую, – сказал генерал. – Хотите посмотреть некоторые снимки? Они чрезвычайно подробны.

– Нет, благодарю вас. Стараюсь избегать подробностей.

– Мари мертва, – сказал Мун.

Генерал окинул всех сияющим взором.

– Я не видел Малквиста с… когда же это было?

– Пожалуйста, – попросил девятый граф, – в моих правилах не иметь прошлого.

– Мы с ним прошли весь скандал со стариной Джерри, – сказал генерал.

– Фэлкон! – воскликнула Джейн. – Вы никогда не говорили мне, что сражались. Вы были отчаянным храбрецом?

– Дорогая Джейн, я не люблю об этом вспоминать. Но полагаю, что я претерпевал немыслимые неудобства. Ямайка – утомительное место и в лучшие времена.

Джейн подула на накрашенные ногти и помахала ими.

– Почти готово. Дорогой, Фэлкон везет меня на прогулку. Меня не жди, я скоро вернусь.

Мун сделал к ней два целенаправленных шажка и порезал ногу осколком зеркала на полу. Он сел на постель и перевязал рану краем полотенца.

Лорд Малквист похлопал Муна своей тростью:

– Ну, мистер Мун, думаю, мы можем поздравить друг друга с первым днем работы. Я предвкушаю чтение вашего дневника. Утром заезжайте ко мне домой и прихватите с собой Спасителя. Возможно, ему сперва стоит принять ванну. Если он вздумает артачиться, окрестите его, полностью обмакнув в горячую мыльную воду. Пойдемте, Джейн.

Мун вытер кровь с ноги и закачался в своем полотенце. Джейн погладила его по голове, и он увидел, что лорд Малквист и генерал ушли.

– Джейн… не уходи. Оставим их.

– Выше нос, дорогой, не хандри. Я скоро вернусь.

– Тогда почему я не могу поехать?

– Дорогой, ты что, ревнуешь?

– Да, – признался Мун.

– Дорогой, но это же прелестно.

Она поцеловала его в голову.

– Я действительно люблю тебя, Джейн. Это так ужасно.

– Знаю, дорогой, знаю.

– Останься… Я буду с тобою нежен.

– Не сейчас, дорогой. Еще рано. Скоро.

– Обещаешь?

– Обещаю. И, дорогой?…

– Да? – сказал Мун.

– Ты не сделаешь для меня кое-что? – Она прильнула к нему, источая аромат и тепло.

– Джейн, я сделаю для тебя все что угодно.

– Упакуй Мари.

– Упаковать ее? – осторожно спросил Мун.

– Избавься от нее. До моего возвращения, хорошо, дорогой? Меня все это так нервирует. Ее ведь здесь не будет, когда я вернусь, а?

Мун обнял себя и дернулся телом, изображая поклон.

– Ты милашка, ты такой славный.

Ароматное тепло отльнуло от него.

– Джейн… а что это за работа моделью, уроки французского и прочее – я ничего об этом не знаю.

– Ну так ты же весь день в библиотеке, так?… Тебя никогда здесь нет… Мари навещало много друзей, и я никогда не интересовалась, чем она занимается в свободное время.

– Тут звонил один человек, – сказал Мун. – Похоже, он думал, что ты… Джейн, ты ведь не знаешь французского?

– Дорогой, не будь таким занудой. Я ничего не делала, ты же меня знаешь. Только смотрела.

Она поцеловала его еще раз и вышла. Мун сидел совсем неподвижно и смотрел, как из раны течет кровь. Он попытался зализать ее, но не дотянулся. Он услышал, как хлопнула передняя дверь, а вскоре за этим заскрипела и покатила вдоль конюшен карета.

Когда все стихло, Мун поднялся и разыскал чистый носовой платок. Он отнес его в ванную, намочил под краном и перевязал им ногу. Стены ванной запотели, но теперь в поверхностях не было жизни, которая могла его тронуть. Пена съежилась в пленку пузырьков на мертвой воде. Он вышел и прохромал в комнату Мари. Там было темно, он безрезультатно пощелкал выключателем у двери вверх-вниз. Мун медленно двинулся вперед и упал на постель, на которой и лежал, пока тьма не побледнела достаточно, чтобы он смог разглядеть рядом с собой лампу. Он включил ее и сел.

Он не был в этой комнате с тех пор, как Мари в нее въехала. Он знал ее немного как комнату для служанок, которая в разное время принадлежала разным девушкам, ни одна из которых ничего для него не значила. Их звали Кристина, Мейбл и Джоан, а до них были другие. Тем не менее комната Мари его очаровала. Она была не слишком прибрана, но неприбранность ее украшала – повсюду были разбросаны цветастые пятна: розовые и голубые лоскуты нейлона, две голубые туфли и одна белая на постели, повсюду книжки в кричащих обложках, через кресло переброшен алый шелковый шнур, разнообразная одежда наполовину в ящиках и шкафах, наполовину наружу. Сачок с бамбуковой ручкой и белая меховая тапка неудачно соседствовали на туалетном столике посреди разноцветных бутылочек. Мун взял тапку и потер мехом лицо. Мех перепачкался кровью, и он тут же расплакался.

Он посмотрел на себя в зеркало, и его жалость к своему образу отразилась назад к нему, но не утешила. Когда он наклонился к закрывающимся зеркальным створкам, то заметил отражение своего отражения, и его отражение, и его и увидел себя множащимся и убывающим между зеркалами, тогда как сам он в ужасе замер точно в центре линии, которая протянулась до краев плоской земли. Он закрыл глаза, выпрямился и рухнул на табурет. Он вернулся в спальню.

Так ничего и не решив, он взял бомбу, осмотрелся и похромал с ней вниз, опираясь на здоровую ногу. В гостиной генерал склонился над Мари, приставив к глазу камеру. Ноги Мари были оголены, и Мун сообразил, что генерал поправил ей одежду. Комнату на мгновение озарила вспышка, генерал выпрямился, увидел Муна и весело ему кивнул. Мун прохромал к шкафчику в углу, взял одну из бутылок за горлышко и похромал обратно к генералу, который наблюдал за ним все с тем же жадным любопытством. Мун ударил его по голове бутылкой и продолжал бить, пока бутылка не разбилась. Она разлетелась яростно, как стекло, дрожащее в окне поезда, но это не помогло. По пути из комнаты он переступил через Воскресшего Христа, который лежал, будто сраженный на поле боя, все еще сжимая бокал в вытянутой руке.

Мун прошел в кухню, выключил свет и снова включил его. Зажег все конфорки на плите и открыл все краны. Колонка ухнула, содрогнулась и сбавила громкость до тихого рева газовых рожков. Ее шум и сила, как обычно, стиснули нервы Муна, но они не взорвались, как обычно. Обойдя дом и включив весь свет, воду, электричество и газ, он вернулся в гостиную и включил радио и проигрыватель.

Он слышал, как по всему дому хлещет вода, колонка рокочет на грани извержения, а музыка раскатывается и бьется на свету. Он чувствовал давящую на заклепки пульсацию всех электростанций, начинающих светиться и биться, как сердце, сжимая материю в энергию, которая тут же находила выход, прокачиваясь через тело мира, который был бесконечной перестановкой тел, заключенных в восьмиугольнике зеркал. Он попытался мысленно освободиться от всего остального, но барьеры сносили друг друга; ключ к равенству между ним и миром находился теперь за пределами разума, а утешение – за пределами ритуала. У него больше не было ответов, только бомба, которая, если ее поместить в нужное место, пробьет для него дыру, в которую он упадет.

Мун неподвижно стоял в освещенной вибрирующей коробке дома, слишком напряженный, чтобы плакать, и вскоре совокупное давление всех его старых множащихся страхов достигло самого центра его разума и стало распространяться наружу, заполонило его и продолжило распространяться, не принося облегчения, и вот, уже не в силах его сдерживать, Мун нажал небольшую кнопку на бомбе, услышав внутри щелчок пломбы безопасности. Бомба принялась тихонько тикать.

Когда Мун огляделся, то увидел, что его записная книжка пергаментом скручивается на электрокамине, а одна ее страница свисает к нити накала, и заметил первый световой язык, прыжком обратившийся в пламя. Записная книжка сгорела и превратилась в свою черную копию, сведенную к хрупкой сущности.

Глава третья
Летописец

I

29 января. По своей привычке проснулся поздно и, поскольку моя супруга Джейн встала рано, позавтракал в одиночестве чашкой кофе и двумя тостами, приготовленными новой служанкой, Мари. Сегодня деловой корреспонденции не пришло. Нынче я редко получаю письма, да и сам пишу нечасто. Жаль, что Джейн мало чем может себя занять, я не раз подумывал, что было бы недурно, если бы она помогала мне в секретарской работе. Сама она часто получает письма, хотя, по-видимому, пишет очень мало, предпочитая полагаться на телефон. Нынче мне редко звонят.

Переговорил с Джейн, – похоже, она не в духе. Бедная девушка часто скучает, хотя весела от природы, и как раз ее веселья мне не хватало в мирные дни. Я предложил ей немного прогуляться по парку, но из-за ненастной погоды она предпочла остаться дома. Она поинтересовалась, почему я не пошел в библиотеку, – обычно я провожу день в Исторической библиотеке на Кенсингтон-роуд: беру с собой несколько бутербродов с сыром и работаю там допоздна, – и я объяснил ей, что, поскольку на вечер у меня назначена деловая встреча, я собираюсь посвятить сегодняшнее свободное время приведению в порядок набросков к своей книге.

Вскоре к Мари пришел посетитель, дядюшка, много лет проживший в Англии (забыл упомянуть, что Мари француженка – парижанка, я полагаю). Похоже, он изрядно развеселил Джейн, за что я был ему благодарен и предложил вчетвером сыграть в игру, где двое изображают поговорку или название книги и т. п., цель же игры в том, что два зрителя должны отгадать, что это такое. Казалось, дядюшку Мари захватила эта идея, но девушки вскоре повели его наверх, чтобы показать дом.

Тем временем я уселся за стол поработать над своей книгой «История мира». Сегодня я попробовал один-два варианта начала, но тут же почувствовал неловкость оттого, что углубляюсь в повествование, не имея на руках всех составляющих, которые в него войдут. Возможно, когда придет время, Джейн поможет мне печатать. Я чувствую, это окажется весьма приятным.

Я проработал час или около того, с головой уйдя в занятия, потом, поскольку Джейн, Мари и ее дядюшка как будто бы вышли, в одиночестве перекусил несколькими бутербродами с сыром и выпил чашку чая. Я решил прогуляться, подумав, что, быть может, встречу Джейн и остальных в парке, но в действительности этого не произошло, а когда я вернулся домой, оказалось, что они тоже вернулись в мое отсутствие, а дядюшка Мари ушел.

Я должен был встретиться с графом Малквистом, новым знакомым, которого встретил неделей раньше вот при каких обстоятельствах.

Обычно утром, если только не слишком сыро, я отправляюсь в библиотеку пешком, иду по одной из дорожек через парк вдоль широкого конца Серпентина и дохожу до Роттен-роу. Вдоль него иду на запад, минуя мемориал Альберту, там прохожу по Флауэр-уок – аллея очень красива даже зимой. По вечерам объезжаю на автобусе Гайд-Парк-Корнер, но по субботам библиотека закрывается раньше, поэтому иногда я предпочитаю повторить свой утренний маршрут через парк в последних проблесках дня.

Возвращаясь таким образом домой прошлым субботним вечером, я, войдя в парк и случайно посмотрев налево, увидел, что ко мне приближается лошадь со всадником. Рядом с лошадью трусил огромный зверь, которого я принял за желтую собаку. Они являли собой столь поразительное зрелище, что я остановился посмотреть на них и увидел, что всадник – на редкость красивый господин лет сорока, весьма эффектно облаченный в черную накидку, подбитую светло-голубым шелком в тон галстуку, лихо заломленный цилиндр, белую манишку с оборками и сияющие черные сапоги для верховой езды. Его лошадь блестела как уголь.

Это настолько меня поразило, что, лишь когда он почти поравнялся со мной, я заметил, что на его правой рукавице сидел сокол, которого он как раз подбросил в воздух. Птица резко взмыла и камнем рухнула в озеро, в камышах раздался громкий вскрик, она выровнялась и полетела назад, сжимая в когтях какую-то водоплавающую птицу. Сокол вернулся ко всаднику и позволил ему забрать мертвую птицу. К моему удивлению, он бросил ее своей собаке или, скорее (как я теперь понял), похожему на льва животному, которое степенно шло рядом.

Должно быть, я невольно отпустил какое-то замечание, ибо он очень вежливо кивнул мне. Думаю, что, обменявшись приветствиями, мы двинулись бы каждый в свою сторону, если бы в это мгновение не появился облаченный в униформу служитель парка. Этот человек возвестил о своем появлении словами: «Простите, сэр, это ваша собака?» (он тоже не очень пристально к ней приглядывался) – и добавил, что на этом участке парка собак не дозволяется спускать с поводка.

Затем служитель выказал основной свой интерес, без обиняков спросив, что ест животное, на это господин остроумно отвечал: «Обед». Сама зверюга, почувствовав, что разговор зашел о ней, подняла морду, вымазанную кровью и облепленную перьями. Изрядно перепугавшийся служитель спросил: «А что это за порода?» – и получил неудовлетворительный ответ, что это тибетская львиная собака. Мне показалось, что неприятностей не избежать. К этому времени животное пожрало птицу и, думаю, скорее из ленивого любопытства, чем с агрессивными намерениями подошло к служителю. Должен сказать, я испытал огромное облегчение, что его любопытство нацелено не на меня, поскольку побаиваюсь животных и испугался бы его еще больше, если бы не ободряющее спокойствие всадника.

Служитель, завидев, что животное идет к нему, заорал. Владелец животного успокоил его, но служитель повернулся и бросился наутек, что в свете происходящего, я полагаю, было ошибкой. Ибо не успел он сделать и двух шагов, как лев прыгнул ему на спину.

Я до смерти перепугался за служителя, но лорд Малквист (то был, разумеется, он) отдал животному приказ, которому оно тотчас повиновалось и вернулось к ноге.

Я увидел, что несколько человек смотрят на нас издалека. Служитель не шевелился, и я предположил, что бедняга скончался. Лорд Малквист ответил, что служитель разволновал его собаку, животное очень нервное, и если питомца нельзя спускать с поводка в Гайд-парке, то где, черт побери, это можно делать? На это я не ответил.

Лорд Малквист пустил лошадь шагом и принялся расспрашивать меня о себе. Мы с собакой шли по бокам лошади по Роттен-роу в сторону дома.

Но не успели мы далеко отойти, как произошло еще одно событие. Сокол опять взмыл в воздух (не знаю, самовольно или нет) и спикировал на кота, который сидел у самых ворот Принца Уэльского. Кот бросился через дорогу, и его бы наверняка задавили, если бы сокол или сапсан (что-то из семейства соколиных) не выхватил его из-под колес автобуса – освобождение столь драматичное, что птице можно простить ее намерения. Впрочем, кот оказался слишком тяжелым и с высоты нескольких футов рухнул на крышу машины, которая унесла его прочь.

Сокол, несомненно взбудораженный уличным движением, взмыл в воздух и полетел туда, откуда мы пришли. Мы по мере сил следовали за ним в некотором отдалении и наконец увидели, что он опустился на крышу дома напротив.

Лорд Малквист спешился впереди меня. Когда я нагнал его, он подзывал птицу криком: «Хилло, хохо! Хилло хохо!» – но сокол по растерянности или упрямству не обращал на него внимания. Тогда он кликнул льва и пристегнул ему поводок, который попросил меня подержать, чтобы он мог перейти дорогу и поймать сокола. Я отказался, так как побаивался, что лев, хоть я и снискал его расположение, без успокаивающего влияния своего хозяина наверняка обидится на то, что я удерживаю его на привязи. Он уже рычал и рвался с поводка. Тогда лорд Малквист предложил мне пойти за птицей, что я и сделал после того, как он коротко обучил меня крику сокольничего.

Птица устроилась на углу крыши дома, стоящего чуть в стороне от дороги, прямо над изрядных размеров толпой, которую, по-видимому, привлекло происшествие. Я тут же стал звать птицу, она посмотрела на меня, но, видимо, не узнала, за что я вдруг почувствовал прилив благодарности, так как мне пришло в голову, что я не хотел бы, чтобы она опустилась мне на запястье и, возможно, клюнула. Люди вокруг приходили все в больший ажиотаж, а оказавшийся среди них полицейский спросил, что я делаю. Он был весьма суров, но отвечать мне, к счастью, не пришлось, так как лорд Малквист, поняв природу моих затруднений, перешел вслед за мной дорогу, привязав лошадь и льва к ограде.

Казалось, он произвел на полицейского сильное впечатление, однако тот выразил явное неудовольствие, когда лорд Малквист стал кричать: «Хилло! Хохо! Хилло хохо!» – да и остальная толпа странным образом проявляла негодование. Тут я сообразил, что люди собрались вовсе не из-за сокола. Они сохраняли некую серьезность, которая подразумевала не столь фривольное развлечение, и это незамедлительно подтвердилось появлением в одном из окон фигуры в белом, по-видимому привлеченной гвалтом, и вся толпа повернулась к окну, а некоторые принялись фотографировать.

К счастью, после второго или третьего крика птица спустилась, и лорд Малквист уже переходил дорогу, держа ее на руке. Я двинулся за ним, но меня задержала какая-то истеричная дамочка, которая принялась поносить меня за неуважение, проявленное по отношению к «величайшему человеку в мире». Лишь нагнав графа на другой стороне дороги, я узнал, что именно на этом доме в течение последних нескольких дней сосредоточился интерес всей нации.

Впрочем, было не время на этом задерживаться, ибо перед нами встала более серьезная проблема: лев перегрыз поводок и сбежал.

Это весьма расстроило лорда Малквиста, и он попросил меня помочь ему поискать животное, но к этому времени уже стемнело, и было маловероятно, что мы его найдем. Он объяснил, что животное зовут Ролло, и мы некоторое время бродили, безрезультатно крича: «Ролло!» Мы все же продолжали поиски, двигаясь назад по Роттен-роу. Однажды в нем вспыхнула ложная надежда, когда он приметил в кустах чью-то конечность, но оказалось, что она принадлежит полуобнаженной даме, горло которой перетянуто чулком. Должно быть, она пролежала там сколько-то времени.

Меня, естественно, ужаснуло это открытие, и я тут же заявил, что мне пора. Лорд Малквист согласился прекратить поиски, сказав, что поскольку львиная собака пробегает пятьдесят миль в час и плавает, как выдра, она сейчас может находиться где угодно между Клэпемом и Кентиш-тауном.

Мы вернулись к его лошади, и я пошел рядом с ней по Роттен-роу. Он задал мне множество вопросов о себе, и я почувствовал, что обзавелся новым другом. Он дошел до того, что спросил, куда мне можно написать, и когда мы расставались на краю Серпентина – я поворачивал через парк налево, к Стэнхоуп-Гейт, а он направлялся домой через Конститьюшн-Хилл, – то понимали, что еще встретимся.

В следующий понедельник я получил от него письмо, в котором он приглашал меня посетить его дом на Куин-Эннз-Гейт, и именно туда я отправился сегодня на встречу.

Оказалось, что это очень красивый дом, отличающийся от окружающих, так как с одной стороны от него располагались ворота для кареты и конюшня. Я заметил, что большинство остальных домов переоборудовано в конторы, но улица все равно сохранила тихую домашнюю атмосферу.

Дверь мне открыл дворецкий в ливрее (я узнал, что его зовут Бердбут и что он личный слуга и верный наперсник лорда Малквиста). Бердбут провел меня в великолепную прихожую с мраморным полом и красивой лестницей, а оттуда в прилегающую библиотеку, где меня приветствовал лорд Малквист.

Библиотека оказалась симпатичной комнатой со множеством книг, выстроившихся вдоль стен. Пылающий камин и удобная мебель. Когда я вошел, лорд Малквист сидел за письменным столом, однако чай с кексами и оладьями уже подали, и вскоре мы устроились в двух очень удобных креслах, придвинутых к камину.

Лорд Малквист был одет так же изящно, как и при первой нашей встрече, но теперь на нем был стеганый смокинг из вышитой парчи, а на ногах – марокканские шлепанцы.

Наша беседа коснулась множества тем. Должен признаться, я в ней почти не участвовал, ибо лорд Малквист, как я вскоре обнаружил, оказался прекрасным и остроумным рассказчиком, легко направляющим разговор в нужное русло, и находиться в его обществе было наслаждением. Сейчас мне трудно передать оттенок этой беседы, или воскресить в памяти слова, которые он употребил, или вспомнить, о чем именно мы говорили, но в любом случае это было восхитительно, и я поздравил себя с тем, что у меня теперь есть такой друг.

Помню, я сказал, что предвкушаю знакомство с леди Малквист, которая, к сожалению, в это время отлучилась в город. Я узнал, что у нее там масса интересов и что порой она ведет себя несколько буйно. Детей у них, похоже, не имелось. Я осмелился посочувствовать лорду Малквисту, что у него нет наследника, но, по его словам, он смирился с тем, что он последний в своем роду.

Чайную посуду убрала простоватая служанка, миссис Тревор, и вскоре лорд Малквист отвел меня наверх, чтобы мы могли продолжить беседу, пока он переодевается для визита в один из своих клубов.

Он провел меня в примыкающую к его спальне гардеробную, почти целиком посвященную искусству элегантности: вдоль ее стен выстроились поместительные шкафы, полные разнообразной одежды и обуви. Мы пробыли наверху добрых полтора часа, в течение которых лорд Малквист показал мне, как завязывать галстук (на это ушло более двадцати минут и несчетное множество забракованных галстуков), и предложил оценить – что я сделал весьма охотно – костюм, который он выбрал для сегодняшнего вечера. Темно-синий камзол в стиле эпохи Регентства и бриджи ему в тон, заправленные в ослепительно сияющие широкие сапоги до колен. Впечатление, несмотря на пышность наряда, получилось довольно умеренное – самой фатоватой деталью была идеально простая жемчужина в петлице.

Дворецкий ждал нас у лестницы в прихожей. Он протянул лорду Малквисту шляпу и трость и открыл переднюю дверь. Я с изумлением и радостью увидел, что нас ждет карета, запряженная парой лошадей. Прекрасное зрелище: лакированные деревянные детали розово-желтых тонов, отделанная серебром сбруя и облаченный в горчичное одеяние кучер. Лошади были серые.

В этом великолепии мы покатили по Бердкейдж-уок в сторону реки. Я думал, что мы проедем через Сент-Джеймс-парк, но лорд Малквист сказал, что, поскольку его карета – последний частный экипаж в городе, он старается ездить по оживленным улицам, так как почитает своим долгом показать ее «как можно большему количеству людей». Так мы пересекли Парламентскую площадь и свернули на Уайтхолл.

Приспущенные флаги и пурпурно-белые заграждения, возведенные для завтрашней торжественной похоронной процессии, напомнили нам о национальном трауре – смерть наступила на следующий же день после нашего приключения с соколом у того исторического дома. Лорд Малквист остроумно говорил о славе и величии – хотелось бы мне передать ту легкость, с которой он обращался со словами. Помнится, он упомянул какого-то французского короля – по-видимому, одного из Людовиков, – который заявил, будто история мира есть «ничто».

На Трафальгарской площади шло множество других приготовлений к похоронам. Лорд Малквист вспомнил, что лорд Нельсон копировал свою одежду с нарядов, которые носили его (лорда Малквиста) предки. Лорд Малквист также цитировал поэтов: «Никто не остров»[11]11
  Лорд Малквист цитирует «Медитации» (1624) английского поэта Джона Донна (1571–1631).


[Закрыть] и т. д.

Впрочем, вскоре после этого произошел несчастный случай. Когда мы спускались по Пэлл-Мэлл, женщина из толпы с непонятной мне целью бросилась под нашу карету, и лошади понесли. Бедный кучер – по имени О'Хара – мог лишь направить их по Сент-Джеймс и Пиккадилли, так как пыл их ни в коей мере не угасал.

Так получилось, что когда мы подъезжали к «Риду», оттуда вышла леди Малквист, но нас она не заметила, а мы не смогли остановиться. Мы увидели, что она свернула в Грин-парк, и там – второе из двух примечательных совпадений – мы мельком заметили Ролло! И опять мы не смогли остановиться. На Парк-лейн мы едва избежали серьезного столкновения, но к этому времени лошади уже устали, и О'Харе удалось увести их с большой дороги совсем рядом с моим домом. Перед домом мы обнаружили еще одну лошадь, и мне показалось, что серые с облегчением обнаружили подобное себе существо, ибо они наконец остановились перед моей дверью.

Мы с лордом Малквистом прошли в дом, где я имел честь представить ему свою жену Джейн. Она ублажала своего друга, мистера Джонса, а вскоре прибыл и второй господин, также на лошади. Он был знаком с мистером Джонсом. Они с мистером Джонсом отбыли верхом. Тем временем человек на осле тоже остановился перед моим домом, и мы пригласили его присоединиться к нам.

Лорд Малквист прекрасно поладил с Джейн, и тотчас было решено, что обед в клубе может подождать и до следующего дня.

Надеюсь, завтра я смогу уделить больше внимания беседе с лордом Малквистом – в действительности сегодня я сделал некоторые заметки, но, к сожалению, позже моя записная книжка погибла в огне.