355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Том Шервуд » Мастер Альба » Текст книги (страница 10)
Мастер Альба
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 18:34

Текст книги "Мастер Альба"


Автор книги: Том Шервуд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ГЛАВА 5. ВОЛШЕБНОЕ ЯБЛОКО

Эта часть воспоминаний Мастера Альбы, рассказанная мне впоследствии Бэнсоном, была на первый взгляд очень короткой. Но я испытал от услышанного такое чувство восхищения и доброты, что излагаю эти воспоминания, насколько возможно подробно.

РЫЦАРЬ МОЛЧАНИЯ

Абигаль просто лучилась счастьем оттого, что у неё появился брат. Когда Португалец, сирота, десятилетний тихоня, возвращался с Гансом из леса, Абигаль первым делом бежала к нему. Подпрыгивая на тонких ножках, она целовала его в закопчённую щёку (солнечным снопиком метались в воздухе её длинные, густые, жёлтые волосы), брала за руку и тащила к столу. Потом так же по-хозяйски распоряжалась млеющим от удовольствия Гансом. Усадив таким образом мужчин за стол, она бросала подгоняющий взгляд на неизменно смеющуюся при этом мамочку: “готова ли?” Та всегда была готова. Поднимала кувшин с нагретой водой, а Абигаль – большую деревянную чашку, и тогда уже они вместе подходили к своим лесным работникам и поливали им на руки. После – кормили.

Абигаль обязательно украшала чем-либо каждое блюдо: травинкой, завязанной в бантик, крохотным синим цветочком, недозрелым ячменным колосом. Один раз она воткнула в середину рыбного пирога прозрачное стрекозиное крылышко, нанизанное на сосновую длинную иглу на манер корабельного паруса. Таким украшением нужно было шумно восхититься, одобрить, потом осторожно убрать – и лишь после этого приниматься за блюдо.

После этого воскресного завтрака сводные брат и сестра забирались на высокую, в уютном углу за очагом, лавку-лежанку и занимались делом важным и трогательным: Португалец заводил долгий рассказ о том, что происходило в лесу за прошедшие шесть дней, а Абигаль старательно, торопливо-услужливым голосочком, поправляла его смешное произношение и подсказывала слова, которые он ещё не успел заучить.

На этой лежанке, обхватив друг дружку тонкими руками, они и засыпали, и Абигаль, закрывая глаза, улыбалась: все в деревне теперь знают, что у неё есть брат, и сын мельника, толстый злюка, теперь не посмеет её обижать.

Мельников сын был для Абигаль многолетним проклятием. Он почему-то выбрал её главным участником своих злых забав и по утрам, выбегая за высокие мельничные ворота и вытирая толстыми ладошками ещё жующий, жирный свой рот, первым делом высматривал – где, в какой улочке или на каком околичном лужке мелькает жёлтое пятнышко её солнечной головёнки. Если Абигаль не успевала убежать в лес – то ей приходилось не сладко. Незаметно подкрасться и пребольно дёрнуть за её мягкие волосы – было ещё достаточно безобидным знаком его недоброй привязанности. На три года старше Гансовой дочки и, соответственно, на год – её сводного брата, он к тому же был тяжёлым и толстым. Ну и сильным, конечно. Его приходилось терпеть.

Однажды Португалец и Ганс, разговаривая о чём-то, подходили к своему старому дому, и вдруг одновременно разговор прекратили: они увидели, что на пороге, в дверях, сидит хмурая Абигаль и, морщась, растирает лодыжку, на которой алеет свежий вспухающий синяк.

– Он забрасывает её кам,ешками, как собач,онку, – на свой иноземный манер выговаривая слова, тихо сообщил названый брат.

– Знаю, – с тоской отозвался хромающий Ганс. – Но

мельник… Всё село у него в должниках. С ним невозможно ссориться. Ведь понятно, что выйдет лишь хуже. Я не могу ничего здесь поделать…

– Я могу, – негромким и ровным, но исполненным каменной твёрдости голосом произнёс Португалец.

Они приближались к дому, и поэтому замолчали, обменявшись лишь взглядами, сообщавшими о том, что разговор не закончен. Абигаль, засияв, вскочила и, словно козочка, запрыгала к ним навстречу. Каждый из двоих идущих к ней навстречу мужчин понимал, что второй – рядом – видит, что подпрыгивает-то Абигаль – явно прихрамывая.

– Отец, – сказал вечером Португалец. – Не бер’ите меня завтра в л’ес, на раб’оту. – И поднял вверх палец: – Но уйти мы д’олжны вм’есте. Это пусть вид’ят.

Ганс кивнул. Он уже хорошо знал наследника своего дела, купленного за грошик мальчишку, и уж ему-то он вполне мог не говорить “будь осторожен”.

Утром дети о чём-то шептались в углу, сблизив лица, с глазами серьёзными, строгими.

Работники вышли. Приблизились к лесу. Ганс, пристроив в котомку обмотанные тряпками пилу и топор, неторопко хромал и не спрашивал ни о чём. Даже тогда, когда Португалец остановился и сел на пенёк возле тропинки.

Отсюда, с края лесного пригорка мальчишке хорошо были видны и околица, и лужок, и маленькие человечки, играющие в свои нехитрые детские игры. Он отчётливо видел и Абигаль – в центре их небольшой непоседливой стайки.

Португалец сидел, словно маленький мужичок, готовящийся к нелёгкой работе. На коленях у него покоилась положенная поперёк толстая палка – недлинная, но тяжёлая. Палка была ровная, гладкая, старательно обработанная ножом. Сердце его билось спокойно, нечасто, – даже тогда, когда перемахнул вдруг через околичное прясло толстый мельников сын и детвора запищала тревожно, подгоняя помчавшуюся к лесу Абигаль.

Обидчик её никогда не гнался за ней, если видел, что подкрасться тишком не получилось: ножки Абигаль были непреодолимо быстры. Но сегодня она заметно хромала, и это делало охоту небезуспешной. Злой забавник не знал, что её медленный бег, и тот краешек леса, к которому она устремилась, – всё было продумано и оговорено. Так поступает птичка, уводя хищника от гнезда. Эта часть плана была ей ясна и понятна.

Девочка юркнула в лес и побежала по неприметной тропинке, приотставая, если слышала, что тяжёлый топот преследователя отдалился. Они пробежали достаточно далеко. Вывалившись сквозь кусты на поляну – собственный, укромный, ведомый уже много лет уголок, она прижалась к стволу могучего дерева и встретила раскрасневшегося толстяка прямым, не испуганным взглядом.

– Ты для чего не даёшь мне покоя? – спросила она тяжело дышащего сына всесильного мельника.

– Ты красивая, – сообщил тот, улыбаясь. – Красивых мучить приятно!

И добавил, видя, что жертва уже не ускользнёт:

– Сейчас я знаешь, что с тобой сделаю? Я сейчас страшно тебя искусаю…

Он не дошёл до неё пары шагов и непроизвольно оглянулся на шум за спиной. Первый удар палки лёг точно и гулко – сбоку колена, разом сбив возможность бегать или даже быстро ходить. Толстяк вскрикнул от боли, но в крике его была ещё ярость – он увидел, кто посмел ударить его: сводный брат Абигаль, чужестранец, ростом ниже его и весом уступающий вдвое. Эта ярость придала ему сил, и он, подставив под второй удар толстый бок, метнулся к маленькому наглецу. Они сцепились и пали на землю. Бесполезная теперь палка выпала из руки. Но драка почему-то пошла не так, как обычные его стычки с мальчишками. Маленький Португалец получил несколько сильных тычков в грудь и лицо, из губы и из носа потекла кровь, но в глазах его не было ни отчаяния, ни боли. Принимая удары, Португалец бил так же сам – старательно, точно, и не то что не плакал – а даже и не кривился! Откуда сыну мельника было знать, что этот мальчишка в короткой своей жизни уже испытал побои гораздо более страшные и видел схватки – всерьёз, где взрослые – насмерть, и кое-чему научился. А сын мельника – всего лишь домашний ребёнок, только хорошо откормленный, да немногим постарше…

Пришёл миг, когда толстяк стал задыхаться. Он был ещё полон сил, но ему необходима была передышка. И он оттолкнул напавшего на него, рассчитывая минутку отстояться напротив. Соперник-то хил, это чувствовалось, это было бесспорно. Сегодня наплачется не только Абигаль. Сегодня они наплачутся оба…

А соперник, даже не вытирая лица, гибко склонился, пошарил в листве – и палка гулко ударила в руку, торопливо вскинутую для защиты. Толстяк взвыл и согнулся – и удары посыпались на него, как на пыльный ковёр. Он попытался уползти, но проклятый чужеземец умело перекрывал путь к кустам и лупил так, что, казалось, вот-вот мясо слезет с костей. Здесь было уже не до детских обид. Здесь следовало спасаться. Об этом сказал сыну мельника неизведанный ранее холодок, – ощущение ужаса, взгляда невидимой бездны. Визжа, как закалываемая свинья, он вскочил с колен и помчался, случайно сбив с ног безжалостного противника. Но тот быстро поднялся и бросился следом, не прекращая взмахивать палкой. Дважды сын мельника останавливался и, обернувшись, пытался заговорить, упросить, – но маленький чужестранец только добавлял ему новых ссадин. Он бил молча, сосредоточенно, и эта его молчаливость ужасала недавнего господина до обморока. Один раз он, отчаявшись убежать и отчаявшись договориться, просто упал на землю и лежал неподвижно, надеясь, что это умилостивит маленького палача. Но тот зашёл со стороны – чтобы палка не цеплялась за низко свисающую ветку, – и продолжил работу. Уже не вопящий, а запустивший дыхание в хрип несчастный толстяк встал и, шатаясь, пошёл наугад, раздвигая кусты и вскидывая плечи при каждом ударе.

Спас его случайный овраг. Он свалился вниз, с достаточной высоты, и закатился в устилавшие дно колючие заросли.

Португалец за ним не полез.

Он вернулся к поляне и сказал затаившейся Абигаль:

– Иди и игр,ай. Обещ,аю – он тебя больше не тронет.

Абигаль, конечно же, всё рассказала друзьям и, когда из леса прибрёл стонущий, плачущий в голос сын мельника, его тут же встретили дождавшиеся-таки своего часа насмешки. Избитый толстяк, выкрикивая проклятия и угрозы, добрался до дома и, воя, ввалился к отцу. Но тот повёл себя достаточно странно. Он взял сына за шиворот, оттащил к бочке и окатил холодной водой.

– Тебя вздул сынок Ганса? Так что же? – спросил он, когда толстяк замолчал. – Он побил тебя один раз, а ведь ты много раз заставлял эту Абигаль плакать. Это все знают. Так чего же ты хочешь? Чтобы я заступился? И чтобы монахи, узнав, какой молодец этот Гансов сын, взяли бы его к себе в сторожа? Нет, сынок. Лучше я возьму его к себе сторожем, вот только пусть подрастёт. Э-эх, как славно отделал!

А вот ночью, кряхтя на постели, мельник сказал непроницаемой ночной темноте:

– Дурачок всем раззвонил, что его отколотил Португалец. Вот если б сказал, что это Абигаль, заманив его в лес, обернулась вдруг ведьмой – она завтра же пошла б на костёр к иезуитам.

И толстяк в деревню уже не ходил. Сидел целыми днями на мельнице, ел, спал, от скуки мучил котят. Иногда он, задумавшись, вздрагивал: припоминалось ему, как безжалостный враг на протяжении драки вёл себя необъяснимо и страшно: всё время молчал.

ЯБЛОКО С ЯРМАРКИ

Через год, по осенней поре Ганса снова отправили с рыбным обозом на ярмарку, и Португалец отправился с ним. Работник он был смышлёный, старательный. Очень хорош был помощник, даром что молод.

Довели обоз, разгрузили поклажу. Заняли место в торговых рядах. Монахи сноровисто взялись торговать (к делам денежным Ганса не допускали), и работникам только и оставалось, что подносить корзины, да под телегой валяться. Но только вот валяться Португалец не стал.

– Отпустите, отец, – сказал он на уже вполне правильном алеманском языке, – поискать какой-либо работы. Хочу Абигаль подарок привезти.

И был отпущен, конечно, и добрёл до фруктовых рядов. Подошли как раз яблочные обозы, и Португалец, высмотрев старшину, осведомился – не нужна ли им помощь – корзины подтаскивать. Старшина смерил его насмешливым взглядом и предложил на пробу отнести одну, от телеги к прилавку, выбрав нарочно из самых тяжёлых. Но насмешка в глазах его продержалась недолго. Правильно приняв груз на лопатки, Португалец почти бегом отнёс корзину, присел, опустил и так же спешно вернулся.

– Силён, – сказал с удивлением старшина. – Ладно, день поработай. Вот только о цене сговоримся. Ты сколько хочешь?

– Мне денег не надо, – заявил странный мальчишка. – А позвольте мне взять одно яблоко. Но только которое сам выберу.

Вновь в глазах старшины закачалась насмешка, и он, вскинув руку, торжественно – для всех напоказ – дал обещание. И только дряхлый старик, сидящий на одной из телег (по всему видно – главный садовник), покачал головой недоверчиво-восхищённо. Он, наверное, единственный знал, что за этой мальчишеской причудой стоит такое понимание жизни, которому научиться нельзя. С ним можно только родиться.

Португалец честно отбыл полный торговый день, даже для взрослого очень нелёгкий. И то событие, о котором догадывался старик, произошло, когда уже сворачивали прилавки. Яблочный дождь, пересыпаемый в корзины с лотков, сверкнул необыкновенной лаковой каплей. Португалец метнулся и выхватил из общей кучи одно незамеченное ранее яблоко. Конечно же, и он не понимал, что происходит. У него не было цели нарочно выбрать плод редкостный, необычный. Он просто хотел привезти сестрёнке подарок.

Яблоко в его руках было действительно необыкновенным. Вдвое крупнее всех остальных, тяжёлое, идеально округлое, густо-красного цвета (лишь на одном боку его плотная выпуклость была помечена солнечно-жёлтым). Этот красный цвет не был похож ни на пурпур, ни на киноварь. Он был неподражаемо красным , – таким, каким может быть только живое . Старик, видящий это, моргал слезливыми глазами растроганно и восхищённо. Он понимал, что раз в несколько лет добрый сад обязательно явит одно такое вот яблоко, которое завяжется на самой плодоносной и переполненной соками ветке, в открытом солнечном месте, где, однако, в час самого сильного пекла его накроет тень от верхних листов. В этот год весна будет ранней, а земля – тёплой. И яблоко будет висеть высоко, так, что садовники и мальчишки его не заметят. А снимать его осенью станет наёмный работник, от вечной усталости не замечающий красоты.

– Эй, эй! – вскричал подбегающий старшина. – Вот так чудо! А ну, дай-ка…

– Нет. – Португалец спрятал находку за спину. – Моя плата. Вы слово дали.

– А? Да… – приостыл старшина. – Ну, дай хоть посмотреть-то! Такое чудо и в десять лет не родится!

Вдруг старик подал свой голос с повозки:

– Иди, внучек, иди. Ты выбрал прекрасную плату. И, прошу тебя, когда яблочко скушаешь, зёрнышки обязательно посади.

И, давая мальчишке секунду, чтобы улизнуть, весело крикнул опешившему старшине:

– А ты считал его условие глупым! Нет? Ты над ним не потешался? А ведь знать должен, что и среди лошадей, например, бывают время от времени такие, за которых дают цену целого табуна! И потом, согласись, мальчишка бесспорно его заработал!

Взволнованный, с колотящимся сердцем, прибежал Португалец к своей воняющей рыбой повозке. Гансу ничего не сказал, а яблоко укутал холстиной и укрыл на дне их залатанной общей котомки. Только на пути назад, когда уже подъезжали к монастырю, он показал отцу волшебный свой заработок, и Ганс, поднеся яблоко к лицу и облившись его вязким и нежным земным ароматом, вдруг по-детски светло улыбнулся и вытер слезу.

Он хотел привезти сестрёнке подарок – не более того. Протянул, с чистым счастьем смотря на её обомлевшее личико.

– Что с ним будем делать? – спросила почему-то шёпотом Абигаль.

– Я знаю! – ответил ей Португалец. – Я покажу тебе кое-что, вот только пусть пойдёт дождик!

А дождь-то как раз не велел себя ждать. (Здесь чудесного мало: дожди осенью – частые гости.) Он пошёл – недолгий, но сильный, и наискосок, через двор, по выкопанной Гансом канавке понёсся маленький ручеёк. Он выбегал из угла двора, пересекал его, захватывая угол под соломенным надкрылечным навесом, и уносился, пронизываясь сквозь щели плетня. Вот под навесом-то, возле дождевого ручья, и устроились мальчишка и Абигаль. Португалец достал два прута с рогульками на концах, воткнул крепко их в землю по обеим сторонам ручейка. Третий прут протолкнул сквозь центр яблока – от веточки к обратной воронке, и положил этот прутик концами в торчащие кверху рогульки.

– Что это будет? – спросила, широко раскрыв глазки, счастливая Абигаль.

– А вот смотри, – сказал Португалец, вынимая из бокового кармана четыре приготовленные острые щепки.

Он вдавил их острия (брызнул обильный пенистый сок) в выпуклые красные яблоковы бока – сверху, снизу и с двух сторон, и положил прут с яблоком на рогульки. Ручей, набежав на нижнюю щепку, толкнул её вверх и вперёд и притянул к себе вторую, и тут же – третью. Яблоко завертелось и замелькало, разбрасывая вокруг капли воды и красные влажные отсветы. Дождь ослаб, – капли его, шлёпаясь в лужи, поднимали с прозрачными круглыми коронками пузыри, – и вот – совсем перестал, но вода по двору всё бежала, и яблоко мелькало, вращаясь, словно живой малиновый шар – с жёлтой искоркой с одного боку. Чистый воздух, – отмытый, прозрачный, – заполнил старый двор, и легла в нём цветная последождиковая радуга, и легла тишина, в уголке которой возились лишь клекоток слабеющего ручейка да мягкий поскрип прута в мокрых рогульках. Португалец сидел на корточках, склонившись над своим временным чудом, и сзади стола, навалившись на него во весь рост, онемевшая Абигаль, выглядывающая из-за его плеча. Перед ними над дождевым ручейком уже лениво вращалось яблоко, и его четыре лопатки на фоне большой общей радуги создавали свою – крохотную, едва различимую, размером с ладошку.

Спустя полчаса, сев лицом к лицу верхом на бревно у калитки (подстелив прежде циновку, чтобы не было сыро), они обкусывали снятое с прутика яблоко и, разжёвывая сладкие тающие кусочки, блаженно и счастливо жмурились.

Половины хватило им, чтобы насытиться. Абигаль слезла с бревна и побежала в дом – оделить второй половинкой родителей.

Он помнил, конечно же, то, что сказал старик с повозки, но значения не придал. А вот Абигаль, которой он поведал историю необыкновенного яблока, превратилась во взволнованную хлопотливую птичку. Она старательно выбрала в сложенную ковшиком ладонь зёрна из огрызка – тяжёлые, крупные, одно в одно, восемь штук, унесла в огород и там посадила, присыпав влажной землёй.

– Как же, – прошептала её мама на ухо Гансу, – в огороде – овощи, они нас спасают зимой, а где расти овощам, если будут деревья?

– Пусть сажает, – так же шёпотом ответил ей муж, – это временно. День пройдёт – и Абигаль всё забудет. Ведь из тысячи зёрен только одно выживает и превращается в дерево. Зима должна быть со снегами и не суровой, земля весной тёплой, дождь вовремя, раннее солнце… Пусть сажает. Не вырастет ничего.

Весной в выбранном девочкой уголке проклюнулись из земли и потянулись к синему небу крепкие зелёненькие побеги. Восемь штук, ровной строчкой.

ПОДАРОК РЕКИ

Ганс не на шутку перепугался. Прибежав с огорода, он собрал семью в доме и опасливым шёпотом произнёс:

– Дети мои! Умоляю – нигде, никому, ни за что не проговоритесь, что у Абигаль взошли все зёрна!

Домочадцы молча смотрели на него, ожидая какого-нибудь пояснения. Все знали, что Ганс просто так волноваться не станет.

– Небывалое дело! – торопливо шептал хромой дровосек. – Все взошли, до единого! Это – чудо. А в наше время про чудо следует помолчать. Потому что отцы-инквизиторы в каждом чуде видят потустороннюю силу и всех, кто якобы соприкасается с ней, – отправляют в подвалы для пыток, а потом – на костёр.

– Нам придётся их вырвать? – спросила, готовясь заплакать, несчастная Абигаль.

– Лучше вырвать, – сказал с горечью Ганс.

– Нет, – вдруг возразил Португалец. – Мы их спрячем.

– Как спрячем? Где? – вскинула заблестевшие глаза Абигаль.

– Известно где. Там, где никто не найдёт. В лесу.

– В лесу! – ликующе вскрикнула Абигаль и тотчас шлёпнула о губы ладошкой: “молчок, молчок…”

– Да, – продолжил Португалец, – высадим на поляне, где не ходит никто, и пусть растут.

– Это мудро, – покивал головой Ганс. – Только – тайно! Никому не рассказывайте!

Однако отыскалось для крохотных яблонек иное, нежданное

место. И помогла обрести это место река. Был весенний паводок, и река, заметно подтопив оба берега, с силой несла мимо деревни свою быструю воду. В этот день Португалец вместе с другими мальчишками был занят весьма важным делом: они бросали камешки в реку – кто дальше. И эта тёмная чёрточка, очень похожая на бревно, проплыла бы мимо деревни незамеченной, вниз по течению. Но Португалец не только выхватил её из потока своим острым взглядом, но и мгновенно узнал, что такое несёт в себе разлившаяся река. Не раздумывая, он сбросил одежду и вошёл в обжигающе холодную воду.

Ему казалось, что он бесконечно долго толкает к берегу перевёрнутую вверх килем затопленную лодку. Но всё же вытолкал – далеко внизу, за деревней. Прибежавшие по берегу мальчишки помогли вытащить её на сухое место. Эти же мальчишки торопили его “скорее бежать за повозкой, заодно и согреться”, но озябший, посиневший до лиловой кожи Португалец упрямо покачал головой: “поведу по воде”.

Лодку, так и лежавшую вверх дном, общими усилиями перевернули и столкнули назад в реку. Закоченевший пловец разорвал на полосы рубаху (родители простят, – лодка – ценность редкостная) и накинул этот самодельный, с узлами, канат на шпиль носа лодки. Отправив друзей сообщить о своей добыче Гансу, он до колен вошёл в воду и потащил драгоценное приобретение назад, к деревне.

Изрядная кучка людей поджидала его на берегу у околицы, и среди них было несколько взрослых. Впереди всех стоял мельник. Он подошёл к маленькому, дрожащему Португальцу, осмотрел лодку. Спросил:

– Почему в ней так много воды?

– Дно у лодки дырявое, – виновато пояснил Португалец. – Доски прогнили. Вот, пока тащил, – набралось.

– Нет, – заявил с неприкрытым сожалением мельник. – Такая лодка мне не нужна.

И ушёл. Уже возле деревни – и Ганс, и Португалец увидели – ему встретились двое монахов, спешащих оценить находку монастырского мальчика, но после короткого разговора с мельником они повернули обратно.

Лодку привязали к мосткам, с которых женщины полоскали бельё, и все разошлись. Остались Ганс, Португалец и Абигаль.

– Скорее домой, – произнёс хромой дровосек, – замёрз-то как!

– Какой ты молодец! – прижималась Абигаль к брату. – У нас теперь лодка есть! Ты меня теперь покатаешь!

– Не совсем ещё есть, – ответил ей Ганс. – Пару дней нужно ещё подождать. Нам следует сообщить в село, что стоит вверх по течению. Если это у них лодку унесло – то хозяин должен прийти и назвать ее приметы. Если всё совпадёт – то он лодку заберёт. Хотя – кому нужна такая дырявая.

– Никакая она не дырявая, – возразил Португалец. – Она новая, прочная, и осмолена хорошо.

– А вода? – остановился поражённый отец.

– Сам набрал, перед деревней. Раскачал за борт – и вот – наплескалось.

– Зачем же? – удивлённо воскликнула Абигаль.

– Чтоб не отняли, – пояснил ей брат. – Когда-то при мне люди других людей убивали за хорошую лодку. Даром, думаешь, мельник-то прибежал?

Вечером, во время ужина, Португалец сказал:

– Вот спадёт немного вода, поплывём на Длинный остров.

– Для чего? – поинтересовался Ганс, растирая больную ногу.

– Яблони туда пересадим. В лесу пришлось бы их уносить далеко, да и тогда неспокойно: не увидел бы кто. А остров – он очень близко. К тому же на нём никого не бывает. А у нас есть лодка! Мы будем плавать, когда захотим. Опять же, носить мешки с яблоками из лесу – долго и тяжело. Да и приметно. А на лодке – за один раз…

Абигаль выскользнула из-за стола, убежала в огород и, склонившись над маленькими зелёными ростками, прошептала:

– Сидите спокойно! Мы вас спасём.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю