355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Том Шервуд » Серые братья » Текст книги (страница 6)
Серые братья
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 00:46

Текст книги "Серые братья"


Автор книги: Том Шервуд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

АРКЕБУЗНЫЕ ЯДРА

Конь оказался далеко не молодым, но сильным, выносливым и очень послушным. Неутомимо выбрасывая перед собой длинные крепкие ноги, умеренной рысью он нёс Бэнсона много миль – как на одном дыхании. Путь вышел неблизкий – остаток дня, ночь и следующее утро: Бэнсон долго не мог найти то, что упрямо искал, пристально вглядываясь в проплывающие перед ними застройки лондонских окраин. Помог ему запах – характерный, знакомый, ни с чем не сравнимый запах жжёного горного угля. Конь встал, повинуясь внезапному движенью узды, и спокойно стоял – неподвижно и кротко, пока Бэнсон, привстав над седлом, внимательно всматривался в раскинувшийся перед ним край лондонского пригорода. И вот, в одном не очень отдалённом местечке открылся взгляду тёмный характерный дымок, поднимающийся над ремесленными рядами. Всадник тронул стремена, и конь пошёл мощно и ровно, как будто вполне отдохнул за эту маленькую минуту.

Отыскав строение, над которым поднимался дым, Бэнсон спрыгнул на землю, набросил повод на крюк у двери и, пригнув голову, вошёл внутрь.

– Срочное дело, хозяин, – произнёс он, разглядев согнувшегося у горна мастера, и уже после добавил: – день добрый.

– День добрый, – ответил кузнец, выпрямляясь и всматриваясь в посетителя.

Облик пришедшего и его манера говорить, кажется, что– то открыли мастеру, так как он, ухватив щипцами недокованный раскалённый металл, безжалостно швырнул его в каменную нишу с водой (забурлила вода, и засвистела, остывая, поковка) и, подойдя ближе и вытирая руки подфартучником, уважительно произнёс:

– Сделаю всё, на что хватит умения. Но за срочность – плата двойная.

– Заплачу, сколько скажешь.

– А что требуется?

– Мне нужны пули.

– К пистолету? Или охотничья дробь?

– Нет. Большие пули. Вчетверо крупнее мушкетных.

Кузнец несколько переменился в лице и отступил вглубь кузни.

– Выбери сам, – сказал он, указывая на висящие вдоль стены клещи, наконечники которых заканчивались не кривыми когтями-хваталками, а парами круглых выпуклых чашек.

Бэнсон понял, что в такие вот чашки, соединённые вместе и образовавшие шар, наливается жидкий свинец, и затем, когда он остынет, клещи разводятся, чашки разъединяются и из них добывается пуля.

– Вот эти, – сказал он, указывая на подходящий, по его мнению, инструмент.

– Тогда плата – втрое, – сказал, почему-то понизив голос, кузнец. – И – мои уверения в том, что я буду молчать.

– О чём молчать? – не скрыл недоумения Бэнсон. – И почему плата – втрое?

– Так ведь ты же просишь отлить не пули, а ядра!

– Какие ещё ядра?

– Ядра для кулевриновой аркебузы! «Горох» для оружия, которое страстно любят контрабандисты и ненавидят полицейские и солдаты!

– А что это за кулевриновая аркебуза? – с искренним любопытством поинтересовался Бэнсон.

– Так ты, выходит, посредник, – задумчиво покивал головой кузнец. – Тебе поручили весьма рискованную работу, а ты и сам не знаешь, за что взялся!

– Кулеврину я знаю. Небольшая корабельная пушка…

– А кулевриновая аркебуза – тоже почти пушка, но маленькая, и сделана в виде ружья. Достаточно сильные люди носят её в руках. Один выстрел из неё разбивает полицейскую шлюпку на две половины! Эту штуку контрабандисты хранят где-нибудь в прибрежных пещерах, а достают лишь когда предстоит серьёзная ночная работа. Потому что если у тебя эту аркебузу найдут – готовься со смирением принять десять лет каторжных работ, или – матросом на военный корабль…

– Мне нужны только пули. То есть ядра. Сможешь быстро отлить?

– Сделаю, сделаю, – торопливо проговорил мистер. – Неси свинец.

– Откуда у меня свинец? – уставил на него непонимающий взгляд Бэнсон.

– Ты что же, не привёз свинец? – так же непонимающе спросил его собеседник. – Ты разве не знаешь, что даже сумасшедший не станет хранить свинец в кузнице, когда за него – те же десять лет каторги! Тебя послали заказать аркебузные ядра и не сказали, что свинец нужно везти с собой?!

– А где можно быстро прикупить свинца? – спросил, мгновенно уяснив ситуацию, Бэнсон.

– Есть где прикупить. Через две ночи…

– Мне нужно сейчас.

– Сейчас невозможно.

– У меня есть полдня. За это время нужно что-то придумать.

– Невозможно, – вздохнул тоскливо кузнец. – Поверь, мне бы очень хотелось заработать.

Потянулась тяжёлая пауза. Вдруг Бэнсон спросил: – А в чём ты плавишь свинец?

– Известно в чём, – сказал мастер. – В тигле.

И показал толстостенный, железный, на длинной ручке стакан.

Бэнсон заглянул в него. Дунул. И снова спросил: – А золото в нём расплавится?

– Конечно. Порубить только надо помельче. А у тебя что же, есть золото?

Рот кузнеца насмешливо искривился.

– Раздувай горн, – жёстко сказал Бэнсон и вытащил длинную, с синим отблеском бритву.

Кузнец, в замешательстве отступив, всё же взял себя в руки и, набросав в горн угля, задвигал мехами. Когда новый уголь превратил огонь из красного в белый, он повернулся – и охнул. На его наковальне лежал холмик монет, издающий жёлтый матовый блеск, который ни с чем нельзя спутать. А изумительный гость резал снятый с себя прекрасной кожи широкий нагрудный ремень и доставал из него всё новые и новые соверены.

– Охх!! – простонал мастер, ужаленный небывалой догадкой. – Ты хочешь… ядра… из золота?!

– А у тебя что, есть свинец? – спросил, не поднимая лица, взмахивающий бритвой заказчик.

– Детям и внукам рассказывать буду, – взволнованно бормотал, набивая тигель рубленным золотом, мастер. – Кто и когда делал пули из золота? Вот, а я – делаю!

Пристроив сбоку к огню тяжёлый, закопчённый стакан, мастер приготовил щипцы и строго сказал заказчику:

– Теперь сядь в сторонке и не мешай.

И, колдуя у огня, рассказывал-пояснял:

– Если свинец наливать в форму нетвёрдой рукой, или просто небрежно, то проливаются капли. От них на земле остаются блескучие пятнышки. Это – улика: плавил пули, не имея патента! Пожалуй-ка на каторгу… Эти пятна и брызги приходится выскребать, а такое занятие считается унизительным. Отсюда – своего рода соревнование: когда собираются на большой заказ, на ночную работу знакомые кузнецы – то считают, кто больше «накапает». Я за последние пять лет не опозорил себя ни одной каплей. Сегодня же – день особый. Если у меня разбрызнется плавка – то, значит, – я пролил золото!

Тут он накрутил на ручку тигля холстину, вытянул его из горна, поднёс к щипцам и, остановив дыхание, струйкой, не толще молочной коровьей струи, одним длинным движением вылил ярко-жёлтую жидкость в закреплённую форму. Отставив опустевший тигель, он отпустил крепление, схватил щипцы и окунул их оконечный, наполненный жидким золотом шар в ту же нишу с водой, куда не так давно выбросил недокованное железо. Окунул, быстро выдернул из воды на воздух и, постояв так минуту-две, снова погрузил – да там и оставил. Выпустив клещи из рук, он стал снова рубить монеты на небольшие чешуйки и наполнять ими тигель. К тому времени остыла форма, и мастер, вытащив её, почерневшую от воды, наружу, поднёс к наковальне, разъял чаши – и на железную, тёмную, иссечённую ударами молотов поверхность выкатился сверкающий, новенький, тяжело стукнувшийся золотой шар.

Бэнсон, как будто притянутый некоей невидимой силой, шагнул и взял шар в ладонь – ещё горячий, блестящий, тяжёлый. «Вес – как раз к силе руки, – подумал он, – и в мешочек поместится». И, пока он баюкал в ладонях невиданное аркебузное яблочко, на наковальне стукнуло и покатилось ещё одно – точно такое.

А кузнец не просто колдовал у горна, – священнодействовал. Движения его боли точны и быстры. Звенел, поддеваемый совком из мешка, уголь; хлопали и хрипели меха; стучал молот и клацало, прорубая монеты, зубило; щёлкали, соединяясь, половинки литейной формы; шипела вода; звонко падали на наковальню горячие ядра. И между всем этим кузнец ещё успевал смахивать со лба пот и насухо вытирать подфартучником мокрые закопчённые пальцы. Его безостановочное мелькание завораживало не меньше, чем вид и ощущение тяжести горячего золотого шара в руке.

Бэнсон опомнился только тогда, когда кузнец прохрипел:

– Девятый! Сейчас будет полный десяток.

– Стоп! – торопливо сказал заказчик. – Больше не надо.

– Так что, – нерешительно спросил, опустив руки, разгорячённый кузнец, – больше не надо?

– Нет.

– Горн можно тушить?

– Туши.

Затихли меха, перестал гудеть горн, и, казалось бы, конец всей работе, но мастер провозился ещё полчаса. На каждом ядре он счистил напильником сегментальный шов и каждое заполировал.

– Этого хватит? – спросил Бэнсон, оставляя на краю наковальни золотую монету и половинку ещё недорубленной.

– Мне? Гинею? – изумлённо-недоверчиво проговорил кузнец и, спрятав в какой-то кармашек под фартуком плату за необыкновенный заказ, поклонился. Сказал проникновенно: – Спасибо за щедрость!

Бэнсон, усевшись в седло, гибко склонился вперёд, подавая на прощание руку вышедшему из кузни мастеру. Тот, подавая в ответ свою, устало сказал:

– Прощай, контрабандист. Долго я тебя буду помнить. Жаль только, сыновья не поверят…

– Они поверят, – сказал с коня Бэнсон и, достав один жёлтый шар, бросил его в машинально подставленные ладони.

– Это что же?! – замер кузнец.

– Это – на память. Или – на чёрный день. Как захочешь. Мне нужно всего восемь. А этот был лишний. Прощай.

Сильно взял с места застоявшийся конь. Рассыпалась и затихла вдали дробь копыт. А мастер всё стоял, глядя вслед доброму «контрабандисту», и прижимал к груди руку, в полусведённой ладони которой лежало маленькое жёлтое солнце.


ГЛУСТОР

В сердце у Бэнсона поселилось какое-то необъяснимое беспокойство. Это беспокойство ещё усиливал ритмичный стук о грудь тяжёлых золотых ядер, вложенных в кожаные кисеты с оскаленными человечками. Змей гнал коня и уже опасался, как бы тот не сбоил* (* Сбо и ть (термин наездников) – спутаться, пойти вразножку.) шага, но чёрный, слегка подёрнувшийся остро пахнувшей пеной ветеран шёл ровно и мощно.

Проносясь через неширокое поле к серому дому– крепости, Бэнсон увидел, что его ждут: ворота внутреннего двора, когда до них было ещё далеко, дрогнули и растворились. Издалека послышался протяжный скрип тронутой ржавчиной петли. И Бэнсон воспринял этот скрип, как непрямой намёк на то, что не всё в окружении Дюка охвачено предусмотренным и идеальным порядком. Что при желании можно найти бреши не только в его доме-крепости и охране, но и в его мыслях и действиях. Вот только когда и для какого хода событий следует использовать эти бреши – Бэнсон не мог и представить. Когда враг перед тобой – вполне ясно, как строить схватку. Но в ситуации невидимой долгой охоты, с планами, уловками, многодневными паузами – тут Змей чувствовал себя по-детски беспомощным. Вот если бы хоть на минутку увидеть принца Сову! Хоть на секунду развеять сомнение – тот ли Дюк человек, деяния которого на этой земле так стараются не допустить Серые братья? До сих пор, кажется, он ничем не проявил себя в качестве мучителя и злодея. Ну, покупает старые черепа. Ну и что? Бэнсон встречал людей, которые и дня не жили без чьей-либо крови. А Дюк? Разве что (Бэнсон сыронизировал сам над собой) в подвале у него стоит ванна – наподобие той, что была у Жюля де Рэца, о котором рассказывал мастер Альба! Нет, нет. Явно – Дюк не де Рэц. Конечно, хорошо бы самому убедиться, но в подвал к нему, скорее всего, не попасть…

– Хозяин велел проводить тебя в подвальную залу, – торопливо сказал спрыгнувшему с коня Змею озабоченный чем-то слуга, – сразу, как только приедешь.

Бросив поводья подбегающим конюхам, Бэнсон устремился за торопливо шагнувшим в глубину двора слугой, задержавшись, однако, на миг – чтобы ласково похлопать коня по горячей шее.

– Кажется, к нему нехорошие гости пожаловали, – Слуга на ходу выкладывал новости. – А охрану с собой в подвалы хозяин никогда не берёт, потому что дела у него с этими гостями тайные…

Добравшись до лабиринта подвалов и пробежав анфиладу комнат, Змей и слуга приблизились к большой и тяжёлой («как у сэра Коривля», – мелькнуло в памяти Бэнсона) двери. Однако все воспоминания о прошлом мгновенно исчезли, словно выметенные из головы раскалённым ветром, едва лишь Змей шагнул за эту медленно приотворившуюся дверь.

То, что он увидел, было чудовищно, невероятно. Дюк сидел на возвышении, на стуле с высокой спинкой, похожем на трон. Напротив него, на коротких скамьях, или двухместных табуретах, сидели трое. У ног их стояли стоймя раздутые, наполненные чем-то похожим на тыквы, кожаные мешки. И все присутствующие, и то, что было выложено на полу длинным, неровно изогнутым полукругом – всё было залито ярким солнечным светом. Бэнсон замер на долгое, мучительное мгновенье, когда понял, что полукруг этот выстроен из отрубленных, человеческих, испачканных кровью голов. Мысли его понеслись вскачь – сами по себе, минуя волю хозяина:

«Вот с краю маленькая голова – это ребёнок».

«Откуда в подвале такой яркий свет?»

«Ах, вот что – вдоль стен наверх идут световые колодцы с зеркалами».

«У Дюка лицо и поза человека, который тщательно скрывает то, что до ужаса боится своих собеседников».

«Зачем же тогда пустил их сюда – да ещё троих?»

«Да, мешки. Они же принесли три тяжёлых мешка».

«А в них – убитые люди».

– О, вот и ты!! – выкрикнул и с дрожью в голосе и с видимым облегчением Дюк. – Иди сюда, Змей!

Бэнсон шагнул, передвигая ноги словно в вязком болоте.

– Ну так ты обдумай цену, приятель, – жёстким тоном, не обращая внимания на вошедшего, говорил тот, что сидел на средней скамье. – Тебе не выбирать надо – что нравится, а что нет. А брать всё, что мы принесли. Иначе мы предложим всё это твоему знакомцу, которого кличут Длинный Сюртук.

– Всё это – да и твою собственную голову в придачу! – со смехом добавил один из сидящих рядом.

Со смехом, – чтобы придать фразе видимость шутки. Но шутка вышла не слишком хорошей, – в том плане, что несерьёзного в ней было мало.

Бэнсон потом не раз хвалил себя за то, что он в этот миг сделал.

На звук его шагов, и в направлении Дюкова взгляда гости обернули свои недобрые лица. По неуловимым, не поддающимся точному описанию признакам Бэнсон определил, что все трое – опытные, битые звери, много лет жившие по волчьим законам. И выжившие! Что они оценили опасность вошедшего, ещё не видя его – по «аромату» окружающей его ауры, по незримому дуновению «присутствия». И что под одеждой у них – несомненно – притаилось оружие. Медлить было нельзя.

Да, опытные, битые звери. Змей ещё только сделал взмах рукой – а они уже на ногах, и качнулись в стороны друг от друга, обтекая его заученными, загоночными, веками отшлифованными движениями волчьей стаи. Но из, казалось бы, пустой руки Дюкова телохранителя вылетел, фыркнув, и глухо ударил в грудь одного из гостей небольшой оранжево– жёлтый комок. Гость «срезался», как будто на полном ходу налетел животом на туго натянутый поперёк его бега канат, перегнулся пополам – и упал. Но он не достиг ещё пола, как Змей сорвал с шеи нового оскаленного человечка и точным броском поразил в грудь второго. (Спасибо тебе, бедный Урмуль!)

Нет, бойцом притвориться нельзя. Если ты не способен на серьёзную схватку – это проявится в первый же миг. А оставшийся, последний из троих, был способен. Бэнсон даже понять ничего не успел, – взгляд его был выложен на траекторию броска, – и естественно: иначе – откуда бы взялась точность? – как вдруг получил страшный удар в лицо.

Кого другого – да, опрокинуло бы на выглаженный хорошими камнетёсами пол. Бэнсон же лишь качнулся, машинально схватившись за припечатавшую его тяжёлую скамью. А бросивший её, оказавшийся вдруг неожиданно близко, со свистом рубанул прямым, широким, тяжёлым клинком. Когда успел достать? Ударил вкосую, от плеча, из правильной, хорошей позиции – ноги широко разброшены, левая впереди, корпус, плечо и рука скручиваются справа налево из добротно поставленного замаха. Плохо в его положении было то, что действовал он заученно, машинально, не соотнося действий с конкретным положением дел. Любой, кто был бы на месте Змея, теперь бы упал – а удар вниз, по лежащему, лучше сделать секущий – он в этой позиции сильнее колющего во много раз. Но нападающий подскочил слишком близко…

Пространства для развития максимальной скорости удара не хватило – и недовершённый ход широкого прямого клинка всего лишь рассёк подставленный Бэнсоном табурет. Остриё задело плечо – но едва-едва, даже не взрезав одежды. Нападающий охнул от ушедшего в руку удара после столкновения с твёрдым деревом (хорошие табуреты у Дюка!) и тут же получил мощный удар ногой в грудь и живот. Отлетел назад и упал, раскатывая в стороны принесённые на продажу головы. После этого прозвенел упавший рядом клинок.

Бэнсон, с силой выдохнув из носа заполнившую его кровь, одним прыжком подскочил к лежащему и, схватив его за шиворот и за пояс, поднял перед собой, параллельно полу, перевернув лицом вниз. (Как чёрного пса в памятном дворе в Лонстоне.) Шагнул к клинку (хорошая, длинная дага), поддел его и зажал, утвердив остриём вверх, между ступнями. Нависший над остриём человек отчаянно закричал, – и, судорожно вцепившись одной рукой в Бэнсонову куртку, второй стал делать стремительные круговые движения, как будто куда-то отчаянно плыл.

Змей, однако, не спешил бросать его вниз, на страшную, посверкивающую колючку. Он хорошо понимал, что этот гад ему нужен. Что человеческие головы покупает ещё какой-то Сюртук. И что к нему не подобраться без этого вот «пловца».

– Нет, Змей! Нет! – громко выкрикнул Дюк, взглядом давая понять, что молодец, телохранитель, что это правильно – не убивать, не дождавшись его команды. – Он нужен мне!

Змей равнодушно кивнул, и, поставив противника на ноги, затылком к себе, коротко сказал: – Раздевайся.

– Да! – злорадно выкрикнул Дюк. – Пошевеливайся, Глустор!

– Что есть из оружия – на пол бросай, – добавил Змей и, подняв дагу, отступил на полшага назад.

Отступил, оглянулся. Один из сражённых оскаленным человечком лежал неподвижно. Второй корчился, с натугой пытался выдавить из себя воздух для – хотя бы малого – вздоха.

– Точно бьёшь, Змей! – проговорил-прокричал Дюк, подбежав к неподвижно лежащему телу. – Ты же убил его! Смотри, он не дышит!

В голосе его слышалось неподдельное восхищение.

– Точно под свод груди! – продолжал Дюк, возвращаясь на трон, перешагивая через раскатившийся страшный «товар». – Ты ему дыхательную мышцу перебил!

– Зачем он напал на нас, Дюк? – подал голос раздевшийся до белья Глустор.

У ног его, кроме одежды, лежали нож, стальной ломик и связка длинных ключей.

– Да, – озадаченно повторил вопрос Дюк, глядя на Бэнсона. – Зачем ты напал? Ведь я и слова тебе сказать не успел! Мысли, что ли, читаешь?

Змей ответил не сразу. Сначала он поднял кусок разрубленной скамьи, подошёл к Глустору сзади и с силой ударил его тяжёлым обрубком сбоку колена. Глустор коротко простонал и, задохнувшись от боли, упал на четвереньки. А Дюков телохранитель отбросил подальше его одежду, нож и ломик – всё, кроме ключей. Он не мог сразу придумать объяснение. Как открыть, что картина торговли человеческими головами возмутила его на миг до безумия? И, чтобы взять паузу, необходимую для поиска объяснений, он протянул Дюку связку ключей, – не потому даже, что заметил в них некую странность, а просто так, машинально.

А странность в них несомненно была. (Дюк сразу же впился в ключи острым взглядом.) Их было, примерно, с дюжину – и все – от одного замка, похожие друг на друга, как близнецы.

– Мои ключи!… – изумлённо выговорил Дюк, перебирая в руках позванивающий метал. – То есть мой! От этой вот самой двери. Но зачем так много одинаковых?

– Они не одинаковые, – тяжело дыша, сказал стоящий на четвереньках Глустор. – Обещай, что отпустишь меня – и я расскажу тебе тайну.

– Хорошо, – сказал Дюк, возвращаясь к трону и присаживаясь на его краешек. – Обещаю. Рассказывай.

– Мы тебя сегодня хотели убить. Не потому, что ты нам досадил чем-то, нет. Наоборот, ты – покупатель хороший. Всегда расплачивался честно. Но нам заказали твою голову. (Дюк глухо вскрикнул.) Да, именно твою. За изрядные деньги.

– Длинный Сюртук? – простонал Дюк, откидываясь на спинку трона.

– Нет. Воглер.

– Граф!… То есть, мистер…

– Он самый.

– Но зачем?! Мы всегда были в приятельских отношениях!

– Насколько я знаю, ты сам подал ему эту мысль.

– Какую?

– Приобрести разом, целиком, всю коллекцию вместе с головой бывшего владельца. Это ведь ты поручил Тайверту откопать укокошенного недавно мистера Крэка! Немудрено догадаться, что и его коллекцию черепов ты переправишь к себе! Вы бахвалитесь друг перед другом каждым хоть сколько– нибудь примечательным черепом. Соперничаете! Сюртук, Воглер, ты, Соколов, Гольцвинхауэр, Дудочник… А здесь – сразу две коллекции соединяются в одних руках. Кто стал бы сидеть сложа руки, узнав о таком обороте? Вот Воглер и не стал.

Дюк дрожащей рукой вытер пот со лба.

– Вот и вся хитрость, – продолжал Глустор, кривясь и поглаживая ушибленное колено. – Мы ведь не один раз у тебя здесь бывали. Слуга, когда отпирает замок, не очень таится. А как выглядит ключ – запомнить нетрудно. Вчера вечером Воглер дал нам умелого кузнеца, и мы нарисовали ему форму ключа и размеры. За ночь он отковал и выточил десяток ключей одинаковой формы, но чуточку разных размеров. Уж один-то из них к твоему замку подошёл бы.

– Для чего это нужно? – поинтересовался озадаченный Дюк.

– Ну, ты ведь даёшь знак слугам – когда отомкнуть двери. Или когда принести деньги за наш товар. Если бы мы сняли твою голову – кто бы позвал слугу, чтобы он отпер дверь? А так – мы открыли бы её сами, и неслышно прокрались наверх. Вся охрана твоя – обычно в доме, на конюшню они не заходят. Мы перекололи бы ваших лошадей, сели бы на своих… Воглер обещал нам хорошую сумму.

– Но, – Дюк снова вытер пот, – что же вы меня не зарезали сразу? Ведь мы два часа перебирали товар, и как раз за эти два часа мой телохранитель вернулся!

– Жадность подвела, – сокрушённо покачал головой Глустор. – Мы хотели дождаться, когда сойдёмся в цене и ты дашь знак принести сюда деньги. Вот после этого мы и ушли бы – и с твоими деньгами, и с твоей головой. Кто мог знать, что ты обзаведёшься таким зверем? – Глустор с ненавистью посмотрел в сторону угрюмо сопящего, вытирающего кровь Бэнсона. – Ведь не было, не было у тебя его раньше!

– Я его недавно нашёл, – сказал задумчиво Дюк. И добавил недоверчиво-восхищённо: – Да-а, как судьба повернулась! Хорошо, Змей, что ты денег-то не берёшь! Я бы с тобой до конца дней не расплатился!

Бэнсон, не отвечая, подошёл к начавшему приподниматься второму гостю, и принялся вынимать у него из-под одежды и отбрасывать в сторону оружие. Глустор, сдерживая стон, сел, вытянув ушибленную ногу. Дюк, нервно облизав губы, заговорил:

– Я слово дал. Отпущу. Но не только отпущу, а ещё и заработать позволю. Сколько тебе обещал за мою голову граф… То есть Воглер? Нет, можешь не произносить. Просто умножь эту сумму на два. И получи её – в обмен, как ты уже догадываешься, на что.

– К Воглеру так просто не подобраться, – деловито сообщил Глустор. – Он тебя осторожнее во сто крат!

– Не мне вас учить! – холодно парировал Дюк. – Воспользуйтесь его нетерпением и азартом, когда сообщите, что принесли мою голову. Да не раскрывайте мешок, требуя сначала принести деньги.

– Ладно, мы ещё над этим подумаем. Ты скажи, наш товар ты покупаешь? Зря, что ли, работали? Вот эти три головы, например. Это семья! Видишь, отец, дед и сын. Отличаются одинаковыми, непомерно большими, загнутыми носами. Мы их несколько дней отслеживали, ждали безлюдной минутки. Вот, три головы – и у всех одинаковые, очень приметные носы. Что это тебе – не товар?

– Дурак ты, Глустор.

– Был бы дурак, – Глустор свёл брови, – я бы не вытянул на столько лет такое опасное ремесло.

– Ну, ты просто удачливый дурак. Вот скажи, что станет с этими носами, когда черепа обварят и отскребут от хрящей? Носатых черепов не бывает!

– Ч-чёрт, правда. Но вот за эти-то, что ты отобрал, за эти заплатишь?

Бэнсон, сложив в один кулак отобранное у гостей оружие, свободной рукой поднял два своих мешочка с золотыми аркебузными ядрами. Незаметно опустил в карман. Но, оказалось, не так уж и незаметно.

– Слушай, Змей! – весело крикнул опьянённый от осознания минувшей опасности Дюк. – В них что, свинец?

– Нет. – Бэнсон повёл залитым кровью лицом. – Золото.

Дюк оглушительно расхохотался.

– А как, – он пытался выговорить сквозь смех, – как ты узнал, что у них на уме? Ты ведь сразу их положил, едва вошёл в залу!

– Ты знаешь ведь, куда я ездил, – нашёлся Бэнсон. – После этого у меня все чувства обостряются невероятно. До того, что я даже мысли вижу.

– Любые мысли? – торопливо спросил, перестав смеяться, раскрасневшийся Дюк.

– Нет. Только опасные.

– Так ты берёшь эти? – Глустор, склонившись, катнул, словно мяч, одну из голов.

– Ну, а ты сколько денег рассчитываешь за них получить?

Бэнсон, отвернувшись к двери, едва сдерживая себя, тихо скрипнул зубами.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю