355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Том Рэкман » Халтурщики » Текст книги (страница 3)
Халтурщики
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 22:03

Текст книги "Халтурщики"


Автор книги: Том Рэкман



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Я раньше об этом в таком ключе не думал, – отвечает он. – В чем-то вы, наверное, правы.

Эрцбергер откидывается на спинку дивана.

– Удивительное дело! – и она снова подается вперед. – Вас это не поражает? Личность постоянно умирает, а ощущение такое, будто «я» – это нечто постоянное, непрерывное. В то же время мы панически боимся смерти, которой никогда не испытывали. Тем не менее этот иррациональный страх мобилизует нас. Мы готовы убивать друг друга и калечить самих себя ради каких-то побед и славы, словно таким образом можно обмануть смерть и продлить жизнь. А по мере приближения смерти мы начинаем мучительно переживать, что так мало достигли. Например, я неразумно распорядилась своей жизнью. О ней не останется почти никаких свидетельств. Разве что в вашей чудной газете. Я не буду спрашивать, почему вы меня выбрали – слава богу, хоть кому-то я оказалась нужна! Это подкрепляет мои иллюзии.

– Вы слишком скромны.

– Это никакая не скромность, – возражает она. – Кто читает мои книги? Кто теперь обо мне знает?

– Ну, я например, – лжет Артур.

– Милый, послушай меня, – продолжает Эрцбергер. – Я вот говорю, что амбиции – это абсурд, и тем не менее я остаюсь в их власти. Это все равно, что всю жизнь быть рабом, а потом однажды осознать, что хозяина у тебя никогда не было, и, несмотря на это, вернуться к той же работе. Есть ли во вселенной какая-нибудь более мощная сила? В моей – нет. Она владела мной даже в раннем детстве. Я стремилась чего-то достичь, в особенности хотела добиться влияния, воздействовать на людей. Я веровала в это, как в бога – в то, что заслуживаю внимания, что те, кто меня не слушают, неправы, а те, кто со мной спорят, – дураки. Однако, чего бы я ни достигла, земной шар продолжает вертеться – мое существование его ни капли не интересует и считаться со мной он не собирается. Я это понимаю, но в голове все равно не укладывается. Полагаю, поэтому я и согласилась на беседу с вами. Я по-прежнему готова отстаивать любую чушь с пеной у рта, только чтобы вы заткнулись и слушали меня – вы должны были слушать с самого начала! – Она кашляет и тянется за очередной сигаретой. – Вот вам факт: за всю историю цивилизации не нашлось ничего продуктивнее смехотворных амбиций. Сколько бы от них ни было несчастий, по результативности их не переплюнешь. Соборы, сонаты, энциклопедии – за всем этим нет ни любви к богу, ни любви к жизни. Только любовь человека к почестям.

Эрцбергер без предупреждения выходит из комнаты и заходится в кашле, хотя из-за закрытой двери слышно не так громко. Потом она возвращается.

– Посмотрите на меня, – говорит она. – У меня нет детей, я никогда не была замужем. И, дожив до такого возраста, мистер Гопал, я пришла к забавному выводу: наше единственное наследие – наш генетический материал. Я всегда презирала тех, кто рожал детей. Я считала, что такова участь посредственных людей – заменять собственную никчемную жизнь новой. А вот теперь я жалею, что не родила. У меня есть лишь племянница, назойливая девица (хотя мне не следует называть ее «девицей» – у нее уже появилась седина), она словно смотрит на меня в перевернутый телескоп. Каждую неделю она приходит и приносит мне суп, литры супа, суп, суп и снова суп и приводит свиту докторов, сестер, мужей и детей – проведать меня в последний раз. Знаете эту дурацкую поговорку: «Человек приходит в этот мир один и уходит из него один» – это глупость. При рождении и при смерти нас окружают люди. Одиноки мы в промежутке между этими двумя событиями.

Эрцбергер сильно отклонилась от темы разговора, и Артур не знает, как к ней вернуться, чтобы не показаться грубым. Впрочем, кажется, его собеседница, несмотря на дымовую завесу, и сама чувствует, что он пришел не за этим.

– Можно мне выйти в туалет? – Артур закрывает за собой дверь, разминает плечи, смотрит на часы. Времени прошло намного больше, чем он рассчитывал. А ему еще даже нечего процитировать. Ничего из того, что она сказала, не годится. Но задача кажется невыполнимой. Артур мечтает о другой работе: мазать булки «Нутеллой» и объегоривать Пикл за игрой в «Монополию».

Он смотрит на телефон – перед началом интервью он отключил звук. Там двадцать шесть пропущенных звонков. Двадцать шесть? Такого не может быть. Ему за неделю-то обычно столько не звонят. Он проверяет – да, двадцать шесть за последний час. Первые три из дому, остальные – с мобильного Византы.

Он выходит из ванной.

– Простите, мне надо позвонить. Простите. – Он идет на крыльцо. На улице мороз.

Эрцбергер сидит на своем кожаном диване и курит, она слышит голос гостя, но не разбирает слов. Потом Артур смолкает, но не возвращается. Она тушит сигарету и закуривает другую. Выглядывает за дверь.

– Что такое? Вы же уже договорили. Чего вы тут стоите? Мы будем заканчивать интервью или нет?

– Где моя сумка?

– Что?

Он проходит мимо хозяйки в гостиную.

– Вы помните, куда я положил сумку?

– Нет. А что? Вы уходите? Что вы делаете? – кричит она ему вслед. Артур даже дверь за собой не закрывает.

В последующие дни в редакцию Артур не ходит. Вскоре все узнают почему. Кэтлин звонит и выражает соболезнования.

– Возвращайтесь, когда будете готовы.

Через несколько недель коллеги начинают брюзжать.

– Да вообще все равно, тут он или нет, – говорят они.

– Теперь «Загадками и шарадами» занимаются стажеры.

– И справляются лучше.

– Он каждый день рано уходил с работы. Конечно, я сочувствую бедолаге. Но знаете что? Это как-то… уже слишком. Вам так не кажется? Сколько его еще не будет?

Редактор отдела новостей, Крейг Мензис, оказывается в этот период его самым верным товарищем. Он защищает Артура, говоря, что ему надо дать столько времени, сколько потребуется. Но через два месяца Бухгалтерия ставит Артуру ультиматум: либо он к Новому году возвращается на работу – либо теряет ее.

Мензис рекомендует Артуру появиться на рождественской вечеринке – это оптимальный способ увидеться со всеми сразу. Там будет море бухла, выпендрежа и флирта, а это означает, что все будут заняты исключительно собой, и никто на него не обратит особого внимания.

Мензис встречает Артура и Византу внизу, они поднимаются в офис и сразу же натыкаются на кучку коллег.

– Артур. Привет.

– Ты вернулся.

– Артур, чувак, хорошо, что ты пришел.

Но, по всей видимости, на самом деле ничего хорошего тут нет; они все резко трезвеют.

Встревает Мензис.

– А где выпивка? – и он уводит Артура и Византу.

Время от времени кто-нибудь подходит к Артуру и сообщает, как рад его видеть. Те, кто посмелее, заводят речь о его долгом отсутствии, но Артур пресекает такие разговоры:

– Я не готов это обсуждать. Прости. А у вас тут как дела? Все как обычно?

В дальнем углу отдела новостей стоит елка, а вокруг нее лежит куча подарков, завернутых в блестящую красную бумагу и перевязанных вьющимися золотыми ленточками. Дети бегут к елке, хватают коробочки и трясут их – открывать пока нельзя, по традиции в газете подарки детям сотрудников дарят до Рождества. Мензис с Артуром забыли, что на вечеринке будут детишки, но теперь до них доходит этот печальный факт. Мензис встает перед Артуром с Византой и старается говорить погромче, чтобы загородить и перекричать копошащуюся в углу малышню.

Клинт Окли ходит вокруг Артура, Византы и Мензиса кругами с большим радиусом, бросая на них взгляды, и временами едва притрагивается к пуншу, которого так много, что он вот-вот выльется из бокала. Когда Византа с Мензисом отходят за тарелкой с закусками, Клинт подлетает к Артуру. «Рад тебя видеть, дружище!» – и хлопает его по плечу, проливая при этом пунш на и без того уже грязный ковер. «Ты как, будешь нас теперь радовать своим присутствием ежедневно или после сегодняшнего снова бросишь? Нам тебя не хватает, приятель. Возвращайся. „Загадки и шарады“ без тебя еле дышат. Сколько тебя уже не было?» И он продолжает, настойчиво, словно вколачивая гвозди, не давая Артуру вставить и слова. «Видишь, какие мы добрые, пустили тебя выпить за наш счет. А? Ну молодцы же мы, правда. Мои детишки уже получили рождественские подарки. В этом году барахло стоящее – я заставил их показать мне, что там. Хотел убедиться, что „Отт Групп“ покупает только дешевку. Но нет, вполне себе ничего. Игрушечные пистолеты, Барби, что там еще. Хотя не стоило заглядывать. Надо было дождаться, когда старина Клаус спустится по трубе, да? Но у меня никогда выдержки не хватало. Ну, ты же понимаешь, рождественское утро, пока родители спят и вся эта хрень, ты прокрадываешься к елке и разворачиваешь обертки? Ты же понимаешь, о чем я, мой индийский друг? Ты наверняка так же в детстве делал? Знаю, что делал! Но все, в этом году ты без подарка, приятель. В этом году тебе не положено. Пойду возьму торт». И он уходит с напыщенным видом.

Когда Мензис возвращается с закусками, Артур спрашивает у него:

– А Клинт знает?

– Что?

– Что произошло.

– Ты о чем? О Пикл? Уверен, что да. А что?

– Не важно. Просто хотел убедиться. Ты Византу видел?

Обратно они с женой едут на такси, и им не о чем поговорить.

Артур залезает в карман.

– У меня, кажется, нет мелочи. А у тебя?

В новом году он возвращается в газету, как и было оговорено. Он идет в кабинет Кэтлин, чтобы обозначить свое появление, но она разговаривает по телефону. Она прикрывает трубку и шепчет: «Я зайду к вам попозже».

Артур садится за свой стол в дальнем углу и включает компьютер. Пока машина гудит, возвращаясь к жизни, Артур осматривает отдел новостей: кабинеты старших редакторов, корректорский «стол-подкова», стоящий в самом центре, замызганный белый акриловый ковер, пахнущий несвежим кофе и засохшим супом, который разогревали в микроволновке. Края ковра начали загибаться кверху, и их приклеили к полу липкой лентой. Несколько рабочих мест пустуют, людей давно уволили, а новых так и не взяли, и когда открываются окна, оставшиеся от бывших сотрудников записки на липких бумажках начинают трепыхаться на ветру. Под пустующими столами сложили сломанные матричные принтеры и сдохшие электронно-лучевые мониторы, а в углу комнаты образовалось кладбище покалеченных кресел на колесиках, которые опрокидываются, если на них сесть. Тут ничего не выбрасывается, так как никто не знает, в чьи обязанности это входит.

Артур возвращается к рутинной работе, готовя «Этот день в истории», «Головоломки», «Загадки и шарады», «Смешновости» и «Мировую погоду». Он выслушивает требования Клинта и делает, что сказано. Помимо этого он ни с кем, кроме Мензиса, не разговаривает. И больше не уходит рано; всегда вовремя.

Наконец к его столу подходит Кэтлин.

– Мы даже еще кофе не выпили вместе. Простите, встречи одна за другой. Вся моя жизнь превратилась в одну бесконечную встречу. Верите ли, я когда-то тоже была журналисткой.

Так они продолжают болтать, пока Кэтлин не приходит к заключению, что уделила уже достаточно времени потерявшему дочь подчиненному. Она собирается уйти, предполагая, что в идеале они не будут разговаривать еще несколько месяцев.

– И еще, – добавляет она. – Не могли бы вы поговорить с племянницей Герды Эрцбергер? Она мне звонила уже раз сто. Ничего важного, она просто выносит мне мозг из-за того, что вы не закончили интервью. Будьте добры, объяснитесь с ней, чтобы она от меня отстала.

– Вообще-то, – отвечает Артур, – мне хотелось бы еще раз съездить к ней и завершить начатое.

– Не уверена, что мы сможем выделить из бюджета средства на вторую поездку в Женеву. Вы не можете дописать тут?

– Дайте мне выходной, а транспортные расходы я оплачу сам.

– Это что, тактический ход, чтобы сбежать хоть на день от Клинта? Вы вернулись всего неделю назад. Хотя я вас не виню.

На этот раз Артур летит в Женеву на самолете и, прибыв на место, узнает, что Эрцбергер поместили в хоспис. Волосы у нее выпали, кожа пожелтела. Она снимает кислородную маску.

– Я скоро начну задыхаться, так что записывайте быстро.

Артур ставит на тумбочку диктофон.

Эрцбергер его выключает.

– Честно говоря, не знаю, хочу ли я с вами вообще разговаривать. В тот раз вы впустую потратили мое время.

Артур берет диктофон, пальто и встает.

– Ну а теперь вы куда собрались? – спрашивает она.

– Вы согласились со мной встретиться. Не хотите разговаривать – мне плевать. Мне все равно.

– Эй, подождите, – говорит Эрцбергер. – А что случилось-то? Племянница сказала, что вы уехали «по личным причинам». Что это означает? – Она подносит к лицу маску и вдыхает.

– Этого я не намерен обсуждать.

– Вы должны дать мне хоть какой-нибудь ответ. Я уже не знаю, хочу ли я с вами откровенничать. Может, вы опять уйдете в туалет и больше не вернетесь.

– Я не буду это обсуждать.

– Садитесь.

Артур садится.

– Если вы не хотите рассказать ничего о себе, расскажите хотя бы о своем отце. О знаменитом Р. П. Гопале. Он ведь был интересным человеком?

– Да.

– И?

– Что я могу сказать? Все говорят, что он был очень харизматичным.

– Это я знаю. Но расскажите, что помните вы.

– Я помню, что его одевала мать – не одежду ему выбирала, а одевала в буквальном смысле. До меня только в подростковом возрасте дошло, что это ненормально. Что еще добавить? Он был хорош собой, но это вы знаете. Когда я был моложе, меня всегда бесило, какое впечатление на девушек, с которыми я встречался, производили наши семейные фотографии. Он всегда выглядел круче, чем я. Что еще? Конечно, его военные очерки из Индии. Еще я помню, как он сочинял стихи: он при этом сидел в моей старой детской кроватке. Он говорил, что она удобная. Остальное все как-то стерлось из памяти. Ну еще он любил выпить. До тех пор пока не допился.

– А вы пишете только некрологи? Что на этот счет думал ваш отец?

– Думаю, он не был против. Он помог мне получить мою первую работу, на Флит-стрит. А потом ему, кажется, стало не важно. Но я всегда был равнодушен к журналистике. Мне просто хотелось поудобнее устроиться. Я человек без амбиций.

– То есть вы в каком-то смысле человек никчемный.

– Спасибо, очень мило с вашей стороны.

– Ну, по сравнению с Р. П. Гопалом-то.

– Да, вы правы. Ему я в подметки не гожусь. Своих мозгов он мне не передал, засранец. – Артур смотрит на Эрцбергер. – Раз уж вы так резки со мной, надеюсь, вас не смутит и моя прямота. Хотя мне, наверное, все равно. Знаете, ваш образ как-то расходится с тем, что написано в ваших книгах. Прочтя перед нашей первой встречей ваши мемуары, я был взволнован. Но при личном знакомстве вы не кажетесь такой уж расчудесной.

– Мне начинает нравиться наш разговор. Обо всем этом вы напишете в некрологе? – Она болезненно кашляет и, хрипя, прижимает к лицу кислородную маску. Когда она наконец снова начинает говорить, голос у нее осипший. – У меня тихая комната, – говорит она, – мне повезло, что я тут одна. Каждый день меня навещает племянница. Каждый день. Я вам о ней рассказывала?

– Да, вы на нее жаловались. Говорили, что вам надоел ее горячий суп и прохладные утешения.

– Нет, нет, нет, – возражает Эрцбергер, – я на нее никогда не жаловалась. Вы перепутали. Я обожаю свою племянницу. Она – милейшая женщина. Герасим, вот как я ее называю. А на самом деле ее зовут Джулией. Она просто ангел. Я ей так предана. Не представляете, насколько она добра со мной в последние месяцы. – Она кашляет. – Мне уже нечего сказать. И я теряю голос. Лучше я замолчу. Хотя я так ничего и не сказала. Ничего толкового. – Она достает блокнот и пишет в нем: «Вот как мне положено общаться». Она сидит и ждет, но Артур больше не задает вопросов.

Слышны только шум приборов и присвист ее дыхания.

Потом Артур, наконец, говорит:

– Вот что. Я вам кое-что скажу. Хотя это никакого значения не имеет, но… насчет того, что случилось. – Он смолкает.

Эрцбергер кивает и пишет в блокноте: «Я знаю. Несчастный случай. Дочь».

– Да. Дочь. Несчастный случай.

Она пишет: «Теперь это все позади».

– Я не могу об этом говорить. – Артур убирает в карман диктофон и ручки.

Она снимает маску.

– Мне очень жаль, – говорит она. – В конце концов оказалось, что мне вам нечего сказать.

Ожидая посадки на рейс до Рима, Артур записывает все, что может вспомнить об Эрцбергер. В самолете он тоже работает и, вернувшись домой, находит место, где его никто не побеспокоит. Такое место в доме одно, бывшая комната Пикл. Он садится на ее кровать с ноутбуком и печатает до четырех утра, потихоньку потягивая в качестве топлива виски – старый трюк его отца. На следующий день он задерживается на работе: собирает сведения об Эрцбергер. На краю его стола лежит стопка ее книг, всем видно, что он поглощен работой. Мимо проходит Кэтлин и тоже обращает на это внимание.

По мемуарам Эрцбергер производила впечатление дерзкой женщины, не поддавшейся влиянию своей эпохи, она располагала к себе и даже вдохновляла. При личной встрече всего этого не наблюдалось. Но в своем некрологе Артур пишет о той Эрцбергер, которую он увидел в ее книгах, о вымышленной Герде, а не о той женщине, у которой брал интервью. Именно такой статьи от него ждут. Для придания некрологу веса он вставляет фразу «в ряде интервью, взятых незадолго до ее смерти». Он редактирует статью до тех пор, пока там становится нечего править. Потом Артур читает ее вслух сам себе в бывшей комнате Пикл. На этот раз он как следует постарался. Этот некролог почти так же хорош, как работы его отца. Артур отправляет его непосредственно Кэтлин, минуя Клинта. Раньше он так не делал, и она это отмечает. Уже в ее кабинете Артур объясняет:

– Мне показалось, что лучше показать текст именно вам. Я не хочу никого задеть. Но будет здорово, если вы сможете на него взглянуть. Если нет или если моя просьба неуместна, ничего страшного.

Кэтлин все же читает некролог, и он производит на нее сильное впечатление.

– После смерти Герды, – обещает она, – опубликуем его прямо как есть. Постараемся напечатать целиком. Это как раз то, что нам нужно. Текст с душой. И со смыслом. Он просто потрясающий. Вы идеально передали ее характер. Проследите, чтобы Клинт выделил на ваш некролог достаточно места. Если будет спорить, скажите, что это мое указание.

Пользуясь случаем, Артур предлагает Кэтлин и другие свои статьи – на этот раз уже не некрологи. Она не возражает, так что он показывает ей материалы по мере написания. После первого случая он шлет написанное сразу ей, но не с просьбой отредактировать, а со словами «если у вас найдется минутка, я бы очень хотел услышать ваше мнение». Она читает все статьи и восхищается ими, после чего Артур отправляет их Клинту с пометкой «редактура Кэтлин», так что он не может изменить ни слова.

Постепенно Артур устраивает в бывшей комнате Пикл кабинет. То есть это он называет комнату своим кабинетом, хотя Византа против.

Однажды ночью ему приходится отвлечься от работы.

– Привет. Что такое?

– Ты занят? – интересуется она.

– Ну, так. Что случилось?

– Я зайду попозже. Не хочу мешать.

– Да в чем же дело?

– Ни в чем. Я просто хотела поговорить.

– О чем? – Артур выключает настольную лампу. И сидит в темноте. В дверном проеме виден силуэт жены. – Об этом я не могу говорить.

– Я же не сказала о чем.

– На сегодня я закончил.

– Время, – продолжает она, – поджимает. Если мы планируем это.

– Я думаю, я сегодня достаточно сделал.

– Просто я уже немолодая. Так что…

– Нет, нет, – говорит он, вставая. – Я пас. Нет. Я не смогу. Я закончил. На сегодня все. – Он подходит к жене и берет ее за плечи. Она подается вперед, ожидая, что Артур ее обнимет. Но вместо этого он отодвигает ее в сторону и выходит из комнаты.

На следующий день умирает кубинец, уверявший, что ему было 126 лет. Его заявлениям никто не верит, но должна же газета напечатать что-то на девятой странице. Так что Артуру дают задание написать о нем восемьсот слов. Основную информацию он черпает из сводок информационных агентств и украшает некролог несколькими умными вставками от себя. Перечитав статью с десяток раз, он отправляет ее Клинту. «Послал тебе про лживого кубинца», – сообщает он боссу и перед выходом в последний раз проверяет почту. Приходит сообщение от племянницы Эрцбергер: Герда умерла.

Артур смотрит на часы, чтобы понять, есть ли еще время до дедлайна. Он звонит племяннице Эрцбергер, приносит ей соболезнования и задает пару обязательных вопросов: точное время смерти Герды, официальная причина, на какое число назначены похороны. Внеся поправки в ее некролог, он идет в кабинет к Клинту.

– Надо кое-что поменять на девятой странице.

– Уже не можем.

– Только что умерла австрийская писательница Герда Эрцбергер. У меня готов некролог.

– Ты с ума сошел? У нас на девятой этот сраный кубинец.

– Убери его и вставь Эрцбергер.

– Что значит «убери»? Кэтлин мне ничего не говорила.

– Кэтлин хотела публиковать некролог Эрцбергер.

Они оба кидаются именем Кэтлин, словно дротиками.

– He-а. Кэтлин хотела, чтобы мы опубликовали статью про стодвадцатишестилетнего кубинца. Она сказала это на послеобеденном совещании.

– А я хочу, чтобы ты напечатал про Эрцбергер. Полностью.

– Да кто вообще слышал про эту тупую австриячку? Слушай, дружище, я думаю, что этот твой шедевр мы вполне можем отложить до завтра.

– Кэтлин настаивала, чтобы, когда Эрцбергер умрет, мы сразу поместили об этом материал. Конечно, можно вставить строчку после некролога этого старого брехуна, и, быть может, она останется довольна. Но меня это не устроит. Это моя личная просьба, к Кэтлин это никакого отношения не имеет: к черту кубинца, печатай статью про Герду. И не вздумай ее урезать. Я хочу завтра увидеть свой текст целиком, а не кратенькую приписку о смерти Эрцбергер после некролога о кубинце. Ты меня понял?

Клинт улыбается.

– Приятель, я сделаю то, что должен сделать.

Этой ночью Артур спит плохо: он слишком взволнован. Когда приходит газета, он сразу же открывает девятую страницу. «Да! – восклицает он. – Клинт, дорогой, дорогой Клинт!» Как он и надеялся, Клинт убил статью об Эрцбергер, сжав ее жизнь до сотни слов, которые вставил после некролога старого кубинца. «Прекрасно», – говорит Артур.

Взяв себя в руки, он звонит из своего кабинета Кэтлин.

– Простите, что побеспокоил вас в такой ранний час, да еще и дома, но вы видели наши сегодняшние некрологи?

– Некрологи – во множественном числе? – Он слышит, как Кэтлин перелистывает страницы. Ее голос холодеет. – Почему мы дали всего лишь краткое резюме вашего некролога?

– Да, я сам не понимаю, почему его нельзя было придержать на день.

– Вы знали, что он выходит в таком виде?

– Ни малейшего понятия не имел. Только что сам увидел. Меня беспокоит… хотя меня, наверное, несколько вещей беспокоят. Во-первых, газета понесла такие расходы на мою командировку. Во-вторых, сколько я сам сил потратил, полетев к Герде еще раз. Особенно после всего того, что случилось у меня в семье. – Он закрывает ногой дверь кабинета, чтобы Византа ничего не услышала.

– Именно, – отвечает Кэтлин.

– Но самое главное, – продолжает Артур, – это выглядит как предательство по отношению к Герде. По-моему, она выдающаяся писательница двадцатого века, великий мыслитель. Но ей и так уделяется слишком мало внимания. И что же мы делаем? Клинт печатает лишь резюме статьи. Делает маленькую приписку после некролога какого-то кубинского враля. Я, конечно, не хочу, чтобы у кого-нибудь из-за этого были неприятности, но, по-моему, это оскорбительно. И газету это выставило в невыгодном свете. Мы сделали такой обывательский ход, хотя Клинту надо было только придержать статью на денек, а потом напечатать ее в полном размере, я же ему говорил, что именно так и надо сделать. Я сказал, что вы бы так распорядились. Я настаивал: «Не печатай ничего сегодня. Кэтлин наверняка сказала бы, что надо придержать ее до завтра». Но ладно. Простите, что я так разошелся, – говорит Артур. – Я не хотел поливать дерьмом Клинта. Просто…

– Нет, вы имеете право сердиться. Я сама крайне недовольна.

– А нельзя сегодня напечатать мою статью целиком? – Хотя он уже знает ответ.

– Нет, не можем же мы сообщить о ее смерти второй раз, – отказывает Кэтлин.

– Поразительно, я же специально ссылался на вас, когда обсуждал этот вопрос с Клинтом.

– Правда?

– Да, абсолютно точно.

– Знаете что, – говорит она, сердясь все сильнее. – Вы больше не будете подчиняться Клинту. Это же просто смешно.

– Но как это можно осуществить? В смысле, я не могу ему не подчиняться. Мои некрологи выходят на девятой странице. А она принадлежит ему.

– Ничего ему не принадлежит.

– А как же все эти рубрики – загадки и все такое?

– Не стоит вам этой ерундой заниматься. С этим справится и стажер.

– Клинт наверняка будет не в восторге.

– Меня это не волнует.

– Я не хотел бы забегать вперед, – говорит Артур, отковыривая скотч, на котором к стене крепится одна из старых журнальных вырезок Пикл, – но я думал с вами кое о чем поговорить.

Артура назначают новым редактором раздела культуры, и он переезжает в бывший кабинет Клинта. Все согласны, что переводить Клинта за старый стол Артура было бы чересчур, так что его сажают в отделе спортивных новостей, лицом к колонне.

Отношения между Артуром и Византой становятся напряженными. Она, не скрывая, ищет работу на родине, в США, а вероятность того, что Артур поедет с ней, даже не обсуждается. На самом деле он будет рад ее отъезду: все равно Византа слишком сильно изменилась, да и Артур уже не тот.

Сейчас он предпочитает допоздна сидеть на работе. Он работает много, ему нравится его новый кабинет. Да, он поменьше, чем у руководителей других отделов. И дальше от шкафа с ручками. Зато кулер с водой стал ближе. Это утешает.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю