Текст книги "Князь из десантуры"

Автор книги: Тимур Максютов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава вторая. Раб

Злой степной ветер морозил до костей – летняя форма не защищала от холода. Жёсткая колючая верёвка до крови натёрла шею и руки. Димка несколько раз пытался заговорить со всадниками, но его игнорировали, а разок легонько стукнули древком копья по голове, отбив охоту к расспросам.

За несколько часов пути через степь они не встретили ни одной машины. В густонаселённом районе не осталось городков, посёлков, хотя бы захудалого хутора. Узкие колеи причудливо вьющейся полевой дороги явно никогда не видели автомобильных шин, на обочинах не было указателей, а в придорожной траве ни разу не блеснули осколки стекла или фольга выброшенной сигаретной пачки.

А любители исторической реконструкции ни разу не запечатлели друг друга на айфонах, чтобы похвалиться в соцсетях своим необычным видом.

Димка лихорадочно соображал, куда это он попал и что можно сделать. Пронзительный холод, саднящая боль от побоев и скребущая шею верёвка исключали сон. А верить в то, что он почему-то выпал из своего времени и попал в другое, древнее – категорически не хотелось.

Обоз спустился к замерзшей ледяной речушке и остановился на привал. Широкоплечий Хорь подошёл к Диме, развязал верёвку, снял с шеи петлю. Сунул в руки странный предмет, отдалённо напоминающий топор. Толкнул к речке:

– Давай, русич, кустов наруби для огня. Да побольше – ночь длинная будет, морозная.

Ярилов рассмотрел неровное лезвие явно ручной, не фабричной, работы. Спросил:

– А ты разве не русич?

– Я-то? Я бродник! – гордо объявил Хорь. Потом вздохнул и добавил: – У кыпчаков служу только, мне к своим ходу нет.

Бродник! У Ярилова как вспышкой осветило: бродники – это двенадцатый-тринадцатый век. Неужели и вправду в прошлое закинуло?! И кыпчаки – половцы в то же время жили…

Хорь разозлился, что болтает с холопом, прикрикнул:

– Ну, раззява! Давай дрова руби да к кострищу таскай. Говорливый, вишь.

«Дать бы тебе по лбу этой пародией на топор», – подумал Димка. Силой и ростом Ярилова бог не обидел, да и рукопашным боем занимался. А все эти ребята из непонятных времён были на голову, а то и на две ниже. Но вот что делать дальше? Остальные налетят, издалека стрелами ёжика сделают из бунтовщика.

Нет, как там ротный Асс учил? Сначала – рекогносцировка. То есть получить данные о происходящем, а потом уже принимать решения и действовать.

Ярилов ободрал все руки и колени, ползая по крутому речному склону и мучаясь с пружинящими, неохотно поддающимися тупому топору ветками. Под присмотром Хоря разбил пешней лёд. В деревянном ведре с верёвочной ручкой таскал воду, поил коней. Потом наполнил чан, подвешенный над огнём.

Смертельно уставший Димка присел отдохнуть у тележного колеса. Подошёл смуглый Азамат, ткнул рукоятью плётки в Димкины берцы:

– Это что? Снимай. Меняться будем.

Димка поднял взгляд. Почувствовал, как закипает холодная злоба. Буркнул:

– А ещё чего снять? Может, сразу штаны – и задом повернуться?

Половец с сожалением поцокал языком:

– Неа, не люб ты мне. Не надо штаны. Ичиги снимай.

Димка, не вставая, резко ударил Азамата каблуком берца в коленную чашечку. Половец коротко хыкнул и грохнулся на землю.

Ярилов вскочил и уже поднял ногу, чтобы врезать любителю чужой обуви по черепу. Азамат неожиданно ловко перекатился – и стопа обрушилась на пустую мёрзлую землю.

Все кыпчаки бросили свои дела и столпились вокруг, подбадривая бойцов гортанными криками. Заварушка им явно нравилась.

Димка успел выбросить длинную руку и сбить противнику с бритой головы малахай, но второй удар пришёлся в пустоту – «двоечки» не получилось. Димка не очень понимал, что происходило – кажущийся до этого вальяжным и медленным половец двигался необыкновенно быстро, будто заранее чувствовал, куда придётся очередной удар – и оказывался в другом месте за мгновение до того, как Димка пропарывал кулаком пустоту.

До Ярилова не сразу дошло, что зрители ржут над ним и подбадривают товарища, который издевается над здоровенным, но неловким русичем. Уйдя в очередной раз от рассвирепевшего Димки, Азамат остановился и поклонился визжащим от удовольствия кипчакам – словно тореадор раскланивается перед восхищённой публикой.

Ярилов завыл, теряя самообладание, и бросился всем восьмидесятикилограммовым телом, растопырив руки – чтобы схватить, придушить, раздавить недомерка.

И, пойманный на подножку, грохнулся на землю под громовой хохот.

Перекатился на спину, вскочил на ноги – и замер.

В Димкино горло весьма чувствительно упиралось холодное жало сабли. Всё это время у Азамата болталось на поясе оружие – и он даже не собирался вынимать его из ножен: настолько Ярилов был несерьёзным противником.

– Ну что, урус, – прошипел половец, – сразу башку отрубить? Или сначала помучить?

Димка стоял, боясь шелохнуться, и чувствовал, как по шее стекает тёплая струйка крови.

– Плохо дрался, – заключил Азамат, – лёгкой смерти не заработал. Мучить буду.

– Ага, только сначала деньги за чужого раба заплати, – лениво заметил Тугорбек, – а потом делай с ним, что хочешь.

Он подошёл незаметно и стоял позади зрителей, поглаживая рукоять заткнутой за пояс плётки.

Азамат убрал клинок от горла Димы, бормоча ругательства. Поклонился беку.

Тугорбек поманил пальцем Диму:

– Подойди, урус.

Посмотрел снизу, поцокал языком:

– Эх, плохой раб. Непослушный. В первый день – и бунтовать. Отчего драка?

Ярилов угрюмо промолчал.

Тугорбек хмыкнул, что-то спросил по-кыпчакски у Азамата. Тот пробурчал в ответ по-русски:

– Э-э-э, хозяин, всего-то попросил ичигами поменяться. Мои-то всё, порвались.

– Да-а-а, – протянул бек, – совсем плохой раб. Непослушный, да ещё и жадный. И глупый. Скажи, раб, что тебе дороже: жизнь или ичиги? Ну? Отвечай.

Ярилов сглотнул слюну. Тихо ответил:

– Жизнь.

– А? – переспросил бек, приложив руку в серебряных перстнях к уху. – Что бормочешь?

– Жизнь! – почти выкрикнул Дима.

Тугорбек удовлётворённо кивнул, улыбнулся:

– Вот как хорошо! Умнеешь прямо на глазах. Ну, коли жизнь дороже – так отдай ичиги.

Развернулся и пошёл к своей кибитке. Димка посмотрел ему вслед и вдруг с ужасом осознал, что мог уже давно лежать с перерубленным горлом – и никто из них даже не подумал бы копать мёрзлую землю для его могилы. Бросили бы прямо тут, у дороги – безымянного раба, никчёмного гостя из другого времени.

– Ну, оглох? – поинтересовался Азамат. – Или не слышал, что хозяин сказал?

Ярилов снял обувку. Стоял, переминаясь, в одних носках – холодная земля жгла стопы. Азамат потрогал заскорузлыми пальцами шнурки на берцах, хмыкнул. Сел на землю, разулся, кинул Димке свои драные ичиги. Повозился со шнурками, снова хмыкнул, приказал:

– Помогай, холоп!

Дима встал перед половцем на колени, помог натянуть берцы на неимоверно грязные ноги, завязал шнурки.

Азамат встал, осторожно прошёл несколько шагов. Блаженно улыбнулся:

– Яхши! Тепло и сладко, как у бабы в норке.

И пошёл хвастаться необычной обновкой перед товарищами.

Вода в котле начала закипать. Подошёл Хорь, разворошил мешки на телеге, достал большой кусок заветренного мяса. Понюхал, сплюнул. Вынул из-за сапожного голенища нож, срезал позеленевшие части, бросил на землю перед Димой:

– Ешь, раб. Я сегодня добрый.

Остальное мясо отправилось в котёл, как и просяная крупа из мешка.

Быстро отгорел закат, ночь подула ледяным ветром. Половцы сидели вокруг костра, ели кулеш из деревянных мисок, вылавливали горячие куски мяса руками прямо из чана. Тугорбек разрешил погреться кумысом, и вскоре компания возбуждённо хохотала над байками Хоря. Потом, раскрыв рты, слушала рассказ Азамата о том, как его отец в войске славного хана Юрия Кончаковича ходил на Киев, по договору с русским князем Рюриком Ростиславовичем, чтобы вернуть ему столичный стол. Русичи – они такие, всё время между собой дерутся, и без помощи степных батыров им не справиться… Город взяли штурмом и уж потом пограбили от души.

Дмитрия сразу прогнали от костра. Голодный (есть вонючие зелёные обрезки он не решился), окоченевший раб скрючился у тележного колеса на мёрзлой земле.

В голове ворочались мысли по поводу услышанного от Азамата. Юрий Кончакович, Рюрик Ростиславович – полузабытые студентом имена, относящиеся, кажется, к началу тринадцатого века…

А потом ночной мороз оставил в голове одну мысль – что до утра Димке не дожить. Замёрзнет насмерть, останется лежать скрюченным трупом, а половцы даже не огорчатся такому событию. Или Тугорбек расстроится? Всё-таки раб – это имущество. Больших денег, наверное, стоит.

С холодом приходило блаженное забытье. Мелькнуло румяное смеющееся мамино лицо. Зимний каток, залитый ярко-жёлтым светом. И папа, стоящий перед ним на коленях и надевающий коньки – так же, как Ярилов надевал свои берцы Азамату. Зима, скоро Новый год, Миллениум. Димка – первоклассник, а родители ещё живы.

Папа поднял лицо и вдруг превратился в тренера по рукопашному бою Сан Саныча. Тренер зло тряс потной лысиной и орал:

– Работай, Ярилов! Надо работать, двигаться! Никто победу на блюдечке не принесёт! Подумаешь, чемпион России – он таким же способом сделанный, как ты, Ярилов. Мамой и папой. Соберись, ты же не институтка из Смольного, ты боец, тля! У тебя руки длиннее, джеб используй. Встречным его, тля!

Ярилов очнулся. Над головой холодными плевками звёзд светилось морозное небо.

Вскочил. Начал размахивать руками, топать ногами. Когда вернулась чувствительность к пальцам – пошёл бить в воздух «двойками» и «тройками», не забывая отрабатывать и по голени воображаемого противника. Согрелся, продышался. Наконец, устал.

Пошарил пальцами по грязной земле. Нащупал куски гнилого мяса.

Подавил позыв рвоты и начал жадно есть.

Что мы имеем? Аптечку, тренированное тело, мозги. Надо только чуток времени разобраться в этой каше и понять, как использовать свои преимущества.

Хрен им, а не раб Дима Ярилов. Никогда питерец двадцать первого века не будет рабом у кочевников тринадцатого.

Как минимум – беком.

А то и ханом.

* * *

Зимнее солнце неторопливо. Восток ещё только начал наливаться призрачно-серым, а муэдзин уже забрался на плоскую крышу временной мечети и призвал правоверных мусульман к первому сегодня намазу.

Всего несколько месяцев назад десант сельджуков из Румского султаната высадился в крымской Согдее, разбил союзное войско половцев и русичей и захватил город. Нет ещё здесь славящих Всевышнего мечетей, нет тонких минаретов, протыкающих небо. Но будут!

Бритоголовый человек давно уже не спал, смотрел в низкий закопчённый потолок. Поднялся с низкого ложа, налил из медного кувшина воду в таз. Умыл лицо. Угли в жаровне за ночь остыли, в комнате было холодно, и в воде попадались маленькие колючие льдинки.

Постелил молитвенный коврик, поднёс руки к ушам, произнёс первые слова:

– Аллаху акбар…

Нельзя думать о постороннем, молясь Всевышнему. Но бритоголовый не мог избавиться от дурного предчувствия, преследующего его со вчерашнего дня. А ночью ему снился обжигающий солнечный диск и мерзкая тварь – кобра, приготовившаяся к атаке.

В ткани времени образовалась дыра, её обугленные края жгли и не давали покоя. Бадр чувствовал это, и ему не терпелось проверить правдивость кошмара.

Торопливей, чем следовало, Бадр закончил намаз. Поднялся с коврика, подошёл к изголовью скромного ложа. Взял в руки маленький сундук из драгоценного палисандра.

Когда неделю назад Бадр заселялся в этот хороший, по местным меркам, караван-сарай, хозяин не скрывал удивления, что у столь бедно одетого путника весь багаж состоит из такой редкой и ценной вещи. Но серебряные дирхемы, щедро уплаченные за месяц вперёд, успокоили и обрадовали владельца гостиницы.

Снял с шеи маленький, хитро изогнутый ключ. Отпёр замок, достал сделанное из кости оружие. Погладил серую поверхность, покрытую причудливыми буквами, потрогал пальцем косо заострённое жало. Положил назад. Вздохнул и взял стеклянный флакон. Медленно вытащил пробку, оттягивая неприятный момент. Зажмурился, сделал маленький глоток. Жидкость мгновенно обожгла нёбо, обездвижила язык, бросилась в пищевод, прожигая внутренности. Грудь сдавило, и сил вдохнуть не было.

Почти теряя сознание, Бадр подошёл к тазу, упал перед ним на колени. Наклонил флакон, уронил несколько капель в воду. Поверхность покрылась рябью, замерцала. Бритоголовый дрожащей рукой вытащил из-за пояса кинжал, чиркнул кончиком острого лезвия по левой руке. Густая, почти чёрная кровь медленно стекала и капала в светящуюся сиреневым светом посуду.

Вода закипела, закрутилась воронкой. Бадр схватился за горло – воздух вдруг хлынул горячей живительной волной в ссохшиеся лёгкие, наполнил грудь.

На поверхности воды качались стебли степного ковыля. Бадр услышал топот копыт маленького каравана, скрип тележных колёс, увидел тёмный силуэт каменного балбала.

Резко выдохнул, упал, нечаянно опрокинув таз. Обессиленный, лежал на полу, в луже успокоившейся, обыкновенной и даже грязной воды.

Прохрипел:

– Дешт-и-Кыпчак. Шарукань. Ди-ми-трий.

Повезло хозяину караван-сарая. Деньги получил за месяц, а постоялец освободит комнату, прожив едва неделю.

* * *

– Это ты чего изображал, а? Воинское учение?

Хорь стоял, слегка покачиваясь от выпитого кумыса. Хмыкнул:

– Говорил – не простой ты холоп. Пошли к костру, погреешься.

Димка пошагал за бродником. Половцы уже разбрелись по кибиткам на телегах; кто-то храпел здесь же, у огня, завернувшись в шкуры. Азамат не спал, задумчиво глядя на угли; да сидел, закутавшись в драную шубу, молодой парень с бледным лицом и испариной на лбу. Раскачивался и что-то бормотал.

Хорь протянул Диме деревянную миску и ложку:

– На, поешь, ещё осталось немного. Вижу, крест на тебе, а православный своему всегда поможет. Правда, нехристь? – это уже предназначалось Азамату.

Азамат не обиделся, протянул:

– Э-э-э. Бог один, имён у него много: что наш, Тенгри, что ваш, Иисус.

Димка ел кашу из разваренной крупы, почти несолёную, с еле уловимым привкусом несвежего мяса и попавшими в котёл пеплом и мелкими угольками. И думал, что ничего вкуснее в своей жизни не пробовал.

Хорь пытал Диму:

– Странный ты какой-то и одет не пойми во что. Вроде длинный вымахал, с добрую оглоблю, а бестолковый, с Азаматом даже справиться не смог.

Азамат лениво проворчал:

– Ну, ты полегче, Хорь. Я таких, как ты, с десяток узелком завяжу да за горку закину.

Хорь отмахнулся и продолжил:

– Топором-то как махал – я боялся, что ногу себе оттяпаешь. Блаженный какой, что ли? Князь-то кто у вас? Ну, главный кто?

Димка пожал плечами:

– Владимир Владимирович.

Хорь удивился:

– Видать, из дальней ты земли. Я всех ближних ваших князей знаю: в Рязани Ингварь сидит, в Галиче, Киеве и Чернигове – Мстиславы. И где у твоего Владимира стол?

– В Москве.

– Не знаю такого города. Видать, совсем маленький и далеко, – почесал в затылке Хорь.

– Далеко, – согласился Дима. И спросил: – А твой-то князь кто?

– Точно блаженный и головой хворый, – посочувствовал Хорь, – я же тебе ясно сказал – бродник я. У нас князей нет и ханов нет. Мы – люди свободные. Кого выберем – тот и главный.

– Ага. Разбойники вы, кто лихой да бесшабашный – тот и заправляет, – заметил Азамат.

Хорь обиженно засопел, пробурчал:

– Кому и разбойники, а кому – вольные да удалые.

Ярилов решился наконец и спросил:

– Извините. Вопрос, наверное, странный, но какой сейчас год?

Хорь хлопнул себя по кожаным штанам и захохотал:

– Я же говорил, что он башкой дырявый!

Азамат, наоборот, невозмутимо ответил:

– Год серой лошади.

Бродник продолжал смеяться:

– Вот, ещё один, головой скорбный! Какой ещё лошади? Год от сотворения мира шесть тысяч семьсот тридцать второй! Ты ещё скажи – год дохлого барана!

– Дохлого не бывает, – спокойно возразил кыпчак, – а барана позапрошлый год был.

Пока они препирались, Дмитрий лихорадочно подсчитывал в уме и перепроверял. По всему выходило, что нынче год – тысяча двести двадцать третий. И это совпадало с рассказом Азамата о походе на Киев мятежного Рюрика Ростиславовича вместе с половцами двадцать лет назад, в 1203 году. Дима не знал, радоваться ли, что он наконец точно определил время, в которое попал, или просто взять и разбить голову об камень. Решив, что камень от него никуда не денется, переменил тему:

– А чего с парнем случилось? Заболел, что ли?

– Это Тугорбека племянник, – объяснил Азамат, – руку себе третьего дня стрелой распорол. Вот, мается. А что, вылечить можешь? Ты камлать умеешь? Шаман?

Дима не ответил, поднялся. Излечение племянника Тугорбека – очень неплохое начало для выполнения плана по вписыванию в это время. Если уж угораздило попасть в начало тринадцатого века – надо не ныть, а играть теми картами, которые тебе сдали.

Подошёл к парню, попросил:

– Дай, посмотрю руку.

Раненый не ответил – продолжал раскачиваться и что-то бормотать.

Сзади запыхтел Хорь, пояснил:

– Да он совсем плохой, лихоманка у него. Жар. Не слышит тебя.

Дима взял обмотанную грязными тряпками руку, осторожно посмотрел. Охнул:

– А откуда грязи столько? Вы чего с ним делали?

– Как чего? – удивился бродник. – Землю приложили. Можно, конечно, и конского навозу было, да Тугорбек не велел. Куренного шамана с нами нет, он дома остался. А мы лечить не обучены.

Дима вспомнил занятия по оказанию первой медицинской помощи и батальонного врача – капитана мед-службы. «Столбняк, тля, это вам не стояк! От столбняка и помереть можно, а стояк перетерпите как-нибудь!»

Дима зачерпнул воды из ведра, осторожно промыл рану. Присвистнул:

– Рана инфицирована, воспаление началось.

Вынул из бокового кармана брюк армейскую аптечку, которую сам дополнил кое-чем. Подцепил ногтем крышку, достал пробирку со стрептоцидом. Щедро засыпал порошком рану, попросил чистую тряпицу, перевязал. Напоил раненого кипятком, уложил спать у костра, накрыв шубой.

Хорь за манипуляциями Димы наблюдал с большим любопытством. Азамат философски заметил:

– Всё в руках Великого неба. Помрёт – значит, судьба у него такая. Кысмет.

А Хорь сказал:

– Я же говорю – странный ты, Дмитрий. Недаром мы тебя у балбала подобрали, там место колдовское, морочное. Три года назад ехали мы с ватаманом Плоскиней мимо этого пригорка за… кхм, скажем так, по делам…

– Да так и скажи, что ехали кого-нибудь пограбить, – вставил Азамат.

Хорь сделал вид, что не услышал, и продолжил рассказ:

– Вот, ехали мимо и подобрали одного. Ещё чуднее тебя, русич. Волосы, как у девки какой, длинные. Рубаха разноцветная, а порты узкие. И такая дрянь на лице – как бычий пузырь, из двух кружков. Сами кружки как бы тёмные, но прозрачные. Вот, тоже как ты, блаженный. Правда, гусли у него были чудные. Заморские, видать. Струн только нету, на суму похожи или на короб небольшой.

– Горазд ты врать, Хорь, – засмеялся Азамат.

– Да вот те крест, – побожился Хорь, – я сам видел. Знатно он на этих гуслях играл. И песня такая задорная! Точно про нас, про бродников.

Хорь два раза топнул в стылую землю, хлопнул в ладоши и затянул:

 
Ви-и-лы, ви-и-лы,
В бок, ё!
Ви-и-лы, ви-и-лы,
В бок, ё!
 

– И куда делся твой блаженный? – заинтересовался Азамат.

– Да на кой он нам сдался? Тем более гусли сломались быстро, – пожал плечами Хорь. – Встретились нам корсунские купцы, так мы его и продали. Помер уже давно, на серебряных рудниках рабы и полгода не живут.

Ошарашенный Ярилов молчал. Бродник точь-в-точь напел бессмертное «We will rock you».

* * *

Встали перед рассветом. Позавтракали остатками ужина, быстро свернули бивуак, оседлали лошадей.

Хорь задумчиво теребил аркан.

– Тебя ведь не надо связывать, русич? Не сбежишь?

Ярилов потрогал ободранную шею и согласно закивал головой:

– Конечно, друг, зачем веревку? Куда я сбегу – к волкам в степь?

– Да я-то понимаю, – вздохнул Хорь, – но вот что хозяин скажет… А вот и сам идёт! Сейчас спросим.

Неулыбчивый Тугорбек неторопливо шёл к последней телеге. За ним шагали Азамат и ещё пара половцев.

– Ну ты, холоп, – негромко спросил хозяин, поглаживая висящий на поясе кинжал, – ты вчера над моим племянником шаманил?

«Помер пацан, – с ужасом понял Димка, – теперь точно – кирдык. Зарежет».

– Я жду ответа, раб.

Димка встряхнул рыжими вихрами. Помирать, так достойно. Стараясь не дрожать голосом, ответил:

– Да, бек. Я ночью сделал всё, что мог, чтобы твой племянник выздоровел.

Тугорбек подошёл вплотную, взглянул в глаза. Дмитрий не стал отводить взгляд, принял.

Тугорбек хлопнул Ярилова по плечу, рассмеялся:

– Молодец, холоп. Как там тебя? Димитрий. Мальчику хорошо, лихоманка прошла. Теперь есть попросил. Значит – выживет.

Дмитрий не выдержал – громко выдохнул с облегчением.

Подошёл Азамат, протянул Ярилову берцы:

– Забирай свою ерунду. Не понравились они мне, тяжёлые. Мне бек другие подарил, пусть продлит Великое небо его годы, – и притопнул по земле новеньким щегольским сапогом.

Уходя, Тугорбек сказал Хорю:

– И найди Димитрию кожух какой-нибудь. А то окочурится в своём дурацком кафтане от холода, а его-то лечить некому. Второго-то шамана у нас нет.

И засмеялся – как ворон закаркал.

Димка не выдержал, улыбнулся во все зубы.

Имя и берцы он себе уже вернул. Значит, и свободу вернуть получится.

* * *

– А Шарукань – это большой город, – объяснял развалившийся в седле Хорь, – хотя и не такой, конечно, как у ваших князей строить принято. Вот туда и едем. Ещё два дня пути, если Бог даст лёгкую дорогу. Всё из-за обоза, конными-то мы бы быстро доехали. А так – медленно.

– А чего едем туда? – лениво спросил Димка и откинулся на мешках с чем-то мягким. Возница разрешил ему ехать на телеге, и только на подъемах приходилось соскакивать и подталкивать чудовищно скрипящую повозку в горку.

– Так к хану едем, к Юрию Кончаковичу. Наш Тугорбек будет на обиды жаловаться и проситься, чтобы в следующий поход обязательно взяли. А то курень-то у нас маленький, бедный. – Хорь горько вздохнул, – коши, то есть кочевые семьи, скотом небогаты, да и тому тесно, пастбищ мало. Вот Тугорбек и будет челом Юрию Кончаковичу бить, чтобы даровал кочевья побольше и у реки. Там трава гуще, заливные луга, бескормицы не будет. Но главное – в походы чтобы брал. Вот где раздолье! И саблей помахать можно всласть, и добычу, опять же, взять.

Димка лёг на бок лицом к собеседнику и подставил ладонь под щёку, чтобы было удобнее разговаривать:

– Хорь, а почему его так зовут – «Юрий»? Это же православное имя.

– Ну да, – согласился бродник, – он же – крещёный. Многие кыпчакские беки и ханы веру православную приняли. Дочек своих за русских князей и бояр выдают. Тут ведь – пограничье. И русичи местные, и кыпчаки – все на обоих языках говорят. Уж и не поймёшь иногда, кто где. Перемешались все – и кровью, и верой, и обычаем.

– Думаешь, хан даст беку, чего тот попросит?

– Должен дать, – убеждённо сказал бродник, – мы ведь не с пустыми руками едем. Вон, сколько телег – и все с подарками. И кожи, и шерсть, и меха. Серебро везём – правда, немного совсем. Я же говорю, курень у Тугорбека не очень богатый. Но главный-то подарок – в передней кибитке. Самое бесценное, что у него есть, бек решил Юрию Кончаковичу подарить…

Димка не успел узнать, что же такое самое дорогое предназначено хану – обоз встал на дневку. Соскочил с телеги, схватил уже привычно топор и деревянное ведро.

Имя-то и обувь ему вернули, а работу за холопа никто не сделает.

* * *

Ярилов тащил два тяжёлых ведра к передней упряжке. Старался поймать ритм, чтобы неуклюжие бадьи не раскачивались, но всё равно – облил ноги ледяной водой. Остановился, громко выматерился.

Но тираду закончить не удалось. Димка заткнулся на полуслове. Войлочный полог кибитки откинулся, и тонкая смуглая рука в гремящих браслетах поманила Ярилова.

Юная красавица рассмеялась, обнажив ровные жемчужные зубки:

– Это на каком языке было сказано? Ни слова не поняла.

Димка почувствовал, как его кровь вспыхнула дурацким румянцем на чумазых щеках.

Девушка продолжала смеяться – будто рассыпала серебряные монетки по каменному полу.

– Ну, что ты молчишь? Или тебе губы носом прищемило?

Легко выбралась из кибитки, соскочила на землю. Чёрные волосы собраны в две тугие косы, кафтан вышит цветами.

Девушка подошла совсем близко, потрогала пальчиком Димкин нос – тот отшатнулся от неожиданности, неловко качнул бадьями, и вода вновь хлынула через края на штаны и берцы.

Незнакомке будто смешинка попала в алые губы – опять засмеялась. Аж ножкой в изящном сапожке притопнула от удовольствия.

– Точно Хорь про тебя говорил, что блаженного найдёныша в степи подобрали. Хотя для младенца ты великоват – вон какой вымахал! Как сказочный батыр Чухор, который для своей любимой золотую пыль с луны собрал. Вёдра-то на землю поставь, балбес. А то тебя водой в речку смоет, ха-ха-ха!

Димка стоял, растерянно глядя на красавицу. После двух дней неприятных неожиданностей, грубых собеседников, неаппетитных запахов и завшивленных шкур её вид поражал, как выстрел в упор. Причём – из гранатомёта.

Продолжая хихикать, девушка обошла вокруг Димы, как дети обходят новогоднюю ёлку, с любопытством разглядывая игрушки. С ангельской непосредственностью потрогала ткань армейских брюк, потеребила клапан бокового кармана. Провела пальчиком по рыжим вихрам.

– Вот какие у тебя волосы! Как огонь. Или как весеннее солнышко. Поэтому у тебя прозвище такое – «Ярило»? Ты же крящен, не стыдно поганое прозвище носить? Ярило – у язычников бог.

Потеребила за рукав:

– Ну, хватит молчать! Ты – блаженный, а не немой!

Димка, наконец, осознал, что вот так стоять пнём – верх идиотизма. Подумаешь, девчонка. Что он – девчонок не видел? И видел, и трогал, и… Неважно. Кашлянул и сказал:

– Моё имя – Дмитрий. А Ярилов – фамилия.

– Как? – не поняла девушка и удивлённо прикусила губку.

«У них же фамилий ещё нет», – вспомнил Димка. И объяснил:

– Ну, это как бы второе имя, родовое.

– А! – сообразила собеседница. – Древнее поэтому, да? Когда вы ещё некрещёными ходили?

Димка неопределённо промычал и кивнул.

– А я всё про вашу веру знаю, – похвасталась девушка, – меня поп учил. Это сейчас меня зовут Юлдуз, а скоро по-другому будут звать, окрестят. А вон батя идёт!

Тугорбек приближался, как всегда, неспешно, как и положено беку. Хмуро что-то сказал Юлдуз по-кыпчакски.

Та надула губки и капризно протянула:

– Ну, ата-а! Мне надоело в кибитке сидеть, уже и ноги затекли. Почему мне нельзя в седле, как всем, ехать?

– Сколько раз тебе говорить, Юлдуз! Тебя не должны видеть чужие люди. Никто ничего не должен знать, пока мы не приедем в Шарукань.

– И кто тут чужой? – спросила девушка. – Твой русский холоп?

– Не о нём речь, – терпеливо сказал Тугорбек, – вдруг кто появится?

– Да откуда, в зимней степи? Ха-ха-ха, – рассмеялась Юлдуз.

Пыхтя, подбежал Хорь. Протянул руку, показывая:

– Бек! Там, на холме, чужой. Воин. Стоит, на нас смотрит. Похоже, засада.

Тугорбек быстро развернулся и пошагал к холму, на ходу говоря Хорю:

– Дурак ты, бродник. Была бы засада – он бы прятался.

Юлдуз скороговоркой шепнула Диме:

– Ладно, потом поболтаем. Спасибо, что двоюродного братишку вылечил.

Поднялась на цыпочки, поцеловала в щёку и мышкой юркнула в кибитку.

Только качнулись витые из золочёной проволоки височные кольца да звякнули браслеты на тонких руках.

Город Согдея. Год 620-й Хиджры,

16-й день месяца мухаррама

Чистым ручьём почтения омывая свои ничтожные мысли, обращаюсь к тебе, мой Учитель, да продлит Всевышний твои годы.

Вновь злой червь волнения просверлил дыру в моей душе, как и три года назад, ибо я почувствовал повреждение ткани времени. Исполнив предписанные ритуалы, я обнаружил проникновение Чужака в кыпчакскую степь возле того самого языческого идола, что и в прошлый раз.

Возблагодарив Пророка (мир ему) и смиренно приняв все предназначенные моему недостойному телу испытания, увидел я, что Чужака зовут именем «Димитрий», и он, да разорвут его тысячи ифритов, следует сейчас в город кыпчакских ханов Шарукань.

Хваля Пророка (мир ему) за неоценимую помощь, не медля и промежутка времени, проносящегося между ударами сердца, я тут же направил свои стопы на север, следуя предначертанному.

Исполненный праведного гнева, я выполню свой долг Защитника Времени, найду и убью Чужака, да укусит скорпион его в печень.

Верный тебе, мой Учитель, да обрушится водопадом на тебя вся благодать небес.

Бадр, Защитник Времени.

* * *

Тугорбек шагал неспешно, как и подобает хозяину положения. За его спиной двигались пешие половцы с луками наготове и Дмитрий, сжимающий топор. Хорь и ещё несколько верховых ускакали на фланги, прикрывая товарищей.

Воин на холме стоял, не шелохнувшись. Голову его украшал европейского вида шлем с узкими прорезями для глаз. Когда расстояние сократилось до двадцати шагов, незнакомец движением плеч сбросил черный длинный плащ, и все увидели белую накидку с красным крестом на груди и руки в кольчужных рукавицах, опирающиеся на гарду меча.

«Тамплиер! – удивился Дмитрий. – Откуда здесь?»

Тугорбек крякнул, остановился. Спросил:

– Ты кто такой, чужак?

Потом повторил вопрос по-кыпчакски.

Рыцарь покачал головой и ответил на языке, отдалённо напоминающий французский.

– Чего он бормочет там? – разозлился Тугорбек, – или его стрелой пощекотать, чтобы говорил по-человечески?

Азамат хмыкнул и поднял лук. Дмитрий решился, шагнул вперёд:

– Бек, разреши мне попробовать?

И, мучительно вспоминая слова, спросил на латыни:

– Tu quis es, militem?

Рыцарь удивлённо и радостно ответил:

– О, как необычно в столь диких местах услышать священную латынь! Я – шевалье Анри де ля Тур, скромный брат из Ордена Храма.

– И что же ты делаешь в столь диких местах, рыцарь?

– Исполняю свой долг и следую с поручением великого магистра Пьера де Монтегю в дальнюю землю. Однако местные дикари попытались мне помешать в этом, и теперь я нуждаюсь в вашей помощи, незнакомец.

Димка мысленно поблагодарил дедушку-профессора, который заставлял его ещё мальчишкой зубрить трудный древний язык. Латинские слова стремительно всплывали в памяти, как стайка серебристых рыбок всплывает к поверхности пруда. Дмитрий успевал бойко говорить и переводить сказанное Тугорбеку, поражённому способностями своего раба.

– Я направляюсь в Киев, ко двору гранд-дюка Мстислава, с важной миссией. Срочность заставила меня присоединиться к небольшому каравану персидских купцов, следовавших через Шарукань, ибо неразумно было бы с моей стороны попытаться пересечь степь в одиночку…

Франкский рыцарь рассказал, как караван, в котором были лишь несколько верблюдов, навьюченных грузом драгоценных благовоний, охраняемый полудюжиной аланских наёмников, быстро и без происшествий двигался через кипчакскую степь. И вот, когда до промежуточной цели пути остался лишь один переход, на них внезапно напали кочевники, перебили охрану, а верблюдов с товарами и оставшихся в живых угнали.