Текст книги "Пароброневик «Ливейский манул»"

Автор книги: Тимур Сабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Тимур Сабаев
Пароброневик "Ливейский манул"

Пролог

Поздняя осень в разрушенном десять лет назад огромном городе имеет свою особенность. Облетает разноцветная листва на кустарнике и прятаться в нём все сложнее, но зато развалины всё сильнее покрываются мхом, а в насыпи битого бурого кирпича на месте старого забора, где ещё торчат прутья ржавой, кованной арматуры, всё ещё пытается зеленеть пожухлая трава.

Большая рыже – серая кошка, или, всё же кот, упорно прикидывался холмиком и наблюдал за человеческим котёнком. Нескладный и угловатый, тот только вошёл в стадию взросления, но всё ещё был глуп и неопытен. А также безмерно любопытен, как и положено любому детёнышу. Что ещё, кроме любопытства, могло привести его сюда, в старое разрушенное здание, откуда до сих пор не выветрились запахи машинного масла, перегретого металла, рассохшегося кирпича и стойкий запах человеков, который не выветрился за много лет? Кот не любил это здание, как не любили его и окрестные крысы, на которых охотился кот. Но вот человеку для чего – то понадобилось туда залезть. Глупый человеческий детёныш!

Кот любил подглядывать за людьми. Пушистая шерсть множества оттенков делала его похожим на шар, когда он ложился на все четыре лапы и поджимал хвост. Сейчас он был рыже – серым, что позволяло ему сливаться с ржавой, старой лестницей, на площадке которой он замер. А в другой местности он мог слиться с травой или мусором, что составлял основной ландшафт города. Такая окраска делала его в городе практически невидимым и только янтарные глаза могли выдать его в лабиринте развалин и зарослей, что пытались себе отвоевать место под солнцем. Но глаза кот привык щурить и даже крысы часто попадались на этот трюк, не замечая охотника, пока не окажутся в его зубах. Он не имел привычки играть с добычей и часто крыса даже пискнуть не успевала.

Кот не был похож на своих городских коллег. Местные кошки гораздо мельче, поджарые, с длинными лапами и ушами торчком. Его уши торчали не вверх, а в стороны и были больше как ладони человека. Лапы же были хоть и пропорциональными, но толще и заканчивались очень мощными когтями, которые он умело втягивал в подушечки лап. Если бы рядом был специалист по кошкам, или, хотя бы образованный любитель, то он довольно уверенно определил бы породу – манул ливейский. Но где же в разрушенном городе найти такого специалиста? Впрочем, даже если бы такого специалиста сыскать, то он всё равно бы ошибся. Более точно породу смог бы опознать офицер пограничной стражи Левийского Орда. Он бы сразу понял, что это боевой пограничный манул, в чьих предках действительно затесались ливейцы. Вот только откуда посреди разрушенного Отросо – Изольдо, некогда бывшего бриллиантом Империи взяться офицеру пограничной стражи государства с другого конца известного мира? Кота же этот вопрос не интересовал категорически ни сейчас, не ранее. И вряд ли будет интересовать потом.

Его занимал человеческий котёнок, который успел нюхнуть какой-то гадости, от которой местные крысы дуреют и звереют, и теперь катался по земле и пожухлой траве двора, рыча и плюясь. Крысы, обычно, делали это довольно долго, часто начиная драку друг с другом. Жрать таких нанюхавшихся крыс коту не понравилось. Он однажды попробовал, а потом пришёл в себя сидя на очень высокой заводской трубе. Обзор был, конечно, шикарным и он даже приметил, где находится лежбище пары его конкурентов, но вот спускаться было сложно и откровенно страшно. А в итоге он сорвался, и несмотря на обилие шерсти, сильно отбил себе хвост и то, откуда он растёт.

Других человеческих детёнышей тут небыло и манулу было интересно, чем это закончится у такого большого зверя, как человек.

***

Пацаны шайки швейного квартала, самому старшему из которых было лет шестнадцать, тащили на носилках одного из своих. Тащить было сложно, все были в противогазах, фильтры были не новыми и было страшно несмотря на осеннюю прохладу и тучи, затянувшие небо, через которые ни один лучик солнца пробиться не мог. Пот заливал глаза под маской, но вытереть его возможности небыло. Для этого пришлось бы снять маску, а это ещё страшнее. Один из искателей нанюхался безумного газа, который назывался VK и у него сорвало крышу. Газ мог быть на его одежде и коже и сняв маску, каждый рисковал, сделав один вздох, впасть в такое же безумие. В развалинах Отросо – Изольдо много опасностей поджидает тех, кто ищет остатки былого промышленного могущества Империи и города. Город бомбили, город обстреливала артиллерия, город сам производил боеприпасы и начинку к ним. Так что нарваться на неразорвавшийся боеприпас дело обычное. Но часть боеприпасов последнего года великой войны была с отравой, где на вершине стоял газ VK, вызывающий безумие. И ходят слухи, что незадолго до конца войны в городе начали разворачивать производство газов для нужд своей армии. Те же слухи гласили, что есть вещи и пострашнее VK. Например отрава, от которой не помогали газовые маски. Отрава могла проникать через кожу и даже если кожа была закрыта одеждой. Много страшного оружия было произведено и применено сторонами в той войне.

Вот на такой «подарок» закончившегося безумия и нарвался Ром. Везучий искатель, но в этот раз удача отвернулась, а может быть просто закончилось отпущенное везенье. Ром нарвался на газовую бомбу, которую сбросили с дирижабля. Газ бомба, в основном выбросила, но какие-то остатки задержались на оболочке и дождались свою жертву. Сегодня молодняк шайки должен был проверить цех, где по имеющимся данным должны были сохраниться швейные машинки. Промышленные швейные машинки, если кому интересны нюансы. Найденный рекламный листок утверждал, что здесь находилась пошивочная мастерская для господ сержантов и фельдфебелей, понимающих в военном шике. И, если найти хотя бы с десяток работающих, то шайка сорвёт куш! Это сокровище даже не надо будет продавать, достаточно посадить за них своих швеек и наладить обслуживание. Ну и достать материи. А уж это бывшие малолетние рабочие умели хорошо. Казалось бы – армейские склады, оставшиеся после войны, могли одевать несколько поколений выживших. Но было три «Но»! Первый: Но женщины не хотели носить армейский ширпотреб. Второй: Но дети имели совсем другие размеры. Третий: Но те, кто побогаче, хотели иметь более качественную и красивую одежду. Так что спрос на пошив одежды был стабильный и даже рос. И стабильным мог стать доход шайки мастеровых. Спрашивается, как такое сокровище долгие десять лет не попало в загребущие руки раньше? А ответ был простой – швейные производства эвакуировали одними из первых. Нет нужды в пошиве одежды в прифронтовой полосе. А вот этот цех попал под бомбёжку и мог частично сохраниться. Вот только доступ к нему оказался закрыт развалинами других предприятий. Промышленные кварталы, это не чистые районы. Застраивались как придётся и без генерального плана. До сих пор ни у кого нет карт промышленных кварталов даже старых, довоенных. И только случайный взрыв полутонной бомбы, чей механизм решил внезапно, после стольких лет проснуться и выплеснуть смертоносную энергию боеприпаса, открыл новый проход, куда и устремились искатели шайки, прибывшие на шум.

Молодняку ещё крупно повезло. Нанюхавшись газа VK, молодой искатель впал в ярость, выл, орал, катался по земле, а потом выкрикивая несвязно и размахивая подобранным где-то дрыном, выскочил из развалин к своим друзьям, не узнавая их. Где опытные парни уже успели натянуть противогазные маски и приняли безумца, двинув ему деревянной дубиной по коротко стриженному затылку. Все искатели знали, что шанс на выздоровление есть и нужно быстрее доставить страдальца в «Северный ветер», городскую психушку, где такой пациент будет не первый, и даже не сотый. Иногда, такие люди возвращались, и, если не знать, даже было незаметно, что у них были проблемы. Поэтому Рома тут же лихо примотали к брезентовым носилкам, соорудили из пары подобранных дрынов ручки для переноски и резво потащили к добрым докторам и суровым медбратьям госпиталя. А разведчик метался в безумии, привязанным на зелёных армейских носилках, и страшно орал что вокруг осень и в небе, почему-то жгут корабли, хотя затянутый тучами небосвод был пуст и даже редких рейсовых дирижаблей не наблюдалось. И что ему срочно надо туда, прочь от земли. Часто слова тонули в рычании и вое, так что несуны не сильно прислушивались к крикам безумца. Иначе их заинтересовал бы ветер, который такой сильный, что может играть рваными цепями, ведь даже северный ветер, налетающий с океана каждую зиму не так силён.

Прямых дорог в разрушенном городе практически не осталось, так что пятеро разведчиков тащили носилки, выделывая изрядные зигзаги. Где – то сохранились довоенные улицы, мощёные крупной брусчаткой. Где – то тропы проходили через дворы, заваленные опавшей листвой, целые и разрушенные цеха, развалины, поросшие травой и облетевшим кустарником. Парни прошли территорию уже двух шаек – столярного района и ремонтно – механических цехов. По старому соглашению тех, кто нюхнул газ, пропускали без досмотра и препятствий, даже если отношения были очень напряжёнными. Никто не проверял, да и как это сделать? Но все понимали, что пацаны натянули противогазы и потели в них не от весёлой жизни. Две валявшиеся опоры старого ходуна определяли границу шайки ремонтников. Дальше была территория города и до госпиталя «Грантин» было рукой подать.

Возле входа в госпиталь их встречали. Система госпиталя «Грантин» была хорошо отлажена не первый год. Если появлялся отравившийся газом VK пациент, то на входе надо было бить в висевший на воротах медный гонг стоявшей рядом колотушкой, и уже перед входом ждали санитары в зелёных, прорезиненных костюмах химической защиты и противогазах. Всех, и пострадавшего и принесших его тут же, в разбитой у входа выцветшей, зелёной, армейской палатке из брезента обливали дегазатором, рецепт которого был прост и вызывал инфаркт у большей части спившихся горожан. Питьевой спирт в высокой концентрации не только смывал газ, но и растворял его, деля на безвредные компоненты. Кстати, отчасти поэтому алкаши редко попадали под воздействие газа. А вот если просто напиться, газ продолжал действовать. Ибо напиться надо было в изрядную зюзю!

Пока искатели сидели на скамейке уже со-снятыми противогазами и отвечали на беглый опрос секретаря госпиталя, стараясь отдышаться, безумца раздели, обтёрли спиртом, взвесили, и рассчитав дозу вкололи то, что должно было его или вылечить. Или закрепить безумие, тут уж как повезёт. После чего всунули в видавшую виды смирительную рубашку и отнесли свернувшегося в позу эмбриона паренька в мягкую, изолированную палату. Парни знали, что завтра туда, на место, где поисковик нарвался на VK, приедет паровик и привезёт бочку с дегазатом под охраной десяти городских гвардейцев. А гвардейцы, пользуясь тем, что у них есть транспорт и пулемёт, вполне могу сами обнаружить швейные машинки и свинтить их. Разведчикам придётся рискнуть, благо спирт есть и у них, как и несколько комплектов костюмов химзащиты. Правда не таких, как в госпитале. Костюмы приходится делать самим, армейские размеры на детей не предназначены. Но куш стоил риска, поэтому следовало поторопиться обратно.

***

Психиатрический госпиталь «Грантин», называемый в народе «Северный ветер».

Дни проходили за днями. Задули северные ветра с океана и наступила зима. Близость моря делало зиму мягкой, по сравнению с центральной частью бывшей империи, однако и тут было сыро, холодно и промозгло. Зима – не самое приятное время года, а толстые стены, хоть и могли остановить ветер, сырость и летнее тепло задержать были не в состоянии. Осенний переполох, когда шайка молодых мастеров из района белошвеек наткнулась на газовую бомбу уже давно сгладился. К счастью, таких находок всё меньше и меньше в городе. А вот за городом находят регулярно. И поисковые команды регулярно снабжают госпиталь «Грантин» пациентами, так что персонал без работы и тем более хлеба не останется. На госпиталь скидываются все – и магистрат образованной республики Северного Отросо, и сами поисковые отряды, и даже молодёжные шайки подкидывают, кто свои находки, вроде запасных частей для паровых котлов отопления и генератора, а кто и эрзац – деньги, имевшие хождение на местных рынках, что не мешали процветающему бартерному обмену. Госпиталь нужен был всем и не только из-за VK, но и просто для поправки пошатнувшегося здоровья. Госпиталь принимал всех.

Доктор психиатрии Сигизмундо Бит, мужчина слегка за пятьдесят, хотя на вид ему редко давали больше сорока пяти, возглавлял госпиталь с момента его перепрофилирования в клинику для буйно помешанных. В силу профессиональных рисков был он спортивного телосложения, регулярно занимался в зале для гимнастики вместе с санитарами, занятия с которыми проводил отставной егерь полка «Подснежник» и занимался без дураков, как со-своими бывшими сослуживцами. А «подснежники» были широко известными в узких кругах диверсантами и мастерами руками и ногами сворачивать противника рулончиком. Шикарная шевелюра – предмет скрытой гордости, была без единого седого волоса, густой и с отливом воронова крыла. Пенсне доктор использовал только когда читал, да и то в силу привычки. Зрение у него было идеальным. Да, доктор был идеалом и предметом воздыхания многих дам, однако, больше всего доктор любил свою работу. А война и десять лет спустя подкидывала ему работу. Небольшой отчёт о происшествиях на выходные закончился вопросом:

– И как поживает наш молодой пациент их тринадцатой палаты?

– Второй день не буянит и только смотрит на дверь, доктор.

Медсестра Флорисгел была единственной дамой в клинике для буйно помешанных. Старый госпиталь «Гранатин» перед началом Последней войны уже насчитывал тысячу койко-мест и сотню лет истории. Но был клиникой общего профиля, а психиатрическое отделение занимало малый флигель, где в период осенних северных ветров, когда на стенку лезли даже вменяемые люди, насчитывалось не более трёх десятков пациентов. Впрочем, возглавлявший отделение доктор Сигизмундо Бит часто утверждал, что абсолютно психически здоровых людей не существует. Они в своей массе просто недодиагностированные.

Однако, всё изменил гений химиков Священной Латинской Империи. В лабораторях Химического короля Остенбрука был создан газ «Веррюктеркопф» или VK. Это было не первое боевое отравляющее вещество, созданное в лаборатории, но все предыдущие либо убивали, либо наносили травмы телу – вызывали слёзы, рвоту, диарею. Газ VK лишал разума. Вдохнувшие его люди, да и животные становились безумны. А безумцы бывают разные. Кто – то тихо скулит в уголке или отрешается от мира, а есть и безумцы, что проявляют агрессию против ближнего своего. И массовое применение газовых бомб и снарядов, начинённых VK наполнили госпиталь «Гранатин» обезумевшими людьми, быстро терявшими человеческий облик. Газ не делал различий между солдатами и офицерами, благородными и простолюдинами. И вот уже доктор Сигизмундо Бит возглавляет самый большой дурдом в Отросо-Изольдо, да и, пожалуй, во-всей Галисийской империи. И тут уже проявился гений доктора из империи. Довольно сложное сочетание морфина, кокаина хлоргидрата, циклобутана и вытяжки белладонны вводили обезумевшего пациента в состояние кататониического ступора. Из которого через несколько дней больной выходит практически здоровым. Остаются некоторые симптомы нервного расстройства, с которыми уже могли справиться успокоительные препараты или даже сила воли выздоравливающего. Увы, но порядка пятнадцати процентов либо умирали в короткий срок, либо оставались безумными окончательно. Доктор Бит полагал, что это те самые недодиагностированные, у кого газ стимулировал развитие собственного безумия и доводил его до неизлечимого совершенства.

Впрочем, по окончании милитаристического безумия, потребность в таком огромном дурдоме исчезла. И госпиталь снова стал принимать обычных больных, а в корпусах развернули терапевтическое и хирургическое отделение. И даже специальное, для дам и девиц. Увы, но VK не делал различий по полу. А безумцы тоже болели, в том числе и по женской части. Так что Северный ветер работал практически по довоенному профилю. А его бессменный главный врач продолжал считать, что большинство его пациентов всё ещё ждут своего главного диагноза.

Сигизмундо Бит задумчиво посмотрел на Наину Флорисгел. Двадцатипятилетняя девушка была легендой госпиталя. Высокая, пропорционально сложенная, статная. При этом силы была огромной. В госпитале небыло санитара, кто мог бы с ней соперничать. Там, где требовалось двое, она в одиночку могла скрутить впавшего в ярость сержанта – десантника боргеза или скрутить морским узлом морпеха королевского флота Ентенте. Даже старый подснежник не рисковал с ней схлестнуться по-настоящему. Откуда девушка знала все эти ухватки, не знал никто. А ещё она входила в три редких процента счастливчиков, кого не брал газ VK. Совсем не брал, даже истерики не случалось. Им даже для запаха не нужно было выпивать алкоголя. Доктор весьма ценил её и за профессионализм, и за иммунитет к отраве. Она напоминала ему о замечательных, довоенных годах почти забытой жизни из прошлого. А если учесть, что Отросо-Изольдо дважды массово бомбили химическими бомбами с газом VK, и некоторые не сработавшие бомбы до сих пор находили в развалинах, была сестра незаменима. Увы!

– Вот как? А я просил меня известить сразу, если у наших пациентов случаются изменения без применения препаратов.

– Доктор, у вас вчера был выходной. Вы должны отдыхать, как и все мы. Иначе станете сами нашим пациентом.

– Увы, но вы правы, Наина. – доктор кивнул, признавая правоту сестры милосердия – Спасибо. Кстати, вы сегодня сами должны быть выходной, если мне не изменяет память?

– Доктор…

– И не спорьте! В город приехал бродячий театр. Сходите на представление. Вам тоже надо развеяться. Употребление амфетамином регулярно не доведёт вас до добра. Это я как доктор и друг вам говорю. Отдохните. Развейтесь. Вы молоды и должны жить не смотря ни на какие преграды.

– Хорошо. Тогда я пошла. – кивнула девушка и проводив глазами доктора, вздохнула. Идти куда-либо совершенно небыло настроения. Только доверенный персонал знал, что в старом флигеле, где теперь жили только сотрудники госпиталя, был ещё один постоялец. И если на Наину газ VK не действовал совсем, то на её младшую сестру газ подействовал за двоих и из кататонии она вышла абсолютно безумной. Именно она жила в комнате, обитой ватой, в смирительной рубашке и под опекой старшей сестры.

– «Где это я?» – первая мысль, которая пришла в голову, не была оригинальна. Хотя, если честно, приходила не в первый раз. Но в прошлые два раза мысль быстро находила ответ. В конце концов, такое возможно, когда часто мотаешься в командировки и уже не узнаёшь гостиницы. А иногда начинаешь их путать. Сегодняшняя комната на номер в отеле не походила. Грязно-жёлтая комната с мягкими стенами и полом воняла мочой, блевотиной и чем похуже. Дверь тоже обита. В двери глазок. Ну, как глазок? Скорее иллюминатор размером с суповую тарелку и забран медной решёткой в четыре клетки. Над дверью лампа без колпака. Не сильно яркая, скорее тусклая. И горит каким-то странным, как будто чёрным светом. На камеру КПЗ не похоже. «Где это я?»

– «Что это на мне?» – а вот вторая мысль была уже оригинальной. Не помню я такого за собой, чтоб одежду не опознал. Точнее, часть одежды. Вернее, опознал, но не сразу. Да и то, скорее логически. Одежда напоминала ночную рубашку. Ноги были явно голые, да и нижнего белья не ощущал. Зато руки были надёжно зафиксированы рукавами. А на груди были какие-то ремни.

– «Смирительная рубашка? Я в дурке? Я же не пью!» – третья мысль вызвала панику, но не сильную. Мало ли что могло произойти. Работа у меня нервная. Водку не пью. Не курю вообще. Таблетками не балуюсь, даже валериану не пил. Стресс снимаю… общением с дамами. Иногда – замужними. Так что травмы вполне возможны. Хм… Может по башке прилетело от рогоносца? То, что ничего не болит – не аргумент. Может время прошло уже? А с кем я был последний раз?

Основная проблема такого положения была в том, что с туалетом была просто беда. В углу камеры, ну или палаты, была дыра, куда человеку не пролезть, даже если его фамилия Копперфильд. Так что попасть струёй со связанными руками было не просто. Но я, в основном попал, после чего и заподозрил, что где-то в роду скрываются циркачи – акробаты. Облегчившись, стал задумываться о том, куда меня всё же занесло. Постучал в дверь коленом, но обивка надёжно изолировала любой шум. Орать не хотелось. Да и смысла, похоже, небыло. Приложив ухо к иллюминатору, услышал долгий крик, на который никто не реагировал. Похоже, местные привычны и к шуму, и к его источникам.

Оставалось только сидеть и копить силы. Должны же хоть иногда кормить и поить? Вот там с живым человеком и переговорю. А говорить с людьми я умею. Меня за это шеф и ценил и даже закидоны с дамами прощал и покрывал не раз, вытаскивая из очередного загула.

Странной была эта палата. Мозг ватный, мысли проталкиваются в него тяжело, но вот не нравится она мне. В смысле не потому, что я в психушке и мне вообще тут всё не нравится. А вот… ну само всё это. Почему лампа светится, а чёрная? Почему стены как будто брезентовые. Вонища эта не нравится, как будто нельзя было сделать обивку из синтетики и помыть шлангом? Дырка эта в полу – резиновая. Понимаю, это чтоб башку себе не разбить, но… кто так делает? Технологичнее же можно.

На полу еда высохшая. Каша, что ли была? Ну, тогда понятно. Я лет с пяти зверею при попытке меня кашей накормить. Признаю только гречневую, да рисовую. Последнюю предпочитаю в виде плова. А тут не то перловка, не то ещё какая-то такая же фигня. В армии, помню, консервы были. Перловка с мясом. Народ уплетал так, что треск за ушами стоял. А я с трудом в себя впихивал, измывался. И то больше из-за понимания, что силы нужны очень и немедленно. Менялся с теми счастливчиками, что получали другие консервы.

А тут, пока думал и визитёры нарисовались. Вначале иллюминатор закрыла ряха, по-другому и не скажешь. Даже в иллюминатор полностью не поместилась. Но я на всякий случай кивнул, дескать привет, я соскучился. Заходи, давно жду. Тот дверку то и отворил. Оказывается, там целая делегация скрывалась. Ну – двое из ларца, примерно одинаковы с лица – это понятно. Секьюрити. Хотя, нет. Тут другая специфика. Санитары это должны быть. А вот третий – это явно доктор. Аккуратный, в пенсне, при галстуке. Интеллигентный, с виду, человек. Глаза мне его не нравятся. И движения. Волчара, на вроде моего сержанта в учебке. А тот был тот ещё убивец с персональным кладбищем. Может сам себе жути нагоняю от непонимания? Всё может быть, но тут лучше перестраховаться. А не с его ли женой у меня случайно получилось?

– Добрый вечер, юноша. Я – доктор Бит. Помнишь меня?

– Нет. – и на всякий случай помотал головой. А потом как током шарахнуло. Был у меня однажды случай. Нарвался на гопников, они меня электрошокером приложили. Я с этим доктором на неродном языке говорю. Совсем не родной, но знакомый. А я только на родном и родном – ругательно-командном могу общаться. Это как это меня?

– Жаль. Однако, это я тебя все три месяца пользовал, что ты тут находишься. Ты крайне интересный пациент.

– Не помню. А чем интересный?

– Давай так, тебя вымоют, накормят и переоденут. А потом мы поговорим. Согласен? А то ту не очень… – доктор поморщился, окидывая взглядом, всё же палату. Ну, раз он доктор, то явно же палата?

– Согласен.

– Только драться не нужно, сразу предупреждаю. И орать. В общем – чем меньше шума и аффекта, тем тебе же лучше. – добрый доктор со взглядом убийца оценил, на сколько я всё понял, а потом кивнул санитарам и вышел. Впрочем, он и не заходил, общаясь от двери. Явно же опытный!

А яостался с двумя шкафами ходячими. Санитары, так я понимаю. Оба в чёрных халатах, хотя на вид и не новых. И шапках таких странных. Поварской колпак напоминают.

– Пошли? – это я им, уж больно всё зудело. А руки прихвачены и почесаться никак не получается.

– Ты парень, главное не дуркуй. Тогда всё обойдётся. Если начнёт накрывать – падай на пол. Мы поймём, и сразу тебя к полу прижмём и укольчик кольнём, чтоб заснул сразу. А то расшибёшься, тут такое бывает иногда после отхода. Полы то каменные. Зла мы тебе не желаем. Понял? – поинтересовался один из одинаковых. Не злобно, а так, дежурно.

– Понял. Пошли мыться, а то всё чешется.

– А, это да. Бывает. Но рубашку мы с тебя только в мыльне снимем. Не обижайся, так положено.

Мыльня была этажом ниже и была она шикарная. Белый кафель от потолка и далее везде. Трубы медные, сверкают. Даже слив медной решёткой забран. Две медные ванны, я такие даже у шефа в коттедже не видел, а уж он роскошь любил. Душевая, правда, была странная. Четыре крана. Я и от двух то уже отвыкнуть успел – везде сейчас ставят шаровый с одним рычагом. А тут умаялся, пока под смех санитаров отрегулировал напор и температуру. Но ничего, и не таких брали …

Пока я шел, пока я из смирительной кофты выпутывался, пока голый с кранами боролся – всё было ничего. А вот как намыливать себя начал, вот тут понимание приходить стало, что в беде по самое не могу. Ну, допустим, язык, как бы не мой, это может быть широко известное чувство дежа– вю. А вот с остальным уже как быть? Всё, что я мою – не моё тело. И даже не в том дело, что пары шрамов на месте не оказалась и растительность жидковата. Хозяйство не моё. Совсем не моё. Что я, себя, любимого не узнаю? А потом понял – я же пацан. Ну, лет пятнадцать. А может четырнадцать? Я уже и не помню, как оно в том возрасте было. Не, на вид всё на месте, в норме и рабочее. Но – не моё.

– Зеркало тут есть? – и голос не мой, сейчас понимаю. Хриплый, ну это понятно, это я сейчас в шоке. А и раньше был не мой голос. Это я от нового языка то сразу не понял. Куда же меня занесло то? И почему до меня так медленно доходит?

– Покрасоваться хочешь? Это потом. Тут хрупкого держать не стоит. – оба – двое, левый и правый, как я про себя их окрестил, дружно ухмыльнулись на одну сторону.

– Ладно, потом так потом. – а сам как-то дёргано себя намыливал, пытаясь ощупать, что и где не так, запоздало понимая, что у меня тут всё не так. Это не моё тело. А куда моё делось?

Санитары стали погладывать уж больно подозрительно, а меня тошнило и кружилась голова. И пелена перед глазами бледно – зелёная появилась. С голодухи и от волнения всякое может случиться. Нельзя! Стой как стоишь. Дыши! Эти – же с уколом полезут. Нельзя! Фууу! Стоять насмерть!

В общем, с трудом отдышался, пришёл слегка в себя. Полотенце дали не махровое. Больше на серую, заношенную простыню смахивает. С одеждой тоже вышло не очень. Трусов небыло совсем, зато были кальсоны. Оригинальной конструкции, я такие только в немом кино видел. Там сзади люк такой, квадратный. На пуговицах. Резинок нет совсем. Всё на верёвочках – завязочках. И даже запах – казённый. Я его по армии ещё помню. Зато рубашка от нижнего белья – точь-в-точь, как я в армии носил. Остальная одёжка тоже армейский вид имела. Вот как её так хранят, что места разные, а запах одинаковый? Это уметь надо! Коричневые … зуб даю, галифе! А к ним гимнастёрка. И всё с красными лампасами по штанинам и рукавам. И естественно, что не мой размер. Когда это было видано, чтоб у армейских вещичек размер враз подошёл? Я такого не помню точно. А вот ботинки в мой размер. Судя по тому, что из отдельного мешка вынимали – скорее всего мои и есть. Хорошо, что я помню, как портянку крутить нужно. А то бы вызвал лишние подозрения.

– Готов. Пожрать бы?

– Ну, завтрак мы с тобой пропустили. Но пару ломтей хлеба с сыром да с чаем раздобыть можно. Тётка Абигэль всегда покормит. – меня успокоили, и взяв в клещи, повели перекусить чем бог послал.

Тётки Абигэль было много. Во – первых, она сама была довольно массивной дамой. Не в моём вкусе, но знавал я одного джигита, который, глядя на такой объём говаривал: «Такая большая и вся моя!», при этом капая слюной. Во-вторых, она была как будто одновременно везде на огромной кухне. Её цветастое платье, напоминающее туристическую палатку весёлых расцветок, развевалось, когда она практически одновременно резала хлеб, мясо, наливала чай и при этом не умолкая причитала над «бедным дитятей, совсем оголодавшем». И помешивала в трёх котлах, стоявших на дровяной печке какое то варево, одновременно сметая мусор метлой в угол. Некоторое напряжение пришлось приложить, чтоб понять – «бедное дитяте» не только я, но и оба санитара. А, если подумать, то каждый, кто сюда забредает. Возможно, в сравнении с ней, и впрямь, мы все выглядели как недоедающие дистрофики. После пары бутербродов ноздреватого хлеба с жёлтым, пресным сыром, мы с трудом вырвались на волю и меня отконвоировали к доктору. Санитаров, кстати, тоже покормили. Понять не могу, почему для этого потребовалось аж двое медбратьев? Я не выглядел ни гигантом, ни желающим свинтить в ближайшую дырку. Хотя, насчёт последнего, не уверен. Желание забиться и повыть от страха местами проступало.

– Присаживайся, Ром. Отмылся? Поел?

– Да, спасибо. – чувства всё ещё клокотали, неизвестность пугала. Но, хоть что-то сейчас должно проясниться.

– Давай, для начала, просто поговорим. Что ты помнишь последним?

А действительно? Вроде и не торопимся, а мысли скачут и не получается спокойно подумать. Так, надо начать с начала. Я – Денис. Я точно Денис, а не Ром, как меня называет доктор. Стоп! Но на Рома я тоже как-то спокойно реагирую. В смысле – вроде как понимаю, что это ко-мне обращаются. Так я кто? Дениска, как дед называл или Ром, как … как братья … стоп! Я – Денис Ткач. Мне сороковник. Я холостяк, люблю женщин и море. Я работаю доставалой на стройках века у моего обожаемого шефа – Карапета Израилевича. Могу достать всё, что нужно и в срок! Как я тут оказался? Море! Точно, я был в заслуженном отпуске на море. Вторая неделя активного отдыха. Брюнетка лед тридцати, жена профессора каких-то там наук, который выпил цистерну креплёного и планировал ещё столько же выпить. Потащила меня на пляж, смотреть на шторм после того, как я помог затащить её мужа в номер гостиницы и выложить на кровать. Шторм был сильный. С сеткой молний на всё небо и громом, похожим на взрыв в карьере. Потом мы в кабинку для переодевания забежали, хотя на пляже были вполне себе нормальные лежаки, даже пара полотенец кто-то забыл. Помню, как они меня прижимала к стенке кабины всей своей неизрасходованной страстью и вздрагивала от каждого раската грома. А потом я вышел на пляж в чём мать родила, раскинул руки, вдохнул полной грудью и … точно! Вот тут в меня молния то и шарахнула!