Текст книги "Черепаха Тарази"

Автор книги: Тимур Пулатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Майра нехотя подняла голову, наклоненную над чашкой чечевицы, и, равнодушная, лишь ответила хриплым голосом:

– Узнаю... любовничка.

И ничто так не поразило Бессаза, как ее голос – голос женщины, живущей в нужде, промышляющей воровством, не помнящей ничего светлого из прошлого, ни одного вечера, проведенного вместе с влюбленным Бессазом.

"Это она? – ужаснулся Бессаз, глядя, как некогда женщина изящная, с благородными манерами, так же, как Хатун, вылизывает пальцем чашку и сопит от удовольствия. – Слуга не только обманул меня, завладев моим имуществом, но и испортил нрав Майры своей грубой, хамской натурой..."

Это так возмутило Бессаза, так ослепило его ненавистью, что он, не помня себя, бросился к Фарруху и, схватив его за ухо, толкнул к стене.

– Эй, что с вами?! – удивленно хихикнул Фаррух. – Нельзя так грубо... можете поцарапать...

Бессаз все же успел прижать его к стене и протянул было руку к его подбородку, но жаль, обидчик сбрил себе бороду, чтобы быть неузнаваемым. Бессаз в досаде опустил руку и вдруг понял смысл сказанного Фарру-хом, сник и беспокойно отступил назад.

– Что значит поцарапать? – прошептал он. – На что вы намекаете?

– Ногтями... Ведь поцарапать может не только зверь... но и человек. И еще как больно... – Фаррух, чтобы успокоить его, панибратски хлопнул Бессаза по плечу. И, надув щеки, заложил руки за спину и медленно прошелся вокруг растерянного Бессаза, осматривая его со всех сторон, пронзительно и усмехаясь, и задержал свой взгляд на том месте, где болтался раньше у Бессаза хвост.

Но, не обнаружив прежних пороков у своего хозяина, Фаррух удивился, даже, кажется, огорчился и на всякий случай подчеркнул:

– Еще как царапается человек... – И пошел, сел рядом с Майрой, чтобы доесть кашу.

Бессаз хотел было тут же бежать, но передумал: так просто теперь не уйти, надо поговорить и выяснить с Фаррухом отношения. Ведь кто знает, сделай он сейчас шаг к выходу, плут закричит: "Черепаха меня поцарапала, держите ее!" И такой шум поднимется, гвалт – торговцы падки на развлечения.

Хатун не без гордости посмотрела на жениха, когда он обреченно сел с ней рядом, – ей понравилось, как Бессаз прижал Фарруха к стене, хотя и не догадывалась ни о чем, только подумала, что еще немного – и под ее влиянием сделается Бессаз драчливым и задиристым, умеющим, как Абитай, постоять за себя.

Только одного она не понимала – ведь поели они кашу, даже чашки облизали, но не уходят, может, думала Хатун, жених ее решил хорошенько наказать бродягу и ждет удобного момента.

Бессаз действительно готов был сидеть здесь до вечера, если Фаррух того пожелает, – слуга это знал.

– Послушай, а кто эта босоногая? – вдруг развязно обратилась к Бессазу Майра.

Бессаз поежился и опустил голову: скажет "невеста", плутовка захохочет на весь базар: "А у черепах не бывает невест", – и пустится в пляс, кружась в своем ярком, пестром, как у цыганки, одеянии, без конца повторяя: "Не бывает, не бывает... у черепах..."

Хатун терпеливо ждала, что Бессаз объявит торжественно и трепетно, кто она, но не выдержала и зло тряхнула плечами:

– А тебе какое дело? Я его невеста! – сказала так же грубо, бесцеремонно, как Майра.

Невольным жестом Бессазу захотелось прикрыть ей рот, но было уже поздно – Майра побледнела, что-то, видимо, пробудилось в ней дремавшее, ревность, а может, просто обида, желание посмеяться – ведь женщина... без всякого повода вообразившая, что обманута в лучших своих чувствах...

– Как – невеста? – Медленно встала она с места и толкнула Фарруха в бок. – Слышал? Он вызвал меня из деревни, а сам пропал, превратившись в... пугало огородное... и оставил меня с тобой. – И побежала Майра к Бессазу, и наклонилась над ним, позванивая дешевыми безделушками на шее. – Ты думаешь, я сговорилась заранее с Фаррухом? Нет! Я приехала, а тебя уже увезли, милый мой Бессаз-хан... Все вы, мужчины... обещаете золотые горы, а когда мы дуры, – развесив уши, несемся к вам, в последнюю минуту вы сворачиваете в сторону – и бегом... Рады в самую ничтожную тварь превратиться, лишь бы разбить сердце любящей. Скряги вы, мелкие душонки, нет вам веры... Как я тебя любила! А ты взял и... сделал меня тварью, ползающей у ног этого конокрада, – сверкнула Майра злобным взглядом в сторону Фарруха, но Фаррух кратким окриком прервал ее душе-излияния:

– Довольно! Кончай! Хочешь, чтобы навсегда заткнули тебе рот? – И Майра тут же вернулась к мужу и, покорная, села рядом.

Раскрыв рот от удивления, Хатун слушала все это, не зная, как ей быть. И, чувствуя, что сейчас и она может наделать глупостей, вцепиться в волосы Майры, посягающей на ее права, Бессаз хмуро пояснил Хатун:

– Я ведь рассказывал. Это дочь старосты из деревни... А тот стерег прикованного...

И даже это немногое, что сказал Бессаз, сразу все прояснило, успокоило Хатун – подумала она, что не страшна ей замужняя соперница. Встанет она еще раз в ревнивую позу, муж так изобьет ее на виду всего базара – будет прав.

Фаррух ел медленно, обдумывая зловеще: как бы с выгодой шантажировать Бессаза, – ведь видно по всему, что бывшая черепаха боится разоблачения...

– Только я вам больше не слуга, – мрачно пробормотал Фаррух и невольно закрыл себе рот ладонью, как бы боясь, что может выболтать лишнее.

Бессаз промолчал, заерзал на стуле, боясь что-либо ответить Фарруху, слово за словом – и раскроется его тайна...

– Да, теперь вы без слуги и без постоялого двора, – поковыряв в зубах, молвил плут. – Все ваше богатство забрал Господин Песок...

– Ей-богу, он мелет чепуху! – вскричала Хатун: ей надоело сидеть на солнцепеке. – Не понимаю, почему мы сидим? Вам надо купить очки!

– Да, какая-то чушь, – поспешно сказала Бессаз, боясь, что Майра захихикает: "А черепахи не носят очков". – Клеветать на какого-то Господина

Песка... Но даже если этот Господин Песок существует на свете... – от сильного напряжения Бессаз забормотал какую-то ерунду, чего с ним раньше никогда не было.

– Слышишь, Майра, – толкнул ее в бок Фаррух, – он не верит, что . Господин Песок...

– А тебе какое дело – верит он или нет?! – в истерике закричала Майра, махая перед носом мужа кулаками.

– Если он не верит, что Господин Песок... то может подать на нас в суд, думая, что мы завладели его имуществом, – спокойно, даже устало пояснял Фаррух.

– Не подаст, побоится. Он бы давно уже ушел отсюда, если бы не боялся... что раскроется...

Бессаз и Хатун сидели с таким видом, будто не слушали их болтовню.

– Я ему еще кое-что сообщу, и мы уйдем, – сказал Фаррух, облизывая ложку. – Слышите? – крикнул он Бессазу. – Теперь мой хозяин сам Денгиз-хан, клянусь богом! А она... – ткнул он пальцем в бок Майре, – стирает и штопает Гольдфингеру...

– Как? Разве они тоже здесь? – вырвалось у Бессаза от удивления.

Но вместо ответа Фаррух наклонился к уху Майры, о чем-то прошептал, и она согласно закивала. Довольный тем, что Майра согласилась с его каким-то хитрым замыслом, Фаррух играючи укусил ее за ухо и приказал Бессазу:

– Заплатите повару! – а сам, схватив Майру за руку, пошел ленивой походкой к выходу, и Бессаз заметил, что Майра еще и боса.

Бессаз, бормоча что-то о милосердии к нищим, заплатил повару торговец все это время сидел совершенно безучастный, – и Хатун облегченно вздохнула:

– Ну, кажется, кончилось... Хотя, убей меня, я ничего не понимаю...

– Они не посмеют кричать и смеяться мне вдогонку, – решительно сказал Бессаз. – Идемте скорее домой, я так устал... А если еще меня увидит сам Денгиз-хан, то мы до вечера не отделаемся от него...

III

Абитай наблюдал за перебранкой Бессаза с Фаррухом, спрятавшись за тюками и мешками. И как только Бессаз и Хатун вышли из базара, второпях купил связку лука и, перебросив ее за плечо, побежал догонять жениха с невестой.

Видя, как Бессаз прижимает какого-то бродягу к стене, хотел броситься на защиту друга, но с трудом сдержался – вспомнил о приказе Тарази следить за Бессазом тайком.

Сейчас он притворился, что обрадован случайной встречей, когда поравнялся с Бессазом и Хатун, удрученно шагающими к холму:

– О, и вы тут?! А я сбегал за луком...

– Все же я отвык от людей. Тяжело, – пожаловался Бессаз, вздыхая. Хатун даже не глянула на брата. Для нее он как бы давно не существовал, потому что Абитай никогда ничем не делился с ней, вел себя, как чужой. Наверное, возгордился, поедая остатки с барского стола, думала За-тун, ведь Абитай, уехав из деревни, неплохо устроился в городе, прислуживая в доме судьи. Сама же она жила бедно: что заработаешь на несчастье одиноких старух, возле постели которых была она сиделкой?

– Это понятно, – отозвался Абитай, как бы жалея Бессаза. – Но надо заставлять себя привыкать к людям. А то как же без них, без людей?! Говорил Абитай наставительным тоном – ведь теперь, когда все договорено о женитьбе Бессаза на его сестре, старший брат все равно что отец невесты...

Абитай шагал рядом и никак не решался спросить: с кем это Бессаз повздорил на базаре? Может, люди эти из деревни, где он вел расследование? Чего же они хотели? Чем были недовольны?

– Я встретил на базаре приятеля, – схитрил наконец Абитай. – Он сказал, что вы с кем-то поспорили. Правда?

– Это Фаррух и Майра, – безо всяких недомолвок признался Бессаз – и сказал это шепотом, тревожно оглядываясь: а не идут ли преследователи по пятам – Фарруху хитрости не занимать...

"Успеть бы зайти в дом, – прибавил шагу Бессаз, – и не выходить, пока в городе орудует шайка Денгиз-хана..."

– Я даже не спросил, как они здесь оказались, – робко сказал Бессаз. И Денгиз-хан с ними...

– Ну, если и эмир ваш здесь, то понятно... – деловито промолвил Абитай. – Приехали, наверное, договариваться с ним, хотя непонятно, отчего слуги эмира в такой дрянной одежде?..

– Говорит, будто все мое имущество перешло к Денгиз-хану, – начал было жаловаться Бессаз, но, услышав, как Хатун вздохнула, опечаленная, поспешил успокоить ее, а заодно и брата: – Но как только я снова объявлюсь в городе, Денгиз-хан все вернет – будьте уверены... Добро мое в его руках останется в целости-сохранности, а попади плуту Фарруху, он промотал бы все на безделушки Майре, некогда весьма благовидной, воспитанной, но благодаря сожительству с низким слугой... ~ Бессаз, помимо своей воли, снова, как и на базаре, в разговоре с Фаррухом, стал плести такую чепуху, в которой сам запутался...

– Из ваших слов, приятель, я понял, – похлопал его по плечу Абитай, не все еще потеряно. Радуйтесь жизни, веселитесь, на ужин я зажарю печенку с луком... Только Тарази-хану ни слова о вашей встрече на базаре. Увидит, что вы переживаете, волнуетесь зря, – прикажет снова запереть вас, чтобы поберечь ваше здоровье... А мне, признаться, надоело быть стражем у ваших дверей...

Бессаз вдруг приободрился, тряхнул головой:

– Да ведь у вас сабля! Можно их до смерти напугать... А я, глупец, иду и думаю, как быть нам, четырем мужчинам, если в доме появится шайка Денгиз-хана? Хотя их трое, но этот немец-ажнабий [Ажнабий – европеец], говорят, весьма свиреп. И еще вымогатели могут привести с собой десяток местных бродяг...

– Мнительный! – захохотел от души Абитай. – Поверьте, они и носа не сунут к нашему дому – ведь отец Армон-хана – безжалостный судья!

Доводы Абитая, особенно насчет отца Армона, успокоили Бессаза, но ненадолго. И когда приблизились они уже к дому, Бессаз вдруг закричал, увидев за оградой сада две фигуры:

– Они уже здесь! – И так, будто сам не поверил собственным глазам: ведь был уверен он, что холм – островок защиты от людской толпы, обмана и несчастий, и стоит сделать еще десяток шагов, и Бессаз в полной безопасности.

Бессаз бросился к Абитаю, ища защиты, но тот от неожиданности сам испугался и засуетился, прыгая с камня на камень.

– Сейчас, сейчас я их поймаю, – бормотал он. – Дайте только собраться с духом...

Две фигуры – Бессаз сразу узнал Фарруха и Майру, – задрав головы, смотрели на крышу дома, словно искали путь наверх. Но, заметив Бессаза в компании брата и сестры, супруги спрятались за деревьями, и Бессаз умоляюще просил Абитая не оставлять их одних с Хатун, ибо Фаррух мог в любую минуту выскочить даже из-под земли.

– Я прогоню их! – говорил Абитай, но сам почему-то медлил и, вместо того чтобы действовать, стал пространно объяснять: – Ведь, увидев их снизу, толпа может подумать, что здесь есть нечто любопытное, и все покарабкаются наверх. – Абитай шел, прижавшись плечом к плечу Бессаза, будто не он был приставлен охранять и тайно наблюдать за Бессазом – а наоборот...

Наслышавшись путаных историй о страже на скале и о том, что мошенника земляки приняли за бога мушриков и прочее, прочее, Абитай, еще не видя Фарруха, в душе уже побаивался его.

Так, напуганные, пробирались они к воротам, но открыть их не успели: неизвестно откуда появившиеся Фаррух и Майра деловито пробежали совсем близко от них и скрылись за углом.

Абитай от неожиданности поднял руку, желая схватить Фарруха за шиворот, но промахнулся и первым вбежал в дом. И уже в коридоре, сконфуженный, ощупывал всего себя, не понимая, как это Фаррух сумел ловко и незаметно снять с его плеча связку лука и исчезнуть, чтобы полакомиться в кустах скромным ужином из черствого хлеба и лука.

Хатун – ей все еще не разрешалось появляться в доме – в страхе смотрела на лестницу, ожидая, что с минуты на минуту спустится Тарази и отругает ее, но и выйти наружу тоже боялась. Мужчины своим поведением обескуражили ее. Прижавшись спиной к воротам, она как бы желала принять первый удар на себя. Дерзкое мужество появилось в ней от отчаяния. Страх перед Тарази был столь велик, что она забыла о еще большей опасности, которая ждала ее снаружи. Хатун бросилась к воротам, но не смогла открыть их, в отчаянии застучала кулаками по створкам.

За то короткое время, пока напуганная тройка толпилась в коридоре, растения успели сползти с крыш и закрыть ворота. И Хатун оказалась запертой, как когда-то Бессаз-черепаха, которая пыталась сбежать от Абитая.

Бессаз недавно рассказывал ей, какой ужас испытал он при этом, хотя и был зверем, и Хатун пожалела его, но так и не поняла: отчего запертые ворота могли смертельно напугать ее жениха? Сейчас же, сама оказавшись в таком же положении, всем своим существом почувствовала и пережила то отчаяние, которое испытал тогда Бессаз. И ей стало так жаль его, что через сострадание снова почувствовала с Бессазом родственную близость.

На шум быстро спустился Армон, но все трое сделали вид, будто ничего не произошло, только Абитай забормотал оправдания:

– Хатун, как всегда, заболталась... забыла о запрете и пошла в дом. И ворота закрылись за ней...

Армон, похоже, не придал этому значения, долгий взгляд его остановился на Бессазе.

– Как вы перенесли первый выход к людям? – кратко и сухо спросил он, подражая интонации Тарази.

– Немного непривычно, – уклончиво ответил Бессаз, но Абитаю не терпелось отвлечь внимание Армона, и он сказал, взбегая вверх по лестнице:

– Я возьму саблю и срублю снаружи мох. Пусть Бессаз-хан мне поможет. Пора приучать его к работе...

– Да, но только не размахивать бесполезно саблей, – усмехнулся Армон и почему-то с жалостью глянул на Бессаза.

Абитай рад был услышать от Армона хотя бы эту колкость – ведь в последние дни хозяин совсем перестал разговаривать с ним, ходил, не замечая никого, подавленный, будто потерял отца или мать. И Абитай мучительно думал, чем же он так провинился перед хозяином, которого нежно и трогательно любил.

Знал бы сейчас Абитай, что творится в душе Армона, как, мучительно переживая, избавляется он от многого, что было ему дорого, – надежд, юношеских мечтаний, честолюбия, слуга конечно же выбросил бы из головы всю эту суету с мужеством сестры и сидел бы день и ночь у порога комнаты Армона, страдая и думая, как бы ему помочь безболезненно перенести горечь утраты.

Ведь теперь, после долгих размышлений, стало ясно, что наши тестудологи так и не смогли ничем помочь Бессазу. Все, чего они добились, изнуряя себя мучительной работой, лишь на короткое время вернуло Бессазу его прежний облик, чтобы уже в последний раз, прощаясь, глянул на себя в зеркало и навсегда запомнил, какое лицо у него было... в длинном, нескончаемом ряду человеческих лиц...

Свежая кровь, которую влили в его сосуды, скоро начнет опять портиться, смешиваясь с дурной, звериной его кровью, и перед тестудологами снова предстанет то беспомощное существо с черной мордой и слоновьими лапами...

– Тарази-хан ждет вас наверху, – сказал Армон и повернулся, понуро ступая по лестнице.

– Можно, ханум [Xанум – госпожа, обращение к светской женщине] еще немного побудет со мной? – в панике спросил Бессаз, и Армон, даже не разобрав, о ком речь, согласно кивнул...

IV

Тарази заглянул в комнату Бессаза и случайно поймал его на том, как он любезничает с Хатун.

– Ведь вам запрещено входить в дом! – нахмурился он, но тут же жалостливо добавил, смягчившись: – Нельзя, сестра...

Бессаз вскочил и начал было объяснять, но Тарази не слушал, а лишь укоризненно покачивал головой, поглядывая на дверь:

– Прошу, оставьте нас одних...

Абитай, как всегда неизвестно откуда появившийся, испуганно выглянул из-за спины Тарази и показал саблю, как бы говоря, что не даст ее в обиду Фарруху и Майре, все еще бродившим вокруг дома.

Хатун, устыдившись, молча вышла из комнаты и вместе с братом стала спускаться к воротам.

– Не смейте ее сюда приглашать! – вдруг переменился Тарази и закричал, чтобы скрыть сострадание к несчастной Хатун, ибо знал он, какой удар готовит ей судьба и как тяжело она будет его переживать. – Порядочная и скромная женщина не должна заходить в дом к мужчине, вы это знаете?! А жениться я вам разрешу только после... если, конечно, – не договорил он, ибо не знал, как поубедительнее выразиться. – А пока ведите себя с ней сдержанно! Иначе все наши труды полетят к чертям!

Тарази устало опустился на кровать Бессаза и стал смотреть на него растерянным взглядом. Бессаз в беспокойстве даже пощупал свое лицо, думая, не заметил ли Тарази какие-нибудь изменения к худшему...

– Вы жестоки, – вдруг резко возразил Бессаз. – Я столько времени нахожусь здесь... одни лишь унижения... вы лишаете меня даже маленькой радости...

Тарази почему-то смутили его слова, будто Бессаз уличил его в чем-то постыдном, недозволенном, и тихо сказал:

– А мне разве не хочется этих маленьких радостей? Я как вдовец при живой жене и детях... вынужден скитаться... Вот вы – кем бы вы ни были человеком... черепахой... даже самое маленькое насекомое порхает, машет крылышками, чувствуя дуновения жизни... А я бродяга... отовсюду отторгнутый... Ладно! – махнул рукой Тарази, но, разволновавшись, стал расхаживать взад-вперед по комнате. – Пока у меня нет уверенности в вашем выздоровлении... Зачем же вы даете Хатун надежду? Мы всегда кого-то обманываем, я не говорю. – умышленно. Из слабости, из эгоизма, из ложных мечтаний. Но в итоге-то остаемся обманутыми сами... Вам хочется женщину, и вы стараетесь, не думая, что с ней будет потом. – Тарази остановился посреди комнаты и, скрестив руки на груди, мрачно уставился на Бессаза: Что будет с Хатун, если вы опять... Ведь она не в том уже возрасте и не из тех женщин, которые проглотят досаду и завтра повернутся к другому мужчине. Вы не подумали, что... – Тарази не договорил и вдруг обнял Бессаза за плечи, да с такой теплотой и сочувствием, что Бессаз невольно поежился, не ожидая такого прилива чувств от всегда замкнутого, холодного на вид человека. – И я потеряю все... Вся моя жизнь окажется одной большой ошибкой... хотя и ошибкой свободного человека. Ради этой свободы я потерял семью, друзей, родину... И если я проиграю самое главное – свою свободу, жизнь, тогда и мой орел прилетит... И со мной случится танасух... В этом смысле вам повезло больше – вы испытали это странное чувство раньше – и боль ваша притупилась... Мой же танасух впереди... хотя для вас это не утешение.

Столь искренне Тарази никогда не говорил с ним, и Бессаз не знал, что отвечать от растерянности. Думал Бессаз: все, что сейчас ответит, покажется банальным, неубедительным, ибо раскрылась перед ним такая душа – и увидел Бессаз, как велико ее страдание... не было в ней корысти, мелкого тщеславия... заблудшая душа.

"Он ведь как тот прикованный... Тоже посягнувший... чтобы сделать как лучше... но тоже наказанный", – вдруг подумал Бессаз и почему-то вспомнил пустырь, где они с Тарази впервые встретились.

Мучился ли Бессаз-черепаха вот так, как мучается сейчас Тарази? Все чувства пережил он тогда, на пустыре, когда пытались поймать его сетями, и страх, и изумление, если узнавал в толпе кого-нибудь из знакомых, соседей и старшего судью – своего начальника. Маленький толстяк, он стоял, покусывая кончик уса, и давал приказания, нелепые и бессмысленные, вроде: "Копайте рвы и окружайте чудовище водой, чтобы оно захлебнулось", "Соберите псов из окрестных деревень, и они отгрызут ему хвост", "Смотрите, чтобы чудовище не побежало по улицам, неся заразу. Не спастись нам тогда от чумы", "А вы, двое, что ковыряете в зубах, ступайте в город и узнайте, в каком доме произошло колдовство..." Все это говорил старший судья – человек нравственный, который, напутствуя Бессаза перед его первым делом, запрещал брать взятки, хотя и предупредил, что если вдруг мошенники сумели незаметно сунуть ему деньги под седло лошади или за пояс плаща, то, не возмутившись, надо привезти деньги в город, чтобы вместе решить, что с деньгами делать...

Потом, топая за лошадью Тарази в пустыне, черепаха стала привыкать к своему облику и смирилась с тем, что придется жить ей где-нибудь в норе и другие черепахи так и не узнают ее тайны...

– Но я могу все же– надеяться? – робко молвил Бессаз. И еще хотел что-то сказать, может оправдаться, но прибежал, запыхавшись, Абитай, чтобы пожаловаться Тарази на Фарруха. Перед грозным взглядом Тарази никто не устоит, думал он, все другие уже пробовали одернуть плута, бродившего возле дома.

– Я вышел, но мошенник появился неожиданно и выбил у меня из рук саблю. И бросил в сад, и стоит и корчит поганые рожи из-за дерева, взахлеб рассказывал Абитай. – Саблю я отнял, но он требует, чтобы его впустили в дом и накормили. Такого нахала, Тарази-хан, я вижу впервые.

– О ком это вы?

– Фаррух... тот, который принял вас в постоялом дворе, – грустно улыбнулся Бессаз. – Сейчас он бродит вокруг дома...

– С Майрой, – уточнил Абитай и для убедительности поднял вверх указательный палец.

– Что ж, впустите его, – заинтересовался Тарази.

Абитай бросился исполнять его приказ, а Тарази в нетерпении вошел в коридор. И пока спускался по лестнице, Абитай успел переговорить с Фар-рухом и уже возвращался назад в дом.

– Разбойник! – в сердцах выругался Абитай. – Он настаивал, чтобы его впустили в дом, теперь отказывается... Он издевается над нами! Я его стыдил: как можно пользоваться слабостью человека и заниматься вымогательством? Давайте, Тарази-хан, я заберу на недельки две Бессаза в деревню к отцу. Там он развеется, успокоится, не то, боюсь, с ним может снова приключиться что-нибудь гадкое. Фаррух не отстанет, пока не исполнит свой подлый замысел...

Тарази, стоя на лестнице, выслушал Абитая и пошел к воротам; Абитай поспешил открыть их.

Тарази, прищурившись, посмотрел по сторонам и успел заметить, как двое спрятались за валуном. Тарази усмехнулся: вспомнил, как он и Фаррух прятались друг от друга на постоялом дворе. Это взбудоражило его, настроило на игривый, юмористический лад, и он побежал вдруг, чтобы притаиться за другим валуном. Потом выглянул и увидел, что Фаррух с Майрой бегут направо к серому валуну, но не успели они залечь там, как Тарази уже встал из-за своего укрытия и бросился к валуну, откуда выбежали вымогатели. Так, то выглядывая, то снова прячась, перебегали они от левого обрыва холма к правому, а Абитай, с открытым ртом наблюдавший за этим, ничего не мог понять.

Только Бессазу, наблюдавшему за всей этой картиной сверху, было видно, как теснит Тарази, шаг за шагом, Фарруха и Майру к обрыву, по строго продуманному, как в шахматной игре, плану.

И вот, когда Фаррух был прижат к самому спуску, он перестал прятаться и, тяжело дыша, сел рядом с Майрой на камень, готовый в любую минуту продолжать бегство.

– А, господин слуга, – приветствовал его Тарази, – приятно снова видеть вас, да еще с такой женщиной. Чем могу быть теперь полезен? – И сделал шаг в их сторону.

Фаррух вскочил и, отступив ровно на шаг, снова сел, дыша ртом. Он грубо потянул к себе Майру, боясь, что она зазевается и будет поймана Тарази.

– Какие новости? По-прежнему ли сердятся ваши посетители, вспоминая, как я въехал в ваш двор с клеткой? А господин судья, он все еще осматривает дыру в комнате пропавшего Бессаза или удовлетворен вашими ложными показаниями? – спрашивал Тарази язвительным тоном, и видно было, что ему не так-то противно вспоминать тот далекий день.

Он сделал движение, будто желая шагнуть к нему, и Фаррух поспешно отодвинулся назад и с тоской глянул на крутой спуск, куда можно было свалиться, сделав неосторожное движение. Испугавшись, он встал и, признавая себя побежденным в хитроумных бегах – от валуна к валуну, – побрел вниз, часто оглядываясь.

Только раз он остановился и прокричал Тарази фразу, видимо услышанную когда-то от имама своей деревушки:

– А вы... вы лучше подумайте о спасении своей души, – и побежал что есть силы, увлекая за собой Майру.

Тарази поморщился, и, хотя слова Фарруха не могли иметь к нему прямого отношения и были сказаны им скорее для красного словца, они почему-то задели тестудолога, и он долго смотрел вымогателям вслед.

– Я забочусь... черт побери, – пробормотал он, огорченный тем, что выражение слуги задело его.

Рядом кашлянул Абитай. Он с уважением глянул в лицо Тарази – ведь до сего дня он думал о тестудологе как о человеке, не вмешивающемся в то, что делается вокруг, думающем только о своих ученых делах.

– Теперь он сюда и носа не сунет, ей-богу... Ловко же вы заморочили плуту голову, перебегая от валуна к валуну и прижимая его к обрыву...

Абитай хотел еще что-то сказать, но Тарази кивнул, прощаясь с ним на сегодня, и заторопился обратно к дому.

V

В эту ночь Бессаз никак не мог уснуть. Спал он обычно помногу, как и было ему предписано Тарази в лечебных целях.

Сейчас Бессаза мучил такой же страх, как в доме старосты, когда казалось ему, что прикованный позванивает цепями за окном, взбирается на крышу. Сегодня же, в этом доме, ему чудилось другое: будто кто-то ходит по коридору вкрадчивыми шагами – пройдет, постоит, затем снова вернется, повздыхает у дверей Бессаза и уйдет, чтобы через минуту опять о себе напомнить.

"Это Фаррух", – думал Бессаз и мучительно вспоминал: закрыл ли дверь на задвижку? В темноте не видно, а встать не хватает смелости, – кажется, едва он пошлепает босыми ногами по полу, как тот, кто вздыхает за дверью, ворвется, схватит Бессаза за руки, чтобы связать их...

И действительно, что стоит Фарруху в темноте пробраться в дом, чтобы продолжить преследование? Ведь когда Тарази пристыдил мошенника, он, сбегая с холма, шепнул Майре, что они вернутся ночью, чтобы проверить, надежна ли здесь охрана.

Денгиз-хан, с утра ушедший с Гольдфингером по каким-то своим делам, велел Фарруху и Майре промышлять до вечера самостоятельно, на свой страх и риск.

Как всегда, поздно возвращались наши тестудологи со своей ежевечерней прогулки. Говорили понемногу и обо всем, и уже больше в грустных тонах, чувствуя приближение разлуки. Сколько лет теперь они не увидятся? И увидятся ли вообще?

Армон почему-то вспомнил и о мерзких вшах, найденных Абитаем в складках своих штанов. Страж поднял такой крик, будто те оставили от него лишь голый скелет, и весь вечер прыгал и чесался от мысли, что какая-нибудь вошь могла спрятаться в его пышных усах.

– За много лет я впервые вижу эту дрянь, – сказал Армон. – В детстве, помню, мальчик на базаре сидел и давил их между ногтями – и с таким удовольствием... И вот опять... Неужели прав аскет Асадулла?

– Не знаю, есть ли связь... но войной, чувствуется, пропитан воздух... И самое страшное – люди как будто не ощущают этого – беспечны, плутуют, торгуют... На волне взлета безнравственности – даже самые трезвые головы, самые чуткие души теряют стойкость... Я до сих пор не могу простить себе, что проделал свои опыты без разрешения Бессаза... Кто вернет ему тридцать лет жизни, которые я отнял у него?

– Нет, ради общего блага...

– Но где оно – это общее благо? – прервал его сердито Тарази. – Чего мы добились? Оправдание можно найти всему, даже убийству невинного... Понял я только одно, что перед войной, когда мельчает порода, кровь людская разбавляется водичкой и всплывает пена... вместе с этой пеной поднимаются на поверхность так называемые пытливые умы, якобы для того чтобы улучшить измельчавшую породу... А оправдание можно найти всему, – повторил Тарази и остановился, услышав, как покашливает и ворочается в постели Бессаз.

Тарази постоял за дверью его комнаты и, обеспокоенный, постучал. Бессаз долго не отвечал – затаил от страха дыхание.

– Это я, – сказал Тарази, и только тогда Бессаз вскочил, пощупал в темноте – дверь, оказывается, не была заперта.

Свет коридора осветил бледное лицо Бессаза.

– Не спится? – положил ему руку на плечо Тарази.

– Сегодня что-то... – вздохнул Бессаз, успокаиваясь от его прикосновения.

Тарази сел рядом, и Бессаз, всегда чувствовавший себя неловко и неуютно рядом с ним, был сейчас доволен его приходом. И вообще в последние дни изменилось к нему отношение Тарази – был он не столь резким и грубым, как раньше, и Бессаз не мог понять, отчего это, хотя и радовался в душе.

– Вам страшно? – спросил Тарази.

– Да, – не сразу признался Бессаз. – Фаррух преследует меня. Как будто слышал его шаги в коридоре...

– Там никого нет, поймите, никого, – мягко и вкрадчиво объяснил ему Тарази. – Заставьте себя. Вам нельзя не спать...

– Я пытался, – сказал Бессаз и, видя, что Тарази встал, с мольбой протянул к нему руки.

– Идемте в коридор и за ворота. И вы убедитесь, что Фарруха нигде нет, – предложил Тарази.

– Он спрятался на крыше. Я знаю его повадки, – пробормотал Бессаз, и было видно, что мысль о преследователе так засела в его сознании, что даже если они выйдут в коридор и убедятся, что Фарруха нигде нет, – Бес-, саз все равно не успокоится.

Тарази вышел в коридор и, почувствовав себя страшно усталым, прислонился к стене.

"Это дурно, – подумал он. – Значит, все пошло обратно. Страх и беспокойство... Несколько таких кошмарных ночей – и все, кончено..."