355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Тимофей Печёрин » Охота на Разрушителя (СИ) » Текст книги (страница 1)
Охота на Разрушителя (СИ)
  • Текст добавлен: 19 сентября 2017, 22:30

Текст книги "Охота на Разрушителя (СИ)"


Автор книги: Тимофей Печёрин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Тимофей Печёрин
Охота на Разрушителя

1

– Бей! Бей! Бей! Бей! – хором нестройным, но многоголосым вопили зрители на трибунах амфитеатра. Некоторые еще и хлопали в такт своим крикам. Отчего грохот стоял над ареной – будто гигантский отбойный молоток работал. Или кто-то забивал в устилавший ее песок невидимые сваи.

Помнится, в первые выходы у Глеба даже уши закладывало. С непривычки.

А самое неприятное дополнение к грохоту с трибун – солнце. Чьи лучи почти не встречали сопротивления, преодолевая крышу амфитеатра. Едва ли изготовленную из стекла, но все равно прозрачную. И устремлялись прямиком к небольшому проходу между трибунами… в лицо выходившему из него человеку. В лицо, в глаза. Устроители боев как нарочно подгадывали со временем. Дабы доставить максимальное неудобство ему, Глебу. Сделать его участие в поединке как можно менее приятным.

Хотя, если вдуматься, смешное предположение. Глеб ведь был не единственным, кому приходилось развлекать зрителей смертельными (якобы) схватками на этой арене – в городе, кстати, далеко не единственной. И участие его в потешной баталии отнюдь не всегда выпадало на одно и то же время.

Смешное предположение! Да к тому же с изрядной примесью самолюбования, завышенной самооценки. Этого главного симптома «звездной болезни». С другой стороны, чему тут удивляться – опять-таки, если подумать?

– Бей-бей-бей-бей! – стоило Глебу сделать первый шаг по арене, как зрители заголосили еще громче. Хотя, казалось бы, куда уж еще. Но, видимо, в заполонившей трибуны толпе добропорядочных горожан не принято было сберегать силы, приветствуя своего любимца.

Что ж. Именно так – любимца, чьи ноги не раз попирали песок арены, а лицо успело примелькаться под прозрачным куполом. И стать узнаваемым. А коль так, не грех было и подыграть почтенной публике.

Повернувшись лицом к ближайшим из трибун и раскинув руки, словно для объятий, Глеб медленно развернулся кругом, давая возможность каждому разглядеть со всех сторон себя. Высокого коротко стриженого здоровяка в простых штанах из грубой кожи и такой же безрукавке. Не ахти какая одежда для боя – она, если и могла защитить от удара, то от очень слабого. Ну да не все ли равно? Коль Глеб сюда вышел не принимать удары, а совсем даже наоборот.

Оставалось решить вопрос с оружием. Добраться до меча, по обыкновению валявшегося на песке, на противоположном краю арены. А прежде, разумеется, не угодить под удары противника.

Опасаться что оный противник… или, скорее, спарринг-партнер одноразового использования сам завладеет поблескивавшим на песке клинком, не стоило. Во-первых, собственных мечей у того имелось целых два – по одному в каждой руке. А во-вторых, побеждать хитростью… ну, например, заблаговременно лишив противную сторону оружия, этому партнеру-сопернику просто не хватило бы ума. Не могло хватить. Слишком сложно для его простых, одноразовых мозгов.

Кстати, в отличие от Глеба, второй участник поединка выглядел полностью закованным в металл доспехов. С ног до головы – поскольку и был сплошь металлическим. Статуя не статуя, робот не робот… таких вот ходячих железных истуканов в этих краях называли «автоматонами».

Что именно с автоматоном предстоит ему сегодня драться, Глеб понял, едва заслышав глухое позвякивание железа. А затем еще в том убедился воочию, прикрыв лицо ладонью от солнца. Убедившись же – хмыкнул. Мол, не впервой.

Выглядел автоматон по-настоящему грозно… в глазах непуганых идиотов. То есть того сорта зрителей, коих на трибунах было подавляющее большинство. Но и только-то. Да, железо неизмеримо крепче человеческой плоти. И оба меча казались естественным продолжением рук металлического бойца. Но все перечисленное не делало автоматона неуязвимым.

Начать с того, что он не был выплавлен из цельного куска железа – в противном случае, поразить такого противника было бы почти невозможно. Однако и двигаться, конечностями шевелить, такой монолит точно бы не смог. А потому… и к счастью, в том числе и для Глеба, являл собой автоматон своего рода «лоскутное одеяло». Множество скрепленных между собой деталей и железных пластин. С шарнирами, сочленениями, многочисленными стыками.

Кроме того, в ловкости, подвижности железная громадина весьма уступала живому человеку. Передвигался автоматон грузно. Неуклюжим, неуверенным шагом человека, навалившего полные штаны. И данным фактом весьма удрученного.

А главное – преимущества, присущего даже глупейшему из людей, автоматон лишен был начисто. Неведомые создатели обучили его только совершать и повторять несколько простейших действий: пошел-подошел, ударил-блокировал. Никакого разума в железную башку, разумеется, не заложив.

И теперь Глебу предстояло всеми слабостями соперника-партнера воспользоваться. Благо, за плечами у этого человека был уже не один десяток боев. Не один десяток побед – в том числе над созданиями, еще более опасными, чем ходячая груда железа. Вспомнить хотя бы элементаля: сгусток огня, горевший прямо в воздухе. И форму имевший, схожую с человеческой фигурой. Так даже этот «огненный человек» оказался смертным. Стоило рассечь его мечом насквозь, хотя бы поперек туловища, как «огненный человек» гас, обратившись в кучку золы.

Единственный удар… но прежде, чем его нанести, следовало подобраться к элементалю поближе. И при этом, во-первых не обращать внимания на веявший от него жар. А во-вторых, учитывать, что удары сей «горячей штучки» парировать обычным оружием невозможно.

Десятки побед – и ни одного поражения не выпало Глебу. В противном случае, не стоял бы он в очередной раз на песке арены и не слушал гул и грохот приветственных голосов с трибун. Среди множества партнеров-противников, сраженных Глебом, не было, как ни странно, ни одного человека. А значит, и не имелось ни единого шанса получить пощаду при проигрыше.

Искусственные существа, коих выпускали против Глеба и ему подобных, обучить их создатели потрудились немногому. Причем способность отличать боеспособного противника от поверженного, раненого, обезоруженного, а значит, и неопасного существа точно не входила в перечень их умений. Не говоря уж о любом чувстве, включая милосердие.

– Бей! Бей-бей-бей! – не унимались трибуны.

«Без сопливых знаю, – про себя ответил с легкой, холодной, но злостью Глеб, – дайте только добраться… до того, чем бить».

И он устремился навстречу автоматону. Сначала легкой, вразвалочку, непринужденной походкой. Затем чуть ускорился, потом еще чуток и еще. Переходя с быстрого шага на трусцу. Да наблюдал между делом не без торжества, как металлический болван ускоряется в ответ. Гремя железом на пути к человеку.

Даже на этом этапе, когда действовал Глеб далеко не в полную силу, в скорости автоматон ему существенно уступал. Но человек знал: сама-то железяка тупая тужится, что есть мочи. Бездумно тщась повторить действия Глеба, автоматон выжимал максимум из своего неуклюжего железного тела. О силе инерции, к несчастью своему, не помышляя.

Когда между соперниками осталось чуть больше метра, автоматон вскинул обе руки, целя мечами в направлении человека. Но тот в последний миг успел резко рвануть в сторону. И, сделав зигзаг, обогнул автоматона, оказавшись у него за спиной.

Нехитрый маневр! Доступный, наверное, даже футболистам из российской национальной сборной – неоднократно и последними словами обруганных Глебом в той, прежней жизни.

А вот публика почтеннейшая прыть человека, даром, что безоружного, не оценила. Среди однообразного грохота призывов «бей-бей-бей!» и приветственных хлопков донесся до ушей Глеба и другой звук. Протяжный, словно рев раненого слона. Или «сигнал тревоги» организма при кишечных недомоганиях. «Тру-у-у-уп!» – звучал он. А нет, скорее: «Тру-у-ус!»

Такие возгласы напоминали Глебу, что пора бы подыграть публике, пришедшей посмотреть зрелищный поединок, а не беготню, не игру в «кошки-мышки».

А коль до меча было еще далековато, подыграть Глеб смог единственным способом. Улучив момент – заметив, что автоматон покачнулся, резко остановившись – человек, взлетев в прыжке, ударил ему в спину ступнями обеих ног. Разом. После чего, уже приземлившись на песок, закрепил успех. Для чего подсек ногами железные конечности партнера-соперника.

С глухим звоном автоматон рухнул, неуклюже распластавшись на арене. А Глеб для пущей зрелищности еще и на спину ему вскочил. Пару-тройку секунд всего постоял – чтоб и улыбку свою торжествующую зрителям явить, и успеть соскочить. Самому. Не дожидаясь, пока груда железа начнет подниматься… и без труда сбросит наглого человечка

Но нет – такого шанса давать автоматону Глеб не собирался. Тем более, зрелищность зрелищностью, а время было дорого. И воспользовался человек им с лихвой. К тому моменту, когда автоматон снова был на ногах и шел к нему с мечами наперевес, Глеб тоже успел добраться до выделенного ему на поединок клинка.

Что дальше? Легче и быстрее всего схватку можно было завершить, повторив свой давешний маневр. И снова оказавшись за спиной автоматона – теперь уже при оружии – ткнуть мечом между железных пластин у основания шеи. То была самая тонкая и уязвимая часть в конструкции металлического бойца. А потеря головы, даром, что не слишком обремененной мозгами, и для этого создания была смертельной.

Но горожане, заполонившие трибуны, пришли сюда не ради быстроты и легкости. Здешний (да и не только здешний) пипл желал хавать если не по-настоящему ожесточенный бой, то хотя бы видимость оного. А значит, живому участнику поединка в последнюю очередь следовало облегчать свой труд. Если, конечно, он не хотел вместо народной любви и негласного «звездного» статуса получить втык от распорядителя. По прошлому опыту Глеб знал: втык непременно последует и не только словесный. Если, конечно, вышеупомянутый удар с обезглавливанием автоматона ему не хватит ума отложить напоследок.

Пока же… пока следовало вертеться. Как любому человеку, в каком бы мире он ни жил. Если, конечно, жить ему не надоело.

И для начала… ну, если считать бросок за мечом лишь прелюдией, Глеб подпустил автоматона на расстояние удара. Затем, без труда отбив атаку ближайшего из его мечей, увернулся от второго клинка. А уже в следующий миг послал оружие свое в направлении локтевого сгиба железного противника. Точнее, шарнира на этом сгибе. Будто вену автоматону проткнул.

Удар вышел не из самых успешных. Коль рукой и шевелить автоматону приходилось постоянно, и тяжести поднимать, скреплены конечности у него были всяко прочнее и надежнее, чем голова крепилась к шее. Так что без руки автоматон не остался. Просто, расшатанной, двигал он ею уже с большим трудом. И куда труднее стало ей удерживать далеко не легкий меч. Он теперь не торчал вперед, а ощутимо клонился книзу – едва ль не волочась по песку.

С трибун донеслись торжествующие возгласы. Слов было не разобрать, но по тону Глеб догадался о главном. Публика заметила, что ход схватки благоволит человеку. Что, конечно, замечательно… но может навести зрителей на кое-какие нежелательные выводы. Что-де исход боя теперь предрешен, что победа живого его участника – лишь вопрос времени. А значит, смотреть поединок дальше зрителю не очень-то интересно.

Так уж устроен любитель зрелищ, что желает не только восхищаться героем, но и переживать за него. А как переживать за бойца, который, что называется, «пришел, увидел, победил»? Тут уж хочешь, не хочешь, а приходится оному бойцу, в поединке представляющему род людской, дать повод для переживаний.

Не стал отступать от этого правила и Глеб. Для чего, когда меч во второй, исправной, руке автоматона устремился в его сторону, сперва выставил свой клинок в качестве блока. А затем, нарочно, ослабил хватку на рукояти.

Сверкнув на солнце, меч выпал из руки человека. Над трибунами прокатилось тревожное «о-о-ох!». И еще больше зрителей замолчали, в напряжении затаив дыхание.

Закрепляя достигнутый эффект, Глеб попятился с толикой неловкости. Самую чуточку – так, чтобы не переигрывать. Чтобы как можно меньше зрителей заметили игру в поддавки.

Автоматон снова вскинул меч в исправной руке, замахнулся. И Глебу пришлось вложить в свое последующее движение как можно больше ловкости. Так, чтобы соблюсти золотую середину: и от удара не уйти, и не лишиться в результате оного головы.

В результате лезвие меча едва задело человека – порвав ему безрукавку и оставив… всего лишь царапину. И все же кровь есть кровь. По крайней мере, самые зоркие из посетителей амфитеатра заметили, как она пролилась и оставила темные пятнышки на клинке автоматона.

Но главное: после удара этого Глеб рухнул на спину. Словно бы именно меч противника поверг его. Зрители отметили это падение очередным протяжным «о-о-ох!», на сей раз даже вроде горестным. Кто-то аж всхлипнул – не иначе, какая-нибудь особо впечатлительная барышня.

Поврежденная рука автоматона, с усилием вскинувшись, послала волочимый по арене меч в сторону валявшегося на песке Глеба. Но тот, уже сочтя, что поддавков с него пока хватит, резко перекатился с боку на бок, уходя от удара. В результате меч с силой ткнулся в песок арены… и движения железного гладиатора ощутимо замедлились. Тот словно опирался на оружие, как старик на трость. И живой противник не преминул этим воспользоваться.

Пинком из положения лежа Глеб выбил оружие из поврежденной руки. Будь конечность автоматона исправной, хватка его была бы поистине железной и непреодолимой для человеческих сил. А так… под радостный возглас сотен глоток меч отлетел в сторону, железный болван сделался вдвое менее опасным. Глеб же с успехом использовал возникшую передышку, чтобы подняться на ноги. И даже добраться до своего оружия. Существовать оному оставалось всего ничего, но никто из зрителей об этом даже не подозревал.

Ни к чему им подозревать – заранее. Всему свое время.

Поднять выбитый меч автоматон даже не пытался. Да и не умел, скорее всего. Так что теперь, держа оружие единственной исправной рукой, а второй рукой едва шевеля, как таракан усами, выглядел он даже забавно. И это, увы, никуда не годилось. Публика-то в амфитеатр не забавляться пришла!

Смекнув, что дело неладно, Глеб спешно предпринял новую атаку. С вновь обретенным мечом он ринулся к автоматону. Клинки столкнулись… человек парировал один удар железного соперника, второй. Атаковал сам. Первый удар автоматон отбил, но Глеб был гораздо проворнее. В повторной атаке его меч успел обойти выставленный для прикрытия клинок автоматона.

В ничтожные доли мгновения меч преодолел остаток расстояния, разделявшего участников поединка… чтобы с силой воткнуться в щель на туловище автоматона – между грудью и животом.

Воткнулся и застрял! Не причинив металлическому существу заметного урона. Глеб потянул было оружие на себя, пытаясь выдернуть. Но тщетно. Тем более, автоматон не собирался давать ему время вернуть меч.

Неловко приподнявшись, поврежденная рука сжалась в кулак… который уже в следующий миг врезался в грудь Глеба. Тот только и успел подумать: «Блин, а я недооценил эту железяку!», когда дыхание его пресеклось, и сам человек, отброшенный не по-человечески сильным ударом на пару шагов, рухнул на песок арены.

А автоматон между тем рубанул мечом в исправной руке по торчавшему из туловища клинку человека. Раз, другой, третий. С силой рубил – притом, что оружие его было тяжелее, чем у соперника-человека.

Окровавленный, испачканный песком и даже немного ошеломленный, Глеб не без усилия поднимался на ноги, судорожно ловя ртом воздух. И одновременно глядя, как автоматон избавляется от меча в собственном туловище. Со звоном клинок ударялся о клинок до тех пор, пока меч Глеба не разломился надвое – и обломок, увенчанный рукоятью, не упал под ноги этой бойцовой «консервной банке».

Хоть и предусматривали Глеб с распорядителем да организаторами поединков такой расклад, а приятного в зрелище гибели оружия было мало. Человек даже выругался, не выдержав. И прибегнул при этом к выражениям, популярным у себя на родине.

Еще более эмоциональной вышла реакция зрителей. Не только «охи» и «ахи», но и крики, исполненные страхом, крики возмущения. В последнем случае – не иначе – кто-то поставил на победу человека немаленькую сумму. И теперь просто-таки физически ощущал, как эти деньги уплывают из его рук. Неужели этот несчастный думал, что надежды на победу Глеба нет?..

К добру или к худу, но сам Глеб полагал иначе. Не забыв про еще один меч, коим мог бы воспользоваться. Да-да, тот самый, что был выбит из поврежденной руки автоматона.

Но прежде чем броситься за этим мечом, Глеб до последнего, сколько мог, изображал обреченную жертву. Мелко пятясь, отступал перед лицом надвигавшегося железного соперника. И от удара тяжелого клинка в металлической руке увернулся в последний миг. С неожиданной для обреченной-де жертвы шустростью.

В толпе зрителей кто-то радостно взвизгнул – ни дать ни взять, поросенок перед полным корытом. А Глеб, обогнув автоматона, уже мчался к оставленному мечу. И с трудом подхватил оружие… удержать на весу которое смог лишь обеими руками.

С этим мечом, непривычно тяжелым, он уже не мог мотаться по арене или кружить подле противника, следуя известной заповеди боксеров – «порхай как бабочка, жаль как пчела». Возможности живого участника поединка в тактике изрядно сократились… а значит, и уменьшилось время, оставшееся до того, как исход самого поединка будет решен. Так или иначе. И посему Глебу стоило поторопиться, дабы решить его в свою пользу.

Следовало поднажать – собрав остатки сил.

Когда автоматон приблизился, Глеб еле успел податься в сторону, уходя от удара. В сторону поврежденной руки железного противника – и едва ль не волоча меч за собой. Затем, рванувшись вперед всем телом, точно хищник в броске, Глеб рубанул трофейным клинком по ногам автоматона. Целя под колени.

Удар этот он нанес на пределе сил. Но все равно (и, несмотря на массивность оружия) повредить удалось лишь ближайшую из железных ног. Но хватило и этого. Потеряв равновесие, автоматон попытался было устоять, опершись на меч в исправной руке… но тщетно. Покачнувшись, железная туша, наконец, рухнула на песок.

«Эх, – напоследок не без досады подумал Глеб, – а я ведь даже вторую руку ему обезоружить не успел».

И только затем ударил острием клинка в металлическую шею, лишая автоматона головы. Чтобы уже мгновение-другое спустя услышать над головой громовой голос, заглушавший даже радостный рев зрительских глоток:

– И снова в который раз нас порадовал неоднократный победитель арены, несравненный… Рокки!

Именно так – под именем Рокки – Глеб был известен любителям поединков на арене. Ведь что за знаменитость без псевдонима? И думал над оным Глеб недолго. Назвав себя в честь героя одноименного фильма с Сильвестром Сталлоне, любимого в юные годы.

В конце концов, ну не погоняло же из предыдущей жизни в качестве псевдонима брать. Не так уж дорога была Глебу эта прежняя жизнь. Как и все, с нею связанное.

2

Поток прохладной воды лился с потолка, стекал с макушки по волосам. И, струясь по коже, смывал с нее пот, грязь и запекшуюся кровь.

Вместе с водой пришло расслабление – великая роскошь, на арене недоступная. А еще, как ни странно, толика бодрости.

Глеб стоял под водяным потоком в душевой камере и с каждой секундой ощущал себя все более свежим, умиротворенным. После поединка он готов был вечность стоять так, смывая саму усталость, принесенную прошедшей схваткой. А в мозгу тем временем лениво и непринужденно шевелилась вновь и вновь одна и та же праздная мысль.

«А не такие уж они и дикари…»

Они – имелось в виду те люди, что сцапали Глеба вскоре после того, как он, выполняя приказ своего хозяина Виктора Каледина, полез в загадочную дыру-пятно, висевшую прямо в воздухе на лесной поляне. Прошел… и перенесся сюда. За тридевять земель, в страну, которой наверняка нет на карте. А то и вовсе на другую планету.

Так вот, впечатление о местных жителях, как о дикарях, сложившееся было у Глеба после первой встречи с ними, вышло обманчивым. Да, здешние то ли вояки, то ли менты, арестовавшие его за бродяжничество… или просто как явного чужака, ездили на лошадях, а не на автомобилях и не имели огнестрельного оружия. Но с другой стороны они и не испугались, когда Глеб достал пистолет и выстрелил в воздух. Не дали деру и уж тем более не пали на колени перед неведомым громовержцем.

Какое там! Их было трое, и они были настоящими профессионалами. В отличие от Глеба, едва ль не полностью профукавшего армейский опыт на работе то в охранных агентствах, то на криминальных дельцов – Каледина и не только. В последнем случае работа была, что называется, «не бей лежачего». Знай себе, стой с суровым каменным лицом за спиной Хозяина. Иногда с оружием наготове и в толпе таких же обладателей широких плеч, коротких стрижек, каменных лиц… ну и стволов в придачу. Стой и изображай время от времени тупого агрессивного скота, если видишь, что Хозяин недоволен.

В общем, хоть и служил когда-то Глеб не абы где, а на Кавказе, хоть и нарвался на вояк с мечами, будучи сам при стволе, но ни хрена ему это не помогло. Его противники были профи, за ними был численный перевес… а еще у них была сеть. Ее-то и набросили на Глеба, предварительно его окружив.

Так что бывший… да, похоже, теперь уже бывший калединский прихвостень даже ранить никого не успел. А впоследствии даже решил, что оно и к лучшему. Ведь в противном случае пленившие его вояки могли поступить с Глебом гораздо суровее. И даже если бы каким-то чудом ему удалось отбиться – на сей раз, это бы мало что решило. Обойма-то в пистолете не бесконечная. А значит, вскорости человек, попавший неведомо куда, оказался бы еще и без оружия.

А так его всего-то на всего конвоировали до стоявшей неподалеку небольшой крепости. Где после сугубо формального допроса и пары-тройки дней, проведенных в камере, посадили в телегу с огромной клеткой, в компанию с угрюмым бугаем, заросшим грязной бородой и костлявым щербатым придурком.

Не самое приятное соседство! Да и поездку, продлившуюся не одну неделю, трудно было назвать увеселительной. Добро, хоть вояки из сопровождения кормили регулярно, давали спать и не избивали, почти не унижали подотчетных пленников.

Последнюю неделю пути, кстати, Глеб находился в клетке уже один – бородатого бугая и щербатого доходягу сдали на руки другому конвою. А конечным пунктом в этом вояже для Глеба оказался город. Большой. И как впоследствии Глеб узнал, служивший столицей некой Империи – несомненно, могущественной и по местным меркам развитой.

Да и не только по местным! Историю Глеб знал плохо, но смутно припоминал, что вот, например, мылись древние люди редко. В лучшем случае в бане, а чаще – в ближайшем пруду, куда же сливали помои, сбрасывали мусор. И потому выглядели далекие предки хуже бомжей у теплотрассы или пьяных забулдыг где-нибудь на вокзале.

Однако в городе, куда доставили Глеба, с помывкой проблем точно не возникло. Даже у бойцовых то ли зэков, то ли рабов – а никем иным Глеб и ему подобные не являлись. Нужду справлять тоже приходилось отнюдь не в дырку в полу и не в ведро. Так что даже подсобные помещения при амфитеатре, предназначенные для проживания подневольных бойцов обладали большей благоустроенностью, чем, к примеру, многие дома в родном городе Глеба.

Мало того! Время от времени, в перерывах между поединками местных гладиаторов отпускали погулять по городу. Причем даже без сопровождения – просто с прикрепленным к запястью браслетом, расписанным какими-то значками, типа иероглифов. Значки еще тускло светились в темноте, а велеречивый старикан, что их надевал на запястья бойцов, уверял, что, первое: благодаря оным ему известно, где загулявший боец находится и, второе: снять браслет простому смертному не под силу.

Что до Глеба, то принцип действия браслетов он по невежеству не понимал. Но и судьбу испытывать не хотел. И вообще, по чести сказать, не горел желанием давать деру. Ибо новое занятие – сражаться на арене – хоть и требовало от него больше труда, чем работа на того же Каледина, но, как ни странно, и нравилась больше. Казалась интереснее, держала в тонусе.

В общем, о побеге Глеб, если и помышлял, то недолго и не всерьез. А прогулки по местной столице еще более убедили его в том, что от добра добра не ищут… и что именно считать за добро.

Начать с того, что в стольном городе Империи ему не попалось на глаза ни покосившихся халуп, заждавшихся сноса, ни обшарпанных стен, ни мусора на улицах – общественной столовой для наглых крыс, ни самих улиц, не мощеных вовсе или мощеных как попало. В подворотнях не валялись мертвецки пьяные полутрупы, уродливые попрошайки не сидели по обочинам или близ входов в здания. И даже ни одного голодного и изможденного лица Глеб не встретил. Так чего же боле?

В общем, в хлебе насущном подданные Империи нужды явно не испытывали. А вот со зрелищами и вообще, развлечениями, напротив, как сказал бы школьный приятель Глеба, был «полный бизднес». Ни телевидения, ни кинематографа не имелось, ни даже театра. Более того, последний, похоже, пребывал отчего-то под официальным запретом. Как-то раз на глазах у Глеба стражники увели куда-то, заломив руки, некоего старика. И лишь за то, что он разыграл на улице простенькую сценку с двумя куклами, дабы развеселить плачущую девочку.

Не додумались местные жители и до радио. А посещение живых концертов плебсу было недоступно… как, впрочем, часто бывало и на родине Глеба. Ну, когда в его захолустный городок заглядывала с гастролями какая-нибудь столичная поп-супер-мега-звезда, заламывавшая запредельные цены на билеты.

В общем, единственным зрелищем, доступным большинству жителей имперской столицы, оказались поединки на арене амфитеатра. Но еще менее богатый выбор развлечений имелся у самих участников этих поединков. Не смотреть же на схватки коллег. За поведением на арене других бойцов Глеб если и следил, то лишь поначалу и исключительно в познавательных целях. Опыта набирался.

Ну а если хоть Глебу, хоть кому-то из участников боев на арене захотелось не опыта набраться – расслабиться, то пойти-то им было почти некуда. Разве что в бордель или кабак. И то если распорядитель раскошелится, ибо собственных денег подневольным людям иметь не полагалось. Распорядитель же избытком щедрости не страдал. Разве что бойцам именитым, вроде Глеба, шел на уступки. Да и то с явной неохотой. И непременно напоминал, что и выпивка, и женщины продажные для здоровья далеко не безвредны. А кому нужен больной боец? Разве что магу-лекарю, для которого появлялся лишний способ заработать. Известно за чей счет.

«Вот так вы меня и разорите!» – в конце своей преисполненной недовольством речи изрекал обычно распорядитель. Прежде чем тянулся все-таки за кошелем.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю