Текст книги "Фаворит смерти 1 (СИ)"

Автор книги: Тим Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– В самом деле, – кивнул Елисей.

Я с трудом вышел из медитации – все-таки с непривычки давалась она мне тяжело.

– Ну чего вы? – устало пробормотал я. – Видите же, что занят. Занимаюсь я! Не отвлекайте!

– Занимается он! – фыркнул Андрей. – Уже пятый час к ряду. Как с утра начал, так и не отходил от кровати.

– Пятый час?! – удивился я.

И вдруг почувствовал, что чертовски голод. Может бы, Андрей и прав?

– Пятый-пятый, – кивнул Елисей.

– Да, что-то я и в самом деле проголодался, – произнес я, поднимаясь.

И едва не упал – отсидел ноги до того, что те стали словно чужие. Сегодня удалось продвинуться почти четверть и до заветного умения оставалось уже половина пути.

– О, братец! – протянул Андрей. – С такими темпами ты совсем силы растеряешь. Нет, так дело не пойдет. Давай, срочно собирайся – пойдем чего-нибудь перекусим. Отмазки не принимаются.

– Согласен! – улыбнулся я и мы двинули к «Пекарне Якова» – заведению, в котором не смотря на его название, выпечкой и не пахло.

Несмотря на запрет выходить с территории школы, многие ученики все же нарушали его – благо особо за этим никто не следил. В нескольких сотнях метрах от школы располагался небольшой городок, называемый Верхоянск, который существовал только благодаря мануфактуре семьи Герценых, специализирующейся на сахароварении. Помимо самой мануфактуры в городке было множество увеселительных заведений – в расчете на учеников, которые приносили хорошую прибыль городу по этой статье доходов.

Бары, закусочные, увеселительные заведения, и даже, если знать места, публичные дома имелись тут в преизрядном количестве. И даже большое их количество и непременная конкуренция с завидным постоянство пополняли карманы их владельцев.

«Пекарня Якова» располагалась на Третьей улице. В школе была пересменка и можно было увидеть знакомые лица, сидящие в кафе и барах. Мы зашли внутрь заведения, с сожалением отметили, что оно забито под завязку.

– Ничего страшного, – приободрил нас Андрей. – Вон знакомые ребятки. Подсядем к ним.

Мы начали протискиваться сквозь толпу в глубь помещения. Табачный дым тут стоял столбом, разговоры и шум стаканов смешивались в одном гуле и невозможно было что-то разобрать.

– Смотри куда прешь! – прошипел мне в самое ухо кто-то, обдавая крепким перегаром.

Я оглянулся.

Передо мной стоял огромный верзила – назвать его парнем и уж тем более учеником не повернулся бы язык. Но он и не был им. Судя по грязной замасленной одежде и пудовым кулакам, он являлся работником сахарной мануфактуры и зашел сюда чтобы промочить горло. Ну зверь! Лицо как у обезьяны.

– Прошу простить меня, – ответил я.

Все-таки ноги я ему и в самом деле оттоптал, не очень хорошо вышло.

Здоровяк испепеляюще посмотрел на меня. Было видно, что внутри него борются противоречивые чувства – с удовольствием закатить драку или не лезть на рожон, чтобы потом не вылететь с единственной нормальной работы. И первое желание перебарывало.

Атмосфера накалялась. Я тоже уже готов был биться – не бежать же с позором на глазах у всех остальных?

– Гарри, все нормально! – вдруг крикнул кто-то со стороны.

Я оглянулся. А вот это был точно ученик школы – знакомая форма, красовалась на крепком теле. Парень был явно из старшеклассников.

– Он мне ноги оттоптал! – прорычал тот, кого назвали Гарри.

– Да твои ноги только слон может оттоптать, и то мозоль натрет! – улыбнулся парень, подходя к нам. – Вот, возьми лучше выпивки, себе и своим друзьям, за мой счет!

Парень кивнул официанту и тот поспешно удалился за пойлом.

– Благодарю, господин, – кивнул Гарри и зыркнув недобро на меня, удалился за свой столик.

– Спасибо, – тоже кивнул я парню. – Но я бы и сам мог…

– Это навряд ли, – ответил незнакомец. – Ты не знаешь Гарри. Ты бы его только разозлил.

Парень протянул руку.

– Меня Никита зовут. Никита Бартынов.

Я пожал новому знакомому руку, представился:

– Максим Вяземский.

Остальные парни тоже поздоровались, но кажется они уже знали его.

– Первый раз тут? – спросил Никита меня.

Я кивнул. Предложил:

– Хочешь составить нам компанию? Мы решили выпить.

– С удовольствием! – ответил Бартынов. – Я тут с утра один, нормально побеседовать даже не с кем. Одно жлобье, честное слово!

– Ребята, вы не против? – глянул я на своих спутников.

Те кивнули.

Мы прошли за дальний столик, кое как уселись. К нам тут же подбежал суетливый официант.

– Что смею предложить господам? – учтиво поклонился он, шевеля большими черными как смоль усами. – Еда? Закуски? Квас?

– Борис, что есть из выпивки? – спросил Никита. – Только не пойло.

Парень достал кредитку, помахал ей перед носом официанта.

– Мы сегодня хотим достойно погулять. Хочу угостить своих новых друзей чем-нибудь необычным, достойным.

– Вас понял! – радостно кивнул Борис и убежал.

Вскоре он вернулся с винной картой и сказал:

– Вот лучшее, что есть. Чего изволите?

Мы начали задумчиво рассматривать длинный список из непонятных и замысловатых названий.

– А что посоветуешь? – спросил Никита, даже не взглянув на карту.

– Из легкого? Пиво? Вино? Водка?

– Нет, только не водка! – пропищал я, с ужасом вспоминая процедуру в «Красных Казематах», когда меня поили ей через шланг.

– Тогда, может быть, мадера? У нас есть замечательный бочонок мадеры, прямиком из Нового Крыма.

Я хотел уже было согласиться, но Никита опередил меня:

– К черту это! Почем зря хлебать! Нам градус нужен!

– Понимаю, – улыбнулся Борис. – Молодому растущему организму всегда и во всем нужен градус – будь то любовь, дружба или выпивка. Тогда смею предложить отличнейшие виды виски.

– Вот это уже лучше. Что есть?

– «Князь Варламофф», купажированный виски, выдержанный в бочках из-под бурбона, с финишной выдержкой в бочках из-под эля в течении четырех месяцев. Бочки завезены из пивоварни господина Штольца, что расположена под Алтайском. Аромат напитка с нотами меда, солода, вереска и немного нуги, очень легкий. Вкус довольно сладкий, с нотами печеных яблок и апельсина, с приятной согревающей горечью. Послевкусие с намеком на дым и шоколадные тона.

– Неплохо-неплохо, – кивнул Никита. – А еще что есть?

– Прекрасный односолодовый виски «Кремль». Карамельный, сливочный, приятный и аккуратный, с насыщенным ароматом, который прекрасно сочетается с кофе. Аромат элегантный, с нотами груши, дуба, ячменя, орехов, специй, зеленого чая и молочного шоколада. Во вкусе цветочные ноты и ноты яблок со специями уступают место ясному ощущению горьких кофейных зерен и обожженного дуба. Послевкусие согревающее. Прекрасно подойдет под непринуждённую беседу.

– Как говорит! – улыбнулся Елисей. – Прям песня! Ну как тут можно не согласиться? Лично я за «Кремль»!

– Не делай поспешных движений! – ответил ему Никита. – Борис всегда откладывает самое лучшее на потом. Я прав?

Официант улыбнулся.

– Ваша мудрость не знает границ, господин Бартынов. Верно, самое лучшее не выпячивается, оставляется на закуску. Тогда смею предложить вам самое лучшее что имеется у нас – «Сосновый бор», еще один купажированный виски, от винокурни господина Крюкова из Смоленска. Тройная дистилляция, на последнем этапе напиток выдержан в бочках из-под темного пива в течении шести месяцев. Аромат заманчивый, с нотами шоколада, пряных трав, цветов, яблок и нюансов нот ежевики и имбиря. Вкус богатый, с нотами сладкого солода, жареного ячменя, ванили, карамели, фруктов, вишни и специй для выпечки. Послевкусие долгое с приятными нотками цветов, апельсинов и меда. Цена конечно соответствующая, но вкус… м-м-м! Превосходно!

– А вот это нам подходит! – одобрительно кивнул Никита. И повернувшись к нам, сказал: – Сейчас погуляем по «Сосновому бору»!

Виски и в самом деле оказался великолепным!

Мы выпили по одной и убедились в том, что все, что сказал официант Борис с черными усами, оказалось правдой.

– Ни единым словом не соврал! – воскликнул Никита, наливая еще по одной. – Прекрасный виски! Превосходный виски!

Мы выпили еще, разговорились. Оказалось, что Бартынов тоже учился в школе, был на три года нас старше. Его род имел большой вес, отец сидел в Верхней палате думы. Никита же во власть не рвался и вообще был не из той породы людей, кому абсолютно не интересна власть.

– Я свободный художник! – улыбнулся он, сверкая захмелевшими глазами. – Я люблю веселье, люблю Праздник! С большой буквы Праздник, понимаешь? Не те официальные даты, которые принято отмечать из года в год. Ну что это за пошлость? В календарике помечать праздничные обязательные даты? Фу! Нет. Праздник должен идти от души. Ему не нужно рамок и границ. Ты его почувствуешь сразу, без всякой даты и уведомления. Вот, например, я. Сразу, как только вас, парни, увидел, почувствовал – сегодня будет Праздник. Какой? Не важно. Придумайте ему сами название. Праздник Дикого Гарри – как вам? Звучит! Хех!

Бартынов вдруг запрыгнул на стол и закричал:

– Дамы и господа! Объявляю сегодняшний день праздником. День Дикого Гарри!

Народ весело заголосил.

– Выпивка – за мой счет. Гарри – тебе двойная порция! Друзья, наливайте!

Мы веселились как могли. Надрались в дребезги. Уже ближе к ночи вышли на улицу. И тут Бартынова как подменили. Он вдруг стал серьезен. Его шатало, но не смотря на это он крепко держался на ногах.

– Друзья! – обратился он к нам заплетающимся языком. – Вы отличные парни и я рад, что встретил вас. Чутье не подвело меня. Сегодня я познакомился с замечательными людьми – с вами. И поэтому я хочу вам кое что рассказать.

Он встал напротив нас, видимо желая сказать что-то важное. Мы уставились на него, сами едва держась на ногах.

– Я фаталист. Кому суждено умереть от старости, не умрет от пули. Вы понимаете о чем я говорю?

Никита достало из-за пояса револьвер, старый, шестизарядный.

– Эй, ты чего? – спросил я его, насторожившись. Даже сквозь пелену хмеля я понял, что револьвер в руках пьяного – плохая идея.

– Не переживай, – отмахнулся тот. – Я не умру. Даже если выстрелю в себя.

– Не надо в себя стрелять – это плохая идея! – произнес Андрей, отхлебывая остатки выпивки прямо из бутылки.

Елисей поддержал его.

– Да, не надо в себя стрелять.

– Ерунда! Вот смотрите.

Бартынов направил на себя ствол оружия.

– Ты что?! С ума сошел?!

Я подскочил к Никите, но тот уже нажал на спусковой крючок.

Раздался сухой щелчок.

– Вот видишь, – улыбнулся тот. – Я же говорю – кому суждено умереть от старости, не умрет от пули. Правда я не от старости умру. Утону. Вода – моя смерть.

– Откуда такая уверенность? – спросил Елисей.

– У меня есть слабенький дар предсказательства, – ответил Бартынов.

– Ух ты! А мне скажешь от чего я умру? – спросил Андрей.

Бартынов закрыл глаза, взял парня за руку. Потом произнес:

– Опасайся диких зверей. Оттуда опасность вижу.

– Дикие звери? – кисло переспросил Андрей. – Сомнительно что-то. Где же я их найду? Едва ли я погибну от диких зверей. Больше шансов сегодня во сне от рвотных масс сдохнуть!

Парень пьяно рассмеялся.

– А зоопарк? – резонно спросил Елисей. – А частные вольеры? Да у твоего же отца на второй фазенде тигры водятся.

– Точно! – вдруг вспомнил Андрей и задумчиво затих.

– А мне! – попросил Елисей. – Мне погадай!

– Старость, – небрежно ответил Никита.

– Круто! От старости – это нормально.

– А я? – спросил я, заинтересовавшись.

Никита взял меня за руку, закрыл глаза. Произнес:

– Яд вижу.

Я вздрогнул. Взор мой невольно упал на черный браслет, висящий на запястье.

– Яд? – переспросил я.

– Да, – буднично ответил Никита. – Не знаю что это значит. Змей, наверное, стоит опасаться. – И улыбнулся, протягивая мне револьвер. – Так что пули можешь не боятся.

Я был пьян. Сознание мутило от выпитого, потому что других причин, по которым я взял в руки оружие, я не мог найти.

– Максим, ты чего? – настороженно спросил Андрей, выпучив глаза.

Никита закурил. Произнес в который раз:

– Кому суждено умереть от старости, не умрет от пули.

– Верно, так и есть, – вдруг согласился я с ним.

И направив себе в висок ствол оружия, нажал на спусковой крючок.

Я ошибся. Кому суждено умереть от старости, тот может умереть и от пули.

Раздался оглушительный выстрел. Мое лицо обдало горячими пороховыми газами, потом все подернулось тьмой.

Глава 12

Курок взводится.

Ударяет по капсюлю патрона.

Капсюль воспламеняет порох в патроне.

Взрыв выталкивает свинец из дула прямиком в голову.

Мозги летят наружу.

Таков несложный алгоритм отправки человека с этого света на тот.

И сегодня меня ждала такая участь. Как же глупо! Чем я думал?! Сам себя пришил! Дурак! Идиот! Вот и закончилась моя буржуйская жизнь. Я умер. Вновь.

«Слишком рано, – произнесла мне в самое ухом шорохом ветра Смерть. – Слишком рано!»

Я стоял с револьвером в руке, упертым в голову, и не мог пошевелиться. Не упал. Не раскинул по асфальту руки, заливая все кровью, хлещущей из пробитой головы. Меня словно парализовало. Все вдруг окаменело во мне, от страха, не сравнимого ни с чем. И лишь сознание продолжало лихорадочно соображать, пытаясь понять почему до сих пор может хоть что-то думать.

Я слышал четкий выстрел. Я чувствовал как пороховые газы ударили мне в лицо. Я ощутил давление пули на висок. Но не более. Время словно остановилось. А я оставался жив.

Мои друзья стояли так же, замерев, глядя на меня. Их нелепые испуганные выражения лиц развеселили меня. Мне вдруг стало весело. Какая же глупость! Вышибить самому себе мозги!

Выстрел произошел. Но почему я еще не мертв? Почему остановилось время?

Я осторожно отодвинул голову от револьвера и заглянул в самое дуло. Там виднелся округлый кончик пули. Он не застрял. Он просто замер, будто все вокруг поставили на паузу. Капелька солнца блестела на кончике свинца, красиво, завораживающе.

Что происходит?

«Слишком рано, – вновь прошипела Смерть. – Наступит время и я обязательно заберу тебя к себе. Но не сегодня».

«Почему?» – только и смог подумать я.

«Для осуществления одного моего замысла», – ответила Смерть.

«Какого?»

Смерть не ответила.

«Ну вот, опять меня используют для каких-то своих целей», – злобно подумал я и вдруг почувствовал как рука с оружием сама собой отклоняется в сторону, словно ее оттянула инородная сила, уводя траекторию полета пули выше головы.

«Еще не время», – прошелестел в ушах ветер…

…и все ожило.

Грохот. Вскрик Андрея. Удивленный взгляд Елисея.

– Чтоб тебя! – только и смог выдавить Андрей.

Хмель как рукой сняло. Я протрезвел разом и только смотрел на револьвер в руке. В ушах от выстрела звенело.

– Промахнулся… – выдохнул Елисей, не веря собственным глазам. – Промахнулся!

«Помогли промахнуться», – подумал я.

Меня вдруг ударил мандраж, начало трясти, ноги едва не подкосились. Я облизнул пересохшие губы, оглянул друзей.

– Вот видишь, – спокойно произнес Бартынов, забирая у меня оружие. – Даже пуля тебя не берет. Или ты супермазила!

– Ты сумасшедший! – закричал Андрей. – Зачем вообще достал оружие?! А если бы он себя… того…

– Кому суждено умереть от…

– Да задрал ты со своей философией! Псих!

– Ребята, – позвал всех Елисей. – Пора валить – выстрел уже слышали городовые, наверняка сюда наряд направили. Ничего хорошего можно не ждать, могут и со школы погнать.

– Бежим! – выдохнул я и рванул.

Сзади раздался свисток, потом старческий голос городового покричал:

– Стоять, бездельники! А ну стоять! Ух, я вам намылю шеи!

Мы драпали через дворы и смеялись в голос. Этот смех был нервным, но с помощью него мы высвобождали тот груз и напряжение, которые пережили за считанные минуты.

Когда от погони удалось оторваться, мы остановились перевести дыхание.

– Вы отличные парни! – произнес Бартынов, обнимая нас. – Давно я так не ощущал Праздник! Кипение в душе! Чудесно! Просто чудесно! Вся меланхолия прочь, жизнь бурлит в жилах! Обязательно еще раз устроим такой Праздник!

– Обязательно, – кивнул я. – Только чур без револьверов!

Мы рассмеялись.

– Ну что, по общагам? – спросил Андрей, немного успокоившись.

– Что?! – удивился Бартынов. – Ни в коем случае! Давайте еще выпьем, я знаю одно место – закачаешься!

– Поздно уже, – произнес я, поглядывая на луну, лениво светившую в небе.

– Надо промочить горло – такой стресс все-таки, – со знанием дела ответил Никита.

И я согласился. Стресс и в самом деле был невероятный – я едва держался на ногах, да и не до конца выветрившийся хмель просил добавки, вновь взыграв в крови. Хотелось вытравить из воспоминаний этот эпизод с револьвером, но еще больше – разговор со Смертью. Списать его завтра по утру на пьяный бред.

– Ну вот и отлично! – обрадовался Бартынов.

Мы двинули через темные улицы, ведомые Бартыновым. Никита долго говорил о фатуме, о судьбе и роке, размышляя о пуле, смерти и прочих потусторонних вещах, чем изрядно нам надоел. Чтобы хоть как-то угомонить пьяного философа, мы принялись петь песни. Через несколько кварталов, под мое пение «Агаты Кристи», которой в этой реальности не существовало, мы подошли к красной витрине.

– «Заведение мадам Зузу», – прочитал я ярко-розовую неоновую вывеску. – Это что?

– Сейчас узнаешь, – подмигнул мне Бартынов. И махнул остальным. – Пошли! Сейчас повеселимся.

Мы вошли внутрь.

Догадки мои подтвердились – мы попали в публичный дом.

– Никита, ты чего? Нас же за это из школы отчислят мигом, если узнают.

– Если узнают! – улыбнулся Бартынов. И обратился к распорядительнице, которая вышла к нам в одних стрингах.

Была она уже в возрасте, но формы имела весьма аппетитные и знала себе цену, всем своим поведением показывая – она здесь хозяйка.

– Мадам Зузу, мы хотим расслабиться.

– О! Кто же к нам пожаловал? – обрадовалась она, увидев Бартынова. – Постоянный клиент.

– Верно! – улыбнулся тот. – Да еще и новых клиентов тебе привел. За такое в хороших заведениях скидку дают.

– Тебе и без гостей скидка всегда есть!

– Знаю!

– Так чего изволите? – спросила та, оглядывая нас. – Блондинки? Брюнетки? Рыженькие? Может быть, какие-то особые предпочтения?

– Все и сразу! – воскликнул Никита, доставая платежную карточку.

Я еще некоторое время метался в сомнениях, все-таки мне не хотелось предавать таким образом Агнете – подумать только, что бывает в голове у пьяного! Но когда в коридор вышло около двух десятков голых девушек – худеньких и пышечек, высоких и миниатюрных, совсем еще молодых и тех, про кого говорят «с опытом» – я сдался.

Зазвучала приятная расслабляющая музыка – или это у меня в голове уже началось представление? Принесли шампанского и мы выпили. Меня понесло.

Я схватил двух девчонок-близняшек и потащил их под одобрительные возгласы Бартынова в комнату.

Близняшки оказались не из робкого десятка и показали мне все, что умели. А умели они многое. Я растворялся в их похоти, забывая обо всем, что произошло, наслаждаясь только этим моментом.

Выжатый как лимон, уставший, я отрубился только под утро. Близняшки, примостившиеся с двух сторон, тоже крепко уснули.

Это был сложный день. Впрочем, если бы я знал, что меня ожидает в следующую неделю, я бы так не утверждал, напротив бы хотело, чтобы этот день не заканчивался никогда.

* * *

И вновь потекли ученические будни. Инцидент с револьвером постепенно забылся, я погрузился в учебу с головой. Альберт Михайлович, видя мое рвение, помогал как мог. С помощью своих связей он помог оформить мне допуск в библиотечное хранилище, где имелись весьма интересные книги по магии.

Я постигал хитрую науку, которая давалась мне на удивление легко. Таким успехам Чернов только радовался, скармливая мне курс за курсом и только удивлялся как хорошо у меня получается то или иное заклятие.

Учеба учебой, но и про беззаботную студенческую жизнь мы не забывали. Мы как минимум раз в неделю встречались с Никитой Бартыновым и устраивали вечеринки, посещая все заведения, которые только можно было найти в городе. Мы сблизились с Никитой и он, не смотря на более старший возраст, стал нам наиболее близким. Порой мы долго беседовали о разном, возвышенном, поглощая очередную бутылку «Соснового бора» или «Кремля».

Вскоре о нашей дружбе узнал и Герцен. Для него это стало неприятной неожиданностью. Парни пояснили – Бартынов-старший в хороших отношениях с семьей Герценых поэтому у младшего случилась такая реакция.

Каждый раз видя нас вместе в каком-нибудь очередном баре, Григорий злился и пыхтел. Наша дружба его явно напрягала. Все-таки гораздо правильней было был, чтоб сам Григорий Герцен был другом Никиты Бартынова, как их отцы. Но выходило по другому.

Я же только смеялся с его красной злобной физиономии. Никите Бартынову и вовсе было все по барабану.

…Пятница не предвещала ничего плохого. Встав с раннего утра, сделав зарядку и ощутив бодрость духа, я готов был приступить к изучению новых для меня наук. Настроение было хорошим. Былые проблемы за прошедшее время обесцветились, стали призрачными, далекими. И даже браслет, все так же покоящийся у меня на запястье, уже больше не напрягал. Казалось, я даже убедил себя, что он – всего лишь галлюцинация.

Мне хотелось учиться, жить новой жизнью, где я не инвалид, а здоровый человек.

Парни еще спали – им нужно было только к третьей паре. Я уже собирался выходить, как на комнатный оповещатель пришло сообщение – преподаватель Прохоров собирает весь класс на внутришкольном дворе. Это значило только одно – практические занятия.

Что ж, будет интересно. Прошлая практика была еще свежа в памяти – мы изучая краткий курс геомагии, создавали земляные рвы и столбы, стараясь сделать как можно ровнее ту или иную фигуру или конструкцию.

Вот и сегодня я ожидал чего-то такого интересного и увлекательного и потому с воодушевлением двинул наружу.

Как оказалось, все уже давно собрались и я был чуть ли не последним, кто пришел на улицу. На меня недобро покосились, кто-то шепнул:

– Биться будем.

– Зачем? – удивился я, оглядываясь.

За мной стоял Ким. По круглым глазам и бледному лицу я понял, что сегодняшние практические занятия его явно не вдохновляют.

– Зачем биться? – повторил я вопрос.

– Отрабатывать материал, – ответил тот, нервно хрустя костяшками пальцев. – Боевая магия, заклинания, атаки.

– Какие еще боевые заклятия? – удивился я.

– Препод скажет. Там строги ограничения – только то, что успели пошли по курсу. А это…

– Вяземский, – произнес учитель, поднимая взгляд с журнала на меня.

Я кивнул.

– Ты будешь в паре с… – преподаватель вновь опустил взгляд и начал водить крючковатым пальцем по списку учеников.

– Со мной! – раздался знакомый голос из толпы.

– Герцен? – учитель нахмурился. – Хорошо, давай, выходи на ринг.

– Надеюсь, ты не против? – ехидно процедил Григорий, глядя на меня.

– Только рад, – сухо ответил я.

И пошел следом.

Пора было вновь преподать этому задире урок.

– Правила просты… – начал учитель.

– Мы их помним, – беспардонно прервал его Герцен. – Не будем терять времени.

И тут же атаковал.

Удар был подлым, магическим, без официальной отмашки начала поединка.

Меня швырнуло на землю, в груди больно зажгло.

– Разве уже начали? – с трудом ловя воздух ртом, прошептал я.

Учитель не успел ответить, как Герцен вновь атаковал.

Мощный вал обрушился на меня и едва не размазал об пол. Я вскрикнул, попытался отползти в сторону.

Толпа в страхе расступилась.

– Это не… – начал учитель, но Герцен вскинул руки и вокруг нам вспыхнуло синее магическое пламя, отделяя нас от всех остальных.

Огонь загудел словно церковный орган, начал плеваться искрами, в импровизированной арене воздух мгновенно накалился.

– Пришло время разобраться, Вяземский, – злобно процедил противник и пошел на меня.

В его руках уже горел, испуская искры, огнешар.

Стиснув зубы, я поднялся. Вспоминая пройденные уроки и уже имеющийся опыт поединков, хоть и шуточных, проводимых с Андреем и Елисеем, я сконцентрировался. Начал кастовать волну для создания магического резонанса.

Герцен понял, что надо спешить и швырнул огнешар прямо в меня.

Я в последний момент увернулся.

Пламя прогудело над самой головой, врезалось в преграду и рассыпалось на миллион искр.

Я контратаковал.

Черная волна, возникшая в долю секунды вокруг моей руки и окутавшая кулак, стрелой полетела в Герцена.

Шр-р-рах!

Противник отразил удар каким-то замысловатым магическим заклятием – черная волна с треском разбилась о невидимую стену.

Герцен усмехнулся.

– И это все, на что ты способен?

И вновь метнул огнешар, который на этот раз вырвался прямо из ладони противника.

Надо отдать должное – Герцен прекрасно владел своим атрибутом и хорошо справлялся с огненной магией. Мне до него еще расти и расти.

Тугой комок ударился меня в живот. Со змеиным огонь шипением прожег одежду и едва не добрался до плоти – я успел поставить защиту и только это меня спасло.

Герцен злобно ругнулся.

Я бросился на него. Ударил в челюсть. Хук оказался гораздо лучше всяких магических заклятий. Простой, без всяких замудренных заклятий.

Герцен шумно выдохнул и упал на землю. Из разбитого носа полезли кровавые пузыри и сопли.

Я насел сверху противника. Стал осыпать его ударами.

Герцен крякнул, попытался увернуться. Потом, поняв, что сделать это легко не получится, врезал мне коленкой в спину.

От удара перехватило дыхание.

Секундная заминка – и Герцен отшвырнул меня в сторону. Я в последний момент успел остановить инерцию движения. Огненная стена оказалась в паре сантиметров от моего лица. Жар, идущий от нее, опалил брови.

– Убью! – вытирая разбитые губы и нос, прошипел Герцен.

И направился ко мне.

Я подскочил на ноги. Слева стена из огня начала расходиться в стороны – это пробивал к нам путь учитель Прохоров.

Одним движением Герцен вновь закрыл образовавшийся проход.

Я даже не удивился столь наглому поведению Григория. И не удивлюсь, если это ему сойдет в итоге с рук.

– Убью! – вновь повторил Герцен свое любимое слово и швырнул в меня какой-то черных клубок.

Достаточно сложное заклятие окутало меня своими сетями, спутало руки и ноги. Я попытался вырваться, но не смог.

«Я могу помочь тебе, – прошептала вдруг Смерть мне в самое ухо. – Одно слово – и я отправлю его в огонь».

– Нет! – выкрикнул я, чем смутил на мгновение Герцена.

«Нет! – повторил про себя я. – Нельзя убивать людей направо и налево!».

«Тогда он убьет тебя».

«Это мы еще посмотрим!»

Черный клубок заклятия, еще называемый «Зеркальный Ловец», я изучил одним из первых – спасибо за это Альберту Михайловичу. И потому знал за какие ниточки нужно будет потянуть, чтобы выпутаться.

Астральная проекция, напитка экстрактом, создание магической печати.

Получилось! «Зеркальный Ловец» начал рассыпаться на черные волокна.

Герцен вновь удивился. А я, не теряя ни мгновения, подскочил на ноги и контратаковал.

Огненная магия – это хорошо. Но вот против водной она бессильна. И потому я создал «Ледяное Озеро». Волна, возникшая из воздуха, сбила с ног противника, ударила по огню. Раздалось шипение, пар едва не ошпарил нас. Температура резко подскочила.

Но потом окружавшая нас стена начала распадаться, демонстрируя мечущегося в разные стороны Прохорова.

– Герцен! Вяземский! – взвизгнул он. – Герцен! Живо прекратить!

– Что, господин учитель? – будто ни в чем не бывало протянул тот, оборачиваясь.

Григорий даже успел навести небольшой морок на свое лицо, пряча опухшие от удара губы. И про прическу не забыл. Мажор.

– Нарушение проведения схватки! Пользование запрещенной магией! Дисциплинарка! Отчислю! Немедленно доложу куда следует!

Прохоров начал грозить кулаками.

– Ну что вы, какая дисциплинарка? – хитро улыбнулся Герцен. – Я ни в чем не виноват. Вы же сами не объявили правила схватки.

– Что?! – вытянулся в лице учитель.

– А чему вы так удивились? Вспомните – не объявили. Верно ведь я говорю, парни? – Герцен глянул на своих дружков, стоящих отдельной кучкой.

– Верно! Так и есть! Не говорил, не говорил! – хором поддержали те.

– Вот видите. Так что насчет дисциплинарки я бы не стал так категорично утверждать и запугивать. Меня она точно не ожидает, а вот вас… тут подумать надо, – Герцен принялся загибать пальцы. – Инструктаж не провели – раз, обеспечение безопасности было слабым – два, мы ведь могли и убить себя, вон и соперника моего не обеспечили печатью защитой – это три, – Герцен зыркнул на меня. – Ведь верно я говорю, Максим?

– Пошел ты! – сквозь зубы поцедил я.

– Так ведь я… ведь вы же сами… – заикаясь, начал Прохоров. Такой наглости он никак не ожидал.

– Не переживайте вы так, – успокоил его Герцен. – Я поговорю с отцом, что-нибудь придумаем насчет вас. А пока идите.

– Что?! Да я… декану… докладную… Прямо сейчас же доложу декану о вашем поведении!

– Думаю, это лишнее, – внезапно раздалось за нашими спинами.

Мы разом обернулись.

– Докладной мне писать не надо – не зачем переводить бумагу, – это был декан Лонгвей. – Я все прекрасно видел собственными глазами.

Он вышел из толпы, плавно, словно плыл.

– Господин Лонгвей… – поклонился Прохоров. Он задыхался от переизбытка чувств и лезущих из него обилия слов.

– Господин Григорий Герцен хоть и был импульсивен и не сдержан, но по своему он прав, – сообщил декан.

– Что?! – не выдержал я. – Прав?!

Декан пристально с холодом посмотрел на меня, но не потрудился что-то ответить. Продолжил рассуждения:

– Я решил проверить как вы проводите учебные практики, ревизором сам захотел посмотреть. И как видимо не зря. Инструктажа от вас я так и не услышал, хотя это обязательное правило при проведении боевых практических занятиях. Тут я согласен с Герценым. Это очень серьезное нарушение.

– Так ведь я… не успел! – возмутился Прохоров.

– Не успели или забыли? – с нажимом спросил Лонгвей.

Преподаватель поник, кажется, он понял, что сейчас лучше не спорить с деканом, только себе дороже будет.

Я хотел уже вступить в спор, как вдруг увидел за спиной декана фигуру в черном костюме. Он явно был не из школьной администрации, да и на школьника уж точно не тянул.

Сердце мое сжалось, меня словно обдало холодом. Я понял кто это. Человек из «Красных Казематов». Сомнений нет.

Что он тут делает? Крот предупреждал, что они будут следить за мной, но не в самой же школе! Или, подожди…

Я глянул на Лонгвея, потом вновь на человека в черном. И все встало на свои места. Декан тоже с ними заодно. Неужели Лонгвей знает и про меня? Наверняка.

Или, все же, у меня просто начинает развиваться паранойя?

Человек в черном пристально смотрел на меня. Губы его сомкнуты в тоненькую нитку. Казалось, он был каким-то роботом, а не человеком.

– Это мы еще выясним и внимательно разберем на дисциплинарном совещании, – продолжил Лонгвей. – А сейчас, – он окинул собравшихся учеников взглядом, – я прерываю ваш урок. Можете оставшееся время провести в библиотеке – весьма полезно будет для вас. А вы, господин Прохоров, потрудитесь явиться ко мне прямо сейчас в кабинет – для личной беседы.