Текст книги "Экспедиция "Уллис""

Автор книги: Тим Северин

Идя по дороге между Канали-Стретти и скалой, я приметил внизу челн с двумя рыбаками. Они высматривали угрей на мелководье, держа в руках остроги с длиннейшими рукоятками.

– Пещера! – крикнул я им. – Где пещера?

Рыбаки озадаченно уставились на меня. Наверное, естественнее было спросить: «Есть здесь какая-нибудь пещера?» – но я был слишком уверен в ее существовании.

– Пещера! Где? – повторил я.

Рыбаки отвернулись, явно недовольные тем, что их отвлекают от дела. Я не сдавался, хоть и сознавал изъяны своего греческого произношения.

– Пещера! Пожалуйста, пещера?

Она должна бытьгде-то здесь… Рыбаки посовещались, один из них раздраженно пожал плечами. Не иначе принял меня за чокнутого туриста. До моего слуха донеслось слово «Антоний». Наконец один рыбак досадливым жестом указал на скалу за моей спиной и снова взялся за острогу. Я повернулся и за ветвями старого оливкового дерева высоко на склоне разглядел угол какого-то балкона с железными перилами. Волнуясь, стремительно зашагал по дороге и обнаружил ведущую наверх извилистую тропу. Судя по обилию паутины между кустами, ею не часто пользовались. Здоровенные пауки напомнили мне притаившуюся в своем логове Сциллу; я знал, что нахожусь на верном пути.

Тропа уперлась в ступеньки, которые привели меня на замеченный снизу бетонный балкон, явно часть какого-то святилища, судя по тому, что часть перил составлял сваренный из двух железных прутьев грубый крест, а в раме из труб висел колокол. Сверху балкон защищала черепичная крыша, а в глубине я увидел два маленьких окошка и коричневую дверь. Приглядевшись, обнаружил, что дверь вставлена в подпирающую скальный выступ каменную кладку. Над дверью висел на гвозде большой железный ключ. Я отпер замок и вошел, чувствуя себя как Алиса, вступающая в Зазеркалье.

Я очутился в пещере. Превращенная в часовню, она тем не менее сохранила свой первоначальный облик. Расписанные копотью от свечей гротескные стены с буфами и бороздами казались вылепленными из воска. Наибольшая высота свода составляла примерно четыре с половиной метра, длина достигала трех с половиной метров, ширина – неполных три метра. Мрачная полость в скале отлично подходила на роль логова Сциллы. То, что теперь она служила часовней, меня ничуть не удивило. Подобно тому как в некимантейоне над древними вратами Аида поместилась церковь Иоанна Предтечи, так и здесь новая религия освоила древнее языческое святилище. Пещера Сциллы стала часовней Святого Антония, и я невольно улыбнулся, заметив маленькую икону с грубым изображением святого Георгия, убивающего дракона. Очень точная метафора, рисующая противоборство двух религий, и некоторые фольклористы усматривают связь битвы святого Георгия с языческим представлением о конном витязе, сражающемся с длинношеим чудовищем Ламией.

Выйдя обратно на балкон, я остановился спиной к пещере. Открывшаяся мне картина точно соответствовала описанию Цирцеи. Внизу к подножью скалы подступала излучина древнего пролива. С высоты я не хуже какого-нибудь пернатого хищника видел, как скользящие по дну мелководного Канали-Стретти угри расписывают желтый ил извилистыми узорами. Прямо передо мной белела линия бурунов на Плака-Спит, хотя с приходом вечера ветер уже прекратился. Вдали за стрелкой просматривалась оконечность мыса Ирапетра с его загадочными курганами и берегом, подходящим на роль луга сладкогласных сирен. Я стоял у входа в пещеру, расположенную, как говорила Цирцея, «на самой середине» скалы над проливом, лицом к западному горизонту. Рыбаки внизу решили, что на сегодня хватит трудиться, и удалялись по древнему водному пути, отталкиваясь шестами. Я нашел искомое.

Но если пещера Сциллы помещается на горе Ламия на арканском берегу, где надлежит искать поглощающий корабли водоворот Харибда? По словам Цирцеи, он находился под скалой, отстоявшей «на выстрел из лука» от обители Сциллы. В наши дни, когда Канали-Стретти перекрыт дамбой и представляет собой тихую заводь, здесь нет ни приливов, ни отливов, вообще никаких течений, способных образовать водоворот. А потому хотя бы для приблизительного ответа необходимо реконструировать конфигурацию пролива и схему приливно-отливных течений времен Троянской войны. При этом во многом приходится руководиться догадками, так как заиливание лагун Лефкаса по своим масштабам не уступает сходному процессу в заливе перед Троей.

И все же кое-какими ключами мы располагаем. В современном судоходном канале, пересекающем основание Плака-Спит, наблюдается идущее с юга на север приливно-отливное течение. Скорость его невелика, всего полтора узла, но оно показывает, что течение такого рода могло быть частью механизма, образующего могучий водоворот. Однако еще важнее расположенные примерно в миле к северу от пещеры Сциллы два залива – Святого Николая и Хелодиваро, играющие роль водосборников. Во второй половине дня ветер нагоняет в них воду, которая сбрасывается через бары и отмели «Порта Святого Николая». В «Лоции адмиралтейства» говорится: «Морской бриз гонит в Ормос Айю Николау (залив Святого Николая) значительное количество воды, с силой вытекающей обратно на закате, когда стихает ветер». Ветровое течение – вот специфическое явление, могущее объяснить странные особенности Харибды, озадачивавшие комментаторов. В «Одиссее» читаем: «Страшно все море под тою скалою тревожит Харибда, три раза в день поглощая и три раза в день извергая черную влагу».

Троекратный водоворот представлялся всем невозможным. Такие комментаторы, как Страбон, относили его к разряду преувеличенных вымыслов, потому что обычно приливы чередуются с отливами только два раза в сутки. Однако здесь, к югу от мыса Сциллы, у входа в узкий проток между Лефкасом и материком не исключена возможность третьего прилива. В конце бронзового века, до того как залив Хелодиваро был заилен, он мог накапливать гораздо больше воды, да еще сюда можно добавить воду из лагуны Вулкария, по-прежнему соединенной с Хелодиваро узким проходом на месте древнего канала. Внезапный поток воды из этого резервуара следом за обычным приливно-отливным течением вполне мог дать водителям малых судов бронзового века пищу для легенд.

Так где же именно были условия для образования троекратного водоворота? Предлагаемый мной вариант – не больше чем логичное предположение, основанное на сравнении с примерно такой же обстановкой в шести милях севернее, где воды залива Амвракикос сбрасываются через узкий пролив у Превезы. Здесь во время сизигийных приливов сброс вызывает мощную циркуляцию воды у мыса Акшен. По словам рыбаков, течение порой достигает такой силы, что не дает выбирать сети. В Канали-Стретти, между Лефкасом и материком, наиболее вероятное место для возникновения такого водоворота следует искать в узкостях, где происходит ускорение и отражение водного потока, то есть либо у маленького островка посреди пролива, либо у одного из просветов между каменными глыбами рифа Плана, на выходе из которых возникало завихрение приливно-отливного потока. Пробирающейся через тесный пролив галере это явление сулило большие неприятности. Конечно, не такие, как в «Одиссее», где водоворот поглощает корабли, недостаточные, чтобы мог родиться миф о Харибде.

Потрясенный зрелищем бушующих вод, Улисс не уследил за Сциллой, когда галера проходила мимо крутого подножия горы Ламия, и длинношеее чудовище не преминуло воспользоваться этим.

 
Тою порой с корабля шестерых, отличавшихся бодрой
Силой товарищей, разом схватив их, похитила Сцилла;
Взор на корабль и на схваченных вдруг обративши, успел я
Только их руки и ноги вверху над своей головою
Мельком приметить: они в высоте призывающим гласом
Имя мое прокричали с последнею скорбию сердца.
Так рыболов, с каменистого берега длинносогбенной
Удой кидающий в воду коварную рыбам приманку,
Рогом быка лугового их ловит, потом из воды их
Выхватив, на берег жалко трепещущих быстро бросает:
Так трепетали они в высоте, унесенные жадною Сциллой.
Там перед входом пещеры она сожрала их, кричащих
Громко и руки ко мне простирающих в лютом терзанье.
Страшное тут я узрел, и страшней ничего мне
Зреть в продолжение странствий моих не случалось.
 

Итак, еще шесть моряков погибли. Но худшее было впереди. Дальше Улисса ожидала гибель последнего корабля его флотилии и всех оставшихся сопутников.

Глава 12. Быки бога солнца

 
Сциллин утес миновав и избегнув свирепой Харибды,
Прибыли к острову мы, наконец, светоносного бога.
Там на зеленых равнинах быки криворогие мирно
С множеством тучных баранов паслись, Гелиосово стадо.
С моря уже, находясь на палубе, явственно мог я
Тяжкое слышать мычанье быков, на свободе гулявших,
С шумным блеяньем баранов…
 

Цирцея строго-настрого наказала Улиссу держаться подальше от этого острова. Страшная участь ожидала всякого, кто посмел бы «руку поднять» на пасущихся там священных животных. Семь стад по пятьдесят быков и такие же стада баранов находились под присмотром дочерей Гелиоса – нимф Лампетии и Фаэтусы. Если Улисс пройдет мимо Тринакрии, говорила Цирцея, все будет хорошо и мореплаватели благополучно доберутся до дома. Но если люди Улисса опять что-нибудь натворят, это будет их последней авантюрой. Все они погибнут, и только один Улисс возвратится в отчизну.

Как и следовало ожидать, предрасположенные к бедствиям товарищи Улисса отказались проходить мимо Тринакрии. Непокорный Еврилох, тот самый член команды, который на Эе отказался идти вместе с Улиссом к дому Цирцеи, заявил, что команда желает высадиться на острове. Дескать, Улисс совсем загонял их и теперь подвергает опасности, заставляя продолжать плавание ночью, когда невозможно увидеть приближение шторма. Внезапный шквал способен потопить корабль. Команда выбилась из сил, твердил Еврилох, и нуждается в сне. Необходимо сойти на берег, приготовить сытный ужин и выспаться на суше. Проведя всего лишь ночь на острове, утром можно будет продолжить путь до Итаки.

Уступая требованиям команды, Улисс неохотно согласился остановиться на Тринакрии, но заставил своих товарищей поклясться, что они ни в коем случае не покусятся на священных быков бога солнца Гелиоса, иначе не миновать им беды. Дав клятву, команда повернула галеру к острову и высадилась на берег. Однако ночью подул такой сильный южный ветер, что пришлось вытаскивать корабль из воды. Ветер свирепствовал целый месяц, и мореплаватели были вынуждены ждать на острове, когда переменится погода. Съестные припасы, полученные от Цирцеи, кончились, охота на пернатую дичь и рыбная ловля складывались неудачно, и люди Улисса начали жаловаться на голод. В это самое время Улисс неосмотрительно удалился один внутрь острова, чтобы молить богов о помощи. Воспользовавшись его отсутствием, интриган Еврилох стал уговаривать остальных нарушить клятву. Дескать, с какой стати они должны умирать голодной смертью, когда можно насытиться мясом священных быков.«…Легче, в волнах захлебнувшись, погибнуть вдруг, – говорил он, – чем на острове диком от голода медленно таять». А чтобы умиротворить Гелиоса, достаточно принести ему в жертву лучших быков и дать обет воздвигнуть богатый храм в его честь по возвращении в Итаку. Моряки бездумно поддались его уговорам, отделили от стада лучших быков и пригнали на берег. Поскольку ячменя для жертвенного ритуала не оставалось, его заменили сорванными с дуба листьями, зарезали быков, освежевали туши, бросили в жертвенный огонь жирное мясо с бедер и принялись жарить трапезу на вертелах. Между тем Улисс, которого сморил сон во время молитвы, проснулся и поспешил обратно к берегу. Почуяв запах жареного мяса, он понял, что свершилось худшее, и прибавил шагу, но было поздно. Да и его строптивые сопутники поняли, что натворили, когда боги послали страшное знамение: шкуры быков поползли по земле, а мясо – уже зажаренное и еще сырое – принялось мычать. Нимфа Лампетия поспешила известить своего отца Гелиоса о совершенном святотатстве, и Зевс заверил бога солнца, что жестоко покарает богохульников.

Шесть дней бесчинствовали непокорные спутники Улисса. Они продолжали резать быков и есть мясо, пока на седьмое утро ветер не стих и оказалось возможным снова спустить корабль на воду. Подняв парус, итакцы вышли в море, и тут Зевс обрушил на них свой гнев. Над галерой грозно повисла свинцовая туча, море потемнело, налетевший с запада шквал порвал державшие мачту ванты, и она упала на корму, разбив при этом голову кормщика, так что «череп его… весь был расплюснут, и он, водолазу подобно, с высоких ребр корабля кувыркнувшися вглубь, там пропал, и из тела дух улетел». Зевс метнул в галеру «громовую стрелу», пронзенный молнией корабль закружился и распался на части. Товарищи Улисса «были сброшены в воду, и все, как вороны морские рассеясь, в шумной исчезли пучине – возврата лишил их Кронион».

Один Улисс остался жив. Барахтаясь среди обломков, он поймал обвитый вокруг мачты кожаный ремень, связал им вместе мачту и киль и обхватил руками это подобие плота. Когда буря стихла, снова подул южный ветер, и всю ночь Улисса несло обратно к ужасной Харибде. На рассвете он очутился у водоворота в ту самую минуту, когда Харибда, верная своему ритму, начала поглощать воду. В последний миг Улисс сумел ухватиться за нависший над водой толстый сук развесистой смоковницы, подтянулся кверху и повис, будто летучая мышь, оставив свой плот.

Перед нами вершина морских небылиц, прототип всех историй о кораблекрушении и чудесном спасении мореплавателя, от Улисса до Синдбада Морехода и «Моби Дика». И все-таки, если отвлечься от фантастических элементов с пришедшей на помощь огромной смоковницей и поглощающего корабли водоворота Харибды, сюжет по сути своей вполне реалистичен. Создатель «Одиссеи» снова обнаруживает прекрасное знание тягот пребывания на борту тесной галеры. Жалобы изможденных гребцов звучат весьма правдоподобно. Их усталость, нежелание плыть ночью, когда нельзя рассмотреть барашки, выдающие приближение шквала, соблазнительная мысль о горячей трапезе с последующей возможностью растянуться на берегу и как следует выспаться, вместо того чтобы свертываться калачиком на банке, – все это было памятно моей команде по долгому изнурительному переходу в Грузию во время экспедиции «Ясон». Не менее метко описание внезапного шквала, разрушившего корабль. У берегов Греции, где высятся большие горы, возможны внезапные неистовые ветры, влекущие за собой резкую перемену погоды. Такие локальные шквалы не часты, но раз испытав их, запомнишь на всю жизнь. У южных берегов Крита сила ветра может вдруг возрасти с безобидных двух баллов до восьми-девяти; известен случай, когда при чистом, казалось, небе современная яхта с голыми мачтами была опрокинута резким порывом ветра.

Для галеры бронзового века буря, в какую попал Улисс, означала полную катастрофу. При сильно потрепанных снастях неожиданная смена ветра застигла команду врасплох. Прямой парус вывернулся наизнанку и стеганул мачту с такой силой, что ванты не выдержали внезапной нагрузки и лопнули. После чего шпор мачты вырвался из гнезда, и она, словно гигантская булава, обрушилась на голову несчастного кормщика. Технические детали описаны в высшей степени верно; это относится и к поведению судна. Лишенная мачты, при встречном ветре и убитом кормщике, галера круто разворачивается, подставляя ветру борт, и резко кренится, выбрасывая команду в море. Кто не сумеет ухватиться за корпус судна или обломки, тому грозит почти верная смерть среди бушующих волн. Крен судна растет, и вода врывается внутрь корпуса. Легкие деревянные галеры были практически непотопляемы, если не несли очень тяжелый груз. И если корпус выдерживал удары волн; в противном случае людям оставалось лишь цепляться за обломки и надеяться, что их отнесет ветром к какому-нибудь берегу.

Направление ветра подсказывает нам, где искать Тринакрию – остров солнечного бога Гелиоса. Сперва дувший целый месяц южный ветер не давал галере идти в Итаку и вынудил команду ждать на острове. Стало быть, место Тринакрии – к северу от Итаки. После того как судно было разбито бурей, слабый ветер, опять-таки южный, отнес уцелевшего Улисса с его подобием плота обратно к водовороту Харибды. Зная позицию Итаки, с одной стороны, и местоположение пролива у Лефкасы – с другой, можно примерно определить, где находился Тринакрия, а именно на естественном пути, по которому капитан бронзового века повел бы свое судно от южного выхода из пролива на Итаку. Дистанция невелика, всего каких-нибудь 20 миль, но мы снова должны считаться с мелкими масштабами Гомеровой географии. В «Одиссее» сказано, что Улисс, миновав Сциллу, вскоре услышал с моря мычанье быков. Проблема заключается в том, чтобы выделить нужный из десятка с лишним островов на этом маршруте. Некоторые из них совсем малы, шириной меньше километра, другие в пять-шесть раз больше. Видимо, на каком-то из них жрицы Гелиоса пасли быков и овец бога солнца.

Дополнительной, хоть и не очень надежной путеводной нитью может служить приводимое у Гомера название Тринакрия. Мнения ученых расходятся. Иные видят в этом слове связь с цифрой 3, толкуя его как «треугольный» или «трехзубый» – по аналогии с тринаксом, разновидностью остроги. Сторонники варианта «треугольный» высказывали предположение, что Тринакрия – большой треугольный остров Сицилия. Однако по меркам бронзового века Сицилия слишком велика, она равна площадью всему Пелопоннесу, так что ее очертания в географическом контексте той эпохи не приходится принимать в расчет. К тому же, когда Улисс идет молиться в глубь Тринакрии, очевидно, что речь идет о небольшом острове. И ведь некоторые приверженцы сицилийского варианта привязывают к этому острову другие эпизоды поэмы, вроде встречи с циклопами; можно ли после этого считать, что Сицилия была еще и островом быков Гелиоса? Наконец, Гомер упоминает сикелов – древнейших жителей Сицилии – совсем в ином контексте. Так что Тринакрию следует искать в другом месте.

Я решил провести эксперимент: обратиться к человеку, знающему воды вокруг Лефкаса, и проверить, говорит ли имя «Тринакрия» что-нибудь опытному мореходу. Результат эксперимента был весьма показателен.

Я познакомился с Герасимосом Роботисом, когда он, сидя около рубки своей моторной лодки, пришвартованной у пристани в мутной лагуне Лефкаса, терпеливо наживлял креветками крючки длинного перемета, укладывая его петлями в стоящей у ног корзине. Через переводчика я осведомился, не найдется ли у него времени, чтобы ответить на некоторые вопросы, касающиеся моря у Лефкаса. Герасимос деловито отчеканил, что сейчас времени не найдется, он слишком занят и ему еще надо отдохнуть, прежде чем он отправится на ночной лов. Дескать, как только приготовит снасти и наведет чистоту на борту, отправится домой, чтобы поесть и вздремнуть. Может быть, мне прийти вечером? Пожалуйста! В шесть часов вечера встретимся на главной площади селения.

В назначенный час я пришел на площадь вместе с превосходным переводчиком, уроженцем Лефкаса, аспирантом Лондонского университета. За стаканчиком анисовки Роботис постепенно преодолел первоначальную робость, а услышав, что я – капитан «Арго», и вовсе оттаял. Рассказал, что впервые вышел в море десятилетним мальчуганом и уже пятьдесят пять лет занимается рыбной ловлей в Ионическом море, больше всего в водах вокруг Лефкаса, который служит ему базой.

– Вам приходилось когда-нибудь слышать об острове, который называется Тринакия, или Тринакрия, или еще как-то в этом роде? – справился я.

– Нет, никогда не слышал.

– И это название не напоминает вам какой-нибудь остров или другое место в этой области?

Он отрицательно покачал головой.

– Ну, а вообще какое-нибудь место, где играет роль цифра три, скажем, треугольный или трехзубый остров?

Роботис задумался, силясь уловить смысл странного вопроса.

– Хорошо, – продолжал я, – представьте себе остров, в описании которого вы бы выделили три черты – скажем, три вершины. Три утеса. Характерные природные особенности, которые бросаются в глаза, когда подходишь к острову, и которые вы бы назвали, рассказывая другому рыбаку, чтобы он сразу понял, о каком острове идет речь?

– А, я понял, что вы подразумеваете! Вы говорите про три мыса острова Меганиси.

– Я никогда не бывал на Меганиси. Три мыса – как это понимать?

– Это на пути от Лефкаса на юг, когда идешь мимо Спарты в сторону Итаки. Их сразу видно – три мыса Меганиси. Один за другим, ошибиться нельзя. Между ними бухты с хорошими якорными стоянками. Лучше всего у мыса Ильи, там удобно остановиться на ночь после того, как поставишь сети.

Герасимос Роботис не мог знать, что Меганиси – своего рода археологическая загадка. Занимаясь изысканиями на Ионических островах, Сильвия Бентон, археолог из Британского института в Афинах, отметила на Меганиси «участки, изобилующие черепками пифосов конца бронзового века» и микенских кубков. Незначительный вроде бы остров Меганиси явно играл важную роль в древности. Но почему – археологам было невдомек. Мне подумалось, что на Меганиси могло находиться святилище, связанное с поклонением солнцу. В древнейших греческих мифах говорится, что быки бога солнца были похищены гигантом Алкионеем на острове Эритея (Красный остров), который, согласно тем же мифам, находился где-то в районе залива Амвракикос, к северу от Лефкаса. Позднее мифы перенесли быков Гелиоса гораздо дальше на запад, до самой Испании. Но мы сейчас говорим о микенских мифах, созданных до того, как греческие мореплаватели дошли до Иберийского полуострова. Так может быть, Тринакрия и Эритея – два прежних названия острова Меганиси?

И я отправился на Меганиси, чтобы проверить описание Роботиса, уделив особое внимание последнему мысу, с лучшей якорной стоянкой. Он называется мыс Элия, и принято считать, что его поименовали так в честь святого Илии, однако некоторые ученые, в том числе Патрик Ли Фермор, указывают, что во многих пунктах Греции, названных в честь Илии – среди них и горные вершины, и мысы, – раньше были святилища Гелиоса. Имена эти достаточно похожи, так что христианский Илия естественно пришел на смену языческому богу солнца. Ли Фермор подчеркивает: если в Греции, где богом солнца был Гелиос, очень много пунктов, носящих имя святого Илии, то в Италии, где богом солнца почитался Аполлон, таких мест сравнительно мало. Так может быть, с мысом Элии некогда было связано святилище бога солнца Гелиоса?

Поднявшись на гору около главного селения Меганиси – Вати, я стал лицом к выходу из пролива, по которому в бронзовом веке шли корабли с Лефкаса. С вершины хорошо различались причудливые очертания Меганиси. В длину больше половины острова занимает напоминающий крысиный хвост скалистый гребень, где никто не живет. Расширяясь, он смыкается с округлым центральным массивом; в свою очередь, тот оканчивается на северо-востоке растопыренными пальцами полуостровов, разделенных тремя глубокими бухтами. Три крайних мыса были как раз теми, что, по словам Роботиса, могли служить отчетливыми ориентирами. С того места, где я стоял, не было видно, что «хвост» Меганиси изогнут под углом к центральному массиву. Скорее, он воспринимался как «ручка», а разделенные бухтами мысы напоминали зубцы остроги, нацеленные на горловину пролива между Лефкасом и материком. Короче, Меганиси напрашивался на сравнение с тринаксом – трезубцем.

Поскольку Улисс потерял свою последнюю галеру, наш уникальный метод исследования с борта «Арго» пришел к естественному финалу. После кораблекрушения возле Тринакрии Улисс уже не мог дальше плыть на обычной галере, оттого и мы не могли больше использовать «Арго» в своем эксперименте – плавании по вероятному маршруту знаменитого капитана бронзового века, сравнивая наш опыт с его приключениями. А потому в конце августа мы вытащили «Арго» на берег нового судоходного канала у Лефкаса и оставили там зимовать. Галера хорошо послужила нам, пронесла без происшествий по «логическому пути» от одного открытия к другому. Дальнейший маршрут Улисса далек от логики, ибо он уже был мало властен над своими передвижениями, беспомощно дрейфуя на связанных вместе обломках, плывя затем на самодельном плоту, наконец, явившись домой крепко спящим на борту волшебной пятидесяти весельной галеры, не нуждающейся в кормчем. На последнем этапе великого странствия Улисс становится для нас все более неуловимым, пока не оказывается на своем родном острове Итака; эта привязка не вызывает сомнений.