Текст книги "Патологическая анатомия (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Воспользовавшись своими полицейскими связями и дав клятву никогда не раскрывать подробности самого дела, мне разрешили навестить его в его палате в Сефтонском приюте.

Видите ли, Гамильтон перенес нервный срыв в течение нескольких месяцев после странного исчезновения Герберта Уэста. И если хотя бы половина из слухов об Уэсте – правда, удивительно, что этот человек вообще был в своем уме.

Но он был.

Я остался с ним наедине в его палате и сразу же почувствовал жалость к нему. Он был адекватным, ухоженным, умным и добрым. Казалось, ему там вообще не место. Мне сказали, что его заключение было добровольным, и к тому времени он пробыл там около четырех лет. Единственное, что выдавало его состояние, это легкая дрожь в руках и неподвижный и остекленевший взгляд.

Представившись, я сразу перешел к делу.

– Вы, вероятно, устали от этого вопроса, доктор Гамильтон, но, боюсь, я должен задать его: все это произошло на самом деле?

Гамильтон изучал свои руки и сжал их, когда по ним пробежала дрожь.

– Удалось ли Герберту Уэсту оживить мертвецов? Да. Несколько раз.

Что ж, это было достаточно прямолинейно.

– Что... какова была его конечная цель? Это было просто для того, чтобы узнать, сможет ли он...

– Сначала – да. А почему бы и нет? Уэст хотел победить смерть, доказать, что жизнь – это просто такая же машина, как и любая другая, базовый процесс, который можно остановить или начать химически. И ему это удалось, ведь так? Боюсь, ему это слишком хорошо удалось, – Гамильтон облизнул губы, отвернувшись от меня, чтобы я, возможно, не заметил слезинку в уголке его глаза. – Конечно, сначала это был эксперимент, направление исследований, которым Уэст занимался в течение многих лет. Но потом? Потом он стал одержим идеей воскресить неповрежденный труп. Но по большей части он не добился успеха. Трупы никогда не были достаточно свежими, а когда такие попадались, ну, многие из них падали от шока или испуга, когда они... просыпались.

Сама мысль об этом была ужасна, но я не сомневался в том, что сказал этот человек. После того, что я увидел на кладбище Крайстчерч, я полностью поверил его словам.

– Что за человек был Уэст?

– Блестящий, – ответил Гамильтон. – Не сомневайтесь в этом. Возможно, он применил свои навыки не в том направлении, но он был гением. Мыслящая машина. На втором курсе медицинской школы он постоянно очаровывал своих профессоров своими превосходными знаниями в области анатомии, физиологии, биохимии, патологии... Да, Герберт Уэст был блестящим хирургом. Я верю, что если бы он пошел по менее порочному пути исследований, он стал бы одним из величайших ученых.

Затравленные глаза Гамильтона светились, пока он говорил об Уэсте. Невозможно было скрыть восхищение, уважение, благоговение, которое Гамильтон испытывал к этому человеку и его методам, которые были настолько революционными, что Гамильтон полностью верил, что однажды Уэст свергнет весь медицинский истеблишмент, оставив этих "шарлатанов" (его слово) блуждать в темноте, как средневековых целителей с их пиявками и прижигающим железом.

Но как бы сильно он ни поклонялся Уэсту, я подумал, что он также боялся этого человека. Особенно после того, как он обнаружил, что Уэст не брезговал убийством, чтобы приобрести тела первой свежести.

– Такие свежие, они все еще были теплыми, – как выразился Гамильтон.

Но каким бы отвратительным и преступным ни было это исследование, Уэст опустился до еще более зловещей практики во Фландрии во время Первой мировой войны. Он считал, что группы клеток и, в частности, отдельные части тела способны к независимому физиологическому существованию от тела... по крайней мере, на какое-то время. Что, возможно, даже сознание и разум могут жить без мозга или что отдельные части тела могли бы иметь какую-то эфирную связь, невидимую глазу.

Дикие, фантастические гипотезы. Но Уэст в очередной раз одержал победу. По крайней мере, так утверждал Гамильтон. Уэсту удалось сохранить чан, наполненный эмбриональным клеточным веществом рептилий, живым на неопределенный срок. Оно не только жило и питалось, но и продолжало расти с невероятной, почти дьявольской скоростью. Уэсту также удалось реанимировать отрубленные человеческие конечности, а также обезглавленное туловище и даже голову. Но об этих вещах Гамильтон отказался говорить подробно, за исключением того, что Уэсту выделили сарай, который он использовал в качестве своей лаборатории, что тела доставляли ему с фронта... одни целые, другие искалеченные, а третьи, полностью расчлененные, приносили ему в ведрах.

– Это была отвратительная, непристойная мастерская Уэста, – сказал мне Гамильтон, его лицо было измученным и бескровным, а глаза – влажными. – Вы не можете себе этого представить, вы не можете себе представить это ужасное место. Как комната для вскрытия... Только все образцы были ужасно живыми. Глаза, плавающие в растворе, наблюдают за тобой. Органы накачиваются, мышцы напрягаются. Ноги брыкаются, а руки хватаются за банки с околоплодными водами. И, да, властвуя над всем этим, эта безголовая тварь в углу потирает руки и неуклюже спотыкается... ее обезглавленная голова наблюдает за тобой из своего резервуара, кричит на тебя, выкрикивает самые мерзкие и зловещие слова. И Уэст, Боже милостивый, Уэст смеется над всем этим, забавляясь этой бойней воскрешенной анатомии.

Это все, что он мог сказать, и, честно говоря, я был рад этому. Но то, что он рассказал мне дальше, было столь же извращенным и ужасающим.

– Уэст пошел на войну взволнованным. Его эксперименты становились все более ужасными, он полностью утратил моральные ценности, чувство этики, – Гамильтон заново переживал это, потея, дрожа и бормоча сухим, надтреснутым голосом. – Я помню, как в больницу привезли самоубийцу. Она еще даже не окоченела, просто девушка лет семнадцати-восемнадцати, вскрывшая бритвой запястья. Уэст сделал ей укол, и она проснулась... Ее глаза открылись, в них был полный ужас. Ее лицо исказилось в крике, и она спрыгнула со стола, делая резкие движения по запястью. Она была невменяемой в момент смерти, и это все, что осталось... полное, изнуряющее безумие. Она прожила, может быть, минут десять, визжа, пуская слюни и разрывая собственную плоть. И если это был ужас, то то, что последовало дальше, было кошмаром. Уэст реанимировал жертву несчастного случая... маленького мальчика, который был гротескно изуродован... просто чтобы посмотреть, действительно ли у него получится это сделать. Я никогда не забуду эту визжащую, корчащуюся массу человеческих обломков, пытающуюся ходить с торчащими костями и расколотой головой и серым веществом, стекающим по ее агонизирующему лицу.

После этого Гамильтону понадобилась небольшая передышка.

Наконец, он сказал:

– Видите? Вот что сталось с этим блестящим человеком. Он оживлял мертвых только для того, чтобы доказать, что он действительно мог это сделать.

Я пытался заставить Гамильтона рассказать мне о моей сестре. Чтобы узнать, помнит ли он, как похищал женщин из Крайстчерча примерно в то время, когда была ограблена ее могила, но он игнорировал мои вопросы. Он дрожал и всхлипывал, разговаривая с людьми, которых там не было, очень внимательно наблюдая за тенями в углах.

Как, возможно, и они наблюдали за ним.

* * *

Хотел бы я сказать, что это ужасное маленькое повествование подошло к концу, но, увы, я еще не закончил. Я надеялся – я думаю, мы все надеялись, – что мрачное наследие Герберта Уэста кануло в небытие, но оставалась еще одна последняя мучительная глава, которую предстояло разыграть. Да поможет нам Бог, но так оно и было.

Именно детектив Хейс обратил на это мое внимание.

Хотя в этом и не было необходимости. В прошлом году или около того Болтон был поражен серией странных, необъяснимых исчезновений. И поскольку это был, по сути, маленький городок, населенный низшими слоями рабочего класса, класса, который, как правило, не доверял полиции, я не сомневался, что эти похищения продолжались гораздо дольше. Кое-что из этого Хейс признал правдой.

Но постепенно этот дьявол, который похищал людей с улицы, становился все более смелым. И на своем пути он оставлял объеденные человеческие останки. Иногда целые тела были пережеваны и изуродованы до крайней степени, а иногда после его трапезы не оставалось ничего, кроме объедков. И самое неприятное было то, что очень часто эти останки находили на крышах домов. Было даже несколько свидетелей, и все они сходились в одном: убийца был маленьким и проворным, и он проявлял почти обезьяноподобные черты... убегая прямо по стенам или по деревьям. Единственный отпечаток ноги был обнаружен в саду дома похищенного ребенка, и, судя по отпечатку, эта ступня была маленькой и деформированной, но принадлежала не обезьяне, а скорее какому-то уродливому карлику.

Снова вызвали Дерби, и этот решительный пес повел нас в оживленную погоню по городу, наконец выведя нас на грязные и гниющие улицы Ист-тауна. Если вы знаете Ист-таун только по его высоткам, таунхаусам и процветающему художественному сообществу, то вы бы не узнали абсолютные трущобы, которыми он был в 1920-х годах. Улицы без освещения, вместо дорог в основном просто грязь с ободранными гниющими бревнами, хотя было несколько колониальных и кирпичных магистралей. Весь район был грязным и вызывал клаустрофобию: скопление закрытых ставнями старинных домов, заброшенных фермерских построек, покосившихся складов и кварталов жилых домов времен 18 века. Все здания были древними, некоторые из них были на стадии разрушения; безумное одеяло замшелых крыш, узких переулков и многолюдных проспектов. Там не было ни электричества, ни газа, а воду приходилось брать из общественных колодцев. Также довольно часто там вспыхивали эпидемии брюшного тифа и гриппа.

Но что мне лучше всего запомнилось в этом районе?

Запах: сырой, отвратительный запах, который, казалось, пропитал каждое жилище и, да, было похоже на то, как будто эта часть Болтона разлагалась. Все это давным-давно снесли бульдозерами, и за это мы все можем быть благодарны.

Во всяком случае, именно сюда привел нас Дерби, в убожество многоквартирных домов, чудовищ Георгианской эпохи, разбитых на квартиры. Он подвел нас к воротам, окружавшим заросший двор. Над нами возвышался обветшалый высокий дом с разбитыми решетчатыми окнами. Даже в таком районе, как Ист-таун, это было место с дурной репутацией.

Я стоял там, на грязной улице, с десятью полицейскими, осматривал этот дом, вдыхал его запах, и мне он ни капельки не нравился. Хейс приказал двум офицерам взломать дверь, и они сделали это без особых проблем. Даже там, где мы стояли, чувствовался запах горячих, бурлящих миазмов разложения, сочащихся наружу.

Хейс и его люди шли впереди, и после нашего опыта в Крайстчерче мы ожидали самого ужасного и ни в малейшей степени не были разочарованы. Дом, очевидно, был заброшен в течение десятилетий, если не намного дольше. Мебели в нем не было. Обои висели полосами, деревянные панели были изжеваны мышами до опилок. Стены были покосившимися, полы – неровными. Когда мы вошли, внутри все заскрипело и застонало.

Первое, что я сразу заметил, это атмосфера этого места... сочащаяся гноем и гнилая, с сырой пеленой в воздухе, от которой у меня по спине поползли мурашки. Это было похоже на то, как я представлял себе чумной корабль, полностью пропитанный болезнями и удушливый. Можно было почти ощутить ужас, наполнивший это место, безумие, отчаяние и духовное разложение. Он сочился из стен и парил в воздухе мефитовыми парами.

– Вы тоже чувствуете это, да? – сказал один из полицейских. – В животе, в горле... от этого просто тошнит.

Он был прав. Это место не только вызывало физические страдания, оно заставляло почувствовать, как петля медленно затягивается вокруг горла.

– Господи, какая вонь, – вот и все, что сказал детектив Хейс.

И, да, вонь была ужасная. Атмосферу можно было ощутить своим мозгом, позвоночником, животом, но запах этого заплесневелого дома был просто тошнотворным. Бурлящий поток пыли и сырости, гнили и плесени. Но было и нечто большее, потому что там чувствовался запах смерти – старой смерти и новой смерти. Органическое разложение и более свежий запах, резкий и сырой: вонь свежей крови, хрящей и хорошо прожаренного мраморного мяса.

– Что ж, – сказал Хейс надтреснутым голосом, – давайте сделаем то, для чего мы пришли.

Мы обыскали верхние этажи и не нашли ничего, кроме грязи, гниющей штукатурки и сундука, наполненного древней одеждой. И все же мы знали, что там что-то есть. Мы слышали, как он двигался в тени и царапал стены, все время держась подальше от посторонних глаз. Внизу, в задней части дома, мы начали находить человеческие останки. Кости и куски мяса, несколько пожелтевших черепов, забрызганных коричневыми пятнами. Как тропинка, они привели нас к отсутствующей двери в подвал.

Я почувствовал, как что-то поднимается в воздухе, что-то, от чего у меня внутри все побелело. Остальные тоже это почувствовали, и вскоре мы поняли почему.

Из этого искривленного квадрата тьмы, ведущего в подвал, на нас смотрели огромные блестящие глаза. Глаза, сверкающие, как мокрый хром.

– Господи, – сказал кто-то. – Вы их видите? Видите эти глаза...

Резкое движение, мерзкая вонь, а затем что-то выскочило на нас. Что-то с когтями, зубами и лохматой шкурой, что-то воющее и шипящее. Кто-то закричал, а кто-то просто ахнул. Это было похоже на схватку с леопардом в темноте. Каждый раз, когда офицеры пытались наставить на него оружие, он бросался на них, царапая лица и кусая руки на ходу. Оно скакало и прыгало, извивалось и царапалось. Фонари вращались, и люди кричали, и как раз в тот момент, когда уже казалось, что оно перебьет всех нас, дородный сержант по имени Троубридж закричал, и все фонари мгновенно были направлены на него.

На нем была эта тварь.

Она свисала с него, как обезьяна, рвала ему горло, разрывала его на части своими когтями. Но он был храбрым человеком и держал ее, не позволяя ей ускользнуть. Тварь злилась, рычала и визжала.

Я видел это вместе с другими, но не был точно уверен, что это было. Оно выглядело, во всяком случае, как какой-то огромный паук-альбинос. Но это был не паук... у него была голова и четыре конечности, и это почти все, что я рассмотрел, пока Троубриджу не удалось сбросить его на пол, и мгновенно загремели выстрелы из пистолетов. Раздалось около десяти или пятнадцати выстрелов. Монстр прыгал и визжал, разбрызгивая петли мерзко пахнущей крови, но, наконец, раненый, он замер, дыша с влажным, булькающим звуком.

И вот тогда мы впервые по-настоящему хорошо его рассмотрели.

Человек?

Даже сейчас я не могу быть в этом уверен. Его тело было приземистым и толстым, странно выпуклым и покрытым плотной сеткой белой плоти, гладкой и блестящей, как полированная резина. Можно было увидеть выступающую архитектуру костей внизу, пока он задыхался в предсмертной агонии. Хотя его туловище на самом деле было не больше, чем, скажем, у пятилетнего мальчика, его конечности были совершенно непропорциональны – руки были такой же длины, как и ноги. И его лицо было... в лучшем случае квазичеловеческое. Его голова была большой и неправильной формы, челюсти лисьи и преувеличенные, с тонкими, острыми зубами. Но больше всего я обратил внимание на глаза, потому что они были огромными и немигающими, с сероватой мембраной, похожей на пятно желе.

– Убейте его, – сказал один из мужчин. – Господи, это отвратительно.

Но мы его не убили.

В этом не было необходимости, потому что он умирал сам по себе. Лежа там, запутавшись в этих вытянутых конечностях, похожих на белые плети, уставившись на нас мрачными глазами, полными невыразимой злобы, он издал хриплый, лающий звук, и из его рта хлынули огромные струи черноватой крови, как слюна. Он истекал кровью из дюжины отверстий, его вязкая жизнь собиралась вокруг него. Его руки делали нерешительные попытки отпугнуть нас, пальцы были похожи на вязальные спицы, каждая из которых была добрых десяти или двенадцати дюймов в длину.

Это было отвратительно, но в то же время странно завораживающе и, может быть, даже немного жалко. Что меня в нем заинтриговало, так это белизна его плоти, полностью лишенной пигмента, как у чего-то, вылезшего из пещеры, чего-то, рожденного во тьме. У него была лохматая грива волос, и она тоже была бесцветной.

Наконец, эти ослабленные костлявые пальцы начали бешено щелкать, царапая пол. Существо дернулось, задрожало и замерло.

Он был мертв.

Затем мы спустились в подвал. Пятеро из тех, кто был с нами, были ужасно искусаны и поцарапаны, а Троубридж погиб. Остальные из нас погрузились в эту черноту. Но лестницы не было, поэтому нам пришлось принести пожарную лестницу, чтобы спуститься.

И я по сей день жалею, что мы сделали это.

Ибо там, внизу, в этой стигийской тьме и прогорклой вони, мы нашли идеально круглую яму, вырытую в земле. Стены были сложены из кирпича, и мы предположили, что это заброшенный колодец. Когда мы опустили фонари в его пасть, со дна, возможно, в двадцати футах внизу, что-то закричало на нас.

Мы все видели его.

Но, возможно, я видел это яснее, чем другие.

Там, внизу, действительно была какая-то тварь, которая шипела и стучала зубами. Что-то бледнолицее, похожее на женщину, в хлюпающей, заразной яме из костей, разложившихся объедков и тряпья. Еe плоть свисала свободно и вздымалась, как холст, и, казалось, была примерно такой же текстуры. Еe скальп был почти безволосым, лишь несколько прядей сальных седых волос падали на мертвенно-бледное, покрытое оспинами лицо.

У неe не было глаз, только похотливые глазницы, заполненные червями.

У неe была только одна рука без плоти, и большая часть кожи с еe груди и живота была обглодана, и так я понял, что онa питалaсь самa собой. Онa попыталaсь подтянуться к нам, и мы увидели, что еe ноги превратились в костлявые культи, став жертвой, как и еe отсутствующая рука, еe омерзительного голода. Это можно было назвать, я полагаю, самоканнибализмом.

Она бушевала, брызгала слюной и плевалась в нас клубками слизи, и я знал, что если бы один из нас упал туда, она бы разделала его до костей за считанные минуты.

Да, богохульство и ужас.

И все же я знал, что это была женщина.

И это заставило меня отшатнуться от той омертвевшей, дымящейся, склепной ямы. Я едва успел отойти от нее, как ужасный подвал поплыл вокруг меня, и я вырубился начисто.

Я не помню, как Хейс и его люди вытаскивали меня оттуда. Но я помню, что я видел, и помню, что это сделало со мной. Хейс сказал, что они вылили керосин в яму и зажарили этот кошмар заживо. Другая паучья тварь присоединилась к нему во время кремации. Он сказал, что дом снесут и яму зальют цементом.

Все хорошо.

Но что преследует меня по сей день, так это та паучья, карликовая тварь и женщина в яме. Даже спустя столько десятилетий это наполняет меня дрожащим ужасом, почти безумным ужасом. Эти твари, да, они были последним наследием Герберта Уэста и его нечестивых экспериментов. Я не сомневался в этом тогда и не сомневаюсь в этом сейчас.

Я, конечно, узнал эту женщину.

Она была моей сестрой, которая умерла при родах. Хотя Гамильтон и не признался в этом, Уэст действительно выкрал ее труп из гроба и оживил ее холодную кладбищенскую оболочку. И это невыразимое, голодающее чудовище в яме было тем, что от нее осталось.

А эта паучья тварь?

Боже милостивый, это был ее ребенок... рожденный посмертно. Мой племянник... или племянница.

Перевод: Александра Сойка

Бесплатные переводы в нашей библиотеке:

BAR «EXTREME HORROR» 18+

https://vk.com/club149945915

или на сайте:

«Экстремальное Чтиво»

http://extremereading.ru

Примечания

1

Ничейная земля – это пустая или бесхозная земля или необитаемая или пустынная территория, которая может быть предметом спора между сторонами, которые оставляют ее незанятой из страха или неуверенности. Этот термин первоначально использовался для определения спорной территории или свалки отходов между вотчинами. В наше время обычно ассоциируется с Первой мировой войной для описания участка земли между двумя системами траншей противника, не контролируемыми ни одной из сторон. 2

около 122 м. 3

товарищ, друг – нем. яз. 4

Помни о смерти – латынь 5

около 39 Цельсия. 6

около 16-16.5 Цельсия. 7

Королевская военная академия в Сэндхерсте (англ. Royal Military Academy Sandhurst) – британское военное высшее учебное заведение в городе Сэндхерст, графство Беркшир, Англия. 8

около 1.5 м. 9

около 2.13 м. 10

Немцы! Немцы! – (франц. яз.) 11

около 363 кг.