Текст книги "Тень скитальца (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Данный перевод выполнен в ознакомительных целях.

Мои переводы считаются «общественным достоянием» и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.

Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд.

© Tim Curran, “Here There Be Monsters” , 2016

    “The Shadow Of The Haunter”

© Карина Романенко , перевод на русский язык, 2017

Евгения Волкова, редактор  

Ищите больше книг в нашей библиотеке BAR «EXTREME HORROR» : vk.com/club149945915

ТЕНЬ СКИТАЛЬЦА

"В стародавние времена в церкви

хозяйничала какая-то дурная секта,

запрещенное общество,

члены которого вызывали ужасных духов

из неведомых бездн ночи".

– Говард Лавкрафт, «Скиталец тьмы».

* * *

Всё началось, когда в мой офис вошла Элизабет Блейк.

Если допустить, что всё это вообще с чего-то начиналось...

Я только что вернулся с дачи показаний в деле о поджоге.

Мой клиент, низенький жирный хорёк по имени Джимми Флепс, завсегдатай бильярдных и клубов, нанял меня, чтобы узнать, с кем ему изменяет жена.

Оказалось, что с его братом.

Джимми решил сыграть по-умному: вместо того, чтобы высказывать всё в лицо, он поджёг свой собственный дом, пока его жена с братом кувыркались в кровати.

Они выбрались живыми и невредимыми, а вот Джимми предстояло провести ближайшее время на никелированной койке с трёхразовым горячим питанием, пока его жена будет распоряжаться его тяжким трудом добытыми деньгами и дальше трахаться с его братом.

В общем, я вернулся в офис, налил себе чашку кофе и закурил сигарету, и в этот момент раздался стук в дверь.

В тот момент я не хотел открывать.

Но я был на работе – открыл частное агентство по расследованию – а работа есть работа.

Нужно что-то есть, но это сложно устроить, если вы оказались на мели. А никогда не знаешь, что может принести подобный стук.

Может, сбежавшая жена. Может, мошенничества со страховкой. А может, какой-то барыга хотел помощи, но желал сам остаться в тени.

Обычно подобные дела были грязными, но парни вроде меня любят грязь. Мы любим залазить в неё и рассматривать, кто в этой грязи копошится.

Потому что для таких парней, как я, грязные делишки всегда отлично оплачивались зеленью.

Поэтому я открыл дверь.

Я открыл дверь, и в комнату вошла высокая брюнетка с такими длинными и красивыми ногами, что просто невозможно было не проследить по ним взглядом до самой задницы.

Да уж, милашка.

Тёмные глаза цвета растопленного швейцарского шоколада и фигура, где изгибов больше, чем на горной дороге.

Одно слово – вкусняшка. Сладкая вкусняшка.

С такой хочется забыть о манерах за столом и наброситься на еду голыми руками, а потом долго-долго облизывать с наслаждением пальцы.

– Мистер Спэрроу? – спросила она. – Лу Спэрроу?

Я вспомнил о манерах.

«Хватит слюни пускать!» – приказал я себе.

– Именно так. Чем могу помочь?

– У меня... Думаю, у меня есть для вас дело.

– Что ж, тогда заходите и присаживайтесь.

Я сел за стол, а она расположилась в кресле передо мной, закинув ногу на ногу так, что у меня дыхание перехватило.

Вот это поворот: частный детектив, вроде меня, и красивая женщина, которой нужна моя помощь... Чёрт, да это точь-в-точь одна из тех историй, что я читал в "Чёрной маске" или "Поразительных детективных рассказах"!

Но, посмотрев в её глаза, печальные и испуганные, я понял: с фантазиями пора заканчивать.

Эта девушка здесь не ради моего общения и сексуальной привлекательности: ей нужна помощь.

Если проведёте в моём бизнесе определённое время, то тоже научитесь читать людей. Я читал свою посетительницу, как открытую книгу: она хотела рассказать историю, и история эта была довольно плохой.

– Я здесь ради ответов, мистер Спэрроу, а мне сказали, что вы из тех людей, кто не останавливается ни перед чем, пока их не получит, – произнесла она. – Я приехала из Милуоки и не планирую уезжать, пока не получу того, зачем приехала.

– Справедливо... А теперь расскажите, в чём дело.

– Это касается моего брата, Роберта Блейка ( прямая отсылка к главному герою «Скитальца тьмы» Говарда Лавкрафта – прим.пер.) . Он умер здесь, в Провиденсе, и нам сказали, что причина смерти – случайное поражение электрическим током во время грозы.

– Но вы на это не купились?

Она покачала головой.

– Ни на секунду. Я считаю, его убили.

И она рассказала мне свою историю во всех подробностях... Насколько она их знала.

Её брат снимал комнату на Колледж-стрит.

Он был писателем, который придумывал ужастики, любил мистику и был любознательным книжным червём. Роберт без конца искал определённые тома книг по колдовству и чёрной магии – легендарные и чрезвычайно редкие.

И он нашёл одну из них в книжном магазинчике в Милуоки. Она называлась "De Vermis Mysteriis", что в переводе значило "Тайны Червя".

Эта книга в тяжёлом переплёте была старше, чем моя прапрабабушка. Её написал некий чудак по фамилии Принн в 1542 году... Как раз незадолго до того, как его сожгли на костре за занятия колдовством в часы Святой Инквизиции.

В общем, книга была написана на каком-то устаревшем и зашифрованном латинском.

Поэтому Блейк привёз её сюда, в Провиденс, своему коллеге, который должен был помочь с переводом.

– Разгорелся пожар, и друг моего брата погиб, – рассказывала Элизабет. – Роберт вернулся домой... Но он уже больше не был прежним.

Он утверждала, что её брат всегда был нервным, сторонился других людей, тяжело заводил друзей, был очень раздражительным и капризным, склонным к приступам меланхолии и депрессии, как и большинство творческих личностей.

Похоже, этот парень был натянут в отношениях с другими туже, чем фортепианная струна.

Нет, не хочу сказать, что это делало его плохим; нет, скорее раздражительным неврастеником на гране срыва.

Ну да, творческая личность. Как я и говорил.

– Друг вашего брата... Кто он? -

спросил я.

– А, мистер Уиппл, ныне покойный, – ответила она.

– Ясно. А теперь переходите к самой сути, – сказал я.

Элизабет рассказала немного.

После того, как Роберт вернулся в Провиденс, он был постоянно напуган и встревожен чем-то, о чём отказывался говорить.

Он больше не был прежним.

Он вернулся в Провиденс зимой 1935го года, написал домой несколько писем, а в следующем августе погиб от удара током, предположительно из-за грозы.

– Во-первых, мисс Блейк, не стану вас обманывать: вы хотите, чтобы я занялся делом двухлетней давности, а след-то давным-давно уже остыл, надо полагать.

Я откинулся на спинку стула и затянулся сигаретой.

– Но я возьмусь за ваше дело. Если это произошло в Провиденсе, то вам нужен именно я. Я прожил здесь всю свою жизнь и не бывал дальше Уорика на юге и Вунсокета на севере. Этот городок по площади всего сорок-сорок пять квадратных километров, и я знаю всех его жителей, как мать знает своих собственных детей.

Она вздохнула с облегчением.

– С чего начнём?

Я выдохнул дым через ноздри.

– Во-первых, вы должны знать, что день моей работы стоит пятьдесят баксов плюс расходы.

– Без проблем. Что дальше?

– А дальше вы будете отвечать на мои вопросы, – усмехнулся я. – И возможно, мы сможем найти ответы.

* * *

Пару часов спустя я был на окраине города.

Я припарковался у притона с названием "Гостиная чародея", увешанного горящими синим неоном вывесками. На них были изображены девушки с длинными ногами и поднимающиеся со дна бокала с мартини пузырьки.

Здесь можно было неплохо отдохнуть.

Какой-то вышибала на входе окинул меня тяжёлым взглядом, но я вернул ему взгляд сторицей.

Внутри "Гостиная" была притоном среднего пошиба. Девчонки на сцене трясли грудью, а парни с усталым видом потягивали разбавленный алкоголь.

Местечко принадлежало итальяшке по имени Малыш Кармин Френченза – жёсткому малому, выросшему на Спрус-стрит, сделавшему себе имя в мафиозном клане Новой Англии, а ныне отбывающему срок в Уолполе за рэкет.

Парень, которого я искал, был его шурином. Джонни Шейкс.

Мы выросли в трёх домах друг от друга в Смит-Хилл.

Пока Малыш Кармин сидел за решёткой в Уолполе, всем заправлял Джонни.

Я увидел его в баре со стаканом виски с содовой, подсчитывающего ставки.

Всё тот же старик Джонни – нервный, с широко распахнутыми покрасневшими глазами.

Снова выглядел так, словно не спал неделю, либо только что соскочил с иглы.

Но для Джонни такой вид был в порядке вещей – он был любителем крепкого алкоголя и амфетамина.

Я присел рядом с ним и заказал виски с содовой, а получил в основном содовую с небольшим добавлением виски.

– Какого хрена тебе надо, поганая ищейка? – спросил Джонни. -

Каждый раз, стоит мне обернуться, как ты уже чего-то от меня хочешь. Господи, да что на этот раз?!

– Надо глянуть на одно местечко. Колледж-стрит, 66. Рядом с Брауновским университетом. Знаешь, где это?

Джонни только хмыкнул.

В этом городе он был, как паук в своей паутине: не было практически ничего, чего бы он ни знал.

А ещё большинство многоквартирных домов по всему городу, сдаваемых в аренду, принадлежали именно ему.

– Ну, так вали туда и постучи в двери.

– Думал, ты меня представишь хозяевам.

– Вот растёшь с парнем в соседних дворах, а он потом из тебя всю жизнь соки тянет, -проворчал Джонни. – Что случилось на этот раз?

Я сделал глоток виски.

– Работаю на одну дамочку из Милуоки. Её брат там жил, Роберт Блейк. Он сейчас мёртв, удар электрическим током.

– Да ну на хрен? Ток? С моим стариком в 1928 году случилось то же самое. Посадили на электрический стул в Синг-Синг в Нью-Йорке.

– Да нет, идиот. Не электрический стул. Он поджарился из-за какой-то странной молнии, которая попала в окно во время грозы.

Джонни на мгновение задумался.

– Кажется, я его помню. На Федерал-Хилл, да? Все итальяшки тогда были взвинчены: все эти сглазы, горящие свечи, молитвы и заклинания, и прочее... Думали, что в церкви вызвали дьявола... Да? Ты об этом говоришь?

– Об этом.

– Точно, тот парень, Блейк, постоянно ошивался вокруг церкви. По крайней мере, так говорили местные.

Может, Джонни и сидел на колёсах и бурбоне, но ум у него был по-прежнему острым, как лезвие бритвы.

Он сразу же вспомнил о деле Блейка, как и я, когда Элизабет только начала о нём говорить.

Подобное было трудно забыть.

Живущие на Федерал-Хилл итальянцы были страшно суеверными, и всё произошедшее их здорово напугало.

Оно напоминало какое-то постановочное полуночное жуткое шоу ужасов.

Они были напуганы, хотя случившееся зацепило их лишь по касательной. Они не читали дневник Блейка. А я читал. И у меня ладони были мокрыми от ужаса.

– Можешь сходить туда, Лу. Чёрт, конечно, можешь! Я представлю тебя, но... Полегче там, ладно? Не надо снова нервировать этих старых макаронников. Понимаешь, у Малыша Кармина там родственники есть...

Я пообещал ему не наседать.

Но тогда я и понятия не имел, какое осиное гнездо я готов потревожить.

И к чему это приведёт.

* * *

На следующий день мы с Элизабет стояли в 66-ом доме по Колледж-стрит и слушали старика – владельца этого места.

Джонни Шейкс замолвил за нас словечко, и вот мы стояли на лужайке во внутреннем дворике и смотрели на высокий дом в колониальном стиле, увенчанный островерхой крышей.

Как и от большинства домов в Провиденсе, от этого пахло вековой старостью. Глядя на него сразу представляешь, как много столетий тому назад из его маленьких застеклённых окон были видны лишь редкие фермы и сельская местность.

Старика звали Гиббонс, и он любил поговорить.

– Помню ли я? Чёрт, конечно, помню! Я в то время жил на Федерал-Хилл. Был жуткий скандал. Все те старые итальянцы переполошились. Палили свечи и перебирали чётки... Чёрт, да это напоминало какой-то карнавал! Безумие какое-то...

Он покачал головой и поднял на меня свои водянистые глаза.

Все говорили о призраках, приведениях и прочей жути. Естественно, это всё чушь собачья! Но те итальянцы такие смешные: верили во все эти суеверия. Они говорили, что какой-то парень, Блейк, пробрался внутрь старой Церкви Звёздной Мудрости на Федерал-Хилл и вызвал из ада самого дьявола... Что-то вроде того.

– А потом начались странные вещи. В июле разразилась гроза с молниями, везде вырубилось электричество, и весь город погрузился во тьму. Итальяшки чуть не посходили с ума, собрались у церкви с зажжёнными свечами, утверждая, что этот жуткий монстр боится света. А спустя некоторое время этого парнишку, Блейка, ударило электрическим током. Чушь, конечно. Вот и всё, что я знаю.

Я не поверил последней фразе Гиббонса.

Да, его память была кристально чиста, и он прекрасно помнил события тех дней, но я по глазам видел, что он верит в намного большие вещи, чем готов мне рассказать.

Пока он пытался уверить нас, что не такой сумасшедший, как все остальные, и не верит в эту чепуху, я окинул взглядом дом.

Он выглядел ухоженным, по большей части, но от одного взгляда на здание у меня мурашки забегали по телу.

Он мне не нравился.

Я ни в малейшей степени не купился на жуткие истории, но вот этот дом был странным.

Окна на верхнем этаже были заколочены досками. Возможно, чтобы кто-то или что-то не выбралось наружу.

– А что с окнами на верхнем этаже? – спросил я.

Гиббонс стёр со лба пот.

– Ну, когда я сюда въехал, они уже были заколочены. Я снимаю оставшуюся часть. Владелец хотел, чтобы они были заколочены, а кто я такой, чтобы спорить? Нам больше никто не живёт. Это были комнаты Блейка.

– Именно их мы и пришли осмотреть, – произнесла Элизабет.

Гиббонс покачал головой.

– Там пыльно и грязно, мисс, и возможно, бегают крысы.

– И никто после Блейка там не жил? – уточнил я.

Гиббонс вытер губы тыльной стороной кисти.

– Никто. И вряд ли кто-то будет. Я иногда слышу кое-что. Знаете, эти звуки старых домов...

– Какие звуки?

– Ну... Удары, стук, что-то такое... Царапание. Нет, это всё, конечно, чепуха. Просто байки про призраков.

– Что ж, пойдёмте, взглянем.

Гиббонсу эта идея не понравилась, но он не посмел возразить, после того, как за нас попросил Джонни. Возможно, он ходит у того в должниках.

Внутри это был типичный для эпохи короля Георга дом с резными деревянным деталями и классическими шестипанельными дверями.

Мы почти могли ощутить запах веков внутри дома; жизни, которыми пропитались его стены.

Гиббонс подвёл нас к винтовой лестнице.

Он вытянул ладонь, как швейцар, ожидающий доллар на чай.

– Джонни сказал, у вас для меня кое-что есть.

Я вскинул брови и посмотрел на старика.

– Ну же, я это не ради "спасибо" делаю.

– Ладно, ладно, – кивнул я.

Элизабет положила ему в ладонь монетку, и старик усмехнулся.

– Если вы не против, я останусь внизу, – произнёс он.

Тусклые, водянистые глаза старика внезапно разгорелись и смотрели перед собой со страхом, как у девственницы, приносимой в жертву.

Я достал фонарь с длинной рукоятью, и мы с Элизабет начали подниматься.

Мы ещё даже не успели подняться до верхней ступени, как у меня внутри всё скрутило.

Может, это случилось из-за историй, а может, из-за чего-то другого. Чего-то химического, что проникало в меня, как яд.

Я почти ощущал поджидавшую нас там тьму; тьму, затаившую дыхание, подобравшуюся для прыжка.

– Вот дверь, – судя по голосу, Элизабет было даже жаль, что она её нашла.

Мы вошли внутрь. Обстановка в комнате была тяжёлой, отталкивающей, угрожающей.

Я практически чувствовал, как атмосфера комнаты проникает в меня, заполняя до краёв чёрной дрожащей субстанцией.

Мне было страшно. Очень страшно.

А я не из тех, кого легко напугать.

Оно тянуло ко мне свои руки, как мерзкий прокажённый, и я чувствовал сырое, промозглое дыхание разрытой могилы. Я повёл фонариком, и на стенах заплясали тени.

Я чувствовал себя напуганным ребёнком в доме с приведениями, который только и ждёт, когда эти приведения выскочат из-за угла.

На своём веку я побывал в разных заброшенных домах и на свалках, и у каждой был свой запах.

Ну, знаете: запах старости, сырости и голубиного помёта... Но запах в бывших комнатах Блейка не был похож на что-то подобное.

Тут стоял резкий, едкий запах гнили и разложения: словно здесь что-то умерло, сгнило во мраке до костей, а помещение с тех пор ни разу не проветривали.

Если не считать того факта, что запах казался недавним, живым...

Элизабет прикрыла нос платком.

– Вы чувствуете запах? – спросила она.

– Да уж, его сложно не почувствовать.

– И кажется... Кажется, он становится всё сильнее.

Вы не представляете, как мне хотело ответить, чтобы она не вела себя, как сумасшедшая идиотка... Но проблема была в том, что я думал точно так же.

Я снова обвёл помещение фонариком.

Комната была пустой, не считая нескольких предметов мебели.

Пыль настолько густо покрывала все поверхности, что из неё можно было связать свитер, да ещё хватило бы на шапку и варежки.

И, конечно, вонь никуда не делась.

Это напомнило мне о квартирке, которую мы с другом снимали после окончания школы.

Когда-то там было похоронное бюро, и теперь никто не хотел там селиться, поэтому мы сняли комнаты по дешёвке.

Но летом во время дождя от влажных, раскалённых стен исходил запах старости и смерти.

Как и здесь... Запах немытых трупов и формалина.

Я продолжал осматривать комнату, пытаясь справиться с поднимающейся к горлу тошнотой.

Пылинки размером со снежные хлопья плавали в лучах света.

– Что это? Вы видели? -произнесла Элизабет.

Да, я видел. Стены были измазаны какой-то вязкой жидкостью, которая засыхала в прозрачную плёнку.

Она напоминала слизь из носа, но было такое чувство, что сочилась она прямо из стен.

И это ещё не всё.

Обои и деревянные панели были изрезаны, словно кто-то исцарапал их ножом... И большим.

Эти отметины были повсюду.

Неровные царапины, проникавшие до самой штукатурки.

– Что это такое? – спросила Элизабет.

– Я... Я не знаю, – признался я.  -Может, сюда на спор забирались дети. Вот и...

Это было слабое объяснение, и я это прекрасно понимал.

Но я должен был что-то ответить, и возможно, мне даже удалось бы убедить в этой брехне Элизабет, но тут мой фонарик начал гаснуть.

Словно батарейки разрядились, только вот я поставил новые перед тем, как сюда отправиться.

Я ударил фонариком по бедру, и свет заморгал и снова загорелся, но оставался теперь тусклым, неярким.

И теперь у меня не просто тошнота к горлу подкатила; сейчас все мои внутренности хотели выплеснуться от ужаса наружу.

Я схватил Элизабет за руку и дернул её обратно к двери.

Я схватился за ручку... Дверь была заперта.

Я дёрнул её, повернул несколько раз, но дверь была заперта крепче, чем пояс целомудрия на моей незамужней тётушке. Без шансов.

– Лу..., – начала Элизабет.

Да, я тоже это почувствовал.

Мы здесь были не одни. Клянусь, не одни.

Здесь было что-то ещё, и я чувствовал, как из темноты к моему горлу тянутся бесплотные руки.

Я крикнул Гиббонсу, но тот либо не слышал нас, либо не хотел слышать.

В этот момент латунная дверная ручка раскалилась, причём настолько сильно, словно кто-то поднёс к обратной стороне двери паяльную лампу.

Я бросил фонарик в соткавшуюся напротив нас тьму, и он во что-то попал.

Не знаю, во что.

Но что-то густое.

Фонарик ударился во что-то с глухим звуком, словно угодил в тыкву.

Мы оба услышали сухой шорох, будто по полу тянули изъеденную молью паутину.

А затем скользящий звук, словно из стен вылазило с десяток питонов.

И запах... Боже, мерзкий, тяжёлый, как хранящееся в сарае органическое удобрение.

Сам мрак был неправильным, и я это знал.

Он был слишком густым, слишком плотным; он клубился вокруг нас, тёк и сочился, кружил и поднимался.

– Скиталец Тьмы, – произнесла Элизабет, намекая на бредовые записи в дневниках её брата, на существо, притаившееся в полной темноте.

Но вот в тот момент мне не нужно было много доказательств.

Я выхватил свой калибр .38 и выпустил несколько пуль в направлении звука.

Выстрелы прозвучали в комнате, как раскаты грома, а во вспышках выстрелов мы увидели нечто большое, выползающее из стены; что-то вроде нитей и веревок из серой ткани, образующих громадную, безымянную фигуру.

Я чуть не обмочился.

Я схватил Элизабет за руку и бросился к заколоченным окнам.

Это существо извивалось, увеличивалось в размере, и мы слышали, как оно ползёт и колышется.

– Свет! – закричала Элизабет. -Оно боится света!

Умная девочка.

Я как раз подумал о том же.

Я засунул пистолет в карман пальто и начал изо всех сил дёргать за приколоченные доски.

А за нашими спинами из темноты поднималась живая громада теней.

Было слышно, как она касается стен и потолка, поднимая перед собой большую волну горячего зловония, как вырывающийся из литейной печи воздух.

И тут у меня получилось оторвать одну из досок, и в комнату проникли несколько лучей полуденного солнца, вспоровшие окружающую нас темноту, как острые клинки.

Раздался оглушительный визг, словно кто-то наступил на крысу.

Очень большую крысу.

И вместе с воем тени отпрянули, а я только этого и добивался.

Я отшвырнул оторванную доску и принялся за другие, пока всю комнату не залил дневной свет.

Существо исчезло.

На стенах и на полу осталась розоватая слизь, запахом напоминающая свежеразделанного борова. Но на этом всё.

Элизабет помогла мне оторвать все доски. Из окна открывался вид на одно– и двухэтажные домики Провиденса.

Мы смотрели на здания, узкие дымоходы на крышах, поднимающиеся ввысь деревья и петляющую между ними дорогу.

А вдалеке виднелся Федерал-Хилл – множество многоквартирных, собранных вместе домов, словно собранный ребёнком конструктор из кубиков.

А на вершине холма тянулась шпилем к небу разваливающаяся Церковь Звёздной Мудрости.

Да, мы смотрели именно на то, что повергло Роберта Блейка в пучину безумия.

– Давайте выбираться отсюда к чёртовой матери, – произнёс я.

* * *

Следующий шаг я решил сделать в одиночестве.

Я высадил Элизабет у отеля "Корона" на Вейбоссет-Хилл и отправился на Федерал-Хилл.

Нужно было осмотреть эту церковь собственными глазами. Конечно, мне хотелось этого так же, как и собственноручно обрубить пальцы тесаком, но... Деваться некуда.

Это моя работа.

Конечно, я мог солгать и поводить Элизабет за нос, но я был не таким парнем.

Может, я и не самая яркая звезда на небосклоне, но если мне платят деньги, я продолжаю честно гореть изо всех сил.

Кое-что до сих пор не давало мне покоя ещё с тех комнат на Колледж-стрит, и теперь пришло время со всем разобраться.

Я неплохо знал Федерал-Хилл.

Улочки там были старыми, узкими и запутанными, как клубок змей.

Я подъехал как можно ближе, а потом отправился пешком.

Я видел множество людей на улицах, слышал голоса, говорящие на итальянском и португальском.

У подъездов толпились старики, а женщины присматривали за копошащимися в грязи детьми.

Над головами хлопало и трепыхалось развешанное на верёвках стираное бельё.

В деревянных клетях сидели цыплята и кролики, а торговцы с ручными тележками продавали всё: от столового серебра до жареных сосисок.

Но, чем ближе я подходил к церкви, тем меньше мне встречалось народа, и, в конце концов, я остался один-одинёшенек на большой булыжной мостовой перед зданием.

Чуть дальше раскинулась небольшая площадка.

За ней стояла церковь, отгороженная покосившейся железной и уже ржавой оградой.

Сделав глубокий вдох, я поднялся на насыпь и протиснулся сквозь щель в заборе.

Я оглянулся, но не увидел за собой ничего, кроме грязных зданий, обветшалых домов и нескольких любопытных лиц, выглядывавших из окон.

Я был сам по себе, и я это прекрасно осознавал.

Я пересёк внутренний двор – жёлтый, мертвый и бесплодный; земля под ногами потрескалась, словно я находился в пустыне.

Церковь походила на какой-то гигантский кладбищенский саркофаг или усыпальницу, которая поднималась прямо из мёртвой земли.

Стены были грязными, заросшими мхом и лишайником, а крыша зияла дырами от бесчисленных бурь.

Окна были высокие, стрельчатые и закопченные.

Чуть выше располагалась колокольня, увенчанная длинным сужающимся шпилем, который склонился в сторону и грозился с минуты на минуту обвалиться на землю.

Это было действительно жуткое место, и от одного взгляда на церковь кровь в моих жилах похолодела, словно под воздействием хладагентов.

Интересно, о чём думал Блейк, когда стоял на том же месте, что и я?

Я решил, что двери церкви будут заперты, как упоминал в своих дневниках Блейк, поэтому обошёл нагнетающее тоску здание с другой стороны, пробираясь через сорняки и торчащие из-под земли обломки старых памятников.

Я нашёл открытое окно подвала и влез внутрь.

Внутри включил фонарик и в его свете рассмотрел ящики, бочки и свисающую со стропил густую паутину.

Я слышал, как кто-то бегал и скрёбся в темноте, но это было не удивительно.

В старой заброшенной дыре, подобно этой, должно быть полно крыс.

Поднявшись наверх, не терял времени.

Я прошёл по проходу, вздымая клубы пыли.

Скамьи были грязными, изъеденными червями и затянутыми белым кружевом паутины.

Я двинулся через неф в холл и обнаружил винтовую лестницу, которая поднималась в башню.

Она была узкой, крутой и тоже заросшей паутиной.

От стоящей в воздухе пыли я чихнул.

Лестница доходила до комнаты, которая в обычной церкви была бы колокольней. Но это место нельзя было назвать "обычным".

Ничего удивительного.

Когда-то это место называлось Церковью Свободной Воли, прежде чем в 1840х годах её не передали Церкви Звёздной Мудрости.

Руководил им профессор Боуэн – о нём в своих дневниках упоминал Блейк.

Предположительно, последователи Звёздной Мудрости были одержимы неким странным древнеегипетским камнем, с помощью которого они могли призывать в наш мир Скитальца Тьмы, так же известного под именем Ньярлатотеп.

Не думайте, что я верю во весь этот бред, просто придерживаюсь фактов.

Как только вошел в помещение, то почувствовал, что задыхаюсь.

Стены располагались близко друг к другу, а створки окон прогнили.

Воздух был странным: сухим, с непонятным мускусным запахом, напоминающим секрет желез рептилий.

Я стоял на пороге, судорожно втягивая воздух и понимая, что могу потерять сознание. Голова кружилась, как шарик на колесе рулетки.

Но спустя пару секунд, в голове прояснилось, и я мог соображать.

Я тяжело сглотнул и обвёл фонариком помещение.

И видел то же, что видел Блейк... Ту же комнату, те же стулья с высокими спинками, стоящие перед каменным постаментом. А на том постаменте – жёлтая металлическая коробка.

А в коробке...

Матерь Божья! Сверкающий Трапециоэдр.

Этого не могло быть. Но вот он – лежит прямо передо мной.

Судя по информации, которую узнала Элизабет и её семья, сразу после смерти Блейка сюда пришёл доктор по имени Декстер, знакомый с ситуацией, забрал камень и бросил его в самый глубокий залив Наррагансетт.

Похоже, он полагал, что этот артефакт способен изгнать Скитальца.

Но если это так, то зачем, во имя всего святого, он решил выбросить камень в самые тёмные бездны, которые можно только отыскать?!

Когда Элизабет рассказывала мне об этом, я решил, что всё это чушь собачья, и, похоже, так оно и было, ведь вот он, Сверкающий Трапециоэдр, прямо передо мной.

Он выглядел как чёрный кристалл размером с кулак.

Он мерцал и блестел; по его поверхности пробегали красные прожилки, напоминающие кровеносную сеть.

Это был камень, в который смотрел Блейк, и с помощью которого призвал Скитальца Тьмы.

Чтобы показать самому себе, насколько я крут, я достал сигарету, прикурил её и в свете тлеющей сигареты осмотрел камень.

Сначала ничего не произошло.

А затем мой взгляд оказался прикован к Трапециоэдру, и я не мог его отвести.

У меня начались галлюцинации, словно я накурился опия.

Бредовые картинки сменялись у меня в голове одна другой: высокие горы, словно из битого стекла; каменные башни; невероятные города на скалах...

А затем я увидел кое-что ещё. То, что заставило меня похолодеть внутри.

Тьма, что была за гранью тьмы.

Живой вихрь пульсирующей черноты, которая, как говорил мне разум, находилась за пределами самых дальних уголков космоса; примитивное, безумное место; и именно там, в центре вихря, я ощутил волю, сознание и непристойные мысли Скитальца Тьмы.

Мне повезло, что я тогда закурил, иначе сейчас я бы это не писал.

Окурок догорел и обжёг мне пальцы, и именно эта боль привела меня в чувство.

Иначе... Иначе это первобытное дыхание тьмы высосало бы из меня всю сущность до самых костей.

Я вскрикнул и уронил сигарету.

Мой фонарик начал затухать, как в комнатах Блейка.

Атмосфера здесь и так была не самая праздничная и больше напоминала фамильный склеп в полночь, но теперь стала вообще гнетущей и мрачной.

Аж вены хочется вскрыть...

Нездоровая, тягостная, непонятная.

Начал подниматься очень старый и неприятный животный запах.

Он напомнил мне запах, исходящий от клеток мартышек в зоопарке летним жарким днём: запах гниющей соломы и кишащего мухами дерьма.

Отвратительный.

Запах появления Скитальца Тьмы...

Этой ползущей чумы, имеющей десятки имен в десятке культур.

Я призвал его, уставившись на это чёртов камень, и теперь он идёт.

Ньярлатотеп постучал в дверь, и я открыл её ему.

Мой фонарик давно потух, и я бросил его на пол.

Я слышал, как оно растёт над моей головой под сводом колокольни без окон, ширится, увеличивается, как отодвигающая здоровые ткани опухолевая ткань.

Оно росло само по себе, достигая необъятных размеров.

Я стоял в темноте и ждал, когда оно приблизится.

Я пришел в эту разрушенную церковь, чтобы встретиться с существом лицом к лицу, и не сбегу до того момента.

Не передать словами, насколько я был напуган.

Мои внутренности переплетались в узлы.

Моё сердце колотилось, в висках ломило.

Моя кожа натянулось настолько туго, что вот-вот грозила лопнуть.

Камень светился, словно наэлектризованный; балки над головой скрипели, и я услышал скользящий звук, словно существо протекло через люк.

Я задержал дыхание и напрягся.

Он пришёл сюда за мной, только его ждал сюрприз.

Я закричал, ощущая близость этого кошмара, вдохнул его маслянистый запах и засунул руку в карман пальто, вытаскивая принесённую с собой сигнальную шашку.

Скиталец был близко.

Он дохнул на меня из вонючей темноты.

Я не сомневался, что это он.

Набежавшая волна тепла обрушилась на меня; огненный шторм, который опалил мне брови и обжёг лицо.

Его дыхание напоминало пламя горнила; тёмный, безымянный жар, зародившийся где-то в беспросветных кипящих подвалах Вселенной.

Я отвернул колпачок на шашке, и она зашипела, освещая комнату красными всполохами.

Я видел Скитальца две или три секунды, пока он не отпрянул и не растворился в тени.

Но когда свет нашёл его, я увидел тягучую плоть, которая таяла сейчас, как мокрая глина.

Огромное, чёрное, блестящее от слизи существо с длинными дрожащими щупальцами, торчащими из живота, как кишки сбитой на дороге собаки.

Они извивались, раскручивались, а на конце каждого щупальца располагался рот с множеством острых, как спицы, зубов.