Текст книги "Европе не нужен евро"

Автор книги: Тило Саррацин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Критерии конвергенции

Самая крупная и успешная история Европейского валютного союза произошла в начале его создания. Это была начинавшаяся в начале восьмидесятых годов большая конвергенция стран-участниц относительно расходов, темпов инфляции, процентов ставок и государственных дефицитов. Эта в действительности достигнутая конвергенция сделала возможным в 1999 году свободный от каких-либо трений старт валютного союза.

Решающим для этого было то, что д-марка в начале восьмидесятых годов де-факто стала валютой спасения ЕС, на которую другие страны ориентировали свою денежную политику и косвенно также свою финансовую политику. После того как в 1992 году с подписанием Маастрихтского договора формально были установлены критерии конвергенции как «входной билет» для вступления в валютный союз, начались прямо-таки гонки наперегонки тех стран, которые стремились к вступлению для достижения этих критериев. Вплоть до случая с Грецией все происходило довольно честно.

В Европейском валютном союзе критерии конвергенции по-прежнему имеют большое значение как индикатор напряженности системы:

– Ни одна страна не должна вступать в валютный союз со слишком высоким для ее конкурентоспособности уровнем издержек. В начале валютного союза все дефициты доходно-расходного баланса должны быть примерно сбалансированы. Индикатором выполнения этих двух условий были свободные от напряжения соотношения валютных курсов к моменту вступления в валютный союз. Из этого был выведен критерий валютного курса.

– Темпы инфляции участвующих стран в исходном положении должны по возможности быть близкими друг к другу. В едином валютном пространстве может существовать только единое развитие общего уровня цен. Если связывают вместе страны с очень разными темпами инфляции, то Европейский центральный банк либо должен проводить слишком ограничительную денежную политику – а этим от стабильных в ценовом отношении стран-членов потребовались бы ненужные жертвы в форме высоких процентов, – или денежная политика ориентировалась бы скорее на требования стран с высоким темпом инфляции – тогда странам со стабильными ценами навязывался бы более высокий темп инфляции, чем в прежнем национальном валютном пространстве. Это значит: без достаточной инфляционной конвергенции свободный от напряжений старт валютного союза невозможен. Однако постоянная инфляционная конвергенция также является одним из условий для успешного создания валютного союза.

– Формы поведения всех участвующих в экономической жизни ориентируются не только на актуальные показатели, но еще больше на их ожидания. Если, например, предприятия принимают решения по своей ценовой политике, профсоюзы настаивают на повышении заработной платы, а частные предприниматели задумываются о покупке долгосрочных государственных займов, то в эти соображения включаются также и ожидания относительно будущей динамики инфляции. Такие ожидания формируются – и совершенно справедливо – значительно сильнее под влиянием многолетнего опыта прошлых лет, чем актуальным на данный момент развитием. Поэтому в девяностые годы инвесторы требовали за долгосрочные немецкие инвестиции меньший процент, чем за французские долгосрочные займы, хотя тогда во Франции темпы инфляции какое-то время были ниже, чем в Германии. Только тогда, когда определенная тенденция удерживается длительное время, рыночные ожидания участников постепенно сближаются. Поэтому сближение долгосрочных процентных ставок является важным фактором того, сблизятся ли инфляционные ожидания и вместе с ними сократятся подстегивающие инфляцию формы поведения в бывших когда-то странах с высокой долей инфляции.

– Чем больше финансовые проблемы какой-то страны, тем сильнее искушение закрыть финансовые дыры с помощью политики легких денег. Поэтому государства с различными финансовыми отношениями предъявляют также различные требования к денежной политике. Даже при сравнимом желании экономить страны в зависимости от объема их накопившихся в прошлые годы долгов имеют различные долгосрочные финансовые проблемы. Актуальные государственные задолженности в размере примерно 80 % ВВП стоят немецкому государству ежегодно около 75 миллиардов европроцентов. Эти проценты поглощают около 3 % социального продукта, или 14 % суммы налоговых поступлений. Италия с ее нынешним государственным долгом 120 % ВВП имеет расходы на выплату процентов в размере 4 % ВВП. Для Греции расходы на выплату процентов составляют 7 % ВВП. Совершенно ясно, что при таких условиях растет искушение уменьшить бремя государственного долга, например, слегка увеличив инфляцию. Поэтому уровень задолженности в общих расходах государственного бюджета в соотношении к внутреннему валовому продукту является важным критерием конвергенции.

– Доля задолженности страны отражает финансовую платежеспособность прошлых лет. Актуальную платежеспособность финансовой политики можно лучше всего измерить по текущему дефициту государства в соотношении к внутреннему валовому продукту. Это возникает на основе критерия конвергенции доля дефицита.

Примечательно то, что все кандидаты на вступление в Европейский валютный союз в течение девяностых годов сделали значительные успехи в конвергенции²⁰. Достигнутый до 1998 года успех в конвергенции был поразительным и мог послужить поводом для обоснованного оптимизма.

Однако не было гарантий и никаких институциональных мер, чтобы это положительно продолжалось также и после вступления в Европейский валютный союз. Скептические голоса, которые раздавались в то время в большом количестве²¹, могут убедиться по прошествии последних 10 лет, что их скепсис нашел подтверждение. Однако история – в том числе экономическая и валютная – развивается только вперед. Возможность вернуться «назад в нулевую позицию» относится к исторически исключительным случаям.

Предпосылки успеха и хрупкие места

У валютных союзов суверенных государств в большинстве случаев была очень краткая и редко счастливая история. Они действовали тем лучше, чем ближе участвующие государства были друг к другу в организационном плане и по менталитету. Помогало также то, если валюты были связаны между собой гарантийным соотношением обмена на драгоценный металл. Биметаллические стандарты (покрытие золотом и серебром) имели, однако, недостатки, так как цены на драгоценные металлы колебались по отношению друг к другу.

Из двух европейских валютных союзов XIX века, латинского и скандинавского монетных союзов, последний из-за сходства участвующих в нем государств и потому что там имел место чисто золотой стандарт, действовал лучше. Но и здесь помехой оказалось то, что норвежский, шведский и датский национальные банки независимо друг от друга могли выпускать банкноты²².

И хотя эти валютные союзы оправдывали себя, эта оправданность в меньшей степени вытекала из характера валютного союза, а в большей степени из последовательной привязки к драгоценному металлу. В этом плане самым успешным до сих пор «валютным союзом» было преобладание золотого стандарта в XIX и в начале XX века²³.

– Не было риска изменения валютного курса. Торговля и разделение труда в мировой экономике могли развиваться в отношении валютного вопроса так, как будто бы речь шла о едином экономическом пространстве.

– Не было контроля обращения капитала, капитал мог свободно перетекать туда, где он больше всего требовался и находил лучшие возможности для вложений.

– Страны-участницы просто вынуждены были проводить отвечающую требованиям стабильности бюджетную и валютную политику, так как избыточные внешнеторговые дефициты, повышающиеся цены на внутреннем рынке или отсутствие доверия к платежеспособности государственных финансов сразу же привели бы к оттоку золота и вместе с тем к сокращению денежной массы и в итоге к снижению экономической активности в зоне соответствующей валюты.

– Из-за отсутствия инфляционных рисков уровень процентных ставок был очень низким. В период с 1870 по 1914 г. ипотечные ссуды в Германской империи стоили, например, в среднем только 4 %. Уровень процентных ставок был, таким образом, на 3,5 процентного пункта ниже, чем средняя процентная ставка по ипотеке в Федеративной Республике с 1960 по 1995 год.

Однако золотой стандарт основывался на добровольном участии той или иной страны. Таким образом, «выход» из него был возможен в любое время. В Италии обязанность обмена на золото приостанавливалась много раз – первый раз в связи с итальянско-австрийской войной 1866 года, Франция также приостанавливала обязанность обмена на золото с 1870 по 1878 год в связи с войной с Германией.

Таким образом, у золотого стандарта был «кризисный вентиль», которого нет в концепции Европейского валютного союза. По логике концепции в этом не было необходимости еще и потому, что в случае евро речь шла о единой валюте, в которой законные платежные средства поступают только из одного источника, ЕЦБ. Национальные центральные банки с точки зрения валютной политики являются лишь исполнительными органами этой единой денежной политики.

Экспертам всегда было ясно, что еврозона не является оптимальным валютным пространством в смысле денежной теории²⁴.Это также означает, что чисто экономическое взвешивание между преимуществами независимой национальной денежной политики и подвижными валютными курсами, с одной стороны, и преимуществами единой валюты, с другой стороны, с чисто экономической точки зрения не обязательно говорит в пользу единой валюты. И в этой связи слабые места или потенциально хрупкие места конструкции становятся особенно важными.

Гибкие, ориентированные на конкуренцию рынки труда и товаров

Чем больше структурное неравенство между участниками валютного союза, тем в большей степени необходима более высокая внутренняя гибкость во всех затратах и ценах, в особенности в расходах по заработной плате, для того чтобы избежать негативных последствий для отдельных участников. Парадоксально то, что самая конкурентоспособная страна в еврозоне, а именно Германия, слишком близко к сердцу приняла это правило и с так называемой «Повесткой дня 2010», или Реформами Хартца, в первые годы существования Европейского валютного союза сделала существенно более гибким свой рынок труда.

Компенсировать отсутствие или недостаток гибкости могут перемещение труда и капитала в валютном пространстве²⁵,когда либо рабочая сила из менее благополучных регионов перемещается в более благополучные регионы или когда капитал для новой конкурентоспособной продукции перетекает из благополучных регионов в менее благополучные. Но такой приток капитала предполагает, что инвестиции в менее благополучные регионы принесут инвесторам более высокие доходы. Для этого производство там должно быть менее затратным, т. е. заработная плата соответственно должна быть ниже, а это, в свою очередь, требует большей гибкости в заработной плате, как реакции на менее благоприятное экономическое развитие.

Чем более единообразным в валютном пространстве будет уровень издержек и чем менее гибкой стоимость труда, тем быстрее будут происходить процессы структурного приспособления за счет менее благополучных регионов. Перемещение рабочей силы может дать компенсацию лишь в таком объеме, в каком в более благоприятных регионах будут иметься дополнительные рабочие места, или они могут быть созданы на выгодных условиях. Но наверняка это не самый желательный образец оптимального валютного пространства, когда через единую валюту усиливаются пространственные концентрационные процессы.

Из этого следует, что достаточная гибкость и дифференцирование стоимости рабочей силы наряду с ее мобильностью являются важными предпосылками для разграничения оптимального валютного пространства. Если это не будет учитываться, то за единую валюту менее конкурентоспособным странам-членам придется заплатить высокую цену в форме стагнации и растущей безработицы.

В особенности это касается валютного пространства, в котором в силу культурных и языковых причин существуют большие внеэкономические препятствия для мобильности, и поэтому готовность к перемещению за пределы страны ограничена. Поэтому в валютном пространстве с различными языками и культурами, как это имеет место в еврозоне, очень важное значение имеют гибкость стоимости рабочей силы и условия конкуренции для того, чтобы валютный союз мог действовать без напряженностей²⁶. Постоянно имеющаяся в валютном союзе мобильность капитала решает проблемы приспособления регионов также только в связи с достаточной дифференциацией заработной платы.

Финансовая политика по Маастрихтским критериям

Значительная роль, которую всегда играли так называемые Маастрихтские критерии в договоре о валютном союзе, как и во всей публичной дискуссии вокруг общей валюты, показывает, что как широкая общественность, так и большинство экспертов с самого начала видели в государственных финансах самый большой риск для единой валюты. И это подтвердилось начавшимся после этого развитием.

В 1998 году я писал по этому поводу:

«Содержащиеся в Маастрихтском договоре санкции против стран-участниц (статья 004, абз. II) с превышением дефицита… слабы не только в содержательном плане, но и представляют небольшую угрозу для конкретной страны. Кроме того, предусмотренная десятиступенчатая процедура требует много времени и может занять от трех до четырех лет. С учетом обычного хода политического развития и дипломатического предупредительного отношения к тому же очень маловероятно, что квалифицированное большинство Европейского совета при неблагоприятном положении с бюджетом когда-нибудь добьется действенных санкций против соответствующей страны»²⁷.

Перед принятием решения о валютном союзе растущее давление со стороны Германии привело наконец к тому, что в 1995 году в дополнение к Маастрихтскому договору был согласован механизм санкций, который предусматривал автоматические санкции, в случае если предел дефицита был выше 3 %. Это был так называемый стабилизационный пакт. Исключения были возможны только в случае тяжелых рецессий.

Бывший президент Бундесбанка Гельмут Шлезингер, который в 1992-м также участвовал в переговорах по Маастрихтскому договору, в то время критически смотрел на такие санкции и даже не скрывал своего сдержанного отношения к количественному фиксированию Маастрихтских критериев. В 1996 году он писал:

«При всяком принятии во внимание финансово-политической платежеспособности нельзя не замечать, что оба фискальных критерия в своей количественной форме – предельных 3 % и 60 % ВВП – не имеют убедительного обоснования, что они в действительности не слишком равны между собой». Он сослался на пример Бельгии, которая, несмотря на долю задолженности в общих расходах государственного бюджета намного выше 60 %, относилась тогда к самым стабильным в плане цен странам ЕС, и критиковал то, что доля задолженности в общих расходах государственного бюджета в 60 % только сравнительно позже и без солидного обоснования была предложена для обсуждения по договору. Он сожалел, что изменение договора уже невозможно, и заявил тогда:

«Было бы уместным толкование текста в смысле экономической логики. Не должно создаваться впечатления, что политика Маастрихта построена так, что невозможно выдержать эти критерии»²⁸.

Оба его преемника – Ганс Титмайер в качестве президента и Отмар Иссинг как главный экономист Бундесбанка – напротив, фанатично выступали за автоматические санкции²⁹. Шлезингер был прав: оба критерия было трудно обосновать, и было не очень разумно автоматически применять санкции в случае их невыполнения. Но Титмайер и Иссинг также были правы: без автоматических санкций в политике вовсе ничего бы не происходило.

В результате произошло то, чего не хотел ни один из троих: пакт стабильности по настоянию Германии был впервые смягчен уже в 2003 году и в последующие годы стал вообще беззубым. Он снова стал играть практическую роль только после начала финансового кризиса в Греции.

Но за это время возникли все риски, из-за которых и были заключены Маастрихтский договор, а позже и пакт стабильности.

Независимость ЕЦБ

Предоставленная дирекции ЕЦБ и Совету управляющих Европейским центральным банком независимость построена по модели Бундесбанка. Формально этот Устав еще лучше застрахован, чем в случае с Бундесбанком, потому что закон о Бундесбанке ФРГ в любое время мог быть изменен законным простым большинством голосов. Изменение Лиссабонского договора (в котором растворился Маастрихтский договор) требует, напротив, единогласного голосования государств-участников, так что без немецкого согласия вообще ничего невозможно изменить.

Поэтому вплоть до девяностых годов и недавнего прошлого казалось совершенно оправданным проявлять лишь незначительную озабоченность о фактической независимости ЕЦБ. В Германии постоянно можно было наблюдать, что члены Центрального совета управляющих Бундесбанком, не важно, каково было их региональное или политическое происхождение, с принятием должности считали себя обязанными выполнять только установленные законом цели и задачи. Казалось, что нормативная сила должности и учреждения полностью отменила прежние связи, убеждения и лояльность.

Правда, в девяностые годы, накануне учреждения Европейского валютного союза, казалось, что еще не было уверенности в том, удастся ли членам Совета управляющих ЕЦБ также без проблем отменить влияние унаследованных лояльностей, социализаций и менталитетов. Но не было заметно никаких причин, почему здесь должно было быть по-другому, чем в Бундесбанке. Но фактически оказалось, что Совет управляющих ЕЦБ работал по-другому, чем Совет управляющих Бундесбанком.

Исключение денежного государственного финансирования

Во все времена причиной инфляции и обесценения валюты было то, что государство пользовалось кредитами Центрального банка (обычно с помощью печатного станка, во времена металлических денег за счет порчи монет), чтобы получить дополнительные доходы.

Правда, не каждый кредит Центрального банка государству обязательно вызывал инфляцию. Если общие типовые условия соответствуют, то он может быть полезным средством денежной политики и даже в определенных границах государственного финансирования. Так как переходы между «вредным» и «невредным» очень расплывчаты и так как метод весьма удобен, то речь идет об очень опасном средстве государственного финансирования.

Двойной опыт Германии с большой инфляцией в ХХ столетии, финансировавшейся Центральным банком, привел к тому, что в законе о Бундесбанке государственное финансирование со стороны Центрального банка было полностью запрещено, за исключением краткосрочных кредитов. Казалось, что включение этого запрета в Маастрихтский договор лишило оснований всех высказывавшихся в девяностые годы опасений, что ЕЦБ может быть привлечен к государственному финансированию.

Я также в девяностые годы отклонял такие опасения как абсурдные. Однако я тогда оставил без внимания проблему, которую, вероятно, и другие не замечали во всей ее остроте: к сущности «Sovereign Debt» («суверенного долга») относится то обстоятельство, что обладатель суверенной государственной власти в случае настоятельной необходимости получает кредит от собственного Центрального банка в собственной валюте. Во всяком случае, это повсеместно распространенное понимание «суверенного долга» среди большинства политиков и специалистов. В этом смысле «долг – debt» государств еврозоны не является больше «суверенным», потому что национальное государство, которое прибегает к государственному долгу, в «серьезном случае» не имеет доступа к кредиту Центрального банка.

Здесь исключение денежного государственного финансирования связывается с принципом No-Bail-Out («Не спасать»).

Учитывание принципа No-Bail-Out

Как было показано в главах 1 и 2, исторически главная проблема валютного режима с твердым курсом обмена валют состояла в том, что страны-участницы были склонны к различному в структурном плане развитию по вопросам сальдо затратно-доходного баланса и государственных дефицитов. Это сопровождалось часто различными темпами инфляции. Когда впоследствии определенные курсы валют больше было невозможно удержать, система вступила в кризис. Во всяком случае, давление на валютные курсы своевременно указало на напряженности. Национальная политика при необходимости могла снова улучшить конкурентоспособность девальвацией и инфляцией, но также и снизить стоимость государственного долга, другими словами, исправить прошлые ошибки.

В экономическом пространстве с единой валютой, напротив, по определению нет обменных курсов валют, которые могли бы указывать на появление внутренних напряженностей. Дефициты затратно-доходного баланса могут финансироваться, как только импортер получит кредит. Государства также могут делать долги, пока они будут находить кредиторов на денежном рынке. Сам Центральный банк из-за запрета на денежное финансирование как кредитор отпадает. В наборе инструментов государств-членов отсутствует также возможность снизить реальную стоимость государственного долга через политику легких денег с соответственно более высокой инфляцией. Валютная политика относится к коллективной сфере и поэтому не допускает вмешательства со стороны национальных государств.

Государству-члену в Европейском валютном союзе не только невозможно больше влиять на общий уровень процентных ставок. Кроме того, специфические процентные ставки, которые оно должно платить за пользование кредитом, также не подлежат его непосредственному влиянию. Оно может влиять на свои издержки оплаты процентов по кредиту лишь таким образом, чтобы его потенциальные кредиторы по возможности благоприятно оценили его долгосрочную платежеспособность и ликвидность. Это, с одной стороны, вопрос правдоподобной и рассчитанной на долгий срок политики, а с другой стороны, вопрос доверия. И то и другое связано между собой.

Принцип No-Bail-Out кодифицирован:

1) в исключении денежного государственного финансирования со стороны Центрального банка;

2) в положении, что государства-участники и сообщество не несут ответственности за их взаимные долги.

Этот принцип имеет три адресата:

– Государственные должники. Они должны знать, что обслуживание и возврат долгов являются исключительно их делом.

– Реальные и потенциальные кредиторы. Они должны предоставлять кредиты, сознавая, что за соответствующим государственным должником нет другого поручителя или гаранта.

– Национальная и международная общественность. Она должна критически смотреть на финансовую деятельность государств и своевременно доводить до общественности ее неправильное развитие.

Ожидаемое дисциплинирующее и устрашающее влияние принципа No-Bail-Out на финансовую политику государств-членов зависело, однако, от того, что принцип (1) был достоверно разъяснен и исполнялся и что (2) государства-должники не только понимали заключенную в нем угрозу, но и достаточно рационально ориентировали на него свою финансовую политику. Сомнения в этом имелись, особенно в Германии. Поэтому в 1996 г. по настоянию Германии появился дополнительный стабилизационный пакет с автоматическими санкциями.

Судьба тогдашнего стабилизационного пакета и проходящие с 2010 г. жаркие дискуссии вокруг фондов спасения, евробондов и монетаризации государственного долга показывают, что высказывавшиеся в девяностые годы сомнения Германии были справедливыми.