Текст книги "Сидни Шелдон. Если наступит завтра – 2"
Автор книги: Тилли Бэгшоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 7
Стимбоут-Спрингс, Колорадо
Три месяца спустя
Трейси стояла на крыльце нового дома и смотрела на горы. Она выбрала это место из-за его уединенности и поразительных по красоте пейзажей. Дом стоял недалеко от частной дороги в холмах, над странным городком Стимбоут-Спрингс. Скалистые горы со снежными шапками возвышались, как великаны-охранники, на фоне неба, голубого и безоблачного даже в это холодное октябрьское утро. Трейси ощущала запахи сосны и дыма и слышала отдаленное ржание лошадей на лугах.
Конечно, это разительно отличалось от ее детства в Новом Орлеане.
Трейси осторожно погладила большой живот. Ее отец был механиком, мать – домашней хозяйкой, и хотя в семье Уитни никогда не водилось много денег, она была очень счастлива. Как всякая выросшая в городе девочка, она мечтала об открытых пространствах и пони. О чем-то вроде Стимбоут-Спрингса.
«Ты счастливица, Эми. Вырастешь здесь, и все будет просто идеально», – мысленно обратилась Трейси к ребенку.
Возвращение в Штаты было нелегким решением. Трейси не была здесь с тех пор, как уплыла на «Королеве Елизавете II» из Нью-Йорка, чтобы начать новую жизнь в Европе. Она провела много лет в женской тюрьме Луизианы за преступление, которого не совершала. К счастью, ее выпустили из тюрьмы досрочно. Она старалась вести честную жизнь, но быстро усвоила, что очень немногие люди согласны дать бывшей заключенной второй шанс. Ее прежний наниматель, руководитель международного отдела в филадельфийском банке «Траст энд фиделити», встретил ее крайне недружелюбно, когда она попыталась получить прежнее место. Трейси была блестящим компьютерным специалистом с первоклассным образованием, но обнаружила, что даже самую низкооплачиваемую работу трудно получить и еще труднее сохранить. Как только что-то бывало украдено или повреждено, во всем винили Трейси и ее ждало увольнение. Не имея средств содержать себя, она все больше впадала в отчаяние. Именно отчаяние подтолкнуло ее к первой краже драгоценностей, когда она ограбила особу по имени Лоис Беллами.
В это время она впервые встретила Джефа Стивенса, обманом выманившего у нее украденные драгоценности. Взбешенная Трейси хитростью вернула их. Так возникло соперничество, перешедшее во взаимное влечение, превратившееся в любовь. Любовь ее жизни. Джеф Стивенс сделал жизнь Трейси Уитни приключением безумными всплесками адреналина, возбуждения и веселья.
Она абсолютно доверяла Джефу, но он предал ее, разбив доверие, а заодно и сердце. Образ Джефа, держащего в объятиях Ребекку, был навсегда выжжен в мозгу Трейси, словно тавро для скота – огненным клеймом.
Она любила его. И всегда будет любить. Но точно знала, что никогда не вернется ни к Джефу, ни в Лондон, ни к старым знакомым. Отныне их будет только двое: она и ребенок. Ее ребенок. Ее Эми.
И тут, словно услышав свое имя, дочь Трейси пнула ее изнутри. Трейси громко рассмеялась: «Пытаешься вырваться из тюрьмы, верно, дорогая? Совсем как когда-то мама».
Трейси сделала УЗИ на двадцать второй неделе. А когда узнала, что ждет девочку, разразилась рыданиями, почувствовав облегчение: мальчик слишком напоминал бы ей о Джефе. Она решила назвать дочь Эми. В честь Эми Брэнниган, дочери начальника тюрьмы, которую Трейси полюбила как родную.
Эми Дорис Шмидт. Хорошее имя. Прекрасная смесь прошлого и будущего. Дорис – имя любимой матери Трейси. Дорис Уитни не суждено было увидеть внучку, но память о ней продолжится в Эми. Шмидт – фамилия, которую выбрала для себя Трейси, дань дорогому старому Отто Шмидту, партнеру отца по бизнесу в Новом Орлеане. За последние десять лет Трейси сменила множество имен, но сейчас был другой случай. Это имя будет принадлежать ей и Эми всю жизнь. Трейси Уитни больше не существовало. Как и Трейси Стивенс.
«Меня зовут Трейси Шмидт. Мой муж Карл, богатый немецкий фабрикант, погиб в феврале, катаясь на горных лыжах, вскоре после того, как была зачата Эми. Я приехала в Америку, чтобы начать новую жизнь вместе с нашей дочерью. Карл всегда любил горы. Я точно знаю, что он обожал бы Стимбоут».
Трейси, обладая хорошим образованием и опытом компьютерного специалиста, легко изготовила поддельные документы. Паспорт, кредитная история, медицинская карточка и карта социального страхования – все создавалось и изменялось одним кликом мыши. Самым трудным будет когда-нибудь сказать Эми всю правду. Но Трейси просто придется пересечь мост, когда дело дойдет до этого. Пока что у миссис Трейси Шмидт было полно дел: украшать детскую – Трейси остановилась на причудливых цветочных феях, – ходить на йогу для беременных, посещать доктора. Кроме того, надо было заниматься ранчо – к роскошному охотничьему домику Трейси прилегал участок земли площадью более ста акров. Так что у Трейси оставалось очень мало времени думать о прошлом.
– Тук-тук. У вас, случайно, не стоит на плите кофе, мэм?
Трейси повернулась. Блейку Картеру, управляющему ранчо, было лет пятьдесят с лишним, но выглядел он старше благодаря бесчисленным суровым зимам и жарким летним месяцам, проведенным в горах. Блейк был вдовцом, красивым грубоватой красотой. Кроме того, он был застенчив, трудолюбив и немного старомоден. Трейси много месяцев безуспешно пыталась приучить Блейка обращаться к ней иначе, чем «мэм».
– Доброе утро, Блейк, – улыбнулась она. Ей нравился Блейк Картер. Он был спокойным, сильным и напоминал отца. Она знала, что может целиком довериться ему и он не станет задавать ненужных вопросов о ее происхождении или сплетничать о ней в деревне. Главное – она может доверять ему. Точка. – В кофейнике его полно. Наливайте.
Она пошла на кухню. Вернее, поплелась вперевалку, как утка. Шел девятый месяц беременности, и живот Трейси был гигантским, а последние две недели ужасно отекали щиколотки. Если, правда, хорошенько подумать, отекало все. Пальцы походили на сосиски, лицо стало похоже на головку голландского сыра. Общее впечатление ухудшала сверхкороткая стрижка, выбранная ею для нового имиджа миссис Шмидт. В салоне стрижка показалась шикарной. Но тогда она была стройной и живота почти не намечалось. Теперь же она сама себе казалась тюремной надзирательницей-лесбиянкой.
– Вы в порядке, мэм? – спросил Блейк, встревоженно наблюдая, как Трейси замедляет шаг, хватаясь за живот.
– Думаю, да. Эми все утро пытается вырваться на свободу. Научилась очень сильно брыкаться. Я… ой! – Трейси согнулась и схватилась за кухонную стойку. К ее невероятному смущению, под ногами стало мокро. Отошли воды? – О боже!
– Я отвезу вас в больницу, – предложил Блейк. У него не было своих детей, но он принял огромное число телят. И в отличие от Трейси ничуть не смущался.
– Нет-нет, – отказалась Трейси. – Я останусь рожать дома. Буду очень благодарна, если позовете мою доулу[1]1
Женщина, помогающая при родах, необязательно с акушерским образованием. – Здесь и далее примеч. пер.
[Закрыть] и попросите прийти сюда. Номера ее телефонов на холодильнике.
Блейк неодобрительно нахмурился.
– При всем уважении, мэм, у вас только что отошли воды. Вам следует быть в больнице. С доктором. Не с Дулитлом.
– Доула, – ухмыльнулась Трейси.
Она была полна решимости рожать совершенно самостоятельно, без вспомогательных средств и лекарств. Материнство – единственная роль, которую она ждала всю жизнь. И роль эту следовало исполнить безупречно. Она должна быть умелой. Все контролировать. Доказать себе, что может справиться одна.
– Я бы чувствовал себя лучше, если бы отвез вас в больницу, мэм. Тем более что ваш муж не с вами.
– Все в порядке, Блейк, честное слово. – Трейси была тронута его сочувствием и благодарна за поддержку, но она не желала отступать от своих планов. – Позовите Мэри. Она знает, что делать.
Крики становились громче.
Блейк стоял за дверями спальни Трейси и с каждой минутой все больше волновался. Он знал, что первые роды могут длиться долго. Но знал также, что как только воды отойдут, ребенок будет стремиться выбраться на свет. Миссис Шмидт мучилась уже несколько часов, издавая нечеловеческие крики. Блейк Картер совсем недолго знал Трейси Шмидт, но сразу было видно, что она крепкий орешек, физически и эмоционально. Не в ее характере так вопить! А эта Мэри, ее доулу, выглядела так, словно едва школу окончила.
Еще один вопль. На этот раз в нем слышался страх.
Хорошенького понемножку!
Блейк ворвался в комнату. Трейси лежала на кровати, на пропитанных кровью простыне и матраце. Побелевшая от ужаса Мэри в панике суетилась возле нее.
– Иисусе! – пробормотал Блейк.
– Мне так жаль, – со слезами выдохнула доула. – Я не знаю, что делать… Конечно, кровотечение допустимо. Но…
Блейк оттолкнул девушку, подхватил Трейси на руки и поковылял к двери.
– Если она или ребенок умрет, это будет на вашей совести.
Трейси лежала на полу самолета. «Боинг-747» компании «Эр Франс» летел в Амстердам и попал в зону турбулентности. Его немилосердно трясло. Должно быть, бушевала гроза. Ей нужно было что-то сделать. Украсть бриллианты? Она не могла все помнить…
По лицу струился пот. И тут боль снова настигла ее. Не боль. Мука. Словно кто-то резал ее зазубренным кухонным ножом. Она отчаянно вскрикнула.
Блейк, сидевший за рулем грузовика, едва сдерживал слезы.
– Все хорошо, милая, – сказал он. – Мы почти на месте.
Трейси была в белой комнате, окруженная голосами.
Тюремный доктор в Луизиане:
– Порезы и синяки – это плохо, но все заживет. Хуже, что она потеряла ребенка.
Ее мать, по телефону, в ту ночь, когда умерла:
– Я люблю тебя, Трейси.
Джеф в их амстердамском доме, кричит на нее:
– Ради бога, Трейси, открой глаза! Как давно ты в таком состоянии?
– Как давно она в таком состоянии? – сердито спросил молодой доктор у Блейка.
– Воды отошли почти четыре часа назад.
– Четыре?
На какой-то момент Блейк подумал, что доктор сейчас его ударит.
– Какого черта вы ждали так долго?
– Я не понимал, что происходит. Я не… – Слова застряли в горле старого ковбоя.
Трейси уже везли на каталке в операционную. Она что-то кричала в бреду. Звала кого-то по имени Джеф.
– Она выживет?
Доктор отвел взгляд.
– Не знаю. Она потеряла слишком много крови. Есть признаки эклампсии.
– Но она будет жить, верно? – с надеждой спросил Блейк. – И ребенок…
– Ребенок должен выжить. Простите, мне пора.
Боль, терзавшая ее, внезапно исчезла.
Трейси не боялась, она готова умереть, готова снова увидеть мать. Ее наполняло необычайное чувство покоя.
Она слышала доктора. Ее ребенок будет жить. И это главное.
Эми.
Последней мыслью было воспоминание о Джефе. О том, как сильно она его любит. Узнает ли он когда-нибудь, что у него есть дочь? Будет ли ее искать?
«Сейчас от меня ничего не зависит. Пора отпустить ситуацию».
Блейк разрыдался на плече у молодого доктора.
– Мне не стоило кричать на вас, – сказал тот. – Во всем этом нет вашей вины.
– Есть. Мне следовало настоять, сразу же привезти ее в больницу.
– Задним умом мы все крепки, мистер Картер. Главное – вы доставили ее сюда. И спасли ей жизнь.
Блейк повернулся к Трейси. Она еще не отошла от наркоза после экстренного кесарева сечения – к тому же ей понадобилось переливание крови, пока ее зашивали, – и теперь только начинала шевелиться. Ребенка отнесли в реанимацию, но доктор заверил Блейка, что все выглядит неплохо.
– Мой ребенок, – слабо пролепетала Трейси, не открывая глаз.
– Прекрасно, миссис Шмидт. Попытайтесь еще немного отдохнуть.
– Где она? – настаивала Трейси. – Я хочу видеть свою дочь.
Доктор улыбнулся Блейку.
– Сами скажете или позволите мне?
Трейси в страхе приподняла голову:
– Что случилось? Она в порядке? Где Эми?
– Возможно, вы выберете другое имя? – улыбнувшись, предложил Блейк.
Вошедшая медсестра держала на руках спеленутого младенца. Просияв, она отдала сверток Трейси:
– Поздравляю, миссис Шмидт. У вас мальчик!
Часть 2
Глава 8
Париж
Восемь лет спустя
Инспектор Интерпола Жан Риццо всматривался в черное распухшее лицо задушенной девушки. Задушенной или погибшей от передозировки. Героин. Огромное количество. Следы от уколов бежали по рукам, настоящая наступающая армия красных точек, вестников смерти. Юбка задрана до бедер, трусиков нет, ноги гротескно раскинуты.
– Он таким образом уложил ее после смерти?
Это не было вопросом. Инспектор Жан Риццо знал, как действует убийца. Но патологоанатом все равно кивнул.
– Изнасилована?
– Трудно сказать. Много вагинальных потертостей, но при ее работе…
Девушка была проституткой. Как все остальные жертвы.
«Нужно прекратить называть ее девушкой, – упрекнул себя Риццо и сверился с заметками. – Алисса. Ее звали Алисса».
– Никаких следов спермы?
Патологоанатом покачал головой:
– Нет ничего. Ни отпечатков, ни слюны, ни волос. Ногти срезаны. Мы продолжаем искать, но…
«Но мы ничего не найдем. Я точно знаю».
Это еще один из фирменных знаков убийцы. Он обрезал ногти девушкам после их смерти, в основном чтобы удалить все следы ДНК, если те пытались сопротивляться. Но кроме этого было еще что-то. Парень был помешан на аккуратности. Он раскладывал свои жертвы в унизительных сексуальных позах, но обязательно расчесывал волосы, обрезал ногти и оставлял сцену преступления идеально чистой. Даже застилал постели и выбрасывал мусор. И всегда оставлял рядом с трупом Библию.
Сегодня он выбрал стихи из Послания к римлянам: «Ибо открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою».
Одиннадцать убийств за девять лет в десяти различных городах. Полицейские шести стран тратили миллионы долларов и уйму времени, пытаясь поймать ублюдка. И куда это их привело? Никуда.
– Где-то среди них живет чистоплотный христианин, ненавидящий проституток, и смеется над полицией, просто задыхается от хохота.
Жан Риццо выглянул в окно. Было дождливое апрельское утро, и вид из убогой однокомнатной квартирки Алиссы Арман был гнетущим. Алисса жила в ашелеме – социальном жилье, – в неблагополучном северном предместье Парижа Корбей-Эссоне. Безработица здесь превышала пятьдесят процентов, повсюду валялись использованные шприцы. Под окном Алиссы находился заваленный мусором двор, серый бетонный забор которого был покрыт граффити. Компания озлобленных молодых людей скрывалась от дождя в дверном проеме и курила травку. Через несколько часов они перейдут на что-то покрепче, если хватит денег. Или направятся в метро, вооруженные ножами, терроризируя белых соседей побогаче, чтобы хватило на очередную дозу наркоты.
– «Как я люблю Париж весной», – пробормотал Жан слова из песни.
Патологоанатом закончил работу. Два жандарма в мундирах готовились вынести труп.
– Можете поверить, что находятся парни, способные переспать с этим? – спросил один из них у своего коллеги, застегивая черный пластиковый мешок. – Вот и говори о грубом сексе. Я скорее суну свой конец в мясорубку.
Инспектор Риццо яростно набросился на них:
– Как вы смеете? Имейте хоть какое-то уважение к покойной! Она – человеческое существо. Была человеческим существом. Вы смотрите на чью-то сестру, чью-то дочь…
Жандармы вернулись к работе. Позже они обменяются ироничными взглядами. Как только зануда из Интерпола наконец уйдет. С каких это пор на сцене преступления запрещен черный юмор? И кто такой, черт побери, этот инспектор? Невелика шишка!
Офис парижского управления Интерпола был небольшим и просто обставленным, но оттуда открывался великолепный вид. Из своего временного кабинета Жан видел Эйфелеву башню, возвышавшуюся вдалеке, и белый купол Сакре-Кёр на Монмартре. Все это так отличалось от убогой одинокой квартирки Алиссы Арман.
Жан пригладил волосы, стараясь не поддаться нахлынувшей грусти. Это был невысокий красивый мужчина лет сорока с небольшим, с волнистыми темными волосами, со сложением профессионального боксера и светло-серыми глазами, сверкающими, как лунные камни, когда он был сердит или поддавался эмоциям. Жана коллеги любили. Он был трудоголиком, хотя его не подстегивали амбиции – редкие служащие Интерпола были менее его заинтересованы в том, чтобы пытаться вскарабкаться вверх по намазанному жиром столбу. Он был движим истинной жаждой правосудия, потребностью исправить все несправедливости жестокого мира.
Алкоголизм и наркомания разрушили семью Риццо. Родители его были алкоголиками, мать умерла от этой болезни. Жан страстно верил, что алкоголизм и есть болезнь, хотя в его родном местечке Керрисдейл, богатом предместье Ванкувера, немногие разделяли его убеждение. Жан помнил, как соседи не желали общаться с его матерью. Селеста Риццо происходила из старой франко-канадской семьи и в молодости была очень красива. Но пьянство разрушило ее внешность, как разрушило все. Когда настал конец, рядом не оказалось никого, кто способен был помочь.
Отец Жана тоже умер – в пятьдесят лет, от сердечного приступа. Единственным утешением Жана было то, что Деннис Риццо не дожил до гибели дочери от крэка и кокаина. Как и сегодняшняя убитая девушка, Элен, сестра Жана, в последние годы жизни занималась проституцией. Как Жан ненавидел слово «проститутка»! Словно оно содержало итог всей жизни женщины: ее цену, личность, характер, борьбу, надежды и страхи. Элен была прекрасным человеком. Жан предпочитал думать, что Алисса Арман и все жертвы убийцы тоже были прекрасными людьми.
Начальство Жана в Лионе неохотно назначило его расследовать дело Библейского Убийцы.
– Это слишком личное, – заявил Анри Дюваль, давний босс и друг Жана. – Кончишь тем, что будешь терзать себя и плохо выполнишь работу. Необъективно отнесешься к делу.
– Я всегда объективен, – настаивал Жан. – И вряд ли сумею натворить худших дел, чем тот парень, который работал по делу до меня. Одиннадцать убитых девушек, Анри! И мы ничего не добились.
Анри долго и жестко смотрел на друга.
– В чем твои истинные мотивы, Жан? Дело совершенно безнадежное, и ты это знаешь. Ты его не раскроешь. А если и раскроешь, всем плевать. Вряд ли это можно назвать блестящим карьерным ходом.
Жан неловко заерзал в кресле.
– Мне нужна сложная задача. Что-то такое, что займет все мое время, отвлечет.
– От Сильвии, хочешь сказать?
Жан кивнул. Сильвия, его жена-француженка, развелась с ним год назад, тихо и без скандалов. После десяти лет брака. У них было двое детей, и они все еще любили друг друга, но Жан слишком много работал, семь дней в неделю, и его вечное отсутствие наконец истощило терпение Сильвии.
Жан тяжело переживал развод, ужасно тосковал по Сильвии и детям, хотя не мог отрицать, что крайне редко их видел, когда был женат. Когда он пожаловался на одиночество бывшей жене, после того как отвез ей детей, с которыми провел уик-энд, Сильвия удивилась:
– Жан, дорогой, у тебя ушло четыре месяца на то, чтобы понять: мы развелись. Постановление вышло в январе, а ты позвонил мне в мае, узнать, что оно означает.
Жан пожал плечами:
– Дел было много. На работе бог знает что творилось.
Сильвия поцеловала его в щеку.
– Знаю, дорогой.
– Не можем ли мы снова пожениться? Я буду вести себя очень тихо. Ты и не заметишь, что я рядом.
– Спокойной ночи, Жан.
Дело Библейского Убийцы было лечением, наказанием и покаянием Жана Риццо. Если он сумеет поймать ублюдка, если сможет добиться правосудия для бедных девушек, если предотвратит очередное убийство, то – он почему-то верил в это – все исправит. Его развод, смерть Элен – все это будет не зря. Все будет ради чего-то.
– Уф… – Он открыл глаза, устало откинулся на спинку стула.
«Проблема в том, что я не поймал его. Не спас Алиссу. Как не спас Элен».
Дождь за окном прекратился, и Париж снова стал прекрасным, поблескивая, как мокрая драгоценность, на весеннем солнышке.
«Я не уеду отсюда, пока не добьюсь чего-то. Не вернусь в Лион с пустыми руками», – поклялся Жан.
Четыре дня спустя он нарушил свою клятву.
Его дочь Клеманс срочно отвезли в больницу с острой болью в животе и вырезали аппендицит.
– Она в порядке. – заверила Сильвия, – но зовет тебя.
Жан мчался как ветер и через три часа уже был в лионской клинике Жанны д’Арк.
Усталая Сильвия сидела у постели дочери.
– Она только что очнулась, – прошептала Сильвия Жану.
– Папа!
В свои шесть лет Клеманс была копией матери: мягкие золотистые локоны и огромные голубые глаза. Ее младший брат Люк, к досаде Жана, тоже пошел в родню Сильвии.
«Это абсолютно несправедливо! Я генетический ноль!» – пожаловался он Сильвии, которая рассмеялась и спросила, чего он хочет от нее.
– Мама сказала, ты в Париже.
– Верно, чижик.
– Ты поймал плохого парня? – спросила дочь.
Жан избегал взгляда Сильвии.
– Пока нет.
– Но ты вернулся, чтобы увидеть меня?
– Конечно. Вернее, чтобы увидеть твой аппендикс, – пошутил Жан. – Тебе отдали его в баночке?
– Фу! Нет! – хихикнула Клеманс, но тут же поморщилась.
– Не смеши ее, идиот, – прошипела Сильвия.
– Простите. Когда я был маленьким, его отдавали в баночке и разрешали уносить домой.
– В Канаде?
– Угу.
– В старые времена?
Сильвия широко улыбнулась:
– Как видишь, она быстро выздоравливает.
Через несколько минут вошла сестра и попросила дать больной отдохнуть. Жан и Сильвия вышли в коридор.
– Спасибо за то, что приехал.
– Ну как же! Ты не обязана меня благодарить. Она моя дочь. Я очень ее люблю.
– Знаю, дорогой. Я не хотела тебя обидеть. Как идет расследование?
– Никак, – простонал Жан. – Париж ужасен. Эта девушка, ее образ жизни… видела бы ты! – Его серые глаза светились невысказанными эмоциями.
Сильвия положила руку ему на плечо.
– Ты не можешь спасти всех, – сказала она.
– Очевидно, я никого не могу спасти, – с горечью признался Жан. – Позвони, когда заберешь ее домой.
Приехав на свою служебную квартиру в каменном доме, принадлежавшем генеральному секретариату Интерпола, на набережной Шарля де Голля, Жан включил компьютер. Ввел логин, пароль и код, и на экране открылся каскад окон – ссылок на преступления Библейского Убийцы.
Каждая жертва имела серийный номер, под которым местная полиция излагала доказательства. Вернее, стенала от отсутствия таковых, прежде чем закрывать дела одно за другим. Для внутреннего пользования Интерпол обозначал девушек просто как БУ1, БУ2 и так далее. Когда Жан покидал Париж, файл заканчивался жертвой БУ10 – рыжей испанкой по имени Иза Морено. Завтра Жан дополнит список Алиссой Арман. БУ11 – это все, чем она теперь стала.
Кроме официальных файлов, Жан создал свой, нечто вроде доски объявлений. Фотографии жертв помещались в центре. От этого скопления лиц отходили таблички с идеями, словно подвешенные на спицах: линии расследования, допросы свидетелей, общие факты, данные экспертиз – все, что казалось значительным или интересным.
Открыв свой файл, Жан долго на него смотрел.
«Ничего. У нас нет ничего».
Он вдруг вспомнил слова одного из преподавателей в коллеже: «В полицейской работе все, чего вы не знаете, так же ценно, как все, что вы знаете».
Ах, если бы только это было правдой!
Если честно, Жан не знал ужасно много всего. Но следы и улики должны быть в этих материалах. Должны. Преступник не может всегда оставаться безупречно умным и хитрым и не совершить ни одной ошибки. Нужно просто посмотреть на вещи под другим углом.
Места преступления были абсолютно чисты. Если не произойдет чуда, никакие эксперты ничего не найдут. Но должно быть что-то еще. Какая-то другая связь между убийствами.
Ему необходима общая картина. Нужно увеличить изображение.
И эта идея немедленно заставила Жана подумать о картах Гугла.
«Карты. География».
Он ввел места убийств в компьютер и отметил на карте: Мадрид, Лима, Лондон, Чикаго, Буэнос-Айрес, Гонконг, Нью-Йорк, Мумбаи… Минут двадцать он соединял линиями точки на карте. Переворачивал изображение. Искал схему. Но ничего не находил.
«Если не место, может быть, время?»
Следующие два часа Жан анализировал даты и время каждого убийства. Имеют ли какое-то значение цифры?
Он тщательно проверял каждое сочетание цифр с библейскими цитатами, оставленными на месте убийств. Имеет ли что-то общее Книга Бытия, часть 2-я стих 18-й с 18 февраля, например?
«Конечно, не имеет. – Он устало потер виски. – Я схожу с ума».
Он налил себе виски и уже собрался лечь спать, когда ему в голову пришла последняя мысль: «Может, наш убийца не математический гений? Может, все гораздо проще?»
Жан вошел в центральную базу данных Интерпола, проходившую под кодом «Сеть I-24/7», напечатал дату каждого убийства, нашел список всех насильственных преступлений, совершенных в том же городе в тот же день.
Ничего очевидного.
Затем расширил поиски, взяв неделю до и неделю после убийств. Нашел ряд других нераскрытых преступлений, в том числе с изнасилованиями и серьезными нападениями сексуального характера. Но ничего не укладывалось в определенную схему. Ничего, что связывало бы Библейского Убийцу с другими преступлениями.
Поддавшись какому-то порыву, Жан стер слово «насильственный» из строки поисковика. Теперь он искал серьезные преступления, совершенные за неделю до и после убийств. В тех же городах. Одно за другим они появлялись на экране:
Мадрид. Ограбление. На 1 миллион долларов. Предметы искусства. Галерея АННТА.
Лима. Ограбление. На 2 миллиона долларов. Предметы искусства. Муниципальная галерея искусств.
Лондон. Ограбление. 500 тысяч долларов. Бриллианты/другое. Частный дом (Рейсс).
Нью-Йорк. Ограбление. Картина Писарро. Частный дом (Макменеми).
Чикаго. Ограбление. На 1 миллион долларов. Драгоценности. Магазин (Нил Лейн).
Буэнос-Айрес, Гонконг, Мумбаи…
Ограбление. Ограбление. Ограбление.
Сердце Жана сильно забилось. Он поднял трубку.
– Бенджамин?
– Риццо? – сонно пробормотал Бенджамин Жаме, шеф парижского бюро Интерпола, явно разбуженный звонком.
– Я кое-что нашел. Крупные ограбления. Предметы искусства, бриллианты стоимостью в семизначных цифрах. За день-другой до каждого убийства. Скажите, за последние два дня в Париже произошло что-то сенсационное?
Бенджамин сердито выругался.
– Знаете, который час?
Жан проигнорировал вопрос.
– Это должно быть нечто серьезное. Может, ограблен магазин Картье, или посольство, или, не знаю… Лувр? По всей вероятности, предметы искусства. Но могут быть и драгоценности высшего класса.
На другом конце последовала долгая пауза.
– Собственно говоря, кое-что случилось. У жены германского посла была ценная коллекция миниатюр. Украдена из ее сейфа.
– Насколько ценная?
– Свыше миллиона долларов.
– Когда?
– В среду ночью. – Бенджамин Жаме вздохнул. – Но послушайте, Жан, что общего это имеет с вашей мертвой шлюхой? Мы рассматриваем эту кражу как дело рук кого-то из посольства. Допрашиваем весь штат. Никаких следов взлома… И, Жан, Жан, вы слушаете?
Жан приплелся на работу в девять утра и выглядел при этом так, будто не спал неделю. Не обращая внимания на приветствия и шутки коллег по поводу его осунувшегося лица, он направился прямо к себе в кабинет и закрыл дверь.
Минут через пять его секретарь Мари осмелилась заглянуть в логово льва:
– Кофе?
– Да. Пожалуйста. Побольше.
– Звонила ваша бывшая жена. Сказала, вашу дочь сегодня днем выписывают из больницы.
– Прекрасно, – бросил Жан, не поднимая головы.
У него появился след. Первый след с тех пор, как он взял это провальное дело. Остальное значения не имело.
Одиннадцать убийств. И везде один почерк.
Одиннадцать дерзких ограблений в тех же городах, за два дня до гибели девушек.
Ни одно преступление не раскрыто.
Но между ними есть связь. Должна быть. Простым совпадением это не назовешь.
Только связь эта не простая. Прежде всего, Жан не мог придумать убедительного мотива, соединявшего убийства проституток с кражами предметов искусства и драгоценностей. Более того, по крайней мере в трех ограблениях подозревалась женщина. Хотя у него еще не было ДНК, чтобы доказать это, Жан Риццо поставил бы в заклад жизнь детей на то, что Библейский Убийца – мужчина. Ни одна женщина не стала бы так гнусно издеваться над другой женщиной.
Принесли кофе. Жан выпил две чашки. А потом без всякой надежды на успех проверил базу данных в поисках грабителей, специализирующихся на предметах искусства и драгоценностях и действующих на международном уровне, среди очень богатых людей. Список содержал более четырехсот имен.
Жан нажал ссылку «Рассортировать по полу», стал искать.
На экране появилось пять файлов. Пять!
Одна мертва. Три в тюрьме.
Жан открыл пятый файл На экране появилось лицо молодой женщины, ослепительно красивой, с фарфоровой кожей, каштановыми волосами и глазами цвета темно-зеленого мха. Жан не мог отвести от нее глаз.
– Трейси Уитни, – пробормотал он. – Рад знакомству.
