Текст книги "Приключения Айвама"
Автор книги: Тихон Семушкин
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Тихон Захарович Сёмушкин
Приключения Айвама
Последний урок тянулся особенно долго. Айвам почти не слушал, что говорит учительница, и, ёрзая на скамейке, поминутно глазел в окно.
– Айвам, что ты сидишь как на горячих углях? Сиди спокойно и слушай внимательно, что я объясняю, – строго сказала учительница. Айвам понурил голову и опустил карие глаза на изрезанную ножом крышку парты. Мальчик как бы превратился в костяного черноголового истуканчика, какие дядя Тэнмао вырезал из моржовых бивней, долго пролежавших на дне моря и оттого почерневших. Он сидел неподвижно, сложив руки на груди, как у костяных божков. Но, несмотря на строгое замечание учительницы, терпения его хватило ненадолго. Скосив один глаз, он опять заглянул в окно, освещённое снаружи луной.
Стояла пора полярной ночи, время, когда навага идёт вдоль берегов косяками. Ловля рыбы и беспокоила Айвама. Зайдёт луна, тогда не пойдёшь во льды половить рыбку.
Немного вытянутая голова Айвама, покрытая коротко остриженными волосами, словно жёсткой черной щетиной, с небольшой впадиной посредине черепа обращала на себя внимание. Мальчик казался серьёзным и озабоченным. Учительница посмотрела на него и хотела вторично сделать замечание, но тут прозвенел колокольчик, извещавший об окончании урока. Айвам перемахнул через парту и первым выбежал из школы, на бегу одеваясь в красиво расшитую меховую кухлянку.
Снежная тропинка к яранге проходила по гранитным камням, с которых ветер сдувал снег, и они чернели, как летом. Сокращая путь и прыгая с камня на камень, Айвам во весь дух мчался домой, сверкая пятками оленьих торбасов. От январской оттепели и наледи камни были скользкие. Мягкие торбаса с влажной лахтажьей[1]1
Лахтак – морской заяц, из его кожи делают подошвы.
[Закрыть] подошвой скользили по ним, и нужна была необычайная сноровка, чтобы бежать с такой скоростью и не расквасить себе нос. Но Айвам был отличный прыгун, он ни разу не споткнулся. В свои двенадцать лет он уже брал призы по прыжкам даже в соревновании со старшими мальчиками. И если бы не занятия в школе, он ходил бы на охоту за нерпой и кормил бы семью мясом, как его отец, давно уже погибший во льдах. Но теперь вот и рыбку половить некогда: в школу надо ходить. А как хорошо ловить рыбку навагу!
Луна, за которой следил Айвам, заменяла давно скрывшееся солнце. Айвам очень спешил; ведь скоро и луна – единственный источник света – скроется в торосах моря.
Так он вбежал, запыхавшись, в сенки своей яранги и, быстро приподняв занавеску мехового полога, передал матери школьную сумку. Затем, торопливо схватив со стенки яранги рыболовный крючок с блесной и мешок из нерпичьей кожи, бросился к выходу.
– Айвам! – послышался голос матери. – Не хочешь ли ты убежать куда? Или ты забыл, как я люблю поскорей услышать школьные новости? Да и не мешало бы тебе съесть кусок нерпичьего мяса. Ведь мясо молодой нерпы ты не отличишь от гуся.
– Нет, Уакат! Я поем и расскажу тебе новости посла, когда наловлю рыбки. Луна скоро зайдёт – крикнул мальчик на бегу и добавил: – Нельзя пропустить ход наваги.
Доносились ещё какие-то слова Уакат, но Айвам уже не разбирал их и мчался к обрывистому морскому берегу.
Вслед за ним, спотыкаясь и ударяясь мордочкой о камни, гнался Лилит. Грязный мохнатый Лилит. Он всегда перепачкается в нерпичьем жиру. Он даже ещё не научился как следует облизывать себя. Его нельзя было бы и любить, если бы он не был таким умным и ласковым. И, кроме того, Лилит всегда весёлый. Он может даже смеяться глазами, а если чуть обидишь, то и плакать. Вот какой Лилит! Айвам в жизни Лилита в своё время принял большое участие. Короче говоря, Айвам спас жизнь ему.
– Оставлять белошёрстного щенка – зря корм переводить. Толку не будет. Все равно из него не выйдет настоящей собаки. Он даже не удержался на донышке ведра, – категорически и со знанием собачьего дела сказал дядя Тэнмао.
Конечно, дядя Тэнмао говорил правильно, и вот почему. Когда принесли ещё слепых кутят от только что ощенившейся Звёздочки, он взял их и положил на дно перёвернутого ведра. Слепые кутята кишмя кишели на донышке, ворочались, ползали и некоторые сваливались за борт.
– Вот те, которые подползают к краю и чувствуют опасность и отползают назад, – объяснял дядя Тэнмао, – они будут разумными собаками. На таких не страшно ездить в пургу: не свалишься с обрыва. А эти, что упали с донышка ведра, – свалились, не чувствуя опасности, – не собаки. За такую собаку не только трёх песцов никто не даст – на заячью шкуру никто её не захочет выменять.
Одноглазый дядя Тэнмао был достойным человеком. Еще будучи молодым парнем, он слыл искусным охотником на диких оленей. Однажды в горах он заарканил очень крупного оленя-быка. Тэнмао отличался тогда необыкновенной силой, и всё же он с трудом подтянул его. Огромный бык, лишённый свободы, метался как безумный, увлекая за собой охотника. Тэнмао упирался ногами в снег а сам напрягался до предела.
Борьба человека с диким оленем продолжалась долго. Наконец Тэнмао подтянул к себе быка, и в тот момент, когда охотник направил нож в сердце мечущегося оленя, отросток ветвистого рога выбил левый глаз у Тэнмао. С тех пор он получил прозвище «Одноглазый».
Тэнмао хорошо понимал жизнь и пользовался всеобщим уважением. Недаром русские поручили ему управлять маяком, который освещает путь проходящим кораблям.
И все же, несмотря на то, что дядя Тэнмао говорил правду, Айвам поднял этого самого мохнатого белошёрстного щенка, упавшего с донышка ведра, прижал его к своей груди и стал уговаривать дядю не убивать щенка.
Дядя Тэнмао после гибели отца Айвама заботу о его семье взял на себя. Он очень полюбил мальчика Айвама и относился к нему как к родному сыну. На просьбу Айвама, очень настойчивую, дядя Тэнмао улыбнулся своим единственным глазом и сказал:
– Пусть живёт!
В тот же день Айвам дал ему кличку «Лилит», что означает «камусовая рукавица». С тех пор между Айвамом и Лилитом установилась неразрывная дружба. Нередко они вместе и спали. Лилит стал любимой семейной собакой.
Когда Айвам бежал к морскому берегу и обронил рыболовный крючок, он оглянулся и увидел бегущего за ним Лилита. Айвам рассердился: каждому понятно, что. у него не было времени возиться сейчас с псом. Он погрозил щенку и довольно внушительно крикнул:
– Лилит, домой!
И действительно, недружелюбный голос Айвама возымел своё действие: щенок остановился. Он сел на задние лапы и недоумённо уставился на хозяина тремя черными точками: два глаза и нос. Но в следующий же миг пёс стал игриво крутить пушистым хвостом, разметая снежинки, и заискивающе улыбаться глазами, хотя лицо Айвама было определённо сердитое: брови нахмурены, губы вытянуты, приготовлены для ругательства.
– Домой, Лилит! – громко крикнул он ещё раз, резко шагнув в сторону щенка.
Лилит поднялся и медленно пошёл обратно, но всё же оглядывался, явно не понимая настроения хозяина.
Как только Айвам опять побежал вперед, Лилит быстро повернулся, секунду постоял, что-то ловя своим чёрным носом и, словно рукавица, подхваченная ветром, покатился вслед за мальчиком. Айвам вышел из терпения. Он в третий раз остановился и в третий раз озлобленно пригрозил псу. Айвам даже плюнул в сторону Лилита.
– Совсем сдурел этот Лилит, только время отнимает! – вслух сказал мальчик.
Ни угрозы, ни просьбы – ничто не действовало на щенка. Всякий раз, как только Айвам останавливался и грозил ему, Лилит, не решаясь приблизиться к хозяину, неизменно в отдалении присаживался. В тот момент его морда казалась противной и выражала лишь глупое упрямство а глаза были совсем бесстыжие.
Айвам с укором и уже молча глядел на него, думая: «Взять бы его сейчас за уши и бросить в ярангу».
Мальчик поднял ком снега, кинул в щенка и очень быстро побежал вперёд. Добежав до крутого склона горы, где проходил морской берег Айвам сел на нерпичий мешок. Один миг, и он пулей пронесётся на скользящем мешке до самых торосов моря. Хорошо скользит нерпа по снежному пласту, совсем как лыжи, подбитые этой кожей!
Айвам хотел было уже оттолкнуться ногами, как расслышал за собой знакомый звонкий отрывистый лай. Мальчик обернулся, и лицо его вдруг расплылось в широкую улыбку. Карие, немного раскосые глаза заблестели таким добродушием, что Лилит пришел в восторг. Он ведь хорошо понимал выражение этих глаз. Лилит бешено завилял хвостом, тут же бросился к своему хозяину и взгромоздился на колени Айвама.
Укоризненно и в то же время ласково покачивая головой, Айвам, поглаживая пса, сказал:
– Эх ты, Лилит! Попробовал бы ты вести себя так в школе!
Лилит этого только и ждал. Услышав обычный, ласковый голос хозяина, он заскулил в какой-то сладкой истоме, поднялся на лапки и лизнул Айвама в нос.
– Ну, ладно, – сказал покоренный Айвам, – поедем. И они покатили вниз по снежному обрыву с такой невероятной быстротой, что Лилит закрыл глаза и перестал дышать.
В ледовых полях было просторно и привольно. Чистые равнинки, запорошённые снегом, напоминали долину тундры. Здесь изредка встречались ропаки.[2]2
Ропак – одиноко стоящая льдина.
[Закрыть] Но впереди виднелись большие нагромождения льдов – торосы самой причудливой формы. Некоторые из них казались сказочными в лунном освещении. Луна будто посеребрила их, и они блестели, как оцинкованное железо на крыше школьного дома. Айвам всё это мигом разглядел, и на душе у него стало необыкновенно радостно. Он остановился против одного ропака и, разглядывая его, сказал:
– Смотри, Лилит! Вот этот ропак похож на парашют. Знаешь, что такое парашют? Нет, ты не знаешь. Ну, как белый гриб, за которым охотятся олени. Но Лилит не дослушал Айвама и убежал вперёд: он также был в восторге от новой, обстановки и, необычных запахов, которых ещё не знал. Он часто останавливался, вздёргивал носом и ловил воздушные потоки, наполненные морской влагой.
С пешней[3]3
Пешня – орудие для долбёжки льда и твёрдого грунта.
[Закрыть] в руке Айвам шел торопливой походкой, озабоченно, как настоящий рыболов. На спине его болтались нерпичий мешок и рыболовный крючок с блесной. Мальчик ударял острым концом пешни в лёд и к чему-то прислушивался. С горы, где находилось селение, доносился лишь лай собак; голосов людей уже не было слышно. А впереди во льдах, за зубчатой стеной нагроможденных льдов, стояло застывшее безмолвие ледяной пустыни. Но это только казалось. Айвам давно уже знает, что даже в самую тихую погоду лёд хотя и немного, но движется: морские течения не дают ему покоя. И тогда море, если прислушаться, будто шепчет. А над головой маленькое небо, совсем не такое, какое бывает при солнце. Оно будто продырявлено звездами. Луна светила не с макушки неба, а повисла почти над торосами. Разнообразные черноватые тени ложились на снег, и Айвам шёл по ним, как по вышитому нерпичьему коврику.
Лилит бежал впереди. Он носился по льдам и поминутно оглядывался на мальчика. Но какой он обманщик! Вот смотри: почему он остановился и смеётся глазами, уставив неподвижно кончик своего чёрного носа? Айвам подходит к нему и говорит:
– Лилит, ты хитрец! Ты думаешь, меня поджидаешь? Нет. Ты меня всё равно не обманешь, Лилит! Ты же не знаешь, куда идти. За эту льдину или за ту.
И, нагнувшись над щенком, поглаживая его, Айвам говорил совсем нежно:
– Поэтому и ждёшь. Я зна-а-аю!..
Лилит вскочил и опять побежал.
Улыбнувшись ему вслед, Айвам направился в другую сторону, мимо высокой ледяной глыбы. Лилит остановился, поднял мохнатую морду и, словно потеряв рассудок, кубарем шарахнулся в сторону Айвама. Он быстро догнал хозяина. Они вместе полезли через торосы, стоявшие на пути. Здесь уже Лилит без помощи хозяина не мог вскарабкаться почти по метровому отвесному куску ледяной глыбы. Айвам помнил, что несколько дней назад за этим ледовым барьером было большое разводье, по которому можно плавать на вельботе. Но теперь вместо открытой синеватой полыньи, чуть-чуть подёрнутой пеленой негустого тумана, образовался молодой прозрачный зеленоватый лёд. Здесь, на грани старого и молодого льда, сидел старик Налек. Около старика лежала большая груда уже замёрзшей рыбы. Удочка лежала рядом, а в руке Налека была большая деревянная трубка. Старик отдыхал.
– Дедушка! Рыбка есть? – ещё издали крикнул Айвам.
– Много было. Не успевал крючок опускать в лунку. Теперь стороной пошла, подальше. Совсем здесь перестала ловиться.
Айвам подошёл к старику, взял одну мёрзлую рыбку и, направляясь дальше, на ходу стал грызть её.
– Какая вкусная рыбка!
Мороженая рыба, в особенности строганина,[4]4
Строганина – стружки из сырой мороженой рыбы
[Закрыть] была очень вкусной, и даже люди, прибывшие сюда с Большой земли, привыкали к этому блюду и всегда искали случая поесть мёрзлой рыбки или строганины.
Пройдя немного дальше, Айвам вскарабкался на высокий торос. Кругом виднелись горы льдов и кое-где впадины – следы недавних полыней, уже покрытых вновь образовавшимся льдом. Сбежав с тороса, он осмотрел тонкий лёд и немедленно начал долбить лунку. Вскоре в лунке показалась вода.
Закончив работу, Айвам со всей важностью и знанием дела приступил к ловле наваги. Он сидел на корточках, и его маленькая фигурка в меховой кухлянке с капюшоном, в меховых штанах и меховой обуви издали напоминала бурого проказника-медвежонка. И движения его, когда он опускал и дергал лесу, привязанную к короткой палочке, дополняли это сходство. Рядом сидел Лилит и со всей серьёзностью и с недоумением смотрел на хозяина. Он даже сорвался с места и попробовал лапкой ударить в лесу, но Айвам цыкнул на него и сказал:
– Это тебе не игрушки, а рыбная ловля! Айвам безуспешно дергал лесу: рыбка не ловилась.
– Придётся уходить отсюда, Лилит, – сказал Айвам. – Наверное, рыбка идёт под старым льдом, сквозь этот тонкий лёд свет пробивается. – И Айвам, забрав свои рыболовные снасти, полез по торосам искать новое место.
Вскоре он нашёл полосу старого льда и начал вновь долбить лунку. Сначала крошки льда он выгребал рукой, но по мере углубления стал выбирать их черпаком, сплетённым из нерпичьих ремней и привязанным к другому концу пешни. Так после некоторых усилий он продолбил лунку во льду толщиной примерно в метр. Вода заполнила её и от дыхания моря казалась живой.
Айвам выловил остатки битого льда и вновь приступил к рыбной ловле. Не успел он опустить крючок, как почувствовал, что уже подцепил рыбку. Двумя палочками, быстро перебирая лесу, он вытащил крупную навагу. Крючок вонзился в хвост. Лицо Айвама сначала радостно засияло, но он с деланным безразличием снял рыбу и отбросил в сторону. Она, немного оглушённая ударом, лежала спокойно.
Лилит не замедлил прыгнуть на неё. Но как только дыхание его коснулось рыбки, она, словно пружинка из китового уса, изгибаясь, взлетела немного вверх. У Лилита вздрогнул кончик носа. С испуганными глазами пёс перевернулся через спину и бросился бежать без оглядки. Он сел в сторонке и издали беспокойно посматривал на это не виданное им чудовище. Нос всё ещё нервно подергивался. Айвам посмотрел на него и звонко расхохотался, но тут же, приняв серьёзное выражение лица, потянул леску и вытащил сразу двух рыбок. Одну из них, что была поменьше, он бросил Лилиту. Круто повернувшись, Лилит отскочил ещё шага на два.
– Испугался? – сказал Айвам, разрезая навагу на части. – Ешь теперь.
Лилит подошёл к кусочку рыбы, настороженно понюхал её, не без робости лизнул и проглотил.
Рыба ловилась хорошо и без всякой наживы. Здесь навага шла большими косяками. Двойной крючок обязательно подцепит рыбку. Около Айвама образовалась уже небольшая куча наваги. Луна спускалась во льды всё ниже и ниже. Мрачноватые тени, отбрасываемые торосами, всё удлинялись и удлинялись. Потускневшим диском луна почти уже касалась торосов.
А рыбка ловилась всё лучше и лучше. Недалеко от лунки лежало уже много замёрзшей наваги. Лилит вволю наелся и теперь растянулся со вздутым животом на тюленьем мешке, изредка вяло открывая глаза. Казалось, что пёс не особенно доверял хозяину: не ушёл бы без него.
Луна зашла. Ярче вспыхнули звезды. Далеко на берегу, на склоне горы, как звезда, светился огонек. «Это школьная лампа», – подумал Айвам. И, успокаивая себя, сказал:
– Ничего, Лилит. Немного темно – это ничего. Потом можно идти на школьную лампу.
Айваму очень захотелось притащить домой полный мешок наваги.
«Вот обрадуется Уакат! Она скажет, что Айвам стал настоящим охотником. Она и соседям расскажет: «Айвам наловил очень много рыбы. И учительнице можно принести. Ведь она тоже любит рыбку навагу», – размышлял Айвам, продолжая ловлю.
Всё ярче и ярче горели звёзды, потому что кругом становилось темней. Торосы уже не блестели, тени исчезли, и зубчатая стена ледовых холмов казалась очертанием гористой местности на берегу.
Айвам заспешил домой, когда уже совсем стемнели. К нерпичьему мешку, набитому навагой, он крепко привязал моржовый ремень, чтобы удобней было тянуть его по снегу.
– Ну вот, Лилит. Теперь пошли домой! – весело сказал Айвам.
Он взялся за ремень, перекинул его через плечо и легко потащил мешок волоком, как настоящий охотник, опираясь на пешню. Нерпичья кожа мешка ворсом назад скользила по снегу, и снег чуть-чуть поскрипывал. Айвам шёл довольно быстро, в приподнятом настроении.
Вдруг он остановился.
«Что такое? Почему потухла школьная лампа? Ведь так рано её никогда не тушили».
Айвам бросил ремень и быстро залез на ледяную глыбу. Ему стало вдруг жарко, пот выступил на лице. Он снял шапку и вытер лицо. Под ногами путался щенок.
– Подожди, Лилит, не мешай, – умоляюще сказал Айвам, беспокойно всматриваясь в сторону берега. Света в школе не было.
В той стороне вырисовывались лишь смутные очертания не то берега, не то ледяных торосов, не то мрачных ночных облаков.
Айвам перебежал на другой, более высокий торос. Пристально вглядываясь, почти не переводя дыхания, он то приседал, то вытягивался во весь рост, становясь на носки. Лицо его побледнело.
Айвам долго искал глазами школьный огонёк. Наконец он высмотрел какой-то еле-еле мерцающий на земле свет. Этот свет был далеко в стороне, совсем не в том месте, где, по предположению Айвама, находилось его селение. «А может быть, это звезда? Нет, так низко звёзды не спускаются…» Мозг пронизала жгучая мысль, что лёд оторвался и пошёл. Айвама охватил ужас. Невольно он открыл рот, чтобы крикнуть, но тут же закрыл его ладонью. Кричать было почему-то страшно. Он вспомнил, как его отец погиб во льдах. Не отрывая взгляда от огонька, Айвам стоял неподвижно в каком-то забытьи. И когда опомнился, крикнул:
– Лилит, лёд оторвало!
Айвам скатился по склону тороса, упал, но, быстро вскочив, побежал. Он бежал так, как, может быть, никогда в жизни не бегал.
Лилит, высунув красный язычок, отстал. Айвам, не помня себя, в полумраке, среди ледовых нагромождений, освещенных только звёздами, бежал и бежал, забыв о щенке. Наконец он вспомнил о нем, на бегу оглянулся и увидел, как Лилит, выбиваясь из сил, мчался за ним, словно сознавая всю серьезность положения. Айвам остановился. Подскочил запыхавшийся Лилит. Айвам молча схватил его на руки и опять побежал. Стало жарко. Вдруг Айвам наткнулся на полоску воды вновь образовавшейся полыньи. Лёд дал здесь трещину. Она образовалась внезапно и черной змеёй, извиваясь и расширяясь, уходила очень далеко. Она казалась живой: ледовые берега её менялись на глазах, а кругом стояли спокойные торосы и ропаки, как молчаливые стражи в этой безлюдной ледяной пустыне. Мальчиком овладел страх. И, вспомнив старика, ловившего рыбу, он крикнул в пространство:
– На-а-а-алек!
Странно прозвучал его одинокий и ослабевший голос вдали от человека и жилых мест. Однако мальчиком постепенно стало овладевать спокойствие, и страх уступил место сознанию необходимости что-то предпринять.
Айвам стоял на берегу полыньи, как на берегу чёрной речки, всё ещё не зная, что же делать. Он прижал к лицу теплую морду щенка и прошептал ему в ухо:
– Лилит, не надо убегать от рыбки. И крючок там. Без еды мы скоро умрём.
И, уже больше не раздумывая, он побежал к тому месту, где оставил рыбу и снасти.
Мешок, наполненный навагой, лежал, как распластавшаяся нерпа. Увидев его Айвам обрадовался и сел на него верхом. Найдя мешок с рыбой, мальчик почувствовал себя так, как будто он вернулся домой. Он поглядел на знакомое место, где ловил рыбку. Лунка уже замерзла, и её нужно было вновь долбить, но Айвам и не собирался ловить сейчас рыбку. Он сидел на мешке и думал. Вспомнились рассказы стариков о сжатии льдов, о том, как охотников отрывало на льдах от земли и как они вели себя там. Много рассказов промелькнуло в голове мальчика. Он встал и пошёл в, глубь больших торосов, подальше от полыньи.
Пробираясь среди наторошенного льда, он волоком тянул за собой мешок, зорко всматриваясь вперёд и оглядываясь по сторонам. Всюду были здесь ледовые нагромождения – холмы, изрезанные ущельями. От напряжения глаза уставали разглядывать.
Айвам остановился и посмотрел на небо, усеянное ясными звёздочками. Каждую звёздочку можно было разглядеть в отдельности. И все же кругом стоял таинственный полумрак. Торосы в этом полумраке казались совсем другими. Теперь они походили то на зверей, то на яранги, засыпанные снегом, то на мчащегося на нарте каюра. Стоять было страшно, лучше идти. И Айвам шёл. Он шёл и шёл не останавливаясь. Куда шёл Айвам, он и сам не знал, лишь бы подальше от полыньи. Наконец его внимание привлекла огромная, как скала, ледяная глыба. Она стояла, словно утёс.
Оставив мешок и посадив на него Лилита, Айвам с пешней в руке обошел ледяную глыбу кругом и в одном месте обнаружил в ней небольшую пещерку.
«Надо здесь укрыться», – подумал Айвам. Вдруг под ногами он ощутил что-то живое и вздрогнул: это был Лилит.
– Вот и ярангу нашли. Если начнётся ветер, нам тут будет хорошо. Пойдём, Лилит, за мешком, – сказал Айвам.
Наступала ночь, и на просторе оставаться было страшновато. Айвам влез в пещерку и пешней стал расчищать неровности на полу, выбрасывая куски льда. В одной стороне было углубление, и мальчик сейчас же его использовал. Он высыпал туда из мешка навагу, а мешок расстелил на полу. Находившийся рядом сугроб навёл его на мысль сделать при входе в пещеру снежную стенку. Не теряя времени, он приступил к работе.
Айвам ловко вырезал пешней снежные кирпичи и закладывал ими вход. Работа подвигалась быстро. Оставив небольшой лаз, Айвам ползком забрался в пещеру и позвал Лилита. Он взял заранее приготовленный большой снежный кирпич и замуровал себя изнутри. В пещере наступил полный мрак.
Но здесь тьма не пугала. На расстоянии вытянутой руки кругом были стены. Айвам достал мёрзлую рыбку и стал грызть её. Он сидел на нерпичьем мешке, Лилит – у него на коленях. Ощупью Айвам кормил и своего мохнатого друга. В тишине, ничем не нарушаемой, слышалось, как на челюстях Лилита хрустели косточки наваги. В пещерке становилось теплей, но спать не хотелось: мешали думы, разные думы. Думы перенесли его на берег, в селение.
«Наверно, старик Налек уже рассказал всем, что встречался со мной: и матери, и учительнице, и, конечно, дяде Тэнмао. О, дядя Тэнмао – великий человек на берегу! Он, как говорят о нём старики, помогает людям в море, как добрый дух. Когда спускается над землёй и над морем густой туман, его ревун-сирену на маяке слышно далеко-далеко. А в тёмную ночь он прожектором освещает море: пароходам показывает дорогу», – размышлял Айвам. Он достал ещё одну рыбку, переломил её пополам и, отдавая половинку Лилиту, сказал:
– Хватит, больше не дам. Рыбку надо беречь. Хочешь жить, береги запасы, так говорят опытные охотники.
Айвам вспомнил свою заботливую мать, уютную теплую ярангу, горячий чай. Мальчику взгрустнулось. Хотелось пить. Айвам растоплял во рту снег, но он не утолял жажды. И тогда, вспомнив рассказы дяди Тэнмао, он решил сделать воду. Айвам плотно набил снегом кожаную рукавицу и засунул её под мышку. От рукавицы сначала стало немного холодно. Он взял в рот кусок наваги.
Вдруг до его слуха донесся звук, подобный рёву раненого белого медведя. У Айвама остановились дыхание, в горле застрял кусок рыбы. Он со страхом подумал: «Не померещилось ли?»
Айвам насторожился и превратился в слух, сдерживая щенка, который тоже вдруг повел себя беспокойно.
Здесь, в ледяной пещере, звук искажался, и ещё от неожиданности трудно было догадаться, что это такое.
Через короткий промежуток времени звук повторился, и Айвам узнал голос ревуна. Разрушив часть снежной стены, Айвам в один миг выскочил из пещеры. Встав на ноги, он усиленно заморгал, словно проверяя, хорошо ли видят глаза. То, что Айвам увидел, казалось наваждением. В стороне, под низким звездным небом, обрезая верхушки зубчатых нагромождений льда, медленно двигался огромный луч света. Вращающийся прожектор маяка как бы ворвался во тьму ночи и, шаря по торосам, тушил звёзды. Луч света двигался то быстро, то медленно, то высоко поднимаясь к небу, то вдруг падая л зубчатые торосы и, казалось, разбиваясь на куски. Луч прожектора словно играл, как играют небесные огни северного сияния. Опять донеслись Звуки ревуна.
«Как же так? Ведь с тех пор, как прошли последние корабли, дядя Тэнмао отдыхает. Давно перестал светить маяк, и не ревёт сирена. Зимой и маяк отдыхает».
Прожектор осветил мальчика, и Лилит отвернулся. На голубых торосах на мгновение заиграли переливы света. Зачарованный этим видением, Айвам ощутил радостное волнение. Не отрываясь, он сопровождал взглядом светлый луч и теперь ясно представил; как около машины, на маяке, стоит обеспокоенный одноглазый Дядя Тэнмао и управляет прожектором.
Не чувствуя Холода, Айвам захлопал в ладоши и заплясал. Из – под мышки выпала рукавица и поползла по ребрам. Мальчик выхватил рукавицу, выпил образовавшуюся в ней воду и крикнул:
– Лилит, иди сюда! Нас ищет дядя Тэнмао!
Он вывернул рукавицу, повалял её в снегу, отчего рукавица высохла. Затем схватил собачку на руки, продолжая притопывать. Нет, он не один! На том конце луча были люди, которые думали о нём, искали его. Айвам развязал пионерский галстук, прикрепил его к пешне и водрузил этот флаг над своим жильём.
– Вот, Лилит! Может быть, нас увидят издалека.
Но луч прожектора исчез. «Мотор перегрелся, давно не работал, – подумал Айвам. – Отдыхает мотор».
Уставший от работы и волнений, Айвам взглянул на пещеру, и сон стал одолевать его. Глаза закрывались сами, и мальчик вполз в свою пещеру, опять заделал вход и сел на мешок, прижав Лилита к груди.
«Что он понимает, этот Лилит? Ведь его ещё ни разу не запрягали в нарту».
И хотя Айваму хотелось спать, но думы о прожекторе, о ревуне, о береге раз гоняли сон. Наконец он задремал, уткнувшись лицом в собачью шерсть.
Ночью Лилит завозился, стал вырываться из рук и рычать… Айвам проснулся.
– Ты что, Лилит?
Щ енок лаял.
– Что ты, Лилит? – беспокойно спрашивал Айвам. – Или ты думаешь, нарта подъезжает?
Щенок не умолкал. Айвам вышел из пещеры. Было темно, и пёс лаял. Вскоре луч прожектора вновь стал шарить по торосам.
Всматриваясь в темноту ночи Айвам заметил, как в стороне, шагах в двадцати, бежал кто-то огромный. Лилит тявкнул. Айвам схватил Лилита и, испугавшись, зажал морду щенка. И когда луч приблизился, Айвам ясно разглядел белого медведя. Мальчик затаил дыхание и крепче зажал морду глупого пса.
Луч света настиг медведя. Хозяин ледяных полей беспомощно оглянулся, заревел, замотал длинной шеей, взметнул мохнатыми передними лапами и рухнул на льдину.
Случилось невероятное, непостижимое для белого медведя. В этой спокойной, холодной, огромной ледяной пустыне появился особый враг, ослепляющий глаза. Медведь вскочил и в паническом бегстве, прислушиваясь к звукам ревуна, исчез в торосах.
Айвам знал, что белые медведи редко нападают на человека. Но здесь, в одиночестве, вдали от людей, он перепугался. Айвам видел, что сам медведь был насмерть напуган, и всё же крепко держал в руке морду щенка. Лилит скулил и рвался на снег. Запах медведя будоражил собачий нюх. Айвам выдернул пешню с флагом – она ему нужна была как средство самозащиты – и опять залез в пещеру.
Уже сидя на коленях у Айвама, Лилит успокоился.
– Ты храбрый, Лилит. Наверное, медведь подумал, что здесь живут настоящие охотники. Ты напугал его своим лаем, – вполголоса сказал Айвам. Он помолчал немного и подумал: «А может быть, медведя гоняет по торосам дядя Тэнмао своим фонарём?»
Айвам закрыл глаза, улыбнулся, прижал щенка к себе и задремал.
Ночь прошла спокойно. Мрак в пещере исчез, и сквозь лёд и снежную стенку проникал слабый свет. Этот пробуждающийся полярный день и разбудил Айвама. Он вытащил из-под мышки рукавицу, не торопясь, развязал её и медленно, словно желая продлить наслаждение, маленькими глотками стал пить настоящую вкусную воду. Он даже не чувствовал, что она припахивала сыромятной кожей. Правда, воды было очень мало. Таких порций можно выпить сразу пять, даже десять, но и то хорошо. Снегом Айвам высушил рукавицу, выбил её о кончик торбаса, взял одну рыбку и вылез из пещеры.
Звёзды уже погасли, и по низкому небу поднималась луна, наступал северный день. Ледяная глыба, в которой провёл ночь Айвам, уходила ввысь огромным утёсом. С пешней в руке он полез по её пологому склону в надежде увидеть оттуда землю, берег. Но берега не было видно. В той стороне стелился густой туман; тяжёлый и влажный, похожий на лебяжий пух, он низко полз над землёй, закрыв собой и берег и даже сопки.
В другой стороне пробивался полуденный рассвет.
Солнце где-то за горизонтом, словно опасаясь холодных льдов, подкрадывалось и как будто не решалось выглянуть. И вдруг, словно из океана, из толщи торосов вырвались огненно-красные лучи и зажгли край неба, как пожар в полярной ночи.
«Первый день солнца. Сегодня, даже сейчас, люди посёлка пошли на сопку встречать первые солнечные лучи. В селении праздник». Айвам улыбнулся и сказал:
– Как хорошо!
Кругом расстилались необозримые поля ломаного льда. И над всей этой суровой и величественной ледяной пустыней наступила убаюкивающая тишина. Никаких звуков, Айваму показалось, что он слышит биение своего сердца. А вдали туман опускался всё ниже и ниже. Вскоре обнажились верхушки сопок. Казалось, что они оторвались от земли и, как огромные воздушные корабли какой-то особой, фантастической конструкции, плыли в небесном пространстве.
Туман расходился, но и первые робкие лучи солнца, едва выглянув, тотчас же скрылись за зубчатой стеной торосов. Так на миг пробуждался здесь день.
Айвам всё разглядывал, стоял и думал.
«Наверное, люди захотят приехать за мной. Ведь теперь не старый закон, когда нельзя было спасать человека и гневить злых духов – келе… Но полыньи, пожалуй, не пустят. А может быть, теперь их уже нет? Сомкнуло?» – размышлял он.
Айвам забрался ещё выше и поставил флаг. Зашелестел кумач от воздушных потоков. Отсюда была видна площадка покрытая молодым льдом. Эта площадка навела его на мысль половить рыбку: надо все время пополнять запасы, тем более что косяки наваги могут уйти на целый месяц. Он быстро скатился по склону ледяной глыбы и в одно мгновение продолбил лунку. Склонившись над ней, Айвам опускал и порывисто дёргал свой крючок. Но вскоре он убедился, что рыбы здесь нет, и пошёл искать более счастливое место. Он шёл, не торопясь, задумавшись. Всё-таки не очень весело находиться во льдах одному, и неизвестно, что будет ещё. Хорошо, что пёс здесь. Его неразлучный друг Лилит шёл вслед за ним. Три чёрные точки – глаза и кончик носа щенка – резко вырисовывались на заснеженной ледяной площадке. Здесь, во льдах, Лилит вычистился настолько хорошо, что напоминал белого пушистого песца. Айвам впервые увидел его таким чистым. И, глядя на Лилита, Айвам широко улыбнулся.