Текст книги "Черная роза"

Автор книги: Тибор Череш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

16

– Это правда, что у тебя будет ребенок?

Девушка, помолчав с минуту, отрицательно мотнула головой.

– Нет.

– Вот дурочка! – оборвал сестричку Дёзеке.– Неужели ты не знаешь, что у девушек детей не бывает?

Чердаки даже новых, необжитых домов имеют свое очарование. Каждый из них чем-то похож на необитаемый остров. И лучше всего это знают дети. Иначе зачем бы они с таким удовольствием лазали под крышу? Духота в темных углах под накалившейся за день черепицей напоминает знойные джунгли экватора. Но из всех чердаков самыми романтичными остаются чердаки под камышовой крышей. А если там, за карнизом, поселились еще и голуби?!

Дом вдовы Тёре крыт камышом, только самый гребень крыши выложен горбатой черепицей. Над кухней возвышается, словно купол, толстенной кладки труба. Она делит весь чердак на два почти одинаковых отсека, сумрачных и таинственных, а затем, плавно сузившись, пронизывает черепичный гребень крыши и вздымается к высокому небу, как стройная башня.

Дёзёке и Идука, расположившись на глинобитном иолу чердака, беседуют с красивой девушкой, которая сидит перед ними на толстой балке.

– Ты каждый день ходишь в кино?

– Совсем нет, даже не каждую неделю.

– Но в Пеште столько кинотеатров! Ты могла бы ходить даже по два раза в день.

– Могла бы, но не хожу.

– У тебя нет столько денег?

На округлом, правильной формы лице девушки лежит иичать безмятежного спокойствия. Губы ее складываются в улыбку.

– Я ведь живу не в Пеште.

– Не в Пеште? – Настала очередь удивляться и Дёзёке.– А мы всегда думали, что ты живешь в столице.

– Я живу не в Пеште, а в Буде!

Девушке даже чуть-чуть весело, что она вот так подтрунивает над младшими. Но те не обижаются.

Дёзёке осторожно, ступая на цыпочках, отправляется посмотреть, как себя чувствуют его голуби. Их двое, и они по очереди сменяют друг друга в гнезде, где высиживают птенцов.

Идука пододвигается ближе к старшей сестре, опирается локтями на ее круглое, мягкое колено и, подперев ручонкой подбородок, жадно впитывает в себя аромат духов и юного, пышущего здоровьем тела, покой улыбки и неторопливо льющиеся слова Эммы.

– Расскажи что-нибудь, Эммушка.

– Что тебе рассказать? О чем?

– А почему ты сидишь тут, на чердаке, и не идешь со мной на праздник? Так хочется на ярмарку!

Эмма не отвечает, молчит.

– Ты не скажешь, Эммушка?

– Что?

– Почему ты на чердаке…

В ясных глазах девушки можно прочесть ответ: маленькая глупышка. Она гладит Идуку по голове.

– Я сижу здесь, потому что меня нет дома.

– Но этого не может быть, ведь мы здесь…

– Да, но никто на свете не должен об этом знать.

– Поэтому мы не идем на ярмарку?

– Поэтому.

– Если бы ты знала, как мне хочется с тобой погулять! Мне ничего не надо покупать, просто так.

– Я даже об этом не подумала! А вообще-то я должна была бы привезти тебе подарок. Только понимаешь, совсем забыла, что сегодня праздник.

– Не беда, Эммушка.– Глаза Идуки даже подернулись слезами, так тронули ее слова сестры.

– Эммушка, позволь мне расчесать твои волосы.

Эмма разрешила, но только концы локонов, спадавшие на шею. Высунув кончик языка от великого старания, Идука приступила к делу.

– А я развожу голубей,– сказал Дёзёке, садясь по-турецки напротив старшей сестры.– Но только турманов и монахов.

– Только их?

– Ага. Это редкие породы, потому интересно. Мальчик хотел еще что-то сказать, но в этот момент внизу перед домом появился какой-то мужчина.

– Эй, Аннушка! Дорогая! Выходи, пойдем гулять на ярмарку! Я куплю тебе подарок! Выходи! – закричал он.

Ручонки Идуки, расчесывавшие волосы сестры, замерли.

– Это пожарник! Один раз он даже разбил окно, когда его не пустили в дом.

– Мамочка никогда никого не пускает. Безмятежное лицо Эммы омрачилось. Тихо и серьезно она спросила:

– И часто приходят такие вот непрошеные гости? Мальчик и девочка одновременно кивнули.

– Часто. Только мамочка никого не пускает.

– Чаще всего они, по ночам стучатся. Так страшно! Эмма тяжело вздохнула. Пожарник на улице не унимался.

– Ну, что же ты, Аннушка? Нечего меня стыдиться. Я человек вдовый, свободный!

Внизу прозвучал дрожащий женский голос:

– Разрази вас господь! Чтоб вам пусто было, нечестивец вы этакий!

– Ото бабушка,– прошептала Идука, дрожа от страха.

Пожарник, пошатываясь, пошел прочь. Обернувшись, он выкрикнул на прощание:

– Прогоняете? Выходит, пожарник для вас не человек. А молодых парией пускаете? И высокое начальство тоже?

– Будь ты проклят, охальник! – Голос бабушки звучал на этот раз твердо.

– Вот вырасту, всем этим подлецам кости переломаю,– с ожесточением сказал Дёзёке.– Если бы ты знала, Эммушка, сколько горя они приносят мамочке!

Идука снова принялась расчесывать волосы старшей сестры.

– Дёзёке никто не спрашивает, а меня вот все время донимают разные дяди: где старший лейтенант Клобушицки?

– Не болтай чепуху,– сказал мальчик, но его слова прозвучали скорее ласково, чем назидательно. Взгляд его скрестился со взглядом Эммы. Увидев слезы на ее глазах, он понял, что они думают об одном и том же.

– Эммушка! – прошептал он.– Ты знаешь, кто был твоим отцом?

Девушка печально кивнула и закрыла лицо руками, наверное, чтобы скрыть слезы.

Мальчик почувствовал, что он самый взрослый из всех троих.

– Не надо плакать,– попытался он успокоить Эммушку.– Вон дядя Геза! Теперь он председатель, а ведь тоже вырос без отца. Но даже и сейчас не знает, кто его отец. А почему? Потому что его мать не хочет говорить ему этого.

Порыв ветра принес издали веселый шум ярмарки, звуки рожка.

– Тебе об отце мама сказала? – продолжал расспрашивать Дёзёке.

Девушка кивнула.

– Когда сказала?

На этот раз Дёзёке не дождался ответа.

– Давно?

Эммушка отрицательно мотнула головой.

– Значит, недавно? Утвердительный кивок.

– Вчера вечером?

Опущенные ресницы подтвердили эту догадку. Мальчик с огорчением вздохнул.

– Наша мама такая несчастная. Целыми днями ходит печальная, как в воду опущенная. А иногда даже плачет по ночам.

Эмма поднимает глаза. Они широко раскрыты, и в них уже нет слез.

– Да, правда. А ведь она могла бы выйти замуж. Ты знаешь, кто просил ее руки каждую неделю?

Старшая сестра зажимает мальчику рот ладонью, мягко и кротко, и Дёзёке умолкает. Помолчав, он медленно встает и отходит в сторону.

А ручонки Идуки все гладят и гладят волосы сестры.

– Это, правда, Эммушка, что у тебя будет ребеночек?

Эмма, помолчав с минуту, отрицательно качает головой.

– Вот дурочка!– обрывает мальчик младшую сестренку.– Неужели ты не знаешь, что у девушек детей не бывает?

Осторожно ступая, Дёзёке еще раз обходит свои чердачные владения и возвращается к Эмме.

– Ладно, так и быть. Покажу тебе моих голубей. Но в этот момент Идука, присев перед сестрой на корточки, кладет ей голову на колени.

– Эммушка, а теперь ты меня причеши. Ну, пожалуйста!

17

– Неужели вы думаете, что убийца – это я?

– Ничего я не думаю, только вижу, что вы не в своей тарелке. Отчего бы это?

– Отт,ого, что моя дочь в положении. И все начинается сначала.

Старший лейтенант Буриан вдруг почувствовал, что в тесной комнатушке финансового отдела, где они сидели, стало невыносимо душно. Одной рукой он распахнул настежь окно, второй расстегнул тесный воротничок форменной сорочки. Ну вот, окно открыто, воротник расстегнут, но жарко по-прежнему.

Ясно, все тепло излучается этой женщиной.

Но в голове вихрем проносится мысль: «А ведь это она убила Шайго».

– Я подозреваю, вы сами заметаны в этом деле!

– Кто, я? – Анна сделала протестующий жест.

– Именно вы. Почему вы так рьяно выгораживаете Гезу Гудулича? Это очень подозрительно.

– Но ведь я сказала почему!

Офицер, чтобы скрыть смущение, взял в зубы сигарету.

– Верно. Об этом вы сказали.

– У меня сегодня просто расшалились нервы. Зажигалка никак не желала высекать искру.

– Если говорить правду, вот этого-то я и не понимаю. Отчего вы нервничаете? С признанием насчет Гудулича вы могли бы и подождать. Тут кроется что-то другое, о чем вы пока не желаете говорить.

Рука Анны непроизвольным жестом прикрыла рот. Сомнений быть не могло, она что-то скрывает, какую-то тайну.

Окутанный облаком табачного дыма, Буриан выглядел твердым и неумолимым.

– Вы ничего не должны скрывать, – строго взглянув на собеседницу, произнес офицер.– Расскажите мне сей час все начистоту.

Анна покорно опустила голову, а когда подняла глаза, взгляд ее был светлым и чистым.

– Хорошо, я скажу вам все откровенно. С той минуты, когда я узнала, что моя старшая дочь беременна, я нахожусь в таком отчаянии, что способна на все.

– На все?

– На все.

Она вдруг спохватилась.

– Нет-нет, ради бога! Неужели вы думаете, что убийца – это я?

– Ничего я не думаю, только вижу, что вы не в своей тарелке и изо всех сил стараетесь выгородить Гезу Гудулича, которого еще никто ни в чем не обвинил. И который к тому же вовсе не является вашим возлюбленным.

– Вы полагаете, я вам лгу?

– Я полагаю и вижу, что вы способны навлечь на себя подозрение безо всякой вины. Скажите же наконец, что вас так вывело из себя?

Анна Тёре принялась перебирать кончики своей шали, как это делают крестьянские девочки.

– Разве я не сказала? Сказала, все сказала. Когда я узнала, что моя старшая дочь, которая учится в Будапеште, в положении, я пришла в отчаяние… Это означает, что все в нашей семье начинается сначала. История повторяется, и поэтому я готова…

– На все?

– Да. На все.

– Погодите минутку. Когда вы узнали о ее беременности?

– Когда? – Глаза Анны расширились.– Она мне написала. Из ее письма.

– Когда пришло письмо?

– Вчера. Или, может, позавчера.

– Покажите письмо. Оно у вас с собой?

– Нет.

Буриан мог поклясться, что Анна смущена, хотя и старается скрыть это. Он встал и, подойдя к печурке, швырнул туда окурок.

– Поймите меня, прошу вас,– сказала Анна.– Несчастьем всей моей жизни было то, что я поверила троим мужчинам и от каждого из них у меня родился ребенок. Отец Дёзёке, шахтер, был моим женихом, мы собирались пожениться. Младшая моя дочь, Идука, даже носит фамилию своего отца.

– Да, да, я слышал об этом…

– Наверное, от нашего председателя Гудулича. Начиная с третьего класса Ида, постоянно донимала меня вопросами, почему у нее другая фамилия, чем у Эммушки и Дёзёке. «Потому что твой отец жив,– объясняла я,– и у нас даже есть его фотокарточка». С тех пор она молится на ату фотографию как на святыню и очень счастлива, что над пей не насмехаются в школе, как над другими.

Буриан неожиданным движением взял Анну за руку, и она замолчала. Молчал и Буриан.

На пороге комнаты, открыв дверь без стука, возник какой-то человек в сапогах. Увидев знакомую женщину, сидящую в обществе офицера, он тихонько присвистнул и, попятившись, беззвучно закрыл дверь.

– О чем вы собираетесь мне рассказывать? О том, как познакомились с Гудуличем, или о происхождении Своей младшей дочери?

Анна выдернула руку, из руки Буриана.

– Что мне ответить на это?

– Не отвечайте ничего.

– Если бы не Геза Гудулич, меня давно не было бы в живых. Можете мне поверить!

– Вы легко воспламеняетесь, Анна.

– А вам известно, что говорили обо мне, когда я подала заявление о приеме в члены кооператива? «Эта Анна Тёре три раза уходила из села и каждый раз возвращалась с новым ребеночком».

– Вам не следует все время об этом думать…

– Все собрание восстало против меня. Один только дядюшка Геза встал на мою защиту.

– Дядюшка?

– Другие тоже его так называют. И если кто-нибудь заслуживает благодарности, так это он. А у него из-за меня одни неприятности! Вот и жена от него ушла из-за меня. Взревновала и ушла.

– Ну, если вам верить, после вчерашней ночи для этого есть основания. Не так ли?

– Так, конечно… И я всегда буду стоять за Гезу Гудулича. Если нужно, и присягну.

– Всегда?

– Всегда.

– И во всем?

– Во всем. Потому что я знаю, он этого достоин. Разве он обязан был меня защищать? Да ни капельки. А он сделал это перед всем селом. Я никому и никогда не рассказывала об этом. А вот вам рассказала. Расскажу и о том, как появилась на свет Идука. Ее отец был старшим лейтенантом, как и вы. Одна только Дитер знает эту историю, больше никто.

– Кто такая Дитер?

– Жена Йожефа Дитера, моя напарница, мы с ней работаем на винограднике. Дядюшка Геза нарочно поставил нас вместе, чтобы на селе не трепали попусту языками. Он сказал: «У Дитер семеро детей, она женщина честная и справедливая. Когда-то в одном классе училась с этой потаскушкой».

– Так и сказал – «потаскушкой»?

– Нет, конечно. Это я так сказала. А он выразился иначе, с самым добрым намерением: «С той, на которую понапрасну указывают пальцами». Так что же, рассказать вам про Идуку?

18

– В каких отношениях ты был с покойным?

– В каких? Еще позавчера я влепил ему пару пощечин.

– У тебя, наверное, красивая жена, Руди.

– Да, пожалуй. Она давно мне очень нравилась, еще, когда мы и не поженились.

– Старая любовь?

– Угу.

– Кто бы мог подумать!

Оба рассмеялись. Ведь они знали, о чем вспомнил каждый в эту минуту. Кёвеш не возражал против дружеского тона, и это подбодрило Гудулича продолжить разговор:

– Я уверен, она блондинка.

– Ну, во всяком случае, светлая.

Гудулич вспомнил историю одного своего знакомства еще в далекие юные годы.

– Я уже рассказывал, что учился на кожевника. Был у меня приятель пекарь. Звали его Карой. Карой Халмади.

– Уж не тот ли Халмади, что живет на хуторе и возит молоко?

– Он самый.

– Странно, он не обмолвился об этом ни словом.

– Разумеется, потому что теперь мы в ссоре.

– И давно ли?

– Подожди, дай рассказать по порядку. Так вот, мы вместе ходили в ремесленную школу. Карой тогда уже был влюблен, а я еще и посматривать на девушек не смел. В одно воскресенье он показал мне ту, к которой питал пламенные чувства. Ее звали Юлишка Гоор. Карой познакомил меня с ней перед началом киносеанса. У меня даже дух захватило, так понравилась эта Юлишка. Жила она на хуторе, у родителей. И надо же было случиться – так уж мне повезло,– что в ту зиму мой хозяин отправил меня на целых полторы недели чинить сбрую на этот богатый хутор. В то время я уже считался мастером своего дела, к весне должен был получить диплом. Высмотрел я Юлишку и на третий день окликнул. Говорю ей: «Будь моей женой». Что она мне ответила – никогда не отгадаешь! «Ты не знаешь моей матушки!. Ты безродный, подкидыш, а она хочет выдать меня за хозяйского сынка. Тебя даже на порог к нам не пустит!» – «Ну а твой отец?» – «Он у нас верующий, не от мира сего,– ответила Юлишка.– Земные дела его не интересу

ют».

– Но потом ты все-таки женился на Юлишке! – прервал его майор.

– Женился. Но когда? – Гудулич глубоко вздохнул, собираясь продолжать.

Кёвеш остановился и, взяв его за плечи, повернул к себе лицом.

– Ну, парень, и разговорчив же ты стал. Просто велеречив. Никогда бы не подумал, что без передышки ты можешь выложить целую историю. Что с тобой сделалось за это время, пока мы не виделись? Или это у тебя от радости, что мы встретились?

– Еще чего! Ведь мы расстались в ссоре.

Майор громко расхохотался. Он хохотал, а Гудулич смотрел на него во все глаза.

От радости, что встретились? Да он, собственно, никогда и не думал о Кёвеше. А если и вспоминал, то все реже и реже. Ему даже в голову не приходило, что они когда-нибудь встретятся.

«Ни разу я не слыхал этого слова – «велеречив»,– подумал Гудулич.– Но сразу понял, что Кёвеш имеет в виду. Верно, голос у меня сейчас не тот, что прежде. А почему? Потому что я боюсь. Дрожу как осиновый лист с прошлой ночи. Если по правде, пожалуй, с утра, но чувствую себя так, словно ни на минуту не сомкнул глаз.

И с самого утра меня что-то гнетет. А тут еще вторую неделю в роли соломенного вдовца находишься, жена сбежала. И, наконец, еще сюрприз-Кёвеш. Что ни говори, а эта неожиданная встреча с ним что-то значит. Помнится, я влепил ему оплеуху за Беттику. Ясно как день, что, когда начнется следствие, вы и меня потянете. Это уж как пить дать. Очень может быть, милый Руди, что ты уже знаешь кое-что. Не случайно же ты оказался в наших краях. Нет, не зря предупредила меня Бёжике, чтобы я смотрел в оба. Ты так внимательно слушал мой рассказ, как будто тебе уже известно, и то, кого я вез вчера ночью на заднем сиденье мотоцикла. Но позволь, я ведь никому и не заикнулся о своей ночной поездке! А Давид Шайго? Ужас какой-то! Трудно поверить, что он убит. Откуда, спрашивается, взяться спокойствию, если я сегодня еще даже не заглянул в контору, а служебную почту привозят ежедневно и по праздникам тоже? Хорош председатель, только сейчас об этом вспомнил! Но главное не в этом. Главное, что мне ни до чего нет никакого дела. Ни до чего. Анна заявила, что Эммушка дома не появлялась… Когда узнала про Давида. Ладно, все хорошо, дядюшка Геза. Эмма приехала поздно вечером, ее никто не видел, даже соседи. Так-так…»

Гудулич между тем говорил не переставая. Но если бы его спросили, что именно он говорит вслух, ответить на этот вопрос он не смог бы при всем старании.

На перекрестке их догнал запыхавшийся начальник сельского отделения милиции. Кёвеш остановился.

– Ну, что у тебя случилось?

– Разрешите доложить, товарищ майор! В реформатском храме верующие учинили драку. Главного зачинщика я изъял и посадил под арест.

– Главного зачинщика?

– Если угодно, главного заводилу. Он лупил всех, кто предлагал похоронить убитого гражданина Шайго по христианскому обычаю.

– Что значит по христианскому обычаю?

– Целиком, как он есть, без вскрытия в морге.

– Я хочу взглянуть на зачинщика. Идем, Геза!

– Кто же этот громила? – спросил Гудулич.

– Дядюшка Гоор.

– Мой тесть! Превосходно.

– Он твой тесть?

– Да. И я дальше с тобой не пойду.

– Как не пойдешь? А кто собирался представить меня Юлишке?

– Жене, которая сбежала от меня в родительский дом к Гоору?

Майор Кёвеш от удивления замолчал. Затем он сказал начальнику участка:

– Отпустите этого церковного драчуна на все четыре стороны. Следствию он не нужен. Лучше всего будет, если вы сами проводите его домой. Чтобы он еще чего-

нибудь не натворил.

– Чтобы он еще чего-нибудь не натворил,– повторил последние слова начальник участка.

Гудулич подошел к дереву и оперся об него спиной.

– Послушай, Руди, не сердись, но у меня нет никакого желания идти в гости к теще с тестем. Я это сделаю только под твоим нажимом. Ведь если я сейчас явлюсь туда, это будет выглядеть так, словно я признаю, что нагрешил.

– А ты чист как агнец?

– Чист и безгрешен.

– Но если тебя приведу я, это уже другое дело!

– Они подумают, что я прячусь за твоей спиной. А сам, мол, не посмел.

– А я непременно хочу увидеть эту семью!

Тудулич сдался. Они двинулись дальше, но председатель уже ничего не рассказывал и в ответ на все вопросы майора обижепно пожимал плечами.

Кёвеш сжал в локте руку Гудулича.

– Я непременно хочу познакомиться с твоей семьей. Извини, но меня очень интересует, какая жена тебе досталась. Ты понял? Расспрошу стариков, поговорю с Юлишкой…

– Погоди, уж лучше я сам.

– Наконец-то ты вновь обрел дар речи!

– Ладно уж! О том, что я вернулся в село из Пешта совсем другим человеком, пожалуй, не стоит и говорить. Навестил я Юлишку. Я многому научился, но и она стала

разумнее. Увидела меня, залилась румянцем. Мы стали называть друг друга на «вы». («Что вы, Геза, вы не знаете моего отца! Он фанатик! Он скорее отдаст меня в жены попрошайке-нищему, чем безбожнику-коммунисту!›) Зато мать семейства вдруг стала за меня горой. Обвенчались мы тайком. А когда старый Гоор об этом пронюхал да еще узнал, что у нас будет ребенок, он отказался от собственной дочери, отлучил ее от семьи.

– И до сих пор вы не помирились? – Кёвеш искренне удивился.

– Где там! Он ругает членов кооператива, на чем свет стоит. Насильники, мол, они и грабители, не заслуживают даже похорон по христианскому обряду. А сегодня вон

драку учинил, ты и сам слышал.

– Ну а этот Давид, как его по фамилии…

– Шайго.

– Да-да, Шайго. Он был членом кооператива или не был?

– И был, и не был. То вступит, то выйдет.

– Словом, в каких ты с ним был отношениях?

– В каких? Еще позавчера я влепил ему пару пощечин.

– Но мне ты не сказал об этом ни слова!

– К чему? Стыдно. Такими делами не хвастаются.

– Ну а как Гоор относится к внукам?

– Внуков старый Гоор теперь уже признает законными. Но меня видеть по-прежнему не желает.

Гудулич вдруг остановился и указал пальцем на противоположную сторону улицы:

– Вон он идет, взгляни.

Гоор, одетый во все черное, степенно шел по тротуару.

Гудулич и майор Кёвеш подождали, пока он пройдет, и последовали за ним.