Текст книги "Интересные времена"
Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Холмы сменились бугристыми пустошами. За теми, в свою очередь, потянулась нескончаемая сырая равнина. Сквозь пропитанный влагой воздух просматривалась река, такая извилистая и петляющая, что временами создавалось впечатление, будто она течет задом наперед.
Равнина представляла собой шахматную доску культивации. Ринсвинду нравилась сельская местность в теории, разумеется; при условии, что она не поднимается ему навстречу и для разнообразия находится по ту сторону городской стены. Но то, что раскинулось у него перед глазами сейчас, вряд ли можно было назвать сельской местностью. Скорее это напоминало одну большую ферму, части которой не отделяются друг от друга заборами или какими-либо другими ограждениями. Там и сям торчали огромные валуны, на вид угрожающего, случайно-рассеянного происхождения.
Время от времени вдалеке Ринсвинд видел занятых какой-то работой людей. Насколько ему удалось понять, основу их деятельности составляло перетаскивание грязи с одного места на друге.
А один раз он увидел человека, который, стоя по щиколотку в грязи на затопленном водой поле, держал на веревке вола. Вол щипал траву и время от времени извергал содержимое кишечника. Человек держал веревку. Создавалось устойчивое впечатление, что это его единственное занятие и единственная профессия.
Впрочем, на пути Ринсвинда попадались и другие местные жители. По большей части они толкали тачки, груженные навозом, а может, и грязью. На Ринсвинда они не обращали никакого внимания. Подчеркнуто не обращали внимания – минуя его, они пристально изучали динамику перемещения грязи под ногами или волово-кишечные события на полях.
Ринсвинд готов был первым признать, что особой сообразительностью он не отличается [17]17
Хотя на самом деле он был был семьдесят третьим.
[Закрыть]. Но даже он не мог не заметить очевидного. Эти люди не обращали на него никакого внимания, потому что в упор не видели людей, путешествующих верхом.
Вероятно, они были потомками людей, которые твердо усвоили: если слишком пристально смотреть на всадника, то можно испытать ряд очень острых ощущений. К примеру, от удара дубиной по уху. Таким образом, несмотрение на всадников стало наследственной чертой. Те, кто смотрел на всадников взглядом, который мог быть истолкован как «неправильный», жили слишком недолго, чтобы успеть размножиться.
Ринсвинд решил проделать один эксперимент. В следующей с трудом перекатывающейся по грязи тачке была не грязь – в ней ехали люди, человек шесть, расположившихся на сиденьях по обе стороны от огромного центрального колеса. По идее, тачка должна была передвигаться с помощью небольшого паруса, но на деле в качестве ее основной движущей силы выступал главный мотор крестьянского сообщества – чей-то прапрадедушка или, по крайней мере, кто-то очень похожий на чьего-то прапрадедушку.
«Здесь люди будут толкать тачку тридцать миль, и все на миске подгорелого проса вперемешку с говяжьими костями. О чем тебе это говорит? Мне это говорит о том, что кто-то другой жрет вырезку!» – заметил как-то Коэн в разговоре с Ринсвиндом.
Ринсвинд решил поподробнее исследовать общественную динамику, а заодно испытать свои разговорный агатский. Прошло уже несколько лет, с тех пор как он в последний раз разговаривал на этом языке, однако следовало признать, что Чудакулли был прав. Ринсвинд действительно обладал способностями к языкам. Агатский язык состоял из нескольких основных слогов. Смысл зависел от тона голоса, ударения и контекста. Слово, в одной ситуации трактующееся как «генерал», в других случаях могло означать и длиннохвостого сурка, и мужской половой орган, и ветхий курятник.
– Эй, вы! – прокричал Ринсвинд. – Э-э… согнуть бамбук? Выражение неодобрения? Э-э… В смысле… Стойте!
Тачка остановилась прямо посреди бескрайней лужи. На Ринсвинда по-прежнему никто не смотрел. Все смотрели мимо него, или вокруг него, или ему под ноги.
В конце концов человек, толкавший тачку, как тот, который точно знает: что ни делай – все равно будешь виноват, пробормотал:
– Что прикажет ваша честь? Впоследствии Ринсвинд глубоко сожалел о том, что сказал в ответ. А в ответ он сказал:
– Значит, так. Отдайте мне всю свою еду и… неохотных собак, понял?
Местные жители удивленно воззрились мимо него.
– Черт. В смысле… упорядоченных пчел?… вид водопада?… Ах да… деньги.
Пассажиры неловко заерзали и зашушукались. Потом толкавший тачку человек бочком, опустив голову, подошел к Ринсвинду и протянул ему свою шляпу. В шляпе было немного риса, пара сушеных рыбешек и крайне подозрительного вида яйцо. И в больших круглых монетах около фунта золота.
Ринсвинд уставился на золото.
На Противовесном континенте золото встречалось в том же изобилии, что и медь. Этот факт был одним из немногих широко известных фактов о Противовесном континенте. В таких условиях затевать какой-нибудь крупный грабеж Коэну просто-напросто не имело смысла. Есть предел тому, сколько может унести любой, даже самый сильный, человек. С таким же успехом он мог бы ограбить крестьянскую деревушку и жить до конца дней как король. Больше он все равно не смог бы потратить.
Вдруг до Ринсвинда дошло, что он сделал, и ему стало очень стыдно. У этих людей почти ничего не было, кроме золота.
– Э-э. Спасибо. Благодарю. Да. Просто проверка. Да. Можете взять обратно. Я только… э-э… оставлю себе… престарелую бабушку… бежать боком… о проклятье… одну рыбку.
Ринсвинд всегда находился на самом дне социальной ямы. Независимо от размера этой ямы. Глубина ее варьировалась, однако дно всегда оставалось дном. Но, по крайней мере, яма эта была анк-морпоркской.
В Анк-Морпорке никто никому не кланяется. И если бы ему взбрело в голову подойти к анк-морпоркцу и потребовать все его деньги, то к этому моменту он уже обшаривал бы сточную канаву в поисках своих зубов и скулил от боли в паху, а его лошадь была бы дважды перекрашена и продана человеку, который клялся бы, что лошадь принадлежит ему вот уже двенадцать лет. Сей факт вызвал в нем странную гордость. Из мутных глубин Ринсвиндовой души, раздуваясь, поднималось непонятное чувство. К собственному изумлению, он обнаружил, что это порыв щедрости.
Ринсвинд спешился и взялся за поводья. Лошадь, конечно, полезная тварь, но он привык обходиться без нее. Кроме того, на короткие дистанции человек бежит быстрее лошади, а иногда первый рывок решает все.
– Вот, – произнес Ринсвинд. – Можете ее взять. В обмен на рыбу.
Человек, толкавший повозку, завопил, схватился за ручки и что было силы рванул с места, так что тачка затрещала. Нескольких человек выбросило на землю. Они бросили почти-взгляд на Ринсвинда, тоже заорали и кинулись догонять тачку.
Это похуже плеток будет, сказал Коэн. В империи было кое-что похуже плеток и побоев. Необходимость в плетках просто отпала. Если с людьми твориться такое… Ринсвинд надеялся никогда не узнать, при помощи чего империя управляет своими подданными.
Он ехал и ехал, но панорама полей казалась бескрайней. Ни тебе обглоданных кустарников вдоль обочины, ни придорожных постоялых дворов. Очень далеко вырисовывались неясные силуэты затерянных среди полей не то городков, не то деревушек, но тропинок к ним, по всей видимости, не прилагалось – вероятно, потому, что тропинки занимают под себя ценные сельскохозяйственные площади.
Утомившись, Ринсвинд спешился, присел на камень настолько вросший в землю, что его невозможно было бы сдвинуть с места даже согласованными усилиями всех окрестных крестьян, – и потянулся к карману за отобранной у бедного люда сушеной рыбкой.
Пальцы его нащупали пачку листков, которые сунул ему Профессор Спасли. Ринсвинд вытащил бумаги и стряхнул с них табачные крошки.
«Здесь изложена самая суть», сказал профессор-варвар. Однако он не уточнил, какая именно суть.
«КАК Я ПРОВЕЛ ОТПУСК» гласило заглавие. Честно говоря, почерк был кошмарным, вернее, даже не почерк: жители Агатовой Империи писали картинками. Причем слово «емкий» не совсем точно описывало стиль их письма, скорее тут подошло бы слово «всеобъемлющий», поскольку одна картинка могла нести в себе тысячи значений.
Ринсвинд не очень хорошо читал на агатском. Даже в огромной библиотеке Незримого Университета было всего лишь несколько книг на этом языке. А листки, которые он держал в руках сейчас, выглядели так, будто тот, кто написал все это, очень волновался, столкнувшись с абсолютно непонятными для себя вещами.
Ринсвинд перелистнул пару страниц. Речь шла о некоем Великом Городе, в котором, по словам рассказчика, сосредоточились поистине удивительные, величественные вещи – к примеру, «пиво, крепкое, как удар воловьего копыта», «пироги, содержащие самые разные части свиньи». Все без исключения жители города отличались мудростью, добротой и силой или всем, вместе взятым, в особенности персонаж по имени Великий Волшебник, упоминания о котором очень часто встречались на страницах.
Кроме того, текст пестрел всевозможными наблюдениями за жизнью Великого Города типа: «Я был свидетелем, как человек наступил на ногу Стражнику у городских ворот, и Стражник сказал ему: „Твоя жена – форменная корова!“, на что человек ответил: „Да видел я тебя в месте, где солнце не светит, огромный человек“, но Стражник [18]18
Далее рассказчик перешел на красные чернила, и рука его задрожала пуще прежнего.
[Закрыть], вопреки древнему обычаю, не отделил голову наглеца от его тела». Заканчивалось описание пятью изображениями пса, извергающего жидкость, – по некой непонятной причине у агатцев эта пиктограмма означала восклицательный знак. Ринсвинд стал наугад просматривать страницы. Схема была одна и та же: сначала шло описание, представляющее собой констатацию очевидного факта, а затем (не всегда, но часто) – несколько уже знакомых Ринсвинду страдающих недержанием псов. Например: «Хозяин гостиницы сказал, что городские власти требуют налогов, но он не собирается их платить. А когда я спросил, не боится ли он так поступать, он удостоил меня следующим ответом: « [19]19
сложная пиктограмма
[Закрыть]их всех, кроме одного, а этот пусть [20]20
сложная пиктограмма
[Закрыть]сам себя [21]21
мочащийся пес, мочащийся пес
[Закрыть]». После чего продолжил: «Этот [22]22
пиктограмма, обозначающая Верховного Правителя
[Закрыть]– самая настоящая [23]23
еще одна пиктограмма, обозначающая, как решил Ринсвинд после некоторого размышления и разглядывания картинки под разными углами, лошадиную задницу
[Закрыть], так можешь и передать ему». Причем Стражник, находившийся в этот момент в таверне, не выпустил из него кишки [24]24
мочащийся пес, мочащийся пес
[Закрыть], а лишь сказал: «И от меня передай то же самое [25]25
мочащийся пес, мочащийся пес, мочащийся пес, мочащийся пес, мочащийся пес
[Закрыть]».
Спрашивается, и что такого странного нашел в случившемся рассказчик? Люди, описанные им, говорили так, как все время говорили в Анк-Морпорке, – или, по крайней мере, выражали же самые чувства. Непонятен был лишь пес.
Однако не следовало забывать, что страна, в которой стирают с лица Диска целый город, дабы преподать урок остальным, место, безусловно, сумасшедшее. Возможно, попавшие к Ринсвинду листки – это сборник анекдотов, и он просто не понял, в чем соль. Быть может, здесь реагируют шквалом хохота на такие фразы бродячих комедиантов, как: «А вы знаете, по дороге в театр я встретил человека, так вот он вдруг взял не отчикал мне ноги, мочащийся пес, мочащийся пес, мочащийся пес…»
Краем уха Ринсвинд уловил доносящееся дороги звяканье упряжей, но не обратил на него ровно никакого внимания. Он не оторвался от чтения даже тогда, когда услышал звук приближающихся шагов. Ну а к тому времени, когда все-таки решил поднять глаза, было уже поздно. Кто-то поставил ногу ему на шею.
– О, мочащийся пес, – проговорил Ринсвинд и отключился.
Раздался хлопок. В воздухе материализовался Сундук и тяжело рухнул в сугроб.
Из крышки торчал, чуть вибрируя, здоровенный мясной нож.
Некоторое время Сундук стоял неподвижно. Затем, исполнив многочисленными ножками сложный танец, повернулся на сто восемьдесят градусов.
Сундук не думал. Ему нечем было думать. Процессы, которые происходили внутри него, были куда более примитивны. Примерно так же дерево реагирует на солнце, дождь или внезапную грозу. Единственная разница в том, что Сундук реагировал куда быстрее.
Через некоторое время он, по-видимому, «собрался с пожитками» и побежал иноходью по тающему снегу.
Чувствовать Сундук тоже не умел. Ему нечем было чувствовать. Но в данном случае он реагировал так же, как дерево реагирует на смену времен года.
Сундук ускорил шаг.
Он вернулся домой.
Ринсвинду оставалось признать, что человек кричал по делу. Не в том, конечно, смысле, что отец Ринсвинда больная печень подвида горной панды, а мать ведро черепашьей слизи. Ринсвинд не был знаком ни с одним из своих родителей, но шестое чувство подсказывало ему, что они оба в чем-то напоминали человекообразных, хотя, может, и не очень долго. Но что касается обладания ворованной лошадью, тут он припер Ринсвинда к стенке, а свою ногу к его шее. Нога, стоящая на вашей шее, в девяноста процентах случаев свидетельствует о том, что вы имеете дело с законом.
Ринсвинд почувствовал, как чьи-то руки обшаривают его карманы.
К ругани присоединился кто-то еще. Поле зрения Ринсвинда было ограничено несколькими дюймами аллювиальной равнины, но из контекста волшебник заключил, что этот второй – крайне несимпатичный человек.
Ринсвинда рывком вздернули в вертикальное положение.
Местные стражники во многом напоминали тех стражников, с которыми Ринсвинд не раз встречался за время своих странствий. Они обладали интеллектом, как раз достаточным, чтобы сначала избить человека, после чего швырнуть его в яму со скорпионами. И судя по всему, в детстве их так и не сумели отучить громко орать человеку прямо в лицо.
Некоторую сюрреалистичность происходящему придавал тот факт, что у самих стражников лиц не было. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. На их богато украшенных и отделанных черной эмалью шлемах были нарисованы гигантские усатые морды. Открытым оставался только рот обладателя шлема – чтобы можно было, к примеру, обзывать Ринсвинда ящиком низменного помета золотой рыбки.
Перед его лицом замелькало «КАК Я ПРОВЕЛ ОТПУСК».
– Мешок тухлой рыбы!
– Понятия не имею, что это такое, – забормотал Ринсвинд. – Один человек посоветовал почитать…
– Подножье чрезвычайно скисшего молока!
– Слушай, а можно чуточку потише? Кажется, у меня уже барабанная перепонка лопнула.
Стражник притих – скорее всего, потому, что задохнулся от собственных криков. Ринсвинд воспользовался передышкой, чтобы оглядеться.
На дороге стояли две повозки. Одна из них была, по всей видимости, клеткой на колесах; сквозь прутья виднелись лица людей, с ужасом взирающих на Ринсвинда. Вторая представляла собой богато украшенный паланкин, который несли восемь крестьян. Плотные занавеси паланкина были задернуты, однако Ринсвинд заметил, что в одном месте они чуть-чуть разошлись – видимо, чтобы кто-то внутри мог его рассмотреть.
Стражники тоже это заметили и как-то смешались.
– Я могу все объяс…
– Молчать, свалка уродливых…
– Черепаха, золотая рыбка и, гм, если, конечно, я правильно понял, сыр уже были, – услужливо подсказал Ринсвинд.
– Свалка куриных глоток!
Из-за занавески показалась длинная тонкая рука и подала едва заметный знак.
Ринсвинда рывком подтащили к паланкину. Руку украшали самые длинные ногти, которые ему когда-либо доводилось видеть у кого-либо, кто не мурлыкает и не мяукает.
– Каутау!
– Не понял? – переспросил Ринсвинд.
– Каутау!
Сверкнули мечи.
– Я не понимаю, что вы от меня хотите! – возопил Ринсвинд.
– Каутау. Пожалуйста, – прошептал голос у самого его уха.
Голос этот не отличался особым дружелюбием, однако по сравнению со всеми остальными голосами он звучал как нежная песенка. Создавалось впечатление, что обладатель голоса – довольно молодой человек. И этот человек очень неплохо говорил по-морпоркски.
– Кау что?
– Ты не знаешь значения этого слова? Падай на колени и прижимайся лбом к земле. Если хочешь когда-нибудь еще раз надеть шляпу.
Ринсвинд чуть помедлил. Он родился свободным морпоркцем, а свободные морпоркцы очень гордые люди, они никогда не встанут на колени перед каким-то, не хотелось бы слишком сильно это подчеркивать, иностранцем.
С другой стороны, свободные морпоркцы, может, и стали такими гордыми потому, что им не рубят головы направо-налево.
– Так-то лучше. Отлично. А откуда ты знаешь, что при этом нужно благоговейно трепетать?
– О, это я сам сообразил.
Ленивым движением пальца рука подала еще один знак.
Стражник врезал Ринсвинду по лицу перепачканным в грязи «КАК Я ПРОВЕЛ…». Ринсвинд виновато схватил листки, а стражник поспешил обратно к своему господину.
– Эй, голос? – позвал Ринсвинд.
– Да?
– А что будет, если я потребую неприкосновенности, поскольку являюсь гражданином другой державы?
– Ты не поверишь, какие вещи можно сотворить с гражданами других держав при помощи рубахи из колючей проволоки и обыкновенной терки для сыра.
– О.
– А еще в Гункунге есть пыточных дел мастера, попав к которым, ты будешь жить долго, очень долго.
– Утренняя гимнастика, диета с высоким содержанием клетчатки и всякое такое прочее, да?
– Нет. Так что лучше молчи в тряпочку, и, если повезет, тебя отправят рабом во дворец.
– Везение мое второе имя, – буркнул Ринсвинд. – А первое, кстати, Не.
– И не забывай пресмыкаться и благолепно бормотать.
– Приложу все усилия.
Опять появилась белая рука. Рука держала клочок бумаги. Стражник взял клочок, повернулся к Ринсвинду и прочистил горло.
– Внемли же мудрости и справедливости того, что изрек районный комиссар Ки, смердящий клуб болотных испарений! В смысле клуб, конечно, не он, а ты!
Стражник еще раз прочистил горло, поднес Листок к глазам и, старательно увязывая слоги друг с другом, принялся читать:
– Белый пони бежит чрез цветки… хр… хр…
Повернувшись, стражник шепотом посовещался с занавесками и продолжил:
– …Хрю… зан… тем… хрюзантем.
Хладный ветер шевелит
Лепестки абрикоса. Отошли его во
Дворец быть рабом,
Пока не осыплются придатки
Все напрочь.
Остальные стражники зааплодировали.
– Подними голову и восторженно хлопай.
– Боюсь, придатки осыплются.
– Терка для сыра очень большая.
– Браво! Бис! Потрясающе! Особенно про хрюзантемы! Великолепно!
– Так-то лучше. Теперь слушай. Ты из Бес Пеларгика. У тебя как раз подходящий акцент, провалиться мне на этом самом месте, если я знаю почему. Это морской порт, и народ там странноватый. Тебя ограбили разбойники, но тебе удалось угнать у них лошадь и скрыться. Поэтому у тебя нет бумаг, подтверждающих твою личность. Здесь для всего нужны бумаги, даже для того, чтобы просто существовать. И притворись, будто не знаешь меня.
– Но я действительно не знаю тебя.
– Отлично. Да Здравствует Дело Изменения В Лучшую Сторону При Сохранении Должного Уважения К Традициями Наших Предков И Разумеется, Неприкосновенности Августейшего Императора!
– Разумеется. Да. Что?
Стражник пнул Ринсвинда в район почек. На всемирном языке пинков это означало, что пора вставать.
Он с трудом приподнялся на одно колено и увидел Сундук.
Но этот Сундук был не его Сундук. Более того, Сундуков было трое.
Сундук трусцой взбежал на гребень пригорка и затормозил так резко, что оставил в грязи множество глубоких бороздок.
Сундук не имел приспособлений не только для чувств или мыслей. Видеть ему тоже было нечем. О том, каким образом он воспринимает происходящее вокруг, оставалось только догадываться.
Он ощутил близость других Сундуков.
Их было трое, и они, выстроившись в ряд, терпеливо ждали за паланкином. Они были большими. И черными.
Ножки Сундука исчезли в глубинах его чрева.
Спустя некоторое время он очень осторожно и лишь на маленькую щелочку снова приоткрыл крышку.
Из трех вещей, которые большинство людей знают о лошадях, под третьим номером идет следующий факт: на короткой дистанции человек легко может обогнать лошадь. Видимо, потому, что у лошади больше ног и в них легче запутаться. Во всяком случае, Ринсвинд, не раз проверивший данное утверждение на практике, склонялся именно к этому объяснению.
Ваши шансы на успех также повышаются если а) всадники абсолютно не ждут того, что вы попробуете бежать, и б) вы по счастливому стечению обстоятельств оказались в удобной для старта позиции.
Ринсвинд стартовал подобно бумерангу из несвежей колбасы, покидающему негостеприимный желудок.
Воплей было много, но что радовало, что утешало и что было самым важным – вопили сзади. Разумеется, очень скоро его попытаются догнать, но это проблемы будущего. Кроме того, стоило, наверное, задуматься и над тем, куда бежать, однако бывалый трус бежит не куда, это обычно устраивается само собой, он бежит откуда.
Менее опытный бегун рискнул бы оглянуться, но Ринсвинд знал все о свойственной камням коварной манере подсовываться под ноги как раз в тот самый момент, когда не смотришь на землю. Да и вообще, к чему оглядываться? На что там смотреть? Он и так бежит со всех ног. И ничто не может заставить его бежать быстрее.
Впереди замаячила большая бесформенная деревня. Судя по всему, основным материалом для ее строительства служили грязь и навоз. Десяток-другой крестьян, трудившихся на полях, оторвались от своей работы и уставились на набирающего скорость волшебника.
Может, это была только игра воображения, но Ринсвинд готов был поклясться, что слышал возглас:
– Красной Армии Быть! Отныне и Столько, Сколько Понадобится! Прискорбная, Хотя И Без Лишних Страданий, Кончина Угнетателям!
Стражники бросились на крестьян, а Ринсвинд завилял между хижинами.
Коэн был прав. Похоже, здесь и в самом деле имеет место революция. Однако империя, не меняясь, существовала уже тысячи лет, вежливость и уважение к протоколу вросли в саму ткань ее мироздания, и, судя по некоторой нескладности текстов, местным революционерам еще предстояло проделать немалый путь в освоении искусства неполиткорректных лозунгов.
Ринсвинд предпочитал не прятаться, а бежать. Прятаться тоже прекрасно, но, если тебя поймают, тебе крышка. С другой стороны, деревня была единственным укрытием на многие мили вокруг, а некоторые из преследующих Ринсвинда стражников были на лошадях. Может, при беге на короткие дистанции человек действительно опережает лошадь, но на этих бесконечных полях лошадь обставила бы человека в два счета.
Так что Ринсвинд метнулся к первой попавшейся развалюхе и толкнул первую попавшуюся дверь.
На двери мелом было накарябано: «Идет Икзамен. Просим Саблюдать Тишыну».
На Ринсвинда выжидающе уставились сорок пар слегка встревоженных глаз. Причем глаза эти принадлежали вовсе не детям, а вполне взрослым людям, сидевшим за партами.
В дальнем конце помещения располагалось нечто вроде кафедры, на которой лежала пачка бумаг, обвязанная шнурком и запечатанная воском.
Атмосфера показалась Ринсвинду смутно знакомой. Он уже дышал ею, пусть даже и в другом мире. Она была насыщена запахом холодного пота, который прошибает вас в миг внезапного осознания, что уже слишком поздно вносить исправления. Вы откладывали это до последнего момента, и вот этот момент настал. Ринсвинд пережил множество всяких кошмаров, но данный ужас занимал в составленной им энциклопедии страха самое почетное место – ужас, который испытываешь первые несколько секунд после того, как будут произнесены роковые слова: «Сдавайте работы немедленно».
Сидевшие за партами люди смотрели на Ринсвинда.
С улицы донеслись вопли. Он метнулся к кафедре, разорвал шнурок и как можно быстрее раздал листки. После чего вновь юркнул к безопасно высокой кафедре, снял шляпу и низко склонился над какими-то бумажками в тот самый момент, когда дверь нерешительно приоткрылась.
– Все вон! – яростно заорал Ринсвинд. – Читать не умеете, экзамен идет!
Невидимая фигура за дверью пробормотала что-то, обращаясь к кому-то еще. Дверь закрыли. Люди за партами по-прежнему взирали на Ринсвиида.
– Э-э… Итак… Можете приступить к выполнению своих заданий.
Послышался шорох, на несколько мгновений воцарилась жуткая тишина, а потом в воздухе бешено замелькали кисти.
Экзамен на конкурсной основе. О да. Это была еще одна вещь, известная большому миру об империи. Именно через экзамены лежал путь к должностям и сопровождающим эти должности благам. В принципе, систему имперских экзаменов хвалили, поскольку она позволяла проявить себя самым достойным.
Ринсвинд взял со стола один из лишних листков.
«Икзамен На Пост Уборсчика Навоза Района Вьюнь», – гласил заголовок.
Он ознакомился с вопросом номер один. От кандидатов требовалось написать шестнадцатистрочную поэму о вечернем тумане, расстилающемся над тростниковыми грядками.
Вопрос номер два требовал рассказать о метафорах, использованных в какой-то книге, о которой Ринсвинд никогда не слыхал.
Далее следовал вопрос о музыке…
Ринсвинд перевернул лист, прочел остальные вопросы. Однако ни разу ему не встретились слова, похожие на «компост», «ведро» или «тачка». Впрочем, очень может быть, что благодаря всем этим знаниям человек действительно становится лучше. В Анк-Морпорке максимум что тебя спросят, так это: «Лопату принес?»
Крики снаружи постепенно стихли; Ринсвинд рискнул высунуть голову за дверь. У дороги царила какая-то суматоха, но она уже не производила впечатление Ринсвиндо-ориентированной.
Ринсвинд выскользнул из комнаты и тут же бросился бежать.
Ну а люди за партами продолжали усердно корпеть над своими заданиями. Лишь один из наиболее предприимчивых экзаменуемых резво раскатал штанину и списал со шпаргалки заранее подготовленную поэму. Вопросы на экзаменах меняются редко.
Ринсвинд мерно трусил вперед, стараясь держаться канавок и обходить места, где грязь была глубиной больше, чем по колено. Агатцы выращивали полезные культуры на любом клочке почвы, в который только можно было воткнуть семена. Изредка попадались каменистые островки, в остальном же ландшафт характеризовался как напрочь лишенный мест, где можно было отлежаться или хотя бы отсидеться.
Деревня осталась далеко позади, и особого внимания на Ринсвинда никто не обращал. Лишь время от времени какой-нибудь очередной пастух провожал Ринсвинда взглядом, однако особого любопытства не проявлял, разница состояла в том, что смотреть на бегущего Ринсвинда было несколько интереснее, чем на испражняющегося вола.
Таким образом, следуя параллельным дороге курсом, Ринсвинд к вечеру достиг перекрестка.
Где и обнаружил постоялый двор.
Последним съеденным Ринсвиндом блюдом было жаркое из леопарда. Постоялый двор означает еду, но еда означает деньги. Ринсвинд был голоден, и денег у него не было.
Он тут же мысленно упрекнул себя за подобного рода негативный подход. Что сейчас нужно сделать, так это войти и заказать большой сытный обед. Тогда, вместо того чтобы быть голодным и без денег, он станет хорошо поевшим и без денег, что в его положении является чистым выигрышем. Разумеется, не следует сбрасывать со счетов, что мир, вероятно, выдвинет на это какие-то возражения. Однако многолетний опыт Ринсвинда показал, что существует мало проблем, которые нельзя разрешить громким воплем и резвым стартом с места. Кроме того, хороший обед благотворно действует на организм.
Гункунгская кухня ему всегда нравилась. Периодически беженцы из Агатовой империи открывали в Анк-Морпорке рестораны, и Ринсвинд считал себя некоторого рода экспертом по экзотическим имперским блюдам [26]26
В частности, по таким, как Блюдо Из Поблескивающих Коричневых Штук, Блюдо Из Поблескивающих Хрустящих Оранжевых Штук, Блюдо Из Мягких Белых Комочков.
[Закрыть].
Входная дверь привела Ринсвинда в большое, продымленное и, насколько можно было определить, вглядываясь сквозь покачивающиеся слои дыма, забитое самыми разными людьми помещение. Двое стариков сидели перед сложным нагромождением костей, играя в бакару-сан. Не совсем было понятно, что именно они курят, но, судя по выражению их лиц они были счастливы своим выбором.
Осторожно продвигаясь между столами, Ринсвинд приблизился к камину, возле которого костлявый человек занимался помешиванием содержимого котла.
Ринсвинд бодро улыбнулся.
– Доброе утро! Могу ли я вкусить ваш известнейший деликатес под названием «Обед На Двоих С Бесплатными Креветочными Крекерами»?
– Никогда не слыхал о таком.
– Гм-м. В таком случае, можно взглянуть на… э-э… болезненное ухо… жабье карканье… меню?
– А что такое меню, друг?
Ринсвинд кивнул. Он знал, чем это чревато, когда абсолютно незнакомый человек вдруг называет тебя другом. Это явно говорит о том, что к тебе питают прямо противоположные чувства.
– В смысле, что у вас есть из еды?
– Лапша, вареная капуста и свиные усы.
– И все?
– Свиные усы на деревьях не растут, уважаемый сан.
– Я весь день сегодня натыкался на водяных волов, – удивился Ринсвинд. – Вы что, говядину совсем не едите?
Половник шумно плюхнулся в котел. Где-то за спиной ударилась о пол костяшка бакары-сан. Затылок Ринсвинда защипало от сосредоточившихся на нем взглядов.
– Всякие мятежники в нашей таверне не приветствуются, – громко произнес хозяин.
«А что, сложно человеку „здрасьте“ сказать?» – подумал Ринсвинд. Однако у него создалось впечатление, что слова эти обращены не столько к нему, сколько к миру в целом.
– Рад слышать, – вслух произнес он, – потому что…
– Да-да, а если кто не понял, еще раз повторю, – немного громче продолжил хозяин. – Мятежники здесь не обслуживаются.
– Вот и отлично, мне это как раз подходит, потому что…
– И если бы я знал что-нибудь о мятежниках, то обязательно поставил бы в известность власти, – во всю мощь своей глотки проревел хозяин.
– Я не мятежник, я просто голоден, – попытался вставить Ринсвинд. – Мне бы, если можно, полную миску вот этого.
Ему подали полную миску. На жирной поверхности играли радужные блики.
– С тебя полрайну, – проинформировал хозяин.
– То есть ты хочешь, чтобы я заплатил до того, как съем суп?
– А потом ты можешь не захотеть платить, друг.
Один имперский райну был эквивалентом большего количества золота, чем прошло через руки Ринсвинда на протяжении всей его жизни. Волшебник театрально похлопал по карманам.
– Вот незадача, похоже, что… – начал было он.
Раздался глухой стук. Это из его кармана вывалилось и упало на пол «КАК Я ПРОВЕЛ ОТПУСК».
– Отлично, благодарю, мы в расчете, – громко произнес хозяин, обращаясь к комнате в целом.
Он сунул миску в руки Ринсвинда, стремительным движением подхватил с пола листки и затолкал их обратно в карман волшебника.
– Иди и садись в углу! – прошипел он. – Что делать дальше, тебе скажут!
– Но я и сам знаю, что нужно делать дальше. Окунаешь ложку поглубже в тарелку, потом подносишь ко рту…
– Иди и садись!
Отыскав самый темный угол, Ринсвинд сел там за стол. Посетители по-прежнему продолжали рассматривать его.
Чтобы отвлечься от этого разглядывания, Ринсвинд достал «КАК Я ПРОВЕЛ ОТПУСК» и наугад открыл, надеясь разобраться, почему вид этих листков оказал на хозяина столь магическое воздействие.
«…Продал мне пирожок, внутри которого я обнаружил [27]27
сложная пиктограмма
[Закрыть]сосиску из свиных внутренностей [28]28
мочащийся пес
[Закрыть], – прочел он. – И такие пирожки продавались повсюду в любое время и стоили одну маленькую монетку, а граждане выглядели такими сытыми, что почти не покупали эти [29]29
сложная пиктограмма
[Закрыть]с лотка [30]30
сложная пиктограмма, одним из узнаваемых элементов которой был перечеркнутый нож
[Закрыть]-сан».
«Сосиска из свиных внутренностей… – подумал Ринсвинд. – Пожалуй, она и в самом деле может поразить тебя до самых глубин души, учитывая, что до этого момента сытный обед представлялся тебе миской обмылков, подернутой подозрительного вида застывающей пленкой.
