Текст книги "Пятый элефант"
Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Некоторое время назад капрал Шельма Задранец во всеуслышание объявила, что ее теперь зовут Шелли. И она нисколечко не стеснялась своей онакости. Редкая птица (вернее, гном, вернее, гномиха) – даже для Анк-Морпорка.
Не то чтобы гномы совсем не интересовались сексом и всем, что с ним связано. Они понимали жизненную необходимость появления на свет новых гномов, которым можно оставить нажитое добро и которые продолжили бы дело предков в семейных рудниках. Просто гномы не видели необходимости в различии полов где-либо, кроме как в интимной обстановке, В их языке местоимение женского рода отсутствовало как класс, и в их обществе не было места женской работе (ну разумеется, после того как дети переходили на твердую пищу).
А потом Шельма Задранец приехала в Анк-Морпорк и обнаружила, что по улицам ходят мужчины, одетые не только в кольчуги и кожаное нижнее белье[3]3
По крайней мере, одетые не так, как она обычно одевалась.
[Закрыть], но в одежду всяких интересных цветов, и лица их раскрашены специальными волнительными красками. А еще она узнала, что на самом деле эти мужчины называются «женщинами»[4]4
А также с недавних пор – «капралом Шноббсом».
[Закрыть]. И в ее маленькой головке поселилась навязчивая мысль: «А чем я-то хуже?»
Вскоре все анк-морпоркские подвалы и гномьи трактиры с презрением заговорили о Шелли Задранец как о первом гноме, надевшем юбку. Юбка была сшита из выдубленной коричневой кожи и объективно была столь же эротичной, как, допустим, обломок доски, но ведь, как логично указывали гномы постарше, где-то там, под этой юбкой, находились его коленки[5]5
Произнести местоимение «ее» было выше их сил.
[Закрыть].
Дальше – больше. Довольно быстро те же самые гномы постарше обнаружили, что некоторые из их сыновей и не сыновья вовсе, а самые что ни на есть… «дочери» (этаким словечком и подавиться недолго!). Шелли была лишь пеной на гребне волны. Кое-кто из гномов помоложе тоже начал подкрашивать глаза и даже заявлять, что вообще-то им нисколечко не нравится пиво. Гномье сообщество лихорадило и трясло.
Разумеется, это сообщество совсем не возражало, если заразе, от которой и пошла вся лихорадка, достанется по башке метко брошенным булыжником, но капитан Моркоу распространил по городу заявление, что это будет считаться нападением на офицера Стражи, а у Стражи на сей счет особые взгляды, поэтому, как бы глубоко ни закопались виновные, их все равно отроют и укоротят по самые бороды.
Кстати о бородах. Бороду и круглый железный шлем Шелли, само собой, сохранила. Одно дело объявить себя представительницей женского пола, и совсем другое – отказаться от всего гномьего, что в тебе есть.
– Открыто-неприкрытый взлом, сэр, – отрапортовала она, увидев входившего в музей Ваймса. – Пришли со двора через окно, причем открыв его очень аккуратно, и ушли через переднюю дверь, даже не позаботившись ее прикрыть. Витрина, где хранилась Лепешка, была разбита. Вокруг полно осколков стекла. Судя по всему, ничего другого не взяли. Пол пыльный, поэтому осталось много следов. Я сделала несколько иконографий, но почти все следы смазаны. Вот примерно и все.
– Что, и никаких лоскутов одежды? Никаких бумажников, клочков бумаги с адресами? – спросил Ваймс.
– Ничего, сэр. Воры совсем не думали о других людях.
– Это уж точно, – мрачно заметил Моркоу.
– Первый вопрос, который приходит в голову, – сказал Ваймс. – Почему здесь еще сильнее, чем прежде, воняет кошачьей мочой?
– Запах очень острый, верно? – кивнула Шелли. – К тому же с легким оттенком серы. Констебль Пинг сказал, что, когда он пришел сюда, запах уже присутствовал, а вот кошачьих следов не было.
Ваймс присел на корточки и осмотрел осколки стекла.
– А как мы узнали о преступлении? – спросил он, трогая осколки пальцем.
– Констебль Пинг услышал подозрительный звон, сэр. Он обошел здание со двора и увидел открытое окно. А воры в это время удрали через переднюю дверь.
– Прошу прощения, сэр! – выкрикнул Пинг, выходя вперед и отдавая честь.
Юноша был в Страже новичком – немного дерганый и, казалось бы, всегда готовый ответить на любой вопрос.
– От ошибок никто не застрахован, – отмахнулся Ваймс. – Стало быть, ты услышал звон бьющегося стекла?
– Так точно, сэр. А потом кто-то выругался.
– Правда? И как именно?
– Э… «Вотклятье», – сказал он, сэр.
– Ты обошел дом, увидел разбитое окно и?…
– «Тут есть кто-нибудь?» – крикнул я, сэр.
– Правда? А представь, тебе ответили: «Нет». Как бы ты поступил? Ладно, можешь не отвечать. И что произошло дальше?
– Э… Я услышал, как разбилось другое стекло, а когда снова обошел дом, то увидел, что дверь открыта, а воров и след простыл. После этого я побежал в Ярд и рассказал обо всем капитану Моркоу, сэр, потому что знал, как много значит для него это место.
– Спасибо… Пинг, если не ошибаюсь?
– Так точно, сэр. – И, не услышав дальнейшего вопроса, всегда готовый к ответу Пинг услужливо добавил: – Диалектическое словечко, сэр. Означает «заливной луг», сэр.
– Все, свободен.
Младший констебль заметно обмяк от облегчения и поспешил ретироваться.
Ваймс позволил своим мыслям немного рассредоточиться. Он наслаждался подобными моментами, уютными провалами во времени. Преступление – это своего рода окружающий мир, а стало быть, у всего на свете есть разгадка. Ты стоишь и смотришь, смотришь очень внимательно на то, что находится перед тобой, но, как правило, самым интересным оказывается то, чего ты не видишь.
Лепешка хранилась на постаменте около трех футов высотой, а постамент этот защищала витрина, сделанная из пяти стеклянных листов и привинченная к основанию.
– Стекло было разбито случайно, – наконец сказал он.
– Правда, сэр?
– Взгляни сюда. – Ваймс показал на три вывинченных и аккуратно выложенных в ряд винта. – Воры пытались разобрать витрину. Но, видимо, стекло выскользнуло у них из рук.
– И в чем смысл? – не понял Моркоу. – Сэр, это ведь всего лишь копия! Пара долларов в лучшем случае, так нужно ж еще и покупателя найти.
– Ну, если копия действительно хороша, ее всегда можно выдать за оригинал.
– Это и вправду так, – согласился Моркоу. – Хотя возникнут определенные проблемы.
– Какие именно?
– Гномы не так глупы, сэр. На нижней поверхности копии вырезан огромный крест. Кроме того, она сделана из алебастра.
– О.
– Но мысль была неплохой, сэр, – ободряюще добавил Моркоу. – Вы ж не могли всего этого знать.
– Интересно, а знали ли об этом воры?
– Честно говоря, сэр, я вообще не понимаю, на что они надеялись.
– Настоящая Лепешка очень хорошо охраняется, – пояснила Шелли. – Многие гномы ни разу в жизни не видели ее.
– А кроме того, с такой каменюкой по улицам не больно-то побегаешь, – сказал Ваймс, обращаясь скорее к самому себе. – Итак, что мы имеем? С виду наиглупейшее преступление. Но только с виду. К чему, спрашивается, такие сложности? Замок на дверях музея держится на честном слове. Его можно вышибить одним пинком. Вот если б я собирался украсть эту штуковину, то вошел бы сюда и вышел обратно прежде, чем смолк бы звон стекла. На дворе поздний вечер, никто бы даже проснуться не успел.
Шелли тем временем что-то разглядывала под соседней витриной. Потом она сунула туда руку и достала отвертку, на острие которой блеснула засыхающая кровь.
– Вот видите? – сказал Ваймс. – Что-то выскользнуло, кто-то порезался. Моркоу, ну скажи, какой во всем этом смысл? Кошачья моча, сера, отвертки… Ненавижу, когда столько улик. Чем больше улик, тем труднее что-либо раскрыть.
Он со злостью отшвырнул отвертку. Чисто случайно она воткнулась в дощатый пол острым концом и гулко задрожала.
– Так, я иду домой, – объявил Ваймс. – Когда начнет вонять, все само собой прояснится.
Следующее утро Ваймс посвятил тому, чтобы узнать побольше о двух чужеземных державах. Как ни странно, одна из этих держав звалась Анк-Морпорк.
С Убервальдом все было просто. Он был в пять или шесть раз обширнее всей равнины Сто, тянулся до самого Пупа и был настолько густо покрыт лесом, настолько иссечен горными хребтами и реками, что точных карт его не существовало. Кроме того, он был практически не исследован[6]6
По крайней мере настоящими исследователями. Местные жители – не в счет.
[Закрыть]. У обитателей Убервальда и своих дел хватало, а всякие сторонние исследователи, как правило, уходили в местные леса и больше никогда не возвращались. На протяжении многих столетий всем было практически наплевать на Убервальд. Сплошные деревья, ни до кого не докричишься – какая тут торговля?
Данную ситуацию отчасти изменила гужевая дорога, проложенная несколько лет назад до самой Орлей. Все дороги куда-то кого-то ведут. С гор так и тянет сойти вниз, и обитатели Убервальда не стали исключением из правил. Домой потекли сообщения примерно следующего содержания: «В Анк-Морпорке можно сделать кучу денег. Привозите детей. В чесноке нет необходимости, все тутошние вампиры работают на кошерных скотобойнях. И если в Анк-Морпорке тебя кто-нибудь толкнул, ты можешь ответить тем же. Ты никому тут не нужен, а потому убивать тебя никто не станет».
Ваймс немного владел предметом и мог отличить убервальдских гномов от гномов с Медной горы, которые были поменьше ростом, зато куда более шумливыми и поэтому хорошо ладившими с людьми. Убервальдские гномы, напротив, вели себя тихо, предпочитали лишний раз не попадаться на глаза и почти не говорили по-морпоркски. Заглянув в один из темных переулков рядом с улицей Паточной Шахты, ты оказывался словно бы в другой стране. Но эти гномы были мечтой любого стражника. Не доставляли никаких хлопот. В основном работали друг на друга и охотнее, чем кто-либо, платили налоги (хотя справедливости ради следует отметить, что некоторые кучки мышиного помета приносили больше денег, чем большинство жителей Анк-Морпорка). Кроме того, все возникающие проблемы убервальдские гномы, как правило, решали между собой. Если такие горожане и привлекают внимание Стражи, то лишь в виде обведенного мелом силуэта на мостовой.
Но как выяснилось, внутри гномьего сообщества, за неопрятными фасадами всех этих жилых домов и мастерских на Цепной улице и в Корсетном переулке, тоже существовали кровная месть и вражда, начало которым было положено в двух соседних шахтах в пятистах милях отсюда и две тысячи лет назад. Некоторые пивные ты мог посещать только в том случае, если был родом с определенной горы. Твой клан разрабатывает такую-то жилу? Будь добр, на эти улицы не суйся. То, как ты носишь шлем, как расчесываешь бороду, сразу сообщит гномам информацию, которая не поместилась бы и в нескольких томах. Однако никто не удосужился снабдить Ваймса даже клочком инструкций.
– А еще очень важно то, как ты кразачишь своего Г'ардргха, – добавила капрал Задранец.
– Не осмеливаюсь даже уточнять, – сказал Ваймс.
– Боюсь, я все равно не смогла бы объяснить, – пожала плечами Шелли.
– А этот самый Гаадрергхух у меня вообще есть? – спросил Ваймс.
Шелли слегка поморщилась при неправильном произношении.
– Разумеется, сэр. Он есть у каждого. Но только гном умеет кразачить его надлежащим образом. Ну, или гномиха, – добавила она, подумав.
Ваймс вздохнул и опустил взгляд на пометки в блокноте, сделанные им под заглавием «Убервальд». К географии он безотчетно относился так же, как к преступлениям. («Вы видели, кто проложил эту долину? Узнаете этот ледник, если увидите его еще раз?»)
– Шельма, я наделаю кучу ошибок, – пожаловался он.
– Об этом можете не волноваться, сэр. Нет такого человека, который бы не ошибся. Но большинство гномов поймут и оценят ваши старания.
– Ты уверена в том, что хочешь поехать?
– Мне все равно пришлось бы столкнуться с этим, сэр. Рано или поздно.
Ваймс печально покачал головой.
– И все же, Шельма, я не понимаю. Столько шума из-за того, что какой-то гном, оказавшийся женщиной, пытается вести себя как… как…
– Настоящая дама?
– Вот именно, спасибо. И в то же время все как будто не замечают Моркоу, который никакой не гном, а самый настоящий человек…
– Никак нет, сэр. Он гном, как и утверждает. Он был усыновлен гномами, исполнил Й'град, соблюдает ж'каргру, насколько это возможно в городе. Следовательно, он – гном.
– Но он почти два метра ростом!
– Он очень высокий гном, сэр. Но если бы он захотел стать человеком, мы бы не стали возражать. Даже с друдак'аками не возникло бы проблем.
– Шельма, пожалей меня. У меня и так уже все горло саднит. Это еще кто такие?
– Видите ли, сэр, большинство гномов придерживаются достаточно… как вы это называете, либеральных взглядов. В основном все они родом из окрестностей Медной горы. Они прекрасно ладят с людьми. Некоторые даже признают, что у них есть… дочери, сэр. Но многие из более… старомодных… убервальдских гномов не настолько продвинуты. Они ведут себя так, словно Б'хриан Кровавый Топор до сих пор жив. И мы называем их друдак'аками.
Ваймс сделал попытку процитировать соответствующее гномье присловье, хотя для того, чтобы хорошо разговаривать на гномьем (если это вообще возможно), нужно изучать этот язык всю жизнь и одновременно страдать хроническим воспалением горла.
– …«Поверхностно-отрицательно… они вылезать»… – запинаясь, выговорил он.
– «Они недостаточно часто бывают на свежем воздухе», – поправила-подсказала Шелли.
– Ну да, точно. И они считали, что новый король будет выбран из ихних?
– Говорят, Альбрехт никогда в жизни не видел солнечного света. Никто из его клана не бывал на поверхности днем. Убервальдцы были уверены, что королем станет он.
«А все случилось совершенно иначе, – подумал Ваймс. – Некоторые из убервальдских гномов не поддержали его. И мир продолжал двигаться дальше. Многие гномы родились в Анк-Морпорке. Их дети болтаются по улицам в надетых задом наперед шлемах и разговаривают на гномьем только дома. А некоторые не узнают кирку, даже если треснуть ею им по голове[7]7
Главное – бить посильнее.
[Закрыть]. И чтобы этих новогномов учил жить заскорузлый старикашка, восседающий на черствой булке под какой-то далекой горой?»
Ваймс задумчиво постучал карандашом по блокноту. «И из-за всего этого, – подумал он, – гномы лупят друг друга по башке на моих улицах».
– В последнее время мне частенько попадаются на глаза гномьи паланкины, – сказал он. – Как правило, их несет парочка троллей. Толстые кожаные занавески, все такое…
– Друдак'аки, – кивнула Шелли. – Очень… традиционные гномы. Если им приходится выходить на улицу днем, они всячески избегают солнечного света.
– По-моему, еще год назад ничего такого у нас не встречалось.
Шелли пожала плечами.
– Сейчас в Анк-Морпорке очень много гномов, сэр. А друдак'аки могут жить только среди гномов. Но теперь им вовсе не обязательно иметь дело с людьми.
– А что, мы им так не нравимся?
– Они не станут даже разговаривать с человеком. Сказать по чести, они и не со всяким гномом заговорят, настолько они разборчивы.
– Но это уже просто глупо! – воскликнул Ваймс. – А где они берут еду? Всю жизнь на одних грибах не проживешь! Как они торгуют рудой, запруживают реки, добывают лес для укрепления своих шахт?
– Ну, за это получают деньги другие гномы. Или нанимаются люди, – ответила Шелли. – Друдак'аки могут себе это позволить. Они очень хорошие рудокопы. По крайней мере, владеют очень богатыми рудниками.
– А по-моему, эти твои друдак'аки – самая обычная шайка… – Ваймс вовремя прикусил язык.
Как любил провозглашать щедрый на доброту Моркоу, мудрый человек должен уважать чужие обычаи. С данной концепцией Ваймс был не совсем согласен. К примеру, в мире существовали племена, в обычаи которых входило потрошить людей, как моллюсков. Подобные привычки не вызывали у Ваймса ну абсолютно никакого уважения.
– Я мыслю не по-дипломатически, да? – спросил он.
Шелли бросила на него нарочито безразличный взгляд.
– В дипломатии я ничего не смыслю, сэр, – сказала она. – Кроме того, вы ведь так и не закончили фразу. Но многие гномы уважают друдак'аков. Они видят их… и на сердце легчает.
Ваймс озадаченно воззрился на нее. А потом до него дошло.
– А, понял, – кивнул он. – Они видят этих своих друдак'аков, возносят очи к небу и провозглашают: «Хвала богам, что есть те, кто еще поддерживает старые традиции». Я прав?
– Абсолютно, сэр. Наверное, внутри каждого живущего в Анк-Морпорке гнома – или гномихи – существует частичка, которая втайне осознает: место настоящего гнома – под землей.
Ваймс что-то черкнул в блокноте. «Дом… – подумал он. – Моркоу частенько поминает свой „дом“ – там, в горах. Горы – вот настоящий гномий дом, как бы далеко эти гномы ни забрались. Поразительно, куда б ты ни отправился, ты считаешь, что люди – везде люди. Хотя, быть может, тот, кто придумал данное выражение, никогда не держал встреченных тобой людей за людей. И все же… пусть даже в собственных глазах ты не так добродетелен, тебе нравится видеть добродетель в своем соседе. Тем более что это тебе ничегошеньки не стоит».
– Тогда зачем эти дур… традиционные гномы заявились сюда? Анк-Морпорк битком набит людьми. Надо очень постараться, чтобы избежать встречи с нами.
– Друдак'аки… необходимы, сэр. Законы гномов достаточно трудны для понимания, и часто возникают споры. Друдак'аки проводят обряды бракосочетания и занимаются решением других подобных вопросов.
– Судя по твоим словам, они являются своего рода жрецами.
– Гномы совсем не религиозны, сэр.
– Конечно. Ну ладно. Спасибо, капрал. Ты свободна. Никаких последствий вчерашних событий? Серные коты, страдающие недержанием мочи, не пришли на явку с повинной?
– Никак нет, сэр. Но комитет «Гномы на высоте» выпустил специальный памфлет с заявлением, что данное ограбление – еще один пример отношения к гномам как к гражданам второго сорта. Дальше все слово в слово, как и во всех остальных их памфлетах. Плюс прочерки, куда вы можете вписывать те выражения, которые вам больше нравятся.
– Да, Шельма, все как всегда. Что ж, увидимся завтра утром. Вызови ко мне Детрита.
Ну почему именно он? В Анк-Морпорке полным-полно дипломатов. Иначе зачем еще нужны представители высшего света? Им все дается легче легкого, потому что половина зарубежных шишек – это их старые приятели, с которыми они еще в школе играли в «А-Ну-Втяни-Ка-Ему-Мокрым-Полотенцем». Они даже со всякими Ахмедами и Фонгами были на «ты». Знали, какими вилками в каком случае следует пользоваться. Увлекались охотой, стрельбой и рыбной ловлей. Вращались в кругах, которые совпадали с кругами их заграничных приятелей и которые были крайне далеки от тех кругов, в которых каждый рабочий день вращался Ваймс. Эти люди знали, когда и как следует кивать, когда и как подмигивать. Какие шансы у него против всех этих гербов и галстуков?
Витинари бросал его на съедение волкам. И гномам. И вампирам. Ваймс поежился. Лорд Витинари никогда ничего не делал без причины.
– Входи, Детрит.
Эта способность Ваймса всегда приводила сержанта Детрита в восторг. Всякий раз Ваймс точно знал, что за дверью именно он, Детрит. А Ваймс никогда не упоминал, что стена кабинета скрипела и прогибалась, когда огромный тролль шагал по коридору.
– Вы звали, сэр?
– Да, присаживайся. Это касается Убервальда.
– Так точно, сэр.
– Ты не против посетить отечество?
Лицо Детрита оставалось бесстрастным – он терпеливо ждал, когда сказанное станет более понятным.
– Я имею в виду Убервальд, – подсказал Ваймс.
– Не знаю, сэр. Я ж был совсем еще булыжником, когда мы уехали оттуда. Отец отправился в большой город искать лучшей жизни.
– Там будет много гномов, Детрит.
Ваймс не стал упоминать про вампиров и вервольфов. Попытавшись напасть на тролля, любой из них совершит роковую, и последнюю, ошибку в своей карьере. В качестве личного оружия Детрит всегда имел при себе здоровенный арбалет, натянуть который мог только он один.
– Все клево, сэр. Я по-современному отношусь к гномам.
– Эти гномы могут показаться тебе несколько старомодными.
– Они типа глубинные?
– Именно.
– Слыхал.
– Насколько мне известно, в прилегающих к Пупу областях до сих пор идут войны между троллями и гномами. Но нам придется проявлять тактичность и дипломатичность.
– Значица, вы обратились к нужному троллю, сэр, – ухмыльнулся Детрит.
– На прошлой неделе, Детрит, ты пробил одним человеком стену.
– Но сделал это крайне тактично, сэр. Просто стена попалась ненадежная.
Ваймс решил не развивать данную тему. Вышеупомянутый преступник уложил трех стражников, но потом явился Детрит и сломал его дубинку, как спичку, одной рукой. После чего выбрал стену потактичнее.
– Ну, тогда до завтра. Не забудь про парадные доспехи. А сейчас позови-ка сюда Ангву.
– Так ее нет тутова, сэр.
– Проклятье. Тогда оставь для нее сообщение, хорошо?
Игорь ковылял по коридору, фирменно приволакивая ноги.
Он был Игорем, сыном Игоря, племянником нескольких Игорей, братом Игорей и кузеном такого числа Игорей, которое и сам не вспомнил бы, не заглянув предварительно в дневник[8]8
Своеобразным девизом всех Игорей было: «Вы еще не пользовайт Игоря? Тогда мы шагайт к вам!»
[Закрыть].
Игорям как клану нравилось служить вампирам. Вампиры вели размеренный образ жизни, вежливо относились к своим прислужникам, а также – крайне важный для слуги плюс! – не особо нуждались в застилке постелей и приготовлении пищи. Кроме того, в их замках было полным-полно просторных холодных подвалов, где Игори могли заниматься своим любимым делом. Все это более чем компенсировало хлопоты, связанные с достаточно редкими случаями, когда приходилось убирать оставшийся от хозяина или хозяйки прах.
Он вошел в склеп леди Марголотты и вежливо постучал по крышке гроба. Крышка немного сдвинулась в сторону.
– Да?
– Прошайт прощений, что пробуждайт ваф пофреди дня, гофпожа, но вы фказайт…
– Ладно, ладно. Ну и?…
– Это ефть Ваймф, гофпожа.
Из полуоткрытого гроба появилась элегантная рука и триумфально взмахнула кулачком.
– Да!
– Йа, гофпожа.
– Так. Значьит, Сэмюель Ваймс. Бедняга. А песики уже знают?
– Бароний Игорь тоже забирайт фообщение, гофпожа, – кивнул Игорь.
– А гномы?
– Это ефть официальный назначение, гофпожа. Вфе знавайт. Его фветлофть герцог Анк-Морпоркфкий, фэр Фэмюель Ваймф, главнокомандующий Городфкой Фтражи Анк-Морпорка.
– Стало бьить, Игорь, навозная куча угодьила прямиком в ветряную мельницу, а?
– Очень в цель фказайт, гофпожа. И фкоро проходить неприятный дождичек.
– О да, Сэмюель Ваймс им еще покажьет.
Давайте рассмотрим замок с точки зрения имеющейся в нем мебели.
В этом замке наличествовали стулья, но вид у них был такой, словно на них никто никогда не сидел. Да, рядом с камином стояла гигантская софа, вся потертая от постоянного использования, но остальная меблировка, казалось, существовала только для внешнего эффекта.
Был длинный дубовый стол, отлично отполированный и выглядевший поразительно новым для столь антикварного предмета. Возможно, это объяснялось большим количеством белых керамических мисок, расставленных вокруг него на полу.
На одной из них было написано: «Отец».
Баронесса Серафина фон Убервальд раздраженно захлопнула «Книгу Пэров Твурпа для Пятнадцати Гор и равнины Сто».
– Этот человек… никто! – воскликнула она. – Существует лишь на бумаге. Подставное лицо. Оскорбление!
– У имени Ваймс очень длинная история, – возразил Вольфганг фон Убервальд, отжимавшийся на одной руке перед камином.
– Как и у имени Смит. Что с того?
Вольфганг переместился на другую руку, зависнув на мгновение в воздухе. Он был абсолютно голым. Ему нравилось, когда мускулы обдувал воздух. Они блестели. Человек с анатомическим атласом определил бы каждую мышцу. А еще он мог бы заметить, что светлые волосы Вольфганга фон Убервальда росли не только на голове, но также на шее и плечах.
– Он герцог, матушка.
– Ха! В Анк-Морпорке нет даже короля!
– …Девятнадцать, двадцать… Я слышал об этом много историй, матушка…
– Ох уж эти истории. Сибилла каждый год присылает мне свои глупые письма! Сэм то, Сэм сё. Конечно, она должна быть благодарна судьбе за то, что ей удалось заполучить хотя бы его, но… этот человек занимается тем, что гоняется за каким-то жульем! Мне придется отказать ему в приеме.
– Ты так не поступишь, матушка, – прохрипел Вольфганг. – Это может быть… двадцать девять, тридцать… опасно. Что ты рассказывала о нас госпоже Сибилле?
– Ничего! Естественно, я не ответила ни на одно ее письмо. Довольно унылая и глупая женщина.
– И она по-прежнему пишет тебе каждый год?… Тридцать шесть, тридцать семь…
– Да. По четыре страницы. Это говорит о человеке все, что необходимо знать. Где твой отец?
Дверца в нижней части двери откинулась, и в комнату пронырнул огромный волк. Оглядевшись, он принялся энергично отряхиваться. Баронесса пришла в ярость.
– Гай! Ты забыл, что я говорила? Уже седьмой час! И перекидывайся, когда возвращаешься из парка!
Волк бросил на нее укоризненный взгляд и затрусил к массивной дубовой ширме в дальнем конце комнаты. Послышался… шум, тихий и довольно странный, который был даже не звуком, но изменением структуры воздуха.
Барон вышел из-за ширмы, завязывая поясок поношенного халата. Баронесса принюхалась.
– По крайней мере, твой отец хоть иногда ходит одетым, – укоризненно заметила она.
– Одежда вредит здоровью, матушка, – спокойно парировал Вольф. – А в наготе заключается чистота.
Барон сел. Он был крупным краснолицым мужчиной – насколько можно было судить по участкам кожи, не закрытым бородой, волосами, усами и бровями. Эта растительность вела отчаянную четырехстороннюю борьбу за оставшиеся незанятыми части лица.
– Ну? – прорычал он.
– Так называемым послом станет некто Ваймс из Анк-Морпорка, ловец воришек и всякого жулья! – резко произнесла баронесса.
– Гномы?
– Разумеется, они это уже знают.
Некоторое время барон сидел и смотрел в пустоту с выражением, которое, как правило, застывало на лице Детрита, когда тот собирал слова в новую мысль.
– Плохо? – произнес он наконец.
– Гай, я говорила тебе уже тысячу раз! – воскликнула баронесса. – Ты слишком много времени проводишь в ином обличье! Сам знаешь, на кого ты похож после этого. А если к нам пожалуют официальные гости?
– Всех покусаю!
– Вот видишь? Отправляйся в постель и не возвращайся, пока не примешь человеческий облик!
– Ваймс может все погубить, отец, – сказал Вольфганг.
Теперь он делал стойку на руках. Вернее, на одной руке.
– Гай! Лежать!
Барон прекратил попытки почесать ухо ногой.
– Да? – спросил он.
Блестящее тело Вольфганга на мгновение опустилось и снова поднялось, пока он менял руки.
– Городская жизнь делает людей слабыми. Впрочем, надеюсь, с этим Ваймсом будет весело. Говорят, что он любит бегать. – Вольфганг рассмеялся. – Придется проверить, насколько быстро он умеет перебирать ногами.
– Его жена уверяет, что он очень мягкосердечный… Гай! Не смей этого делать! А не можешь сдержаться – ступай наверх!
Запахивая полы халата, барон выглядел лишь чуточку смущенным.
– Разбойники! – рыкнул он.
– Ну да, в это время года они могут представлять некоторую проблему, – подтвердил Вольфганг.
– Не меньше дюжины, – добавила баронесса. – Согласна, это может…
Стоявший вверх ногами Вольфганг презрительно хмыкнул.
– Нет, матушка. Ты говоришь глупости. Его карета должна добраться до нас целой и невредимой. Понятно? Но как только он окажется здесь… это совсем другое дело.
Кустистые брови барона напряженно сдвинулись в приступе мысли.
– План! Король! – рявкнул он.
– Вот именно.
– Не доверяю я этому мелкому пакостнику, – вздохнула баронесса.
Вольф, сделав сальто, встал на ноги.
– Верно. Но доверие, недоверие – другой альтернативы у нас нет. Этот Ваймс должен приехать сюда живым, его мягкое сердце должно биться у него в груди. Возможно, он будет нам полезен. Быть может, нам даже следует… немного пособить ему.
– Почему? – резко спросила баронесса. – Пусть Анк-Морпорк сам заботится о своих людях.
Ваймс как раз завтракал, когда раздался стук в дверь. Вилликинс впустил в дом низкорослого тощего человечка в аккуратной, но поношенной черной одежде. Из-за непропорционально большой головы человечек напоминал дососанный почти до конца леденец на палочке. Свой черный котелок он нес на сгибе руки, по-солдатски, а шагал так, словно у него были серьезные проблемы с коленными суставами.
– Прошу прощения за беспокойство, ваша светлость…
Ваймс положил на стол нож, которым чистил апельсин. Сибилла настаивала на том, чтобы он ел фрукты.
– Только не ваша светлость, – сказал он. – Просто Ваймс. В крайнем случае сэр Сэмюель. Ты человек Витинари?
– Иниго Сепаратор, сэр. Мхм-мхм. Я должен сопровождать вас в Убервальд.
– А, ты тот самый чиновник, который будет заниматься перешептыванием-перемигиванием, пока я буду раздавать бутерброды с огурцами?
– Изо всех сил постараюсь быть вам полезным, сэр, хотя не могу сказать, что являюсь большим мастером перемигивания. Мхм-мхм.
– Не желаешь позавтракать?
– Я уже поел, сэр. Мхм-мхм.
Ваймс внимательно осмотрел человечка. На самом деле его голова была не такой уж и большой, просто она выглядела так, словно кто-то сжал нижнюю ее часть, выдавив все содержимое в верхнюю половинку. Иниго Сепаратор уже начинал лысеть и поэтому аккуратно зачесывал оставшиеся жидкие пряди поперек розовой макушки. Возраст его определить было трудно. Он мог быть мучимым треволнениями двадцатипятилетним юношей, или же ему могло быть лет сорок, просто он на диво хорошо сохранился. Сам Ваймс склонялся к первому варианту: чиновник выглядел так, словно всю свою жизнь наблюдал за миром поверх гроссбуха. А еще это… Что это было? Нервный смешок? Насмешливое пофыркивание? Не совсем удачный способ прочистить горло? И эта странная походка…
– Что, даже бутерброд не хочешь? Кусочек апельсина? Эти апельсины только что привезли из Клатча. Настоятельно рекомендую.
Ваймс метнул один из фруктов чиновнику. Отскочив от руки человечка, апельсин покатился по полу, а Сепаратор сделал шаг назад, очевидно слегка ошеломленный герцогской привычкой швыряться фруктами.
– С вами все в порядке, сэр? Мхм-мхм?
– Прошу меня извинить, – сказал Ваймс. – Меня немного занесло. Наверное, апельсины на меня так действуют.
Отложив салфетку и встав из-за стола, он обнял Сепаратора за плечи.
– Я отведу тебя в Нежно-Желтую гостиную, где ты можешь подождать, – сказал он, подталкивая чиновника к двери и дружески похлопывая его по руке. – Багаж уже погружен в кареты. Сибилла в который раз заливает раствором ванну, учит древнеклатчский и доделывает кучу мелочей, которые женщины всегда доделывают в последнюю минуту. Ты поедешь с нами в большой карете.
Сепаратор отпрянул от него.
– О, я не могу так поступить, сэр! Я предпочитаю ехать с вашей свитой. Мхм-мхм. Мхм-мхм.
– Если ты имеешь в виду Шельму и Детрита, они тоже едут в карете, – сказал Ваймс, подмечая, что уровень ужаса, содержащегося во взгляде чиновника, резко подпрыгнул. – Для игры в карты нужны четверо, а дорога большей своей частью обещает быть очень долгой и очень скучной.
– А ваши, э-э, слуги?
– Вилликинс, повар и служанка Сибиллы едут в другой карете.
– О.
Ваймс улыбнулся про себя. Он вспомнил одну поговорку из своего детства: слишком беден, чтобы красить, слишком горд, чтобы белить…
