Текст книги "Шмяк! (Бац!)"

Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Да, сэр. Но я не о том говорю, сэр. Про долину мы все в курсе. А сегодня появилось нечто новенькое. Неприятное ощущение, сэр, у меня прямо шея чешется. Гномы что-то знают. Но не говорят.

Ваймс помедлил. Фред Колон в служебном отношении был не подарок – медлительный, вялый, без особого воображения. Но он так долго патрулировал улицы, что буквально протер в мостовой желоб, и где-то в недрах этого толстого туповатого сержанта сформировалось наблюдательное существо, которое держало нос по ветру, внимательно слушало городские сплетни и читало свежие надписи на стенах, пусть даже ему и приходилось водить по ним пальцем.

– Наверное, проклятый Бедролом снова их взбудоражил, Фред, – сказал Ваймс.

– Я слышал, они упоминали его на своем жаргоне, сэр, но дело не только в нем, честное слово. Гномы по-настоящему встревожены, сэр. Творится что-то серьезное. Я прямо-таки вижу это, как в воде.

Ваймс догадался, что в данном случае речь идет не об анкских водах с их консистенцией. Хотя интуицию не отнесешь к доказательствам, которые можно без опаски предъявить в суде, но предчувствия городского динозавра вроде Фреда имели немалый вес, особенно для стражника.

– Где Моркоу? – спросил Ваймс.

– В городе, сэр. Он двинул обе смены на улицу Паточной шахты. Все работают по две смены, сэр, – с упреком закончил Фред Колон.

– Прости, Фред, сам знаешь, что творится. Я поговорю с ним, когда он вернется. Моркоу – гном, он разузнает, о чем говорят.

– Я бы сказал, что Моркоу для этого малость высоковат, – странным тоном произнес Колон.

Ваймс глянул на него искоса.

– С чего ты взял, Фред?

Колон покачал головой.

– Просто ощущение, сэр, – ответил он и добавил, с ноткой страдальческой ностальгии: – Было гораздо лучше, когда в Страже служили только мы с вами, Шнобби и Моркоу. В те дни мы знали, кто есть кто… и каждый знал, о чем думают другие…

– Да, потому что все думали об одном и том же, Фред: «Пусть хотя бы раз перевес будет на нашей стороне», – заметил Ваймс. – Слушай, я в курсе, что стражники устали. Но мне нужно, чтобы старшие офицеры не падали духом. Как тебе нравится твой новый кабинет?

Колон просиял.

– Очень мило, сэр. Не считая двери, конечно.

Найти нишу для Фреда Колона было нелегко. Если судить по первому взгляду – перед вами стоял человек, который, падая с отвесной скалы, непременно завис бы в воздухе и спросил дорогу. Новички обычно не удосуживались узнать сержанта Колона поближе. Они видели трусливого глупого толстяка – по правде говоря, Фред таким и был. Но дело тем не ограничивалось.

Колон приближался к пенсионному возрасту, но отнюдь не хотел уходить на покой. Ваймс обошел проблему, назначив его на пост начальника охраны, к всеобщему изумлению, [2]2
  Что зачастую выражалось в репликах типа: «Старина Фред решил, что теперь его назначат охранять кладовую, вот он и согласился». Поскольку это образчик служебного юмора, ему необязательно быть смешным.


[Закрыть]и выделив Фреду кабинет в Тренировочной школе на противоположной стороне переулка. Это здание давно – и, скорее всего, навсегда – вошло в городскую историю как «старая лимонадная фабрика». Вдобавок Ваймс придумал должность «офицера связи», потому что она внушительно звучала и никто не знал, что это значит. Еще он дал в помощь Фреду капрала Шноббса – еще одного динозавра Стражи.

Тем не менее, система работала. Шнобби и Колон так хорошо знали город, что могли посостязаться с Ваймсом. На первый взгляд совершенно безвредные, они слонялись по улицам как будто бесцельно, наблюдая и прислушиваясь к городскому эквиваленту сигнального барабана. И иногда барабан звучал.

Некогда на том месте, где находился маленький душный кабинет Фреда, трудились женщины – засучив рукава, они мешали в огромных котлах «Сарсапариллу», «Малиновую лаву» и «Имбирный хлоп». А сейчас там всегда стоял наготове чайник, и к Фреду сходились давние приятели, бывшие стражники и старые жулики – иногда в одном лице. Ваймс охотно подписывал счета на пончики, которые поглощала вся эта публика, когда ей удавалось ненадолго вырваться из-под присмотра жен. Оно того стоило. Старые стражники держали глаза открытыми и сплетничали, как торговки.

Фактически единственной проблемой в нынешней жизни Фреда была дверь.

– Гильдия историков требует сохранить старую фабрику в том виде, как она есть, сержант, – сказал Ваймс.

– Знаю, сэр, но… на моей двери написано «Старые мешалки»!

– Красивая латунная табличка, Фред. Нужно же было где-то хранить запчасти. Важный исторический факт. Можешь наклеить сверху лист бумаги.

– Мы так и делаем, сэр, но парни всякий раз его срывают и гнусно хихикают.

Ваймс вздохнул.

– Уж разберись как-нибудь, Фред. Если старый сержант не в состоянии уладить такую мелочь, значит, мир стал очень странным местом. У тебя все?

– В общем, все, сэр, но…

– Ну же, Фред. День предстоит трудный.

– Вам никогда не попадался мистер Блеск, сэр?

– Чистящее средство для неровных поверхностей? – уточнил Ваймс.

– Э… Что, сэр?

Сержанта Колона было легко сбить с толку. Ваймс устыдился.

– Прости, Фред. Нет, мне никогда не попадался мистер Блеск. А что?

– Э… да, в общем, ничего. «Мистер Блеск, он алмаз!» Я в последнее время несколько раз видел эту надпись на стенах. Тролльи граффити, сами знаете, обычно врезаны глубоко. И, похоже, тролли по этому поводу изрядно волнуются. Может, что-то важное.

Ваймс кивнул. Не обращать внимания на граффити можно только на свой страх и риск. Иногда таким образом город предупреждает о том, что у него на сердце, если не на уме.

– Значит, держи ухо востро, Фред. Я на тебя полагаюсь – пусть гудят, лишь бы не жалили, – сказал Ваймс с наигранной бодростью, рассчитывая воодушевить сержанта. – А я сейчас пойду взглянуть на нашего вампира.

– Удачи, Сэм. Похоже, нас ждет долгий день.

«Сэм, – подумал Ваймс, когда старый сержант вышел. – Ей-богу, он это заслужил, но Фред зовет меня Сэмом, лишь когда всерьез обеспокоен. Впрочем, все мы на нервах. Ждем первого взрыва…»

Ваймс развернул газету, которую Шелли оставила на столе. Он всегда читал на работе «Таймс», чтобы узнать новости, которые, по мнению Вилликинса, небезопасно было слушать во время бритья.

Кумская долина, Кумская долина. Ваймс перелистал газету и обнаружил Кумскую долину повсюду. Провались она, эта долина, чтоб ее боги разразили, хотя, судя по всему, они уже это сделали, прокляли и забыли. При близком рассмотрении долина была всего лишь очередной каменистой пустошью в горах. С точки зрения географии она находилась далеко, но в последнее время, казалось, изрядно приблизилась к Анк-Морпорку. Кумская долина перестала быть просто местом – во всяком случае, теперь. Она превратились в образ мыслей.

Факты были таковы: именно там в один злополучный день, под недобрыми звездами, то ли гномы исподтишка напали на троллей, то ли тролли исподтишка напали на гномов. Насколько понимал Ваймс, они враждовали с сотворения мира, но в Кумской долине обоюдная ненависть обрела, так сказать, официальный статус и стала географически подвижной: Кумская долина была везде, где бы гном ни дрался с троллем. Даже если они спьяну сцепились в пабе – все равно это была Кумская долина. Она сделалась частью мифологии обеих рас, боевым кличем, историческим объяснением того, почему нельзя доверять этим мелким бородатым/здоровенным бугристым ублюдкам.

Со времен той, первой Кумской битвы случалось еще много других. Война между гномами и троллями была столкновением природных сил, наподобие вражды ветра и волн. Она катилась по инерции.

В субботу предстояла годовщина Кумской битвы, Анк-Морпорк кишел троллями и гномами – и знаете что? Чем больше тролли и гномы отдалялись от родных гор, тем важнее становилась проклятая Кумская долина. Черт с ними, с парадами, – городская стража ловко их разделяла, и в любом случае они проходили с утра, когда, по большей части, все еще были трезвы. Но когда по вечерам гномьи и тролльи бары пустели, разверзался ад.

В недобрые старые времена Стража находила себе еще какие-нибудь дела и возвращалась на улицы, лишь когда горячие головы остывали. После чего стражники выкатывали фургон и арестовывали всех троллей и гномов, слишком пьяных, избитых, чтобы двигаться, или мертвых. Проще некуда.

Так было раньше. А теперь город кишел троллями и гномами – нет, мысленно поправил себя Ваймс, город обогатился энергичными, быстро растущими диаспорами троллей и гномов, так что стало еще больше… скажем, разлитой в воздухе злобы. Слишком много древней политики, слишком много подначек. Ну и слишком много спиртного.

А когда начинаешь думать, что хуже уже некуда, вдруг появляется Бедролом и его дружки. Глубинные гномы, как их называют. Фундаментальные, что твой гранит. Они пришли этак с месяц назад, поселились в старом доме на Паточной улице и наняли местных парней, чтобы размуровать подвалы. Бедролом был грагом. Ваймс знал гномий язык достаточно, чтобы понять, что граг значит «уважаемый знаток гномьей мудрости». Бедролом, впрочем, трактовал ее каким-то особым образом. Он проповедовал превосходство гномов над троллями и утверждал, что долг каждого гнома – идти по стопам предков и стереть троллий род с лица земли. Так, вероятно, гласила какая-то священная книга, а значит, все законно и даже обязательно для исполнения…

Молодые гномы слушали его, потому что Бедролом говорил об истории и предназначении и употреблял другие слова, которыми обычно пользуются, чтобы навести глянец на убийство. От них шли кругом головы… правда, преимущественно пустые. Злобные идиоты вроде Бедролома и были причиной того, что теперь гномы расхаживали повсюду не только с традиционными боевыми топорами, но и в тяжелых кольчугах, с кистенями, моргенштернами, секирами… Тупая показная чванливость, обычно сопровождаемая бряцанием и лязгом.

Тролли тоже прислушивались. Появилось больше лишайников, больше клановых граффити, больше татуировок – и дубины тоже стали намного, намного больше.

Так было не всегда. В последние десять лет, ну или около того, напряжение немного спало. Гномы и тролли никогда не станут друзьями, но город их перемешал и сплавил, и Ваймсу казалось, что обе расы умудрялись уживаться бок о бок, обходясь, так сказать, поверхностным трением.

И теперь в плавильном котле вновь образовались комья.

Проклятый Бедролом. У Ваймса руки чесались арестовать его. Теоретически Бедролом не сделал ничего дурного, но для стражника, который знает свое дело, не существует преград. Разумеется, ничего не стоило пришить грагу «поведение, грозящее нарушением общественного порядка». Хотя Ветинари возразил бы. Он бы сказал, что арест Бедролома лишь накалит ситуацию, но куда еще хуже?!

Ваймс закрыл глаза и вспомнил маленькую фигурку в сплошном черном кожаном одеянии с капюшоном, который не позволял грагу совершить тяжкое преступление – увидеть дневной свет. Маленькая фигурка, большие слова. Ваймс их хорошо запомнил. «Берегитесь тролля. Не доверяйте ему. Гоните его от своих дверей. Тролль есть ничто, случайное порождение природы, он никем не написан, нечист, он – бледное, ревнивое каменное эхо живых, мыслящих созданий. В его черепе камень, в сердце камень. Он не строит, не копает, не сажает и не собирает урожай. Его рождение есть кража. Всюду, куда тролль приходит со своей дубиной, он крадет. Если он не крадет, то замышляет украсть. Единственная цель его злополучной жизни – приблизиться к концу, освободиться от непомерно тяжелой ноши – собственных окаменелых мыслей. Я говорю это с грустью. Убить тролля – не преступление. Даже в худшем случае это акт милосердия».

И в ту самую минуту толпа ворвалась в зал…

Куда еще хуже? Вот куда. Ваймс, моргнув, вновь уставился в газету, на сей раз ища что-нибудь, хоть в малейшей степени указывающее на то, что обитатели Анк-Морпорка по-прежнему живут в реальном мире…

– Ах, чтоб тебе! – он встал и заспешил вниз по лестнице. Шелли буквально съежилась, заслышав его гневные шаги.

– Мы об этом знали? – спросил Ваймс, швыряя газету на «Отчет о происшествиях».

– Знали о чем, сэр? – уточнила Шелли.

Ваймс ткнул в короткую иллюстрированную статью на четвертой странице, пронзив пальцем бумагу.

– Видишь? – прорычал он. – Какой-то безмозглый идиот из Почтового управления взял и выпустил марку с изображением Кумской битвы!

Гномиха нервно взглянула на статью.

– Э… две марки, сэр, – поправила она.

Ваймс пригляделся. Алый туман накрыл его так быстро, что он не успел разобрать подробности. Действительно, две марки. Почти одинаковые. Обе изображали Кумскую долину – каменистую чашу в кольце гор. Обе изображали битву. Но на одной маленькие фигурки троллей преследовали гномов справа налево, а на другой – гномы гнали троллей слева направо. Кумская долина, где тролли напали на гномов из засады, и наоборот. Ваймс застонал. Выбери свой вариант истории, по дешевке, за десять пенсов, ценный образец для коллекции.

– «Кумская долина, юбилейный выпуск», – прочел он. – Но мы не хотим, чтобы они ее вспоминали! Мы хотим, чтобы ее забыли!

– Это всего лишь марки, сэр, – сказала Шелли. – Нет закона против марок…

– Значит, должен быть закон против идиотов!

– Если бы он был, сэр, мы бы каждый день работали сверхурочно. – Шелли ухмыльнулась.

Ваймс слегка расслабился.

– Да, да, и не успели бы понастроить достаточно камер. Помнишь ту марку с запахом капусты? «Пошли эмигрировавшим детям знакомый запах родины!» Они буквально самовозгорались, если сложить кучку побольше!

– Я до сих пор не могу вывести запах с одежды, сэр.

– Думаю, точно такая же проблема у целого ряда людей, живущих в сотне миль отсюда. Что мы, в конце концов, сделали с теми проклятыми марками?

– Я сложила их в шкафчик номер четыре и оставила ключ в замке, – ответила Шелли.

– Но Шнобби всегда ворует все, что не… – начал Ваймс.

– Вот именно, сэр, – радостно откликнулась Шелли. – Я их уже несколько недель не видела.

Со стороны столовой донесся грохот, а потом крик. Какая-то часть души Ваймса – притом немалая, – которая жила в ожидании первого взрыва, заставила его бегом пересечь кабинет, пронестись по коридору и ворваться в столовую с такой скоростью, что пыль за спиной встала столбом.

Взгляду командора предстала живая картина, участники которой воплощали различную степень вины. Один из деревянных столов был перевернут, еда и дешевая посуда валялись на полу. С одной стороны стоял констебль Слюда (тролль), стиснутый между констеблями Флюоритом и Сланцем (троллями же), с другой – констебль Треснувщит (гном), которого удерживали, оторвав от земли, капрал Шнобби (предположительно человек) и констебль Хэддок (несомненно человек).

За другими столами тоже находились стражники, застигнутые в тот момент, когда они начали приподниматься. В тишине слышался звук, который можно было различить, лишь специально навострив уши, – это руки, застывшие в дюйме от оружия, медленно опускались обратно.

– Так, – в звенящей пустоте произнес Ваймс. – И кто бессовестно соврет первым? Капрал Шноббс?

– Ну, это, мистер Ваймс, – сказал Шнобби Шноббс, опуская онемевшего Треснувщита наземь. – Э… Треснувщит взял… э… ну да, взял по ошибкекружку Слюды… и… мы все заметили и вскочили… ну да… – успешно преодолев наиболее неловкий момент, Шнобби набирал обороты. – И кто-то опрокинул стол… потому что… – на лице капрала застыло выражение добродетельного идиотизма, – потому что он бы ведь обжегся, если бы хлебнул тролльего кофе, сэр.

Ваймс мысленно вздохнул. Глупая, нелепая отговорка, впрочем, не из худших. Для начала, в нее невозможно было поверить. Никакой гном по доброй воле не притронется к тролльему эспрессо, который представляет собой расплавленную химическую бурду, посыпанную сверху ржавчиной. Все это знали – точно так же, как знали, что Ваймс заметил в руках у Треснувщита занесенный топор, а у констебля Сланца – дубину, которую тот выкручивал у Слюды.

И все знали, что Ваймс вполне способен уволить первого же чертова идиота, который не вовремя шелохнется, а заодно, возможно, того, кто просто стоит рядом.

– Значит, вот как было дело? – уточнил Ваймс. – Значит, никто, например, не отпустил дурацкую шуточку в адрес коллеги-констебля и его собратьев по крови? Никто не совершил маленькую глупость вдобавок к большому бардаку, который сейчас творится на улицах?

– Ничего такого, сэр, – ответил Шнобби. Просто небольшая… неприятность.

– Чуть не произошел несчастный случай, да?

–  Дасэр!

– Нам тут не нужны несчастные случаи, не так ли, Шнобби?

–  Нетсэр!

– Никому из нас не нужны несчастные случаи, я так полагаю, – добавил Ваймс, обводя взглядом комнату, и с мрачной радостью отметил, что некоторые констебли буквально вспотели, отчаянно стараясь не двигаться. – Они с такой легкостью случаются, если думать о чем-то, кроме работы… Всем понятно?

Послышалось общее бормотание.

– Не слышу!

На сей раз зазвучали вариации на тему «дасэр».

– Так, – подытожил Ваймс. – Теперь убирайтесь отсюда и поддерживайте порядок, потому что, черт возьми, здесь вы уж точно не этим занимаетесь.

Он с особой яростью уставился на Треснувщита и Слюду и зашагал обратно в кабинет, где чуть не столкнулся с сержантом Ангвой.

– Простите, сэр, я только что узнала… – начала она.

– Я все уладил, не беспокойся, – ответил Ваймс. – Но подступило уже близко.

– Некоторые гномы дошли до ручки, сэр. Я чую.

– Фред Колон тоже, – сказал Ваймс.

– Не думаю, что дело только в Бедроломе, сэр. Тут что-то… гномье.

– Да уж, это никак из них не выбьешь. И теперь, когда хуже уже некуда, изволь общаться с чертовым вампиром!

Ваймс слишком поздно заметил настойчивый взгляд Ангвы.

– Я так понимаю, речь обо мне, – негромко произнес кто-то позади него.

Фред Колон и Шнобби Шноббс, которым наскучил продолжительный обеденный перерыв, неторопливо шагали по Главной улице – так сказать, проветривали униформу. Случилось столько всего, что, возможно, не стоило торопиться обратно в Ярд.

Они шли как люди, в чьем распоряжении все время мира. Это и вправду было так. Они выбрали Главную улицу, потому что она была широкой и людной и на ней попадалось не слишком много гномов и троллей. Расчет безошибочный – во многих районах гномы и тролли сейчас слонялись или, как вариант, стояли компаниями, на тот случай, если кто-нибудь из этих бродячих ублюдковпопытается поднять бучу в ихквартале. Что ни день случались небольшие вспышки. В таких местах, с точки зрения Шнобби и Фреда, порядка было мало, поэтому какой толк стараться поддерживать то немногое, что еще осталось, не правда ли? Никто не станет сторожить овец там, где резвятся волки, ведь так? Само собой разумеется. Это просто глупо. В то время как на Главной улице – масса порядка, который, самоочевидно, нужно охранять. Здравый смысл подсказывал, что так оно и есть. Элементарно, как дважды два, хотя, впрочем, у Шнобби всегда были трудности с арифметикой.

– Дело скверное, – на ходу сказал Колон. – Я еще никогда не видел гномов такими.

– Ну, перед годовщиной Кумской битвы всегда нелегко, – заметил Шнобби.

– Да, но Бедролом их здорово взбудоражил, ей-богу. – Колон снял шлем и вытер лоб. – Я сказал Сэму, что, мол, вижу это в воде, и он впечатлился.

– Да уж, – согласился Шнобби. – Такое кого угодно впечатлит.

Колон постучал по переносице.

– Будет буря, Шнобби.

– На небе ни облачка, сержант.

– Фигура речи, Шнобби, фигура речи… – Колон вздохнул, искоса взглянув на приятеля, и продолжал уклончивым тоном человека, у которого что-то на уме: – Кстати говоря, Шнобби, еще одно дело, о котором я хотел с тобой поговорить как мужчина… – последовала чуть заметная пауза, – с мужчиной.

– Что, сержант?

– Знаешь, Шнобби, я всегда был лично заинтересован в твоем моральном благополучии, раз уж ты вырос без отца и некому направить тебя на путь истинный…

– Точно, сержант. Я бы совсем сбился с пути, если б не ты, – благонравно отозвался Шнобби.

– Помнишь, ты рассказывал мне про девушку, с которой ты встречаешься, как ее там…

– Беллочка, сержант?

– Ну да. Та, которая, ты сказал, работает в клубе.

– Она самая, сержант. Так в чем проблема? – тревожно спросил Шнобби.

– В общем, ни в чем… но когда на прошлой неделе у тебя был выходной, мы с констеблем Джолсоном зашли по делу в клуб «Розовая киска», Шнобби. Там, где танцуют на шесте и на столах, ну и все такое. Знаешь старую миссис Спуддинг, которая живет на Новой Булыжной улице?

– Старую миссис Спуддинг, у которой деревянные зубы, сержант?

– Точно, Шнобби, – авторитетно подтвердил Колон. – Она в том клубе моет полы. Так вот, когда она в восемь утра пришла на работу и больше там никого не было… Короче, Шнобби, прямо неловко сказать, но, судя по всему, ей пришло в голову взобраться на шест.

Оба помолчали. Шнобби прокрутил эту картинку на экране своего воображения и поспешно решил воспользоваться цензорскими ножницами.

– Но ей же не меньше семидесяти пяти, сержант! – воскликнул он, с ужасом и трепетом глядя в никуда.

– Что поделать, Шнобби, всякая женщина имеет право помечтать. Разумеется, миссис Спуддинг позабыла, что она уже не такая гибкая, как раньше, и вдобавок запуталась ногой в собственных кальсонах и перепугалась, когда платье задралось на голову. Ей было уже совсем скверно, когда пришел управляющий. Бедняжка провисела вниз головой три часа, и вставные зубы у нее вывалились на пол. Шеста она, впрочем, так и не выпустила. Жуткая картина – с твоего позволения, без подробностей. Короче говоря, Джолсону пришлось оторвать шест от пола, и только тогда мы ее сняли. У этой старушки мускулы как у тролля, Шнобби, ей-богу. А потом, Шнобби, когда мы за сценой приводили миссис Спуддинг в чувство, пришла молодая особа, на которой из одежды были две блестки и шнурок, и сказала, что она твоя подружка! Я прямо не знал куда смотреть!

– Смотреть можно куда угодно, главное – не трогать, сержант. За такое вышвыривают из клуба.

– Ты не сказал, что она танцует стриптиз, Шнобби! – возопил Фред.

– Не говори таким тоном, сержант, – обиженно отозвался тот. – Теперь другие времена. Беллочка – танцовщица высокого класса. Она даже ходит в клуб со своим шестом. И никаких шашней на рабочем месте.

– Но… демонстрировать свое тело непристойным образом, Шнобби? Танцевать без лифчика и практически без трусов? Разве так должна вести себя девушка?

Шнобби обдумал этот серьезный метафизический вопрос с разных сторон.

– Э… да, – предположил он.

– А я-то думал, ты по-прежнему встречаешься с Верити Тянитолкай. У нее отличный ларек с морепродуктами, – сказал Колон таким тоном, как будто выступал адвокатом в суде.

– Верити – славная девушка, если застать ее в хорошем настроении, – подтвердил Шнобби.

– То есть в те дни, когда она не велит тебе отвалить и не гоняется за тобой по улице, швыряясь крабами?

– Точно, сержант. Но, к сожалению, от нее всегда пахнет рыбой. И глаза слишком широко расставлены. Трудно встречаться с девушкой, которая не заметит тебя, если ты встанешь прямо перед ней.

– Сомневаюсь, что твоя Беллочка тебя заметит, если ты встанешь прямо перед ней! – взорвался Колон. – В ней почти шесть футов росту, а грудь… короче, она крупнаядевушка, Шнобби.

Фред Колон растерялся. Шнобби Шноббс – и танцовщица с пышными волосами, широкой улыбкой и… и так далее? Вы только вообразите. Тут у всякого зайдет ум за разум.

Он с усилием продолжал:

– Она мне сказала, Шнобби, что в мае ее выбрали девушкой месяца в журнале «Красотки и купальники». Это ж надо!..

– Ну и что, сержант? И не только в мае, но и в начале июня, – поправил Шнобби. – Для некоторых это единственный способ к ней приблизиться!

– Э… но все-таки я тебя спрашиваю, – барахтался Фред, – разве из девушки, которая показывает свое тело за деньги, получится подходящая жена для стражника? Подумай хорошенько!

Второй раз за пять минут так называемое лицо Шнобби сморщилось в тяжком раздумье.

– Это был вопрос на засыпку, сержант? – наконец поинтересовался он. – Потому как я точно знаю, что у Хэддока в шкафчике пришпилена одна картинка, и он всякий раз, когда открывает дверцу, говорит: «Ого, ну ты посмотри, какие у нее…»

– И вообще, как вы познакомились? – поспешно перебил Колон.

– Что? А. Наши взгляды встретились, когда я засовывал ей за подвязку долговую расписку, – радостно ответил Шнобби.

– Ее случайно не били по голове незадолго до того?

– Вряд ли, сержант.

– Она… ничем не больна? – Фред Колон исследовал все возможности.

– Нет, сержант!

– Ты уверен?

– Она говорит, что, возможно, мы – две половинки одной души, сержант, – мечтательно произнес Шнобби.

Колон застыл с поднятой ногой. Он смотрел в пустоту, и губы у него шевелились.

– Сержант?.. – озадаченно позвал Шнобби.

– Ну да… ну да… – сказал Фред, обращаясь, по большей части, к самому себе. – Да. Понимаю. Каждая половинка – со своим содержимым. Вроде как прошло через фильтр…

Нога опустилась на мостовую.

– Подождите!

Это было скорее блеяние, чем крик, и исходило оно из дверей Королевского музея искусств. Высокая худая фигура подзывала стражников. Те неторопливо подошли.

– Да, сэр? – спросил Колон, притронувшись к шлему.

– У нас кра-ажа! Не-екоторое время-я на-азад…

– Какой-какой зад? – переспросил Шнобби, который больше ничего не разобрал.

– Ох, боги. – Колон предостерегающе положил руку на плечо капрала. – Что-нибудь пропало?

– О, да-а, о, да-а. Строго говоря, потому-то я и ду-умаю, что имела место кра-ажа, – ответил незнакомец. У него был вид озадаченного цыпленка, но Фред Колон впечатлился. Этого человека с трудом можно было понять, с таким аристократизмом он выговаривал слова. Не столько речь, сколько музыкальные зевки.

– Я сэр Рейнольд Сшитт, куратор Музея изящных искусств. Я ше-ел по Длинной га-алере-е, и… воры украли Плута!

Он взглянул на бесстрастные лица двух стражей порядка.

– Методия Плут, – пояснил он. – Картина «Кумская битва». Бесценное произведение искусства.

Колон подтянулся.

– А. Это серьезно. Мы бы хотели посмотреть на нее. Э… то есть на то место, где она раньше висела.

– Да-а, да-а, конечно, – сказал сэр Рейнольд. – Сюда-а, пожа-алуйста. Насколько я знаю, современная стра-ажа способна узнать многое, всего лишь взглянув туда, где находилась пропавшая вещь. Не правда ли?

– Типа, узнать, что вещь пропала? – уточнил Шнобби. – Ну да. У нас это здорово получается.

– Э… да, например, – отозвался сэр Рейнольд. – Пройдемте.

Стражники последовали за ним. Разумеется, они и раньше захаживали в музей, как и большинство горожан, когда не намечалось развлечения получше. В эпоху патриция Ветинари в музее стало меньше современных экспозиций, поскольку его светлость придерживался Определенных Взглядов, но неторопливая прогулка среди старинных гобеленов и пыльных потемневших полотен считалась неплохим способом провести вечер. И потом, всегда приятно посмотреть на изображения полных розовых женщин без одежды.

У Шнобби явно возникла проблема.

– Слушай, сержант, о чем вообще речь? – шепнул он. – Такое ощущение, что он все время зевает. Что такое га… гаре… «га-алере-ея»?

– Просто коридор, Шнобби. Так разговаривают настоящие аристократы.

– Да я его почти не понимаю!

– Потому что это высший класс, Шнобби. Им и не надо, чтоб люди вроде нас с тобой их понимали.

– Здорово подмечено, сержант, сказал Шнобби. – Я бы не догадался.

– Вы обнаружили пропажу утром, сэр? – спросил Колон, пока они шагали вслед за куратором по галерее, все еще заставленной стремянками и чехлами.

– Да-а, да-а!

– Значит, картину украли ночью?

Сэр Рейнольд помедлил.

– Э… боюсь, де-ело не обяза-ательно обстояло именно так. Мы перестраиваем Длинную га-алере-ею. Картина слишком велика, чтобы ее переносить, разумеется, поэтому месяц назад мы-ы накрыли ее чехлами. Но когда сего-одня утром их сняли, то обнаружили пустую раму! Вот, полюбуйтесь!

Картина Плута занимала – точнее, некогдазанимала – раму в десять футов высотой и пятьдесят длиной, которая сама по себе была произведением искусства. Хоть она и осталась на месте, но не обрамляла ничего, кроме неровной пыльной штукатурки.

– Подозреваю, теперь картина находится у какого-нибудь богатого частного коллекционера, – простонал сэр Рейнольд. – Но разве он сможет сохранить ее в тайне? Полотно Плута – одно из самых известных в мире! Каждый цивилизованный человек опознает его в одно мгновение!

– А как оно выглядело? – спросил Фред Колон.

Сэр Рейнольд немедленно снизил планку – естественная реакция при разговоре с анк-морпорскими «лучшими из лучших».

– Я, ве-ероятно, смогу найти репродукцию, – вздохнув, ответил он. – Но оригинал имеет пятьдесят футов длины! Вы что, никогда его не видели?

– Помнится, меня приводили сюда посмотреть на картину, когда я был мальчишкой. Она длинная, это точно. На нее даже толком не посмотришь.Пока доберешься до другого конца, уже забудешь, что случилось в начале.

– Увы! Как ни приско-орбно, вы правы, сержант, – ответил сэр Рейнольд. – А доса-аднее всего то, что целью текущего ремо-онта было выстроить специальный круглый за-ал для картины Плута. Идея художника заключалась в том, чтобы изображение по-олностью окружало зрителя. Чтобы он чу-увствовал себя в центре событий. Прямо в Ку-умской долине! Мастер называл это паноскопическим искусством. Говори-ите что угодно про злободневный интерес, но лишние посетители помогли-и бы осуществить демонстрацию великой картины в тако-ом виде, как, по нашему мнению, мечта-ал сам художник. И теперь такое несчастье!

– Если вы все равно собирались перенести картину, то почему же не сняли ее и не убрали в безопасное место, сэр?

– То есть почему мы ее не скатали? – в ужасе уточнил сэр Рейнольд. – Это нанесло бы шедевру страшный вред! О, ужас, ужас, ужас! Не-ет, на следующей неделе у нас было запланировано осторожное перенесе-ение картины, с величайшей аккуратностью… – Он содрогнулся. – Как только поду-умаю, что кто-то просто вырезал ее из рамы, мне становится дурно…

– Эй, а вот, похоже, и улика, сержант, – сказал Шнобби, который вернулся к привычному занятию – слоняться вокруг и тыкать во все подряд, чтобы проверить, не ценная ли вещь. – Гляньте-ка, кто-то свалил здесь целую кучу вонючего старого барахла.

Он подошел к постаменту, который действительно был завален какими-то тряпками.

– Пожалуйста, не трогайте! – воскликнул сэр Рейнольд, бросаясь к стражнику. – Это же «Не говори мне о понедельниках»! Самая противоречивая рабо-ота Даниэлларины Паутер! Вы ведь ничего не сдвинули с места? – нервно добавил он. – Вещь буква-ально бесценная, и у Паутер вдобавок острый язычок.

– Это всего лишь груда старого тряпья, – буркнул Шнобби, отходя.

– Искусство – нечто большее, чем сумма материальных компонентов, капрал, – сказал куратор. – Не скажете же вы, что картина Каравати «Три огромных розовых женщины и кусок шифона» – «всего лишь старая краска»?

– А здесь тогда что? – поинтересовался Шнобби, указывая на соседний постамент. – По-моему, просто столб с гвоздем! Тоже искусство?