Текст книги "Вор времени"
Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Уж кому бы ты рассказывал. Я и есть результат этого самого интереса.
– ДА. Э… НО НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАС СТАЛИ ПРОЯВЛЯТЬ ИНТЕРЕС, Э-Э, КОТОРЫЙ БЫЛ НЕСКОЛЬКО БОЛЕЕ…
– Интересным?
– …ЛИЧНЫМ. Я, ПО-МОЕМУ, КАК-ТО УПОМИНАЛ ПРИ ТЕБЕ О… ПЕРСОНИФИКАЦИИ ВРЕМЕНИ…
– Да, но весьма туманно. Сказал только, что она, то есть Время, живет в стеклянном дворце.
Сьюзен испытывала легкое, немного постыдное, но весьма приятное удовольствие, видя Смерть смущенным. Сейчас он был похож на человека, которого заставили вытащить из шкафа давным-давно хранящийся там скелет.
– ДА. Э… ДЕЛО В ТОМ, ЧТО ВРЕМЯ ВЛЮБИЛАСЬ В ЧЕЛОВЕКА…
– О, как романтИк! – воскликнула Сьюзен, нарочно произнося данное слово, как это принято в Орлее.
Она понимала, что ведет себя как испорченный ребенок, но жизнь в качестве внучки Смерти нельзя было назвать легкой, поэтому иногда у Сьюзен возникало непреодолимое желание досадить деду.
– А. КАЛАМБУР. ТО ЕСТЬ ИГРА СЛОВ, – устало произнес Смерть. – ХОТЯ ПОДОЗРЕВАЮ, ТЕБЕ ПРОСТО ЗАХОТЕЛОСЬ ПОВРЕДНИЧАТЬ.
– Так или иначе, подобные события частенько происходили в древности, – сказала Сьюзен. – Поэты постоянно влюблялись в лунный свет, гиацинты или еще что-нибудь, а богини вечно…
– НО ЭТО СОБЫТИЕ БЫЛО РЕАЛЬНЫМ, – сказал Смерть.
– Насколько реальным?
– У ВРЕМЕНИ ГОДИЛСЯ СЫН.
– Но каким образом…
– У ВРЕМЕНИ РОДИЛСЯ СЫН. ПОЧТИ СМЕРТНЫЙ. ТАКОЙ ЖЕ, КАК ТЫ.
Тик
Члены Гильдии Часовщиков навещали Джереми раз в неделю. Визиты не были официальными. Все равно нужно было либо передать ему заказ на новую работу, либо забрать выполненную, ведь паренек был настоящим гением, что бы о нем ни говорили.
А также во время этих визитов можно было исподволь убедиться в том, что юноша принимает лекарство и крыша у него более-менее на месте.
Уж кто-кто, а часовщики прекрасно понимали, что сложный механизм человеческого мозга легко может дать сбой. Члены Гильдии в основном были очень щепетильными, занудными людьми, вечно стремящимися к нечеловеческой точности, и это, разумеется, не могло не сказываться. Могли возникнуть определенные проблемы. Ведь заводятся не только пружины. В комитет Гильдии входили большей частью добрые и отзывчивые люди. С коварством они были мало знакомы.
Доктор Хопкинс, секретарь Гильдии, весьма удивился, когда дверь мастерской Джереми открыл человек, который, судя по всему, пережил некий ужасный несчастный случай.
– Э… я пришел навестить господина Джереми, – вымолвил он.
– Йа, фэр. Герр мафтер дома, фэр.
– А ты, гмм…
– Игорь, фэр. Мафтер Джереми бывайт фтоль любезен, что принимайт меня на работу, фэр.
– Ты работаешь на него? – уточнил доктор Хопкинс, рассматривая Игоря с головы до ног.
– Йа, фэр.
– Гм… Ты, видимо, слишком близко подошел к какому-то опасному механизму?
– Найн, фэр. Он в мафтерфкой, фэр.
– Господин Игорь, – спросил доктор Хопкинс, когда искалеченная рука втащила его в дом, – а известно ли тебе, что господин Джереми должен принимать лекарство?
– Йа, фэр. Он чафто об этом упоминайт.
– А он, гмм, ну, состояние его здоровья…
– Зер гутт, фэр. Работа увлекайт его на всю голову, фэр. Глаза горяйт, хвост виляйт.
– Хвост, значит, виляйт? – едва слышно повторил доктор Хопкинс. – Гмм… Вообще-то господин Джереми, как правило, обходится без слуг. Последнему своему помощнику он запустил часами в голову.
– Правда, фэр?
– Гмм, а тебе в голову он часами не бросался?
– Найн, фэр. Он выглядейт вполне нормально, – сказал Игорь, человек с четырьмя большими пальцами и швом вокруг шеи. Он открыл дверь в мастерскую. – Герр мафтер, к вам приходийт доктор Хопкинф. Я приготовляйт чай, фэр.
Джереми, вытянувшись в струнку, сидел за столом. Глаза его и правда горели.
– А, доктор! – воскликнул он. – Как любезно с вашей стороны навестить меня!
Доктор Хопкинс окинул взглядом мастерскую.
Он заметил явные изменения. Чуть сбоку на подставке стоял достаточно большой кусок оштукатуренной стены, весь испещренный карандашными надписями и эскизами. Верстаки, на которых обычно лежали часы, пребывающие на разных этапах сборки, сейчас были завалены обломками кристаллов и толстыми стеклянными панелями. Очень сильно пахло кислотой.
– Гмм… Что-то новенькое? – спросил доктор Хопкинс.
– Да, доктор. Я исследовал свойства некоторых сверхплотных кристаллов, – ответил Джереми.
Доктор Хопкинс вздохнул с облегчением.
– А, геология. Прекрасное хобби, прекрасное! Очень рад. Знаешь, постоянно думать только о часах – это крайне вредно, – бодро, с легким оттенком надежды добавил он.
Лоб Джереми покрылся морщинками, так, словно мозг, скрывающийся за ним, попытался объять эту странную и доселе неведомую концепцию.
– Да, – сказал наконец Джереми. – Доктор, а вы знаете, что октират меди вибрирует с частотой ровно два миллиона четыреста тысяч семьдесят восемь колебаний в секунду?
– Так часто? – изумился доктор Хопкинс. – Ну и ну.
– Именно так. А луч света, проходящий через естественную призму октивиумного кварца, расщепляется только на три цвета.
– Поразительно, – признал доктор Хопкинс, подумав про себя, что Джереми выглядит более-менее ивообще-то могло быть куда хуже. – Гмм… Мне кажется или здесь действительно пахнет чем-то… острым?
– Канализация, – пояснил Джереми. – Мы чистили трубы. Кислотой. Поэтому нам понадобилась кислота. Чтобы прочистить канализацию.
– Канализацию, значит?
Доктор Хопкинс заморгал. В мире канализации он чувствовал себя неуверенно. Вдруг раздался треск, и в щели под кухонной дверью замерцал голубоватый свет.
– Твой слуга, гм, Игорь… – вспомнил доктор Хопкинс. – С ним все в порядке?
– Да, доктор, спасибо, что поинтересовались. Кстати, он из Убервальда.
– О. Большая страна… Убервальд. Очень большая. – Больше об Убервальде доктор почти ничего не знал. Он нервно откашлялся и добавил: – Я слышал, там встречаются несколько странные люди.
– Игорь говорит, что никогда не имел с такими людьми ничего общего, – спокойным тоном уверил Джереми.
– Отлично, отлично. Очень хорошо, – обрадовался доктор. Застывшая на губах Джереми улыбка начинала действовать ему на нервы. – Я, гм, заметил много швов и шрамов на его теле.
– Да, это этническое.
– Этническое, значит?
Доктор Хопкинс сразу успокоился. Он относился к тем людям, которые в любом человеке видят что-то хорошее. Просто… город очень изменился по сравнению с тем, каким был в его, доктора Хопкинса, детстве. Появились всякие гномы, тролли, големы и даже зомби. Конечно, доктору Хопкинсу нравилось далеко не все, что происходило в городе, но многое было, так сказать, этническим, а возражать против этого просто глупо, вот он и не возражал. Назвав проблему этнической ты словно бы решал ее, сделав вид, что если она и существует, то не здесь и не сейчас.
Свет под дверью погас. Через мгновение появился Игорь с двумя чашками чая на подносе.
Доктор не мог не признать, что чай был отличным, но от паров кислоты в воздухе слегка слезились глаза.
– Гмм, а как продвигается работа над новыми навигационными таблицами? – спросил он.
– Имбирное печенье, фэр? – раздался над его ухом голос Игоря.
– О, э… Да, конечно. Очень вкусно, герр Игорь.
– Бери фразу два, фэр.
– Благодарю, – произнес доктор Хопкинс, осыпав окрестности крошками. – Итак, навигационные таблицы, – повторил он.
– Боюсь, тут мне почти нечем похвастаться, – сказал Джереми. – Я был слишком занят изучением свойств кристаллов.
– Да-да, ты говорил. Мы, конечно, благодарны за каждую минуту, которую ты счел должным потратить на наши затеи, – поспешно промолвил доктор Хопкинс. – А еще позволь, гм, заметить, мне очень приятно видеть, что ты нашел новое увлечение. Слишком сильная сосредоточенность на одном, гм, предмете способствует развитию всяких дурных мыслей.
– Я принимаю лекарство, – напомнил Джереми.
– Да, конечно. Э… кстати, я как раз проходил мимо аптеки… – Доктор Хопкинс достал из кармана большой, завернутый в бумагу флакон.
– Спасибо. – Джереми показал на полку за своей спиной. – Как видите, лекарство почти кончилось.
– Да, я так и предположил, – поддакнул доктор Хопкинс таким тоном, словно часовщики и не думали следить за уровнем жидкости в стоявшей на полке бутылке. – Ну, мне пора. Очень рад, что ты увлекся кристаллами. В детстве я коллекционировал бабочек. Прекрасно, когда у тебя есть хобби. Я был счастлив, словно маленький жаворонок, стоило только взять в руки морилку и сачок.
Джереми по-прежнему улыбался. В его улыбке было что-то стеклянное.
Доктор Хопкинс залпом допил чай и поставил чашку на блюдце.
– Что ж, мне действительно пора уходить, – пробормотал он. – Так много дел. Не хочу отвлекать тебя от работы. Кристаллы, значит? Просто чудесно. Такие красивые.
– Вы так считаете? – спросил Джереми. И вдруг задумался, как будто решая какую-то незначительную проблему. – Ах да. Игра света. Его образы.
– Блестючие такие, – добавил доктор Хопкинс.
Игорь поджидал доктора Хопкинса у входной двери. Он кивнул.
– Гмм… Ты уверен насчет лекарства? – шепотом спросил доктор Хопкинс.
– Йа, фэр. Цвай раз в день глотайт ложка ф верхом.
– Отлично. Иногда он становится немного… э… плохо ладит с людьми, в общем.
– Йа, фэр?
– У него, гм, легкий крен насчет точности.
– Йа, фэр.
– Что в целом совсем неплохо. Точность прекрасна, – промолвил доктор Хопкинс и понюхал воздух. – До определенного момента, конечно. Всего тебе доброго.
– И тебе того же, фэр.
Когда Игорь вернулся в мастерскую, Джереми осторожно наливал лекарство в ложку. Когда ложка наполнилась, он опорожнил ее в раковину.
– Меня проверяют, понимаешь? Думают, я не замечаю.
– Уверен, они желайт только добра, фэр.
– Увы, но я теряю ясность мысли, когда принимаю лекарство, – сказал Джереми. – Без него я гораздо лучше себя чувствую, как мне кажется. Это лекарство меня замедляет. Яначинаю отставать.
Игорь предпочел промолчать. Из собственного опыта он знал, что многие величайшие мировые открытия были совершены людьми, которых, согласно общепринятым нормам, стоило бы признать сумасшедшими. Безумие зависит исключительно от твоей точки зрения, любил говаривать он, и если смотреть на все сквозь собственные подштанники, то мир выглядит просто замечательно.
Однако молодой мастер Джереми начинал беспокоить его. Он никогда не смеялся, а Игорю нравился старый добрый маниакальный смех. Такому смеху можно доверять.
Прекратив принимать лекарство, Джереми, вопреки всем ожиданиям, не стал заговариваться или орать нечто вроде: «Безумец! Они называют меня безумцем! Но я им всем покажу. Аха-ха-ха!» Наоборот, он стал более… сосредоточенным.
А потом эта его улыбочка. Игоря было не просто напугать, иначе бы он не смог смотреться в зеркало. Однако тут даже он начал чувствовать легкое беспокойство.
– Итак, на чем мы остановились? – хлопнул руками Джереми. – Ах да, помоги-ка мне.
Вдвоем они отодвинули стол. Под ним стояло полдюжины шипящих стеклянных колб.
– Маловато мощнофти, – сказал Игорь. – Кроме того, мы неправильно уфтанавливайт зеркало, фэр.
Джереми сдернул тряпку со стоящего на верстаке устройства. Засверкали стекло и кристаллы, причем в некоторых отдельных случаях блеск был несколько странным. Как еще вчера заметил Джереми, вернувший себе ясность мыслей после того, как дважды в день, словно по часам, начал выливать лекарство в раковину, – так вот, по его словам, некоторые углы, похоже, были неправильными. Один кристалл, когда его зафиксировали, вдруг взял и исчез, и в то же время он явно остался на месте, поскольку продолжал исправно отражать свет.
– И флишком много металличефких чафтей, фэр, – проворчал Игорь. – Пофледний раз все пор-тийт пружина.
– Ничего, мы найдем способ, – пообещал Длсереми.
– Фамодельная молния никогда не равняйт нафтоящая, – возразил Игорь.
– И такой вполне достаточно, чтобы проверить принцип.
– Проверяйт принцип, проверяйт принцип, – пробормотал Игорь. – Прощайт меня, фэр, но Игори «не проверяйт принципы». Наш девиз: «Привязывай к верфтак и попуфкайт фтарый добрый молния». Вот как нужно проверяйт.
– Игорь, ты выглядишь неважно.
– Извиняйт меня, фэр, – сказал Игорь. – Климат плохо дейфтвовайт. Привыкайт регулярный гроза.
– Я слышал, некоторые люди во время грозы в буквальном смысле слова оживают, – поддакнул Джереми, аккуратно регулируя угол наклона кристалла.
– Так и бывайт, когда я арбайтн на барон Финкельштейн, – подтвердил Игорь.
Джереми отошел от верстака. Это, конечно, были не часы. Предстояло выполнить еще немало работы (но, закрывая глаза, он видел результат как наяву), прежде чем получатся часы. Сейчас был готов лишь образец, который подтверждал правильность выбранного пути.
А путь был выбран правильный. Он не сомневался в этом.
Тик
Сьюзен прошагала по замершим улицам, вернулась в кабинет мадам Фрукт, села на стул и позволила себе нырнуть обратно в поток времени.
Она так и не смогла понять, как это у нее получалось. Просто получалось, и все. Время не останавливалось для остального мира и не останавливалось для нее – она как будто входила во временную петлю, и все прочее оставалось неизменным, пока она не заканчивала свои дела. Это было еще одной переданной по наследству семейной чертой. Если не думать, все получалось легче легкого, как при хождении по канату. Так или иначе, сейчас было много других вещей, о которых стоило побеспокоиться.
Мадам Фрукт отвернулась от каминной полки, на которой, разумеется, никакой крысы уже не было.
– О! – воскликнула она. – Пропала!
– Скорее всего, просто обман зрения, мадам, – сказала Сьюзен.
«Почти смертный. Такой же, как я», – подумала она.
– Ну да, э-э, само собой… – Мадам Фрукт наконец надела очки, несмотря на то что шнурок по-прежнему цеплялся за пуговицу.
Это означало, что она приковала себя к собственной груди, но ей нужно было надеть очки, и никакой чертов шнурок не мог ей в этом воспрепятствовать.
Сьюзен могла вывести из себя даже ледник. Ей достаточно было сидеть тихо с учтивым и внимательным видом.
– Что именно вы хотели, мадам? – спросила она. – Я оставила класс заниматься алгеброй, и дети могут начать шалить, когда выполнят задание.
– Алгеброй? – Мадам Фрукт вынужденно уставилась на собственную грудь, которая, следует отметить, никогда такого пристального внимания не удостаивалась. – Но этот предмет слишком сложен для семилетних детей!
– Да, но я им этого не говорила, а сами они пока не догадались, – сказала Сьюзен. Ну все, похоже, пришло время ускорить события. – Полагаю, вы хотели поговорить о моем письме, мадам?
Мадам Фрукт явно была озадачена.
– О каком таком… – начала было она.
Сьюзен вздохнула и щелкнула пальцами.
Она обошла стол, открыла ящик рядом с замершей мадам Фрукт, достала лист бумаги и некоторое время потратила на написание письма. Дала чернилам высохнуть, несколько раз сложила и развернула лист, чтобы он выглядел слегка потрепанным, и положила его в стопку бумаг на столе мадам Фрукт так, чтобы край его было нетрудно заметить.
Затем она вернулась на свой стул и еще раз щелкнула пальцами.
– …письме? – закончила мадам Фрукт и опустила взгляд на стол. – О.
Сьюзен знала, что поступает жестоко. Мадам Фрукт была вовсе не плохим человеком, с добротой относилась к детям, но в некотором суетливом смысле она была глупа. А у Сьюзен не было времени на всякие глупости.
– Я просила предоставить мне отпуск на несколько дней, – сообщила она. – В связи с неотложными семейными делами. Разумеется, я позаботилась о том, чтобы детям было чем заняться во время моей отлучки.
Мадам Фрукт медлила с ответом. На это у Сьюзен времени тоже не было. Она щелкнула пальцами.
– СИЛЫ НЕБЕСНЫЕ, А ЭТО ВЫХОД! – произнесла она голосом, обертоны которого проникали прямо в подсознание. – ЕСЛИ ЕЕ НЕ ПРИТОРМОЗИТЬ, ДЕТЕЙ СКОРО НЕЧЕМУ БУДЕТ УЧИТЬ! ОНА И ТАК КАЖДЫЙ ДЕНЬ СОВЕРШАЕТ МАЛЕНЬКОЕ ЧУДО И ВСЯКО ЗАСЛУЖИВАЕТ УВЕЛИЧЕНИЯ ЖАЛОВАНЬЯ.
Затем Сьюзен откинулась на спинку стула, снова щелкнула пальцами и принялась наблюдать, как слова укладываются в лобных долях мозга ее начальницы. Губы мадам Фрукт безмолвно двигались в такт.
– Да, конечно, – наконец пробормотала она вслух. – Ты очень напряженно работала и… и… – Существуют области, в которые не может проникнуть даже самый сверхъестественный глас, и как раз одна из таких областей в мозгу директрисы заведовала повышением жалованья. – …Мы подумаем над тем, чтобы повысить вам жалованье. Чуть-чуть. Через пару-другую месяцев.
Сьюзен вернулась в класс и посвятила оставшуюся часть дня совершению маленьких чудес, а именно – вычищению клея из волос Богатейи, выливанию мочи из башмаков Билли и краткому посещению всем классом Четырехиксового континента.
Когда родители пришли за детьми, весь класс размахивал листками с карандашными изображениями кенгуру, и Сьюзен оставалось только надеяться на то, что красная пыль – в случае Билли красная грязь, поскольку он так и не научился вовремя отпрашиваться – на детских башмаках останется незамеченной. Но скорее всего, так и будет. Не только в клубе «Фигли-с» взрослые не замечают того, что, согласно их представлениям, никак не может существовать.
Она откинулась на спинку своего стула.
Было что-то приятное в пустой классной комнате. Впрочем, как заметил бы любой учитель, самым приятным в ней было то, что тут сейчас не было детей. А в частности, Джейсона.
Но парты и стеллажи свидетельствовали о том, что семестр прошел не зря. Стены были увешаны рисунками, которые демонстрировали правильное использование перспективы и цвета. Из картонных коробок ученики построили модель белой лошади в натуральную величину и в процессе этого многое узнали о лошадях, а Сьюзен, в свою очередь, многое узнала о невероятной наблюдательности Джейсона. Ей даже пришлось отобрать у него картонную трубку и объяснить, что нет, это правильная лошадь, а не та, что он некогда видел на лугу.
День выдался долгим и трудным. Сьюзен подняла крышку своего стола и достала том «Гримуарных сказок». Попутно она сдвинула рукой какие-то бумаги, под которыми обнаружилась картонная коробочка, украшенная черно-золотистыми узорами.
Это был небольшой подарок от родителей Винсента.
Она долго смотрела на коробку.
Каждый день ей приходилось проходить через это.Просто смешно. Было бы понятно, если бы Хиггс и Микинс делали особо хороший шоколад, а так – обычные конфеты из масла, сахара и…
Она пошарила внутри коробки среди унылых фантиков из коричневой бумаги и достала конфету. В конце концов, имеет она право съесть хоть одну конфетку?
Положила ее в рот.
Проклятье, проклятье, проклятье! Внутри была нуга. Всего одна конфетка в день, а внутри эта треклятая искусственная розово-белая липкая поганая нуга!
Нет, эта конфета не в счет [9]9
Абсолютно верно. Конфета, которую ты не хотел есть, не считается за таковую. Данное открытие принадлежит к тому же разделу кулинарной физики, который утверждает, что пища, съеденная на ходу, не содержит калорий.
[Закрыть]. И никто ее, Сьюзен, не осудит, если она возьмет еще одну кон…
Та ее часть, которая была учительницей и, соответственно, имела глаза на затылке, заметила какое-то движение. Она резко обернулась.
– Никакой беготни с косами!
Смерть Крыс, вприпрыжку бегущий вдоль таблицы природоведения, замер на месте и виновато посмотрел на нее.
– ПИСК?
– И не вздумай залезать в Классный Шкаф, – машинально предупредила Сьюзен.
Она захлопнула крышку стола.
– ПИСК!
– Нет, хотел. Я слышала, как ты думалоб этом.
Со Смертью Крыс было нетрудно справиться. Главное – воспринимать его как очень маленького Джейсона.
Классный Шкаф! Он был местом самых великих битв в истории класса, а также домом для игр. Право собственности на этот дом обычно определялось без вмешательства Сьюзен; ей достаточно было держать наготове мазь от синяков и платки для соплей, а также выражать легкую симпатию проигравшим, ведь борьба за Классный Шкаф была войной на истощение. В нем хранились банки с сухими красками, пачки бумаги, коробки с цветными карандашами и некоторые более своеобразные предметы, такие как запасные штаны для Билли, который на самом деле честно старался изо всех сил. Также там хранились Ножницы, которые, в соответствии с классными правилами, считались чуть ли не Машиной Страшного Суда и, конечно, коробки со звездами. Право открывать шкаф имела только Сьюзен и, как правило, Винсент. Несмотря на все старания Сьюзен (разумеется, к жульничеству она не прибегала), Винсент всегда был «лучшим по всем предметам» и каждый день удостаивался великой чести, которая заключалась в том, что он подходил к шкафу, доставал из него карандаши и раздавал их ученикам. Для всех прочих, особенно для Джейсона, Классный Шкаф оставался таинственным волшебным царством, куда следовало проникнуть при первой же возможности.
«Честно говоря, – подумала Сьюзен, – главное, чтобы ты могла не подпустить никого к Классному Шкафу, перехитрить Джейсона и сохранить жизнь классному питомцу до конца семестра, и все, ты уже наполовину учительница».
Она расписалась в журнале, полила чахлые растения на подоконнике, сходила к живой изгороди за свежими ветками для палочников, которые заменили покойного хомячка Генри (и были выбраны потому, что крайне сложно определить, мертвы они или нет), убрала разбросанные карандаши и окинула взглядом пустые маленькие стульчики. Иногда ее немного беспокоило то, что почти все знакомые ей люди были не больше метра ростом.
Она так и не смогла понять, стоит ли доверять дедушке в подобных ситуациях. Все дело было в Правилах. Он не имел права вмешиваться, но знал ее слабости, всегда мог заинтриговать, завести и выпустить во внешний мир…
«Такой же, как я». Ода, он умел пробудить в ней интерес.
«Такой же, какя. В мире внезапно появились крайне опасные часы, и мне вдруг сообщили, что существует некто такой же, как я».
«Такой же, как я.Только не совсем такой. Я, по крайней мере, знаю, кем были мои родители». Она выслушала рассказ Смерти о высокой темноволосой женщине, которая, обливаясь слезами, бродила из комнаты в комнату по своему бескрайнему замку из стекла и скучала по сыну, которого родила, которого могла видеть каждый день и к которому не могла прикоснуться…
Так с чего же начать?
Тик
Лобсанг многое узнал. К примеру, то, что у каждой комнаты есть, по крайней мере, четыре угла. И то, что метельщики приступают к работе, когда небо становится настолько светлым, чтобы можно было разглядеть пыль, и продолжают работать до самого заката.
Как учитель, Лю-Цзе был достаточно добр к нему. Всегда обращал его внимание на те места, которые Лобсанг пропустил.
Пережив свой первоначальный гнев, а потом насмешки бывших одноклассников, Лобсанг начал находить определенную прелесть в работе метельщика. Дни плыли мимо, подгоняемые взмахами метлы…
…Пока что-то не щелкнуло у него в голове – так громко, что щелчок как будто прозвучал наяву. Тогда-то он и решил, что с него довольно. Закончив подметать свою часть коридора, он подошел к Лю-Цзе, сонно перемещавшемуся с метлой по террасе.
– Эй, метельщик?
– Да, отрок?
– Что ты пытаешься мне внушить?
– Прошу прощения?
– Я вовсе не собирался становиться… метельщиком! Ты ведь сам Лю-Цзе! Я хотел стать учеником… как бы героя!
– Правда? – Лю-Цзе поскреб свою бороденку. – Ну и ну. Вот проклятье. Кажется, я понимаю, в чем проблема. Нужно ж было раньше сказать… Почему же ты молчал? Я ведь больше не занимаюсь подобными вещами.
– Не занимаешься?
– Все эти игры с историей, беготня, людские треволнения… Не хочу. Честно говоря, я и не был никогда уверен, что именно этим мы должны заниматься. Лично меня вполне устраивает работа метельщика. Есть что-то… настоящеев добротных чистых полах.
– Это испытание, да? – холодно осведомился Лобсанг.
– Конечно.
– В смысле, я-то знаю, как оно все делается. Учитель заставляет ученика выполнять самую грязную работу, а потом оказывается, что на самом деле ученик получил драгоценные знания… Но мне кажется, что я никаких знаний не получил и ничего не узнал. За исключением того, что люди, как правило, весьма неаккуратны и бесцеремонны.
– Тем не менее неплохой урок, – ответил Лю-Цзе. – Разве не написано: «Тяжелая работа еще никому не вредила»?
– И гдеэто все написано, а, Лю-Цзе?! – рявкнул окончательно выведенный из себя Лобсанг.
Метельщик мгновенно повеселел.
– А, – молвил он. – Кажется, ученик готов к учебе. Что ж, если ты не хочешь познать Путь Метельщика, быть может, тебя устроит Путь госпожи Космопилит?
– Кого?
– Мы отлично все подмели. Пойдем-ка в сад. Ибо разве не написано: «Бывать на свежем воздухе весьма пользительно для здоровья»?
– Что, правда так и написано? – уточнил совершенно сбитый с толку Лобсанг.
Лю-Цзе достал из кармана маленький потрепанный блокнот.
– Вот здесь. Написано, – сказал он. – Уж я-то знаю.
Тик
Лю-Цзе терпеливо устанавливал крошечное зеркальце так, чтобы лучи солнца лучше освещали горы-бонсай. Он что-то едва слышно напевал.
Лобсанг сидел, скрестив ноги, на каменных плитах и осторожно перелистывал страницы древнего блокнота, испещренные выцветшими чернильными надписями. «Путь госпожи Космопилит».
– Ну как? – спросил Лю-Цзе.
– В этом Пути есть ответы почти на все вопросы, да?
– Да.
– В таком случае… – Лобсанг кивнул на крошечный, слабо курившийся вулкан. – Почему он работает? Он же стоит на блюдце!
Лю-Цзе уставился прямо перед собой и зашевелил губами.
– Кажется, страница семьдесят шесть, – сообщил он.
Лобсанг открыл нужную страницу.
– Потому, – прочел он.
– Хороший ответ, – сказал Лю-Цзе, осторожно гладя крошечный отрог кисточкой из верблюжьей шерсти.
– Просто «потому»? Без каких-либо объяснений?
– Объяснений? А как можно объяснить существование горы? Пройдут годы, и ты узнаешь, что все ответы в итоге сводятся к простому «потому».
Лобсанг ничего не ответил. С «Книгой Пути» у него возникли определенные проблемы. Ему хотелось сказать примерно следующее: «Лю-Цзе, все написанное здесь похоже на высказывания какой-то старухи. Старухи примерно такое обычно и говорят. Ну что это за коан: "Не ковыряй, будет только хуже"? Или: "Если съешь все, у тебя будут кудрявые волосы"? Или: "Все приходит к тому, кто умеет ждать"? Такие изречения обычно вылетают из страшдественских хлопушек!»
– Правда? – спросил Лю-Цзе, не отрывая взгляда от горы.
– Я ничего не говорил.
– О, значит, мне показалось. Скучаешь по Анк-Морпорку?
– Да. Там меня не заставляли подметать полы.
– Ты был хорошим вором?
– Я был фантастически хорошим вором.
Ветер принес аромат цветов вишни. «Как приятно было бы, – подумал Лю-Цзе, – хотя бы разок поесть спелых вишен».
– Мне приходилось бывать в Анк-Морпорке, – сообщил он, выпрямившись и переходя к следующей горе. – Ты видел людей, что иногда приходят сюда?
– Да, – ответил Лобсанг. – Все смеются над ними.
– Правда? – Лю-Цзе удивленно поднял бровь. – Пусть даже они прошли тысячи и тысячи миль в поисках истины?
– Но разве Когд не говорил, что если истина существует где-либо, значит, она существует везде? – пожал плечами Лобсанг.
– Молодец. Я вижу, кое-чему ты уже научился. А вот мне некогда казалось, – как и почти всем, кстати, – что мудрость можно обрести только вдали от дома. Поэтому я отправился в Анк-Морпорк. Все стремились попасть туда, вот и я направился в этот город.
– В поискахпросветления?
– О нет. Мудрец не ищет просветления, он ждет, когда оно само снизойдет на него. Я стал ждать, а потом вдруг подумал: будет ведь куда интереснее отправиться на поиски недоумения, – сказал Лю-Цзе. – В конце концов, просветление начинается именно там, где кончается недоумение. И я действительно обрел недоумение. А вместе с ним определенное просветление. Я провел в городе всего пять минут, когда группа людей в темном переулке попыталась просветить меня, сколь малым я на самом деле обладаю. Это был весьма ценный урок о тщете всего сущего.
– Но почему именно Анк-Морпорк? – спросил Лобсанг.
– Загляни в конец книги, – посоветовал Лю-Цзе.
Лобсанг обнаружил пожелтевший, рассыпающийся в руках клочок бумаги. Развернул его.
– Это же страница из «Ещегодника», – узнал юноша. – Он весьма популярен в Анк-Морпорке.
– Да. Его оставил здесь, в монастыре, некий искатель мудрости.
– Э… Тут напечатаны только фазы луны.
– Переверни страницу, – велел метельщик.
Лобсанг перевернул ее.
– А на этой стороне реклама Гильдии Купцов, – удивился он. – «В Анк-Морпорке есть все!» – Он посмотрел на улыбавшегося Лю-Цзе. – И ты… ты подумал, что…
– Да, я старый и простой, – сказал метельщик. – А ты молодой и сложный. Но разве Когд не видел предзнаменования в узорах каши или полете птиц? Он читал то, что написано. Яхочу сказать, что полет птиц весьма сложен, но из него можно сложить слова. И, проведя целую жизнь в поисках, я наконец увидел начало Пути. МоегоПути.
– И проделал весь путь до Анк-Морпорка… – едва слышно произнес Лобсанг.
– И оказался я, спокойный разумом, но начисто лишенный денег, на улице Щеботанской, – сказал метельщик, и губы его тронула улыбка, вызванная нахлынувшими воспоминаниями. – И заметил я вывеску в окне, что сдаются комнаты. Так я познакомился с госпожой Космопилит, которая открыла дверь на мой стук и, когда я замялся, не зная, на каком языке к ней обратиться, произнесла: «Знаешь, я тут весь день торчать не могу». Почти дословно одно из изречений Когда! И я мгновенно понял, что наконец нашел искомое! Днем я мыл посуду в одной столовой за двадцать пенсов в день и объедки, а по вечерам помогал госпоже Космопилит убирать дом и внимательно слушал все, что она говорила. Она была прирожденной метельщицей, обладавшей хорошим чувством ритма и совершенно бездонной мудростью. Буквально через два дня она повторила слова, которые были произнесены Когдом, вдруг понявшим истинную природу времени! Я попросил снизить плату за жилье, потому что спал не на кровати, и вдруг услышал в ответ: «Я не вчера родилась, господин Цзе!» Поразительно! Ведь она нигде не могла изучать священное писание!
Лицо Лобсанга было похоже на тщательно выполненный рисунок.
– «Я не вчера родилась»? – переспросил он.
– Да, я понимаю, ты еще послушник и мог не дойти в изучении писаний до этого места, – понимающе произнес Лю-Цзе. – Это случилось, когда он заснул в пещере и во сне ему явилась Время и показала, что вселенная каждую секунду воссоздается заново, а прошлое – это всего лишь воспоминание. Потом он вышел из пещеры в действительно новый мир и воскликнул: «Воистину, я не вчера родился!»
– Да, конечно, – сказал Лобсанг. – Но он имел в виду, что…
– О, госпожа Космопилит… – Взгляд Лю-Цзе затуманился. – Как эта женщина умела поддерживать чистоту! Если бы она работала уборщицей здесь, то просто запретила бы ходить по полам. А ее дом! Какой удивительный дом! Настоящий дворец! Простыни меняла каждую неделю! А как она умела готовить! Только ради того, чтобы попробовать ее Бобы На Тосте, стоило пожертвовать целым вселенским циклом!
– Гм, – откликнулся Лобсанг.
– Я прожил у нее три месяца, подметал дом, как подобало ученику, а когда вернулся сюда, Путь для меня был абсолютно ясен.
