Текст книги "Проклятие королевы фей"
Автор книги: Тереза Медейрос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
10
– Элспет!
Услышав этот пронзительный крик, Остин, очнувшись от беспокойного сна, вскочил на ноги. Пригнувшись, он выхватил из ножен меч, готовый защищать шатер от орды свирепых англичан или какого иного страшного врага.
– Элспет!
Рыцарь понял, что крик доносится из шатра, и с облегчением вложил в ножны меч. Это его жена изволила позвать свою служанку.
Кэри и священник появились из-под сени сосен, разбуженные громким криком: священник – сжимая распятие, готовый отразить нашествие сил тьмы, Кэри – пытаясь вставить стрелу в лук.
Остин первым делом направил лук в безопасную сторону, чтобы заспанный оруженосец никого не ранил.
– Спокойно, Кэри. Мы не подверглись нападению англичан.
Кэри, задыхаясь, провел рукой по взъерошенным волосам.
– Англичан? Я решил, на вас набросилась стая бешеных собак.
Священник, испуганно озираясь, поежился.
– Собак? Мне показалось, это были демоны.
– Элспет!
Невзирая на успокоительные заверения, все трое побелели, услышав прозвучавший с новой силой вопль.
Кэри, тихо охнув, отшатнулся, увидев, как из шатра высунулась всклокоченная голова жены Остина.
– Сэр, не потрудитесь ли вы позвать мою няньку? – мило проворковала она, невинно моргая Остину, словно только что не сократила его жизнь на десяток лет. – Мне нужна ее помощь, чтобы одеться.
– Почту за честь услужить вам, миледи, – процедил сквозь стиснутые зубы Остин.
На самом деле он призвал бы самого Вельзевула, лишь бы остановить эти адские крики.
Однако он был избавлен от этой необходимости, так как из-за деревьев появилась сгорбленная служанка, несшая под плащом, как предположил рыцарь, тюк с одеждой. Увидев Остина, стоящего на страже у входа в шатер с рукой на мече, нянька испуганно вскрикнула, едва не выронив свою ношу.
Тряся подбородком, служанка сделала неуклюжий реверанс.
– Я не очень побеспокою вас, сэр, можно пройти? Кажется, я слышала голос моей госпожи, звавшей меня…
Изящная тонкая рука, метнувшись из-за полога шатра, втащила служанку внутрь.
Кэри, раскрыв рот, смотрел на то место, где она только что стояла, и лишь потом заметил под ногами расстеленный плащ. Печально покачав головой, оруженосец пнул его босой ногой.
Изумление Кэри по поводу того, что его господин не разделил с женой приготовленное им с такой любовью брачное ложе, улучшило настроение Остина не больше, чем торжествующая ухмылка, появившаяся на худом лице священника.
Холли, мурлыча, словно довольная кошка, выгнула спину, растирая ладонями освобожденную от пут грудь. Утреннее солнце пробивалось сквозь ткань шатра, нежно лаская ее тело теплыми лучами.
– О, Элспет, – простонала девушка, – не знаю, смогу ли я вынести еще хоть один день эту пытку.
Больше всего Холли хотелось проспать мертвым сном все утро, но искушение урвать несколько мгновений свободы под защитой служанки оказалось непреодолимым.
Ее невинное наслаждение было омрачено Элспет, кивнувшей на скомканное ложе.
– Один лишь взгляд на ваши бедра, ставшие такими стройными, и вдруг располневшую грудь – и, готова поклясться, ваш муж больше ни ночи не позволит вам спать одной.
Словно в ответ на слова служанки огромная тень Остина упала на стенку шатра. Холли, внезапно охваченная стыдом, скрестила руки на груди, закрывая ее. Муж уже больше часа нетерпеливо расхаживал вокруг шатра, через каждые несколько кругов ворча, что время идет и им пора ехать.
Печально согласившись с тем, что краткое мгновение свободы подошло к концу, Холли развела руки, приглашая Элспет замотать ее, как мумию, скрывая пышную от природы грудь. Покончив с этим, служанка достала горшочек с остывшим пеплом, украдкой вытащенным из костра, и натерла им волосы девушки, лишив их естественного блеска. Затем она взяла зеркальце, и Холли, глядя в него, добавила последние штрихи к маскараду, проведя вымазанным углем пальцем по верхней губе. Девушка очень надеялась на то, что необходимость в этой уловке отпадет, как только ее кожа загрубеет на солнце.
За стенкой шатра донеслось похожее на громовой раскат мужское покашливание. Зеркальце, выскользнув из затрясшейся руки Элспет, ударилось о край чугунного горшочка.
В голосе Остина звучало наигранное смирение:
– Миледи, если вы хотите успеть позавтракать, пока мы будем собирать шатер, вам следует поторопиться с одеванием.
Испугавшись, что рыцарь может ворваться в шатер, окончательно потеряв терпение, Холли зашипела:
– Скорее, Элспет! Мое платье!
Она быстро натянула на бедра узкую нижнюю юбку, а служанка стала надевать ей через голову отягченное нашитым тряпьем платье. Смахнув с лица удушливые тяжелые юбки, Холли протиснулась в ушитый до предела корсаж. Его светло-оранжевая ткань когда-то оттеняла природный румянец ее щек. Вспомнив об этом, Холли грустно вздохнула, затем, покрутив так и эдак юбку на бедрах, обернулась, придирчиво оглядывая себя сзади.
Элспет огорченно воскликнула:
– Получилось немного кривовато, миледи. У меня было очень мало времени.
– Сойдет, – ответила Холли, подхватывая с земли зеркальце.
Ее беспокоило не столько то, как сидит на ней юбка, сколько желание поскорее прервать вынужденный пост. Мало того, что ее все сильнее беспокоило незнакомое прежде жжение в желудке; даже без помощи отца Натаниэля девушка рассудила, что, если будет есть много и растолстеет, нужда в ухищрениях отпадет сама собой.
Она критически оглядела себя в зеркальце, печально отметив, что оно при падении треснуло. Тоненькая полоска разделила ее отражение на две части.
Угрожающая тень Остина снова упала на стенку шатра. Отложив зеркальце, Холли умастила каплей мирры ямочку на шее и с явным злорадством крикнула:
– Все, милорд, я готова!
Остин приложил все силы, чтобы не отшатнуться от своей жены, с неуклюжей грацией выпорхнувшей из шатра. Яркое утреннее солнце оказалось к ней беспощадным, безжалостно подчеркнув все ее дефекты. Жалость несколько смягчила его раздражение вынужденным ожиданием. Каким ужасающим ударом будет для девушки то, что целая вечность, которую она провела прихорашиваясь, не принесла никаких ощутимых результатов.
Но рыцарь изумленно обнаружил, что его жена, напротив, чрезвычайно довольна собой. Она застенчиво улыбнулась.
– Вы обмолвились о еде, сэр? Я уже начала опасаться, что вы решили уморить меня голодом.
– Да нет же. Просто было уже так поздно, когда мы I остановились на ночлег…
Остин осекся, сожалея по поводу сделанного вчера ночью признания. Ему очень не хотелось делиться своей тайной, но он испугался, что нежные чувства его жены будут задеты, если она решит, будто одна ее внешность является причиной его отказа разделить с ней брачное ложе.
Девушка вскинула дерзкий носик, жадно принюхиваясь к запаху жареного мяса.
– Я полагаю, сэр, утолить чувство голода никогда не слишком поздно. И не слишком рано.
Приподняв юбки и обнажив щиколотки ног, слишком стройные, чтобы нести такую тушу, она заспешила по направлению к костру.
Остин пригляделся повнимательнее к бесформенным бедрам супруги, терзаемый смутным беспокойством. Он был готов поклясться, что отвратительный бугор вчера находился на правом боку. Но от этих размышлений его оторвал странный запах. Не запах жареного зайца взбудоражил его, а едва уловимое благоухание, разлившееся в воздухе. Остин покачал головой, отмахиваясь от совершенно нелепой мысли. Похоже, рассудок полностью покинул его с тех пор, как он впервые услышал название Тьюксбери.
Остин и Кэри сидели друг против друга, прислонившись к деревьям, и угрюмо наблюдали, как жена рыцаря уплетает третий кусок холодного пирога с мясом. Она устроилась на пенечке, широко раздвинув ноги, чтобы кусочки падали на юбку. Но пока натянутой между коленями ткани доставались лишь мельчайшие крошки. Остин начинал понимать, как девушке удалось нарастить такие необъятные бедра на столь хрупкую основу.
Застреленный и зажаренный Кэри заяц уже давно превратился в печальную груду костей. Остин склонил голову, невольно зачарованный тем, как ест его жена. Он был вынужден признать, что в ее движениях есть определенное изящество. Холли ела с большой жадностью, не глядя по сторонам и не замечая ничего вокруг. Рыцарь не мог оторвать взгляда от пухлых губ и розового язычка, с тщательностью очищавших от жира поочередно каждый палец.
– Боже милосердный, – вывел его из оцепенения Кэри, встрепенувшийся при виде того, как девушка набросилась на новый кусок пирога. – Никогда не видел такого обжорства. Она жрет, словно свинья.
– Боюсь, как бы она не съела моего жеребца. К счастью, еще к ночи мы доберемся до Каер Гавенмора, а то нам всем угрожала бы голодная смерть.
– Или бы съели нас самих, – мрачно пробормотал оруженосец.
Перспектива встретить такой конец стала казаться Остину все менее пугающей по мере того, как путешествие возобновилось и потащились медленные часы в обществе жены. Проехав всего несколько миль, рыцарь начал подозревать, что ночью каким-то образом в шатер проник злой колдун и подменил молчаливую девушку, какой была вчера его жена, невыносимой гарпией.
Если она не ныла, то жаловалась на необычную для весны жару. Если она не жаловалась на жару, то требовала устроить привал и снова поесть. Или дать ей попить свежей воды из ручья. Или позволить ей ненадолго уединиться в кустах. Если же она не выдвигала невыполнимых! требований, то стонала по поводу тропинки, на которой так много корней. Или из-за тряски по неровной дороге. Или из-за неказистой природы Уэльса.
Ее беспрестанные жалобы действовали не только на Остина, слушавшего их, мрачно стиснув зубы. Когда после третьего жалобного восклицания: «Ну сколько нам еще ехать!» – рыцарь рассеянно назвал ее «Айви», весь небольшой отряд, включая похожую на мышку няньку, обернувшись в сердцах, хором поправил его:
– Холли!
Остин отвернулся, недовольно нахмурившись. Его посадке в седле сильно мешало постоянное возбуждение его мужского естества, вызванное едва уловимым ароматом мирры, продолжающим витать в воздухе. Одно время рыцарь начал было думать, что Рианнон навеки покинула его жизнь, но, по-видимому, мстительная фея лишь придумала новые, еще более дьявольские мучения.
Отряд начал взбираться по крутому каменистому склону, и Кэри подъехал к Остину высказать свое мнение:
– Да она прямо-таки тиран какой-то! Теперь понятно, почему отец так стремился поскорее избавиться от нее. Вам следовало бы прямо сейчас вернуться в Тьюксбери и потребовать еще золота.
Остин заставил себя небрежно пожать плечами, не мог же он легко согласиться с правотой своего оруженосца. Он уже начинал бояться, что совершил ужасную, непоправимую глупость.
– Ее воспитание – дело очень деликатное. Вероятно, отец ублажал все прихоти дочери в утешение за ниспосланное на нее проклятье – отвратительную внешность.
Кэри мрачно оглянулся.
– Жаль, что следствием всех его усилий явилась эта капризная уродка.
– Быть может, с годами ее характер смягчится.
– Если до той поры вы ее не задушите. – Одного взгляда Остина хватило, чтобы оруженосец испуганно побелел как полотно. – О боже, Остин, простите. Я не подумал.
Улыбка рыцаря успокоила его.
– Не извиняйся. Тебе прекрасно известно, что одним нытьем довести мужчину из рода Гавенморов до кровопролития нельзя.
– Сэр Остин! Сэр Остин! Я хочу спросить, мы еще не приблизились к цели нашего путешествия? Скоро уже полдень, и я от голода только что не падаю в обморок.
При звуках этого пронзительного голоса улыбка Остина сменилась болезненной гримасой.
– Похоже, я напрасно был так категоричен…
Никогда в жизни Холли не чувствовала себя такой несчастной.
Гористая местность требовала от неопытной всадницы постоянного внимания и не позволяла расслабиться ни на минуту. Попытки найти более удобное положение в седле привели лишь к тому, что комок тряпья, переместившийся наверх, при каждом шаге лошади колотил девушку по спине. Она послушно подставляла лицо лучам солнца; теперь каждое дуновение ветерка огненными языками лизало ей щеки.
Обжорство привело к тому, что у нее стало пучить живот и ее потянуло ко сну. Однако еда не заглушила странную ноющую боль, терзая Холли всю дорогу.
Половину путешествия девушка провела в напряженном беспокойстве, ожидая, что из-за ближайшего холма вот-вот выскочит толпа кровожадных валлийцев, а другую половину – в еще более мрачных размышлениях: ведь Гавенмору ждать подкрепления неоткуда. Отец, не моргнув глазом, отдал ее нищему ничтожеству.
Никто не осмеливался заговорить с ней после того, как отец Натаниэль, ударив ослика по бокам, догнал ее.
– Замечательно придумано, дитя мое, – пробормотал он, размахивая длинными ногами, свешивающимися почти до земли. – Ничто так не отталкивает мужчину, как сварливая жена.
Холли смерила его надменным взглядом.
– Не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите.
Как она ни старалась, ей не удавалось оторвать взгляд от широкой спины своего супруга. По отношению к жене он был само терпение, но Холли опасалась, что долго так продолжаться не будет. Особенно если он раскроет обман. Под сводом черных узловатых ветвей жуткое пророчество Элспет насчет того, что их всех убьют и оставят гнить на покрытой лишайниками земле, казалось не таким нелепым, как среди бескрайних лугов Англии.
Испуганный взгляд Холли метался от дерева к дереву, стремясь отвлечь ее от этих мрачных мыслей. Пейзажи Уэльса были для девушки такими же чужими, как и круговерть событий, в которую она окунулась с таким безрассудством. Древние дубы, такие непохожие на стройные березы и вязы Тьюксбери, простирали над головами раскидистые кроны. Их густые ветви не пропускали солнечный свет, и внизу в сырых зарослях папоротника царил полумрак. Ковер мха заглушал стук лошадиных копыт.
Мрачное очарование леса быстро распалило воображение Холли. В гортанном крике неведомой птицы ей слышался язвительный хохот фей, насмехающихся над ее судьбой. Мелодичное журчание струящегося среди камней ручейка становилось зовом свирели козлоногого Пана, завлекающего девушек к погибели. Искривленные ветви терновника и ольхи казались Холли застывшими в муках гримасами, исказившими лица глупцов, дерзнувших вторгнуться в этот заколдованный лес.
Дорога круто пошла вниз, и Холли вдруг с ужасом заметила, как сильно отстала от остальных, уже переправляющихся через бурлящую водоворотами протоку, преградившую путь. Жалея о том, что она не перекинула ногу через спину кобылы, пока они еще были на ровном месте, Холли заторопилась вниз, вцепившись руками в поводья и лошадиную гриву, чтобы удержаться в неудобном седле.
Кобыла зашлепала по пенящейся воде, доходящей ей до бабок, и вдруг какое-то прикосновение к непокрытому затылку Холли заставило ее вздрогнуть. Девушку обуял ужас. По коже пробежали мурашки. Ей показалось, что она попала в паутину и мерзкое насекомое ползает у нее в волосах. Выронив поводья, она завертелась в седле, отчаянно крича и колотя себя руками по голове и плечам.
Испуганная лошадь попятилась назад, сев крупом в ледяную воду. Холли не смогла бы сказать, что привело ее в чувство: резкий удар при падении или устремившаяся под юбки холодная вода; только что она испуганно визжала; в следующее мгновение тупо взирала на безобидный прутик, который приняла за какого-то ядовитого паука, а скрученный листок за его паутину.
Повисла настороженная тишина. Обернувшись, Холли обнаружила, что все застыли, глядя на нее так, словно она упала не с лошади, а свалилась с неба.
Возможно, она снесла бы ухмылку, которую попытался скрыть за поднятой перчаткой Кэри. Возможно, она вытерпела бы ехидную улыбку отца Натаниэля и даже то, что Элспет, верная любящая Элспет сжала губы так, что лицо ее от недостатка воздуха покрылось красными пятнами. Невыносимыми оказались глаза ее мужа, лишенные всякого выражения, кроме жалости, и Холли почувствовала свое положение еще более глупым.
Она продолжала сидеть на илистом дне ручья, захлестнутая волной страшной тоски по дому. Ей захотелось лишь одного: перенестись в теплый уют своей кровати в Тьюксбери. Вернуть длинные шелковистые волосы, густые ресницы, нежную кожу. Вернуться к папе. И, самое мучительное, к маме. Эта тоска, сдерживаемая столько лет и почти позабытая, стиснула Холли горло и заставила навернуться на глаза слезы.
Громко всхлипнув, ожидая, когда первая слезинка скатится по щеке, Холли вдруг подумала, что ей больше нет нужды плакать. Нет воздыхателей, готовых осушить ее слезы; нет наставника, который отчитает ее за покрасневший нос, нет отца, который побранит за то, что она дала волю своему горю при посторонних.
Осознав это, Холли Фелиция Бернадетта де Шастл, леди Гавенмор, самая прекрасная женщина во всей Англии, закинула голову и отчаянно зарыдала.
11
– Господи, можете вы сделать хоть что-нибудь, чтобы она умолкла?
Даже если бы у Остина был ответ на эту мольбу своего оруженосца, а его у него не было, Кэри пришлось бы оторвать руки от ушей, чтобы его услышать. Остин и его спутники, охваченные ужасом, завороженно сидели на лошадях, изумленно взирая на девушку. Кони беспокойно переступали с ноги на ногу, готовые пуститься опрометью вскачь.
И Остин не мог винить их в том. Ему самому хотелось сделать то же самое. Когда-то у него была наивная надежда, что жена станет ему верной подругой жизни, возьмет на себя часть забот и ответственности, облегчив груз, лежащий на его плечах. Но постепенно рыцарь приходил к выводу, что взвалил на себя лишь новую ношу. И к тому же оглушительно громкоголосую.
Закинув голову назад, девушка ревела, словно новорожденный теленок. Обильные слезы ручьями стекали по ее лицу. Остин ни за что бы не подумал, что человеческая кожа может так раскраснеться, как раскраснелись на солнце щеки его жены, а нос ее налился багрянцем спелой вишни. В это мгновение она больше всего походила на уродливого тролля, с которым случился нервный припадок.
Подобная слезливость, допустимая разве что капризному ребенку, взбесила бы Остина, если бы он не уловил в завываниях жены жалобные нотки. Казалось, сейчас она; изливала накопленное за всю жизнь горе.
– Черт побери, Остин, сделайте же что-нибудь, – взмолился Кэри. – Утешьте ее. Предложите ей носовой платок. Похлопайте ее по… по… – он осекся, подыскивая подходящую часть тела, – по плечу.
Остин и сам изнывал от желания действовать. Перекинув левую ногу через седло, он спешился.
– Забирай остальных и поезжай вперед. Не останавливайтесь, что бы вы ни услышали.
Священник и нянька начали возражать.
– О, сэр, пожалуйста, будьте снисходительны, – сказала Элспет, сама едва не плача. – Вы не должны быть с ней излишне строги. Моя госпожа – очень нежная и хрупкая.
Остин скептически поднял брови. Нежная и хрупкая госпожа в настоящий момент лупила кулаками по ручью, поднимая в воздух фонтаны брызг.
– Она хочет сказать, – тревожно взглянул на стиснутый кулак Остина священник, – телосложение леди таково, что она, скорее всего не вынесет побоев, поэтому мы просим вас…
– Хватит! – взревел Остин. Все, включая Кэри, вздрогнули.
– Единственный, кто сейчас познакомится с моими кулаками, будет человек, дерзнувший обвинить меня в намерении поднять руку на женщину. А теперь делайте, как я приказал. – Он повернулся к Кэри. – Если кто-либо из этих двоих посмеет повернуть назад, пронзи его стрелой.
Кэри и служанка поспешили подчиниться, направив коней вверх по тропинке. Священник задержался, задумчиво оглянувшись. Остин сверкнул глазами. Собственническое отношение этого человека к его жене начинало выводить рыцаря из себя.
Удостоверившись, что завывания Холли не прекратятся без вмешательства извне, Остин, стянув сапоги и перчатки, шагнул прямо в ручей и опустился на корточки в нескольких футах от девушки, опершись локтями о колени. Холодная вода замочила ему рейтузы.
Холли, зажмурившись, набрала полную грудь воздуха, готовясь к новому воплю, но тут почувствовала чье-то присутствие рядом. И не просто чье-то: она ощутила прохладную свежесть мяты. Присутствие своего супруга.
Рыдание Холли сменилось сдавленным иканием, когда она, приоткрыв распухшие веки, увидела странное зрелище: сэр Остин Гавенмор мирно сидел на корточках посреди бурлящего ручья.
Он ласково улыбнулся.
– Теперь лучше, Айви?
Его невозмутимое лицо послужило для нее удобной мишенью.
– Холли, болван! Холли! Сколько раз можно повторять? Вы настолько глупы, что не в силах запомнить имя собственной жены?
Слишком разъяренная, чтобы задумываться о последствиях своих действий, она швырнула прямо в его самодовольное лицо то, что было у нее в руке, – пригоршню жидкой грязи.
И тут же Холли с удивлением почувствовала, что ей стало легче. Несказанно легче. Она словно сбросила со своей груди каменную тяжесть. Но облегчение пришло к ней в самый неподходящий момент. Возможно, она и сдержала бы смешки, увидев забрызганное грязью суровое лицо мужа, но недоумение, с которым он захлопал глазами, очищая его, доконало Холли. Указывая на него пальцем, она перешла от всхлипываний к безумному хохоту. Остин, поднявшись из воды, двинулся к ней, словно его обуяла жажда крови. Прекрасно сознавая, что валлийский гигант в пятнадцать стоунов весом представляет собой гораздо более серьезную опасность, чем воображаемые чудовища, Холли тем не менее была не в силах унять смех, как до того она не могла остановить рыдания.
Подобно раку, она попятилась назад, ожидая, что рыцарь сейчас совершенно справедливо задушит ее.
Вместо этого он подхватил девушку на руки. Тяжелые намокшие юбки тянули ее вниз, и Холли, чтобы не рухнуть обратно в ручей, вынуждена была обвить руками шею мужа.
Ее удивление усилилось, когда он, усевшись на плоский камень на берегу, устроил ее у себя на коленях. У Холли, испугавшейся, что муж сейчас обнаружит намокшее тряпье, подшитое к юбкам, мелькнула было мысль попытаться вырваться от него, но она быстро сообразила, что, беспокойно ерзая, только поможет рыцарю раскрыть обман. У нее не оставалось иного выбора, кроме как прильнуть к широкой груди, безотчетно сознавая, что в его объятиях она чувствует себя гораздо уютнее, чем ей того бы хотелось.
Терпеливо храня молчание, Остин достал чистый платок и окунул его в воду. Холли ждала, что он вытрет грязь со своего лба, но рыцарь с удивительной нежностью омыл ее лицо. Она не шевелилась, подставляя опаленное солнцем лицо с распухшими от слез веками легким прикосновениям его пальцев.
Когда Холли открыла глаза, Остин, достав из кожаной сумочки пучок трав, поднес один стебель к ее губам.
Девушка отшатнулась, даже не пытаясь скрыть подозрительность.
– Это яд?
Хитрая усмешка тронула губы рыцаря, но его глаза оставались холодными.
– Яд – слишком утонченно для Гавенморов. – Откусив листок, он с видимым наслаждением сжевал его. – Попробуй, – предложил Остин, проводя веточкой по ее приоткрытым губам.
Холли съела бы и болиголов, лишь бы остановить язвительные насмешки рыцаря. Она цапнула зубами лист, едва не укусив Остина за палец, и принялась жевать его. Рот ее наполнился необычным вкусом. Необычным, но в то же время знакомым. Таким же знакомым, как свежее дыхание этого мужчины, ласкающее ее шею. Таким же знакомым, как щекочущее прикосновение его усов к ее губам. Таким же знакомым, как вкус его поцелуя, обманчиво сочетающего огненный жар языка и прохладу мяты.
Запутавшись в своих воспоминаниях, Холли посмотрела на губы Остина, вновь гадая, какое лицо скрывается за покровом густой растительности.
– Это мята. Она освежает дыхание и очищает зубы.
Эти мимоходом оброненные слова вернули Холли к действительности. Она не та, кого рыцарь целовал в парке. Ее зубы больше не белоснежные жемчужины из сочиненной Эженом оды.
Холли сжала губы, впервые устыдившись собственной внешности.
– Значит, тебя зовут Холли? – спросил Остин, вытирая с лица грязь мокрым платком.
– Да. Говорят, меня зачали среди клумб мальвы [4]4
Hollylock – мальва (англ.).
[Закрыть]в замковом парке.
Остин усмехнулся, услышав подобное откровение своей жены. Похоже, не он один был не в силах устоять перед очарованием парка.
– Судя по твоему колючему нраву, можно предположить, что это произошло в зарослях остролиста.
Холли окинула его угрюмым взглядом.
– Лучше быть колючкой, чем бесчувственным дубом.
Пораженный удивительной красотой ее глаз, рыцарь промолчал. Он чувствовал себя так, будто подобрал невзрачный камешек и обнаружил под слоем грязи алмаз. Внезапно Остин обратил внимание на то, что скорее всего не сознавала сама Холли: стараясь сохранить равновесие, она обвила рукой его шею, перебирая тонкими пальцами волосы прядь за прядью. От этих трогательных прикосновений у Остина потеплело на сердце.
– Почему ты считаешь меня бесчувственным? Потому что я не вытащил тебя за волосы из воды и не выпорол, перекинув через колено, как ты того заслужила? Или потому, что я не уделяю тебе внимания, которого ты так отчаянно пытаешься добиться?
Холли с вызовом вскинула подбородок, глядя мужу прямо в лицо.
– Вы грубый невоспитанный человек. Мне совершенно все равно, оказываете ли вы мне внимание.
– А ты – лживая девчонка. – Его глаза как-то странно сверкнули. – А теперь скажи, почему ты вдруг почувствовала себя такой несчастной?
Холли уронила голову. Остин тотчас же пожалел о том, что она так сделала. Спрятав лицо, она подставляла его взгляду нежный затылок. В отличие от усыпанной красными пятнами кожи щек затылок Холли был молочно-белым, покрытым пушком шелковистых волос. Остина охватило непреодолимое желание провести по нему губами. Он отмахнулся от этой нелепой прихоти, мысленно отметив, что необходимо будет заказать шелка для мантилии и вуалей.
– Мне вдруг захотелось, чтобы рядом со мной была мама, – тихо призналась Холли.
Остин нахмурился. Едва ли можно винить девушку, переживающую столь внезапную разлуку с матерью.
– Я вчера не имел счастья видеть графиню. Она больна?
– Нет. Она умерла. Умерла, когда мне было только пять лет. – Холли снова обратила на него взор своих выразительных глаз. – Так что вы, должно быть, сочтете большой глупостью плач по тем, кого уже давно нет.
Остин не нашел в этом ничего глупого.
– Ты помнишь ее?
– Не так хорошо, как мне хотелось бы. Порой мне кажется, что мои воспоминания со временем стираются.
– Со мной время обходится не так милосердно. Моя мать умерла почти двадцать лет назад, однако я прекрасно помню ее. Ее голос. Улыбку. То, как она склоняла голову набок, когда пела. – Он опустил взгляд, чтобы тот не выдал всей глубины охватившей его горечи. – Я молю бога о том, чтобы забыть все это.
Холли продолжала перебирать его волосы, и прикосновения ее все больше походили на ласку.
– Она была злой по отношению к вам?
– Никогда.
Ее жалость вызвала бы у него отвращение, сочувствие показалось бы подозрительным, но Остин не мог устоять перед ненавязчивой нежностью, с какой Холли, отобрав у него платок, вытерла с его виска оставшуюся капельку грязи. Он поймал себя на том, что смотрит не на ее обкромсанные волосы и реденькие ресницы, а на манящие полураскрытые губы.
Остин был уверен, что нет более надежного исцеления от неослабевающего вожделения, чем присутствие у него на коленях дурнушки-жены, но его мужское естество отозвалось на ее ласковое прикосновение.
Он вскочил на ноги, подхватив Холли под локоть, прежде чем она снова свалилась в ручей.
Ругая себя за несвоевременное желание, больно отозвавшееся в его теле, он быстрым шагом направился к лошадям, таща Холли за собой.
– Не будем больше терять времени, миледи. Нам нужно поторопиться, если мы хотим добраться до Каер Гавенмора засветло.
– Очень хорошо, сэр, – ответила она, и в голосе ее прозвучали надменные нотки. – Может быть, нам все же удастся добраться до вашего жилища, прежде чем от меня останутся лишь кожа да кости.
Если кто и удивился, увидев, как Остин с женой догнали остальных путников, причем Холли восседала на крупе жеребца позади мужа, а ее кобыла бежала следом на привязи, у него хватило ума оставить свое мнение при себе. Так как сумерки сгущались, а путешественники, покинув защиту леса, выехали на открытый всем ветрам склон, никому не показалось странным, что отец Натаниэль поднял капюшон, закрывая лицо.
Холли обнаружила, что широкая спина мужа защищает ее от любых невзгод. Поскольку она сидела на коне по-женски, надежно обвив руками стройную талию рыцаря, ей уже не приходилось больше беспокоиться по поводу подшитых тряпьем юбок. Отец запретил ей езду верхом, и поэтому ей были неведомы радости травли лис, соколиной охоты и простой скачки по полям, и сейчас Холли наслаждалась незнакомым ощущением быстрой езды и треплющим ее остриженные волосы ветерком. Она даже позволила себе вздремнуть, прижавшись щекой к спине Остина.
Проснувшись, Холли обнаружила, что убаюкивающее покачивание лошади прекратилось. Девушка принюхалась, удивленная непривычным запахом. Должно быть, отряд подъехал близко к реке. Солнце опустилось, и окутанный сиреневой дымкой воздух смягчал тени и краски до блеклых оттенков серого цвета.
Опершись о плечо Остина, Холли поняла, что ото сна ее пробудил не резкий запах, а напряженность, в которой застыла спина ее мужа. Ветер трепал черные волосы рыцаря, лицо которого было такое же холодно-отчужденное, как каменная скала, на которой стоял конь.
Проследив за его взглядом, Холли увидела неровный берег мыса, выступающего из серебряной полосы воды. Она изумленно заморгала. Только воображение могло создать такой сказочный вид! Девушка, наверное, принялась бы недоверчиво потирать заспанные глаза, если бы удивленное восклицание Элспет не убедило ее в том, что она не грезит.
На мысе возвышался замок, отгороженный высокой стеной из скрепленного известью песчаника. Зубчатые башни, охраняющие просторную цитадель, были стройные и изящные, напоминающие дворец, а не грозную крепость.
– Это ваш дом? – выдавила Холли, чувствуя, что у нее внезапно пересохло в горле.
– Да, – мрачно ответил рыцарь. – И ваш тоже, миледи.
Пораженная Холли сглотнула комок в горле. Величественный замок едва ли походил на угрюмую крепость, которую она ожидала увидеть.
– Бог мой, – выдохнул отец Натаниэль, в благоговейном ужасе не заметивший свое богохульство. – Это один из приграничных замков, которые поколение назад были воздвигнуты по приказу отца нынешнего короля в тщетной надежде укротить тупоголовых валлийских дикарей…
Поймав на себе холодный взгляд Остина, он внезапно осекся, охваченный настоятельной потребностью вытереть краем рясы распятие.
Холли не могла постичь, как скромному рыцарю досталось во владение такое чудо. Память услужливо подсказала ей обрывки злобных сплетен, услышанных во время турнира: «…когда-то сказочно богатые… лишены графского титула… убил…»
– Пошел! – неожиданно крикнул Остин, вонзая скакуну в бока золоченые шпоры и пуская его в галоп.
