Текст книги "Когда любишь"

Автор книги: Теодор Гамильтон Старджон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Она быстро подошла к нему, провела ладонью по щеке и засмеялась, глядя на него. Он снова отметил ослепительную белизну выступающих зубов, таких острых...

– Ты покраснел! – сказала она. – И зачем все так говорят, как будто от этого перестаешь краснеть? Он спросил:

– Куда вы идете?

Она быстро посмотрела ему в глаза, по очереди, в один, другой, потом в оба сразу. Затем скрестила длинные руки на сумочке, опустила взгляд и тихо сказала:

– С тобой...

После этих первых слов были другие, много других, которые становились со временем все дороже и значимее для него.

А потом он отвез ее в город, пригласил пообедать, потом проводил в Вест-Сайд, туда, куда она сказала, и всю ночь они простояли у входа, болтая.

Через полтора месяца они поженились.

– Я не мог возражать, – сказал Вебер доктору Рэтберну.

Они стояли рядом, наблюдая, как множество рабочих снуют по гигантскому каменному сооружению в четверти мили от замка, который, кстати, был не видим отсюда, и люди о нем не подозревали. Работа началась днем раньше в три часа пополудни и не прерывалась на ночь. Не было упущено ничего, абсолютно ничего из того, что перечислил доктор Вебер, и все это теперь было в его распоряжении, и уже стояло, либо устанавливалось.

– Я понимаю – ответил Рэтберн. Он действительно понимал.

– Я не только не мог возражать, я просто не захотел. В конце концов, каждый человек к чему-то стремится, имеет какие-то желания. А этот Кеог как вы думаете, с чего он начал? Первое, чем он поинтересовался – каковы мои личные планы. И вдруг все, о чем я мог только мечтать идет прямо в руки. И все обещания выполняются.

– Что верно, то верно. Им нет смысла обманывать. Ну, а как вы расцениваете перспективы?

– Вы имеете ввиду этого молодого человека? – Он посмотрел на Рэтберна. – Впрочем, я понял, что вы имеете в виду... Вы спрашиваете, могу ли я дорастить одну из этих мнимых яйцеклеток до нужного срока. Знаете, только дурак может утверждать это наверняка, а эта работа – не для дураков. Все, что я могу сказать – я попытался начать. И, честно признаюсь, я бы ни за что не взялся за это, если бы не она с ее безумной идеей. Я уехал оттуда в четыре утра с мазком из носоглотки, и к девяти выделил примерно полдюжины клеток и поместил их в питательную среду из бычьей плазмы – просто потому, что ничего другого не оказалось под рукой. Теперь можно продолжать работу; я уже сказал им об этом по телефону. А к тому времени, как я прибыл сюда, – добавил он, обводя рукой строение, тут уже почти готова исследовательская лаборатория размером с городской медицинский центр. Я не мог возражать, – повторил он, возвращаясь к началу беседы. – А эта девушка... В ней какая-то огромная сила. Она так давит в прямом и в переносном смысле, что ей не возможно сопротивляться... Эй, поставьте у северо-восточного входа! – крикнул он мастеру. – Я сейчас спущусь и покажу. – Вебер повернулся к Рэтберну. – Мне пора.

– Если я буду нужен, – сказал доктор Рэтберн, – дайте только знать.

– Самое замечательное, – ответил Вебер, – что здесь все так говорят и слова у них не расходятся с делом.

Он поспешил к строению, а Рэтберн повернул в сторону замка.

Примерно через месяц после своего последнего приключения Гай Гиббон возвращался домой с работы. Вдруг человек, стоявший на углу с газетой, опустил ее и сказал:

– Это вы Гиббон?

– Да, я, – вздрогнув от неожиданности, ответил Гай.

Человек смерил его взглядом, быстро, но очень внимательно, с таким знанием дела, что Гай не удивился бы, если бы узнал, что этот тип не только определил, где, когда и за сколько куплен его костюм, но также его давление и группу крови.

– Меня зовут Кеог, – представился мужчина. – Вам это что-нибудь говорит?

– Нет, ничего.

– Разве от Сильвы вы не слышали этого имени?

– От Сильвы? Нет, никогда.

– Давайте зайдем куда-нибудь выпить. Я хотел бы поговорить с вами.

Что-то в нем, видно, понравилось этому человеку. Интересно, что, подумал Гай.

– Вы знаете ее? – заговорил первым Гай.

– Большую часть ее жизни. А вы?

– Что-что? Ну конечно. Мы собираемся пожениться.

Уставившись в свою кружку, Гай смущенно спросил:

– Так кто же вы все-таки, мистер Кеог?

– Можно сказать, что я in locoparentis, – он подождал реакции о добавил: – Нечто вроде опекуна.

– Она никогда не говорила мне об опекуне.

– Понятно. А что она вообще рассказывала о себе?

Смущение Гая усилилось до робости, даже с примесью страха, однако его слова прозвучали твердо:

– Я вас совсем не знаю, мистер Кеог. Я думаю, что не должен отвечать на вопросы о Сильве. Или о себе. И вообще о чем угодно.

Он поднял глаза. Кеог изучающе посмотрел на него. Потом улыбнулся. Для него это было непривычно и даже затруднительно, но все же улыбка была искренней.

– Ладно, – буркнул он и встал. – Пошли.

Он вышел из кабинки, и Гай, в полной растерянности, пошел следом. Они направились к телефону-автомату на углу. Кеог опустил монету, набрал номер и ждал, не сводя глаз с Гая. Молодому человеку пришлось слушать разговор, догадываясь об ответных репликах.

– Я тут стою с Гаем Гиббоном.

Гай обратил внимание на то, что Кеог не назвал себя – очевидно, его узнали по голосу....

– Конечно, я знал. Глупый вопрос, девочка....

– Потому что это и мое дело. Все, что касается тебя, мое дело....

– Что прекратить? Я не собираюсь ничего прекращать. Я просто должен знать, вот и все....

– Ну, хорошо, хорошо... Он здесь. Он не желает разговаривать ни о тебе, ни о чем, что, в общем, неплохо. Да, даже хорошо. Пожалуйста, скажи ему, чтобы не упирался.

И он протянул трубку обалдевшему Гаю, который дрожащим голосом сказал: "Да, алло", не сводя глаз с бесстрастного лица Кеога. Ее голос успокоил его.

– Гай, дорогой...

– Сильва...

– Все в порядке. Наверно, я раньше должна была сказать тебе. Все равно, рано или поздно... Гай, ты можешь говорить Кеогу, что хочешь. Все о чем он спросит.

– Но почему, любовь моя? В конце концов, кто он такой?

Она помолчала, потом как-то странно засмеялась.

– Он сам тебе объяснит лучше меня. Ты же хочешь, чтоб мы поженились?

– Да, конечно.

– Ну, тогда все в порядке. Никто не может помешать этому, кроме тебя самого. Послушай, Гай, я согласна жить где угодно и как угодно, как захочешь ты. Это истинная правда, и я хочу, чтобы ты верил мне.

– Я всегда верю тебе.

– Ну и слава Богу. Значит, будет так, как мы хотим. А теперь пойди и побеседуй с Кеогом. Расскажи ему все, что он захочет знать. Он сделает то же самое. Люблю тебя.

– Я тоже, – сказал Гай, вглядываясь в лицо Кеога. – Ну, ладно, пока.

И повесил трубку....

Разговор был долгим.

– Ему больно, – прошептала она доктору Рэтберну.

– Знаю, – врач сочувственно покачал головой, – но ведь с морфием нельзя перебарщивать.

– А если еще чуть-чуть?

– Разве что чуть-чуть, – грустно отозвался врач. – Он вынул шприц из сумки. Сильва нежно поцеловала спящего и вышла из комнаты. Кеог ждал ее.

– С этим надо кончать, девочка.

– С чем – с этим? – зло спросила она.

– Пошли отсюда.

Она так давно знала Кеога, что была уверена – ему нечем удивить ее. Но этот голос и взгляд были для него необычны. Он придержал перед ней дверь и молча пошел следом.

Они вышли из замка и по тропинке через рощицу поднялись на кромку холма, возвышавшегося над новым строением. На стоянке рядом с ним было полно автомобилей. Вот подъехал медицинский фургон; другой стоял под разгрузкой у северо-восточного входа. Приглушенно гудел двигатель где-то за зданием; над трубой новенькой котельной вился дым... Они оба молча вглядывались в сооружение. Тропинка увела их с вершин холма вниз, к озеру, к небольшому лесочку, посреди которого возвышалась статуя Дианы-охотницы, настолько великолепно выполненная, что она казалась живой, а не мраморной.

– Я всегда думал, – сказал Кеог, – что рядом с нею нельзя лгать. Даже самому себе, – добавил он и опустился на мраморную скамью.

– Что ж, выкладывай.

– Ты хочешь заново сотворить Гая Гиббона. Это безумный замысел – и одновременно великий. Впрочем, бывали и более безумные и великие, а теперь они кажутся заурядными. Однако я не собираюсь обсуждать здесь грандиозность твоей затеи.

– В чем же дело?

– В последние дни я все пытаюсь отстраниться, разгадать твой план в перспективе. Сильва... ты не учла кое-что.

– Отлично, – сказала она. – Очень хорошо. Я знала, что ты непременно додумаешься до всего, пока не поздно.

– Чтобы ты успела найти выход? – Он медленно покачал головой. – На сей раз его нет. Так что, девочка, собери все мужество Уайков и примирись с поражением.

– Говори.

– Дело вот в чем. Имей в виду, я не верю, что ты получишь копию Гая, но допустим, что это случится. Я говорил с Вебером – шанс у тебя есть, дай только Бог. Но если это произойдет, ты получишь только сосуд без содержимого. Послушай, малышка, человек – это не только кровь, скелет, клетки...

Он замолчал. Тогда она попросила:

– Продолжай, Кеог.

– Ты любишь этого парня? – требовательно спросил он.

– Не понимаю, – с удивлением произнесла она.

– А что ты любишь в нем? Кудри, мышцы, кожу? Мужское естество? Глаза, голос?

– Все, – спокойно ответила она.

– Только это и больше ничего? – нервно переспросил он. – Потому что если так, то ты можешь получить то, что хочешь, дай Бог тебе силы и удачи. Я не разбираюсь в любви, но скажу одно: если это все, что требуется, – к черту такую любовь!

– Ну ясно же, что любовь – это нечто большее.

– Вот-вот. Где же ты возьмешь это большее? Пойми, человек – это тепло плюс то, что в голове и в сердце. Ты намерена воспроизвести Гая Гиббона, но ты не сможешь достичь этого, просто продублировав его оболочку. Тебе надо повторить всего человека, надо заставить его прожить свою жизнь заново. А этого ты не сумеешь.

Она долго смотрела на статую Дианы, потом чуть слышно прошептала:

– Почему же?

– Я скажу, почему, – сердито сказал он. – Потому что первым делом тебе придется выяснить, что он из себя представляет.

– Но я знаю, что он из себя представляет.

Он зло сплюнул на зеленый мох, что было совершенно не свойственно ему и шокировало ее.

– Ты не знаешь и сотой доли, а я и того меньше. Однажды я припер его к стенке и добрых два часа пытался раскусить его. Он самый обыкновенный парень. Без особых успехов в учебе или в спорте. Обычные вкусы и чувства, как у миллионов других. Так почему же именно он, Сильва? Почему ты выбрала его? Что в этом парне такого, ради чего стоило выходить за него замуж?

– Я... я и не подозревала, что он тебе не нравится.

– Да нет же, неправда, я этого не сказал. В нем даже нет ничего такого, что могло бы не нравиться.

– Ты не знаешь его так, как я.

– Тут я согласен с тобой. Не знаю и не смог бы узнать, потому что и ты не знаешь – ты чувствуешь. Если ты хочешь снова увидеть Гая Гиббона или правдоподобную его копию, он должен со дня рождения жить по готовому сценарию. Ему придется пройти заново весь жизненный путь этого парня.

– Хорошо, – спокойно согласилась она.

Пораженный, он уставился на нее:

– А прежде, чем он сможет сделать это, нам надо написать сценарий. А еще раньше мы должны как-то раздобыть материал. Что ты думаешь делать учредить фонд по розыску каждого мгновения жизни этого... этого ничем не примечательного юноши? И сделать это тайно, чтобы он, то есть его двойник, не догадался об этом? Да знаешь ли ты, во что это обойдется?

– Все можно устроить.

– Предположим, у тебя будет его биография в форме сценария, двадцать лет жизни, каждый день, каждый час; тебе придется позаботиться о том, чтобы с рождения ребенка окружали люди, которые будут в тайне от него разыгрывать этот сценарий и не допустят, чтобы с ним произошло что-нибудь незапланированное.

– Вот именно, все правильно! – воскликнула она.

Кеог вскочил и заорал на нее:

– Я вовсе не строю планов, пойми ты это, сумасшедшая от любви! Я выкладываю свои возражения.

– Что еще нам понадобится? – нетерпеливо спросила она. – Кеог, постарайся, хорошенько постарайся все предусмотреть! Когда начнем? С чего? Быстрее!

Кеог смотрел на нее, как громом пораженный; наконец упал на скамейку и горько рассмеялся. Она села рядом, взяла его за руку, глаза ее сияли. Через мгновение он посерьезнел и повернулся к ней. Он вбирал в себя сияние ее глаз – и наконец его мозг снова заработал... как всегда, по приказу Уайков.

– Главный источник информации о его жизни, – сказал он, будет у нас не долго... Надо сказать Рэтберну, чтобы не слишком накачивал его морфием. Он должен быть в состоянии думать.

Когда его одолевала боль и он не мог больше вспоминать, ему вводили еще немного морфия. Какое-то время им удалось уравновешивать боль и воспоминания, но затем муки стали сильнее. Тогда ему удалили спинной мозг – и он потерял чувствительность к боли. Были привлечены новые люди психиатр, стенографистка, даже историк-профессионал.

В своей новой лаборатории Вебер экспериментировал, подыскивая "доноров" – пробовал все мыслимое и немыслимое, даже коров и приматов. Кое-какие результаты были, хотя не слишком обнадеживающие. Он экспериментировал и с людьми. Никак не удавалось преодолеть отторжение ткани: матка не удерживала чужеродный плод, как палец не приживается на чужой руке.

Тогда он перешел на питательные растворы. Он испробовал множество их и в конце концов создал такой, который подошел – из плазмы крови беременной женщины.

Лучшие яйцеклетки он поместил между пластинами простерилизованной замши. Он соорудил автоматическое устройство, регулирующее поступление плазмы с такой же скоростью, как в живых артериях, пропускающее ее так же, как вены, и поддерживающее необходимую температуру тела.

Однажды пятьдесят клеток погибли из-за воздействия хлороформа, содержащегося в одном из адгезивов. Когда оказалось, что на клетки плохо действует свет, Вебер сконструировал контейнеры из специального состава.

Те зародыши, которые на шестидесятый день были жизнеспособны, уже имели различимые глаза, позвоночник, зачатки рук, пульсирующее сердце. Каждый из них омывался более чем галлоном плазмы ежедневно, и в определенный момент их насчитывалось уже сто семьдесят четыре тысячи. Потом они стали погибать – некоторые из-за дефектов строения, другие из-за химического состава, многие по причинам, неясным даже Веберу и его сотрудникам.

Когда он сделал все, что было в его силах, и осталось только ждать, у него были зародыши, развившиеся до семи месяцев и хорошо растущие. Их было двадцать три. Гай Гиббон давно умер. Однажды его вдова навестила Вебера и устало положила перед ним пачку бумаг, попросив прочесть и сразу позвонить ей.

Вебер прочел и позвонил. Он отказался выполнить ее просьбу.

Она взялась за Кеога. Он отказался участвовать в ее плане. Она переубедила его. Кеог переубедил Вебера.

Каменный ангар вновь заполнился хитроумными механизмами. Холодильная камера была размером четыре на шесть футов; ее окружали провода и чувствительные датчики. В эту камеру поместили девушку.

К этому времени зародышей осталось всего четыре, и им было восемь с половиной месяцев.

Один из них выжил.

Послесловие автора:

Я обращаюсь к читателю, и особенно к тому, кто едва перешагнул за двадцать. Позвольте вас спросить: не было ли у вас когда-нибудь ощущения, будто кто-то управляет вами? Бывало ли так, что вы хотите что-то сделать, но, как назло, всюду натыкаетесь на препятствия, и приходится отступить? А порою наоборот – желаемое не чересчур ли легко достается вам? Испытывали ли вы чувство, что незнакомые люди словно бы прекрасно знают вас? Встречали вы когда-нибудь девушку, при виде которой у вас замирало сердце, которой вы тоже вроде бы нравились – и вдруг каким-то образом она как бы вычеркивалась из вашей жизни, как не вписавшаяся в сценарий?

Чего уж там, со всеми нами случалось такое. Однако, если вы прочли мой рассказ, то вы согласитесь, что это нечто более поразительное, чем просто сюжет. Он что-то напоминает вам, не так ли? То есть, я хочу сказать, что необязательно должен быть замок, или "старая лужа", и, конечно все имена изменены, чтобы не компрометировать... автора.

Потому что, возможно, ей уже пора проснуться, постаревшей всего на два или три года после двадцатилетнего сна. И когда вы встретите ее, это станет самым потрясающим событием в вашей жизни.