Текст книги "«На суше и на море» - 61. Фантастика"

Автор книги: Теодор Гамильтон Старджон

Соавторы: Виктор Сапарин,Жак Бержье
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Кристел скрестил руки на груди.

– Это смешной вопрос.

– Вы лили? Не уклоняйтесь!

Кристел поколебался, потом сказал твердо:

– Нет. И у вас нет никаких доказательств против меня.

Бевингтон кивнул.

– Я вижу. – Он обратился к Флетчеру, – Вы говорили о фактах. О каких фактах?

Флетчер подошел к чану, где Дамон вгонял насыщенную кислородом воду в жабры декабраха.

– Как он себя чувствует?

Дамон с сомнением покачал головой.

– Ведет себя как-то странно. Боюсь, нет ли внутренних повреждений от кислоты.

Флетчер с полминуты смотрел на продолговатое, бледное существо.

– Ну, что ж, попробуем. Это все, что мы можем сделать. – Он пересек комнату, подкатил модель головы декабраха. Кристел засмеялся, отвернулся с отвращением.

– Что вы хотите показать? – спросил Бевингтон.

– Я хочу доказать, что декабрах разумен и способен сообщаться.

– Ну-ну, – произнес Бевингтон. – Это что-то новое, не так ли?

– Совершенно верно. – Флетчер приготовил свой блокнот.

– Как вы изучили его язык?

– Это не его язык – это код, разработанный нами для него.

Бевингтон осмотрел модель, заглянул в блокнот.

– Это сигналы?

Флетчер объяснил ему систему.

– Он знает уже 58 слов да еще цифры от нуля до девяти.

– Вижу. – Бевингтон сел. – Показывайте. Ваша очередь.

Кристел повернулся.

– Мне незачем смотреть на этот балаган.

Бевингтон возразил:

– Вам бы лучше остаться и защищать свои интересы; кроме вас, этого некому сделать.

Флетчер задвигал щупальцами модели.

– Конечно, это грубая модель; будь у нас время и средства, мы разработали бы что-нибудь получше. Итак, я начну с цифр.

Кристел заметил презрительно:

– Я мог бы и зайца научить считать.

– А потом, – продолжал Флетчер, – я попробую кое-что посложнее. Я спрошу, кто отравил его.

– Постойте, – вскричал Кристел. – Вам не поймать меня таким способом!

Бевингтон протянул руку за блокнотом.

– Как вы у него спросите? Какие сигналы примените?

Флетчер показал их.

– Прежде всего вопрос. Понятие вопроса – это абстракция, которую дек до сих пор не вполне понимает. Мы установили сигнал для выбора, вроде «какой вы хотите?» Может быть, он поймет, чего я добиваюсь.

– Хорошо, вопрос. А дальше?

– «Декабрах – получить – горячая – вода», (горячая вода – это, значит, кислота). Вопрос: «Человек – дать – горячая – вода?»

Бевингтон кивнул.

– Это довольно верно. Начинайте.

Флетчер начал подавать сигналы. Черное пятно глаза смотрело. Дамон сказал несмело:

– Он беспокоится, очень встревожен.

Флетчер закончил сигналы. Шупальца декабраха двинулись раз или два и нерешительно дернулись.

Флетчер повторил все сигналы, добавил еще вопрос: «Человек?»

Шупальца медленно задвигались.

– «Человек», – прочел Флетчер.

Бевингтон кивнул:

– Человек. Но какой человек?

Флетчер обратился к Мерфи:

– Встаньте перед чаном. – И просигналил: «Человек – дать – горячая – вода – вопрос». Щупальца декабраха задвигались.

– Нуль-нуль, – прочел Флетчер. – Не он. Дамон, встаньте перед чаном. – Он просигналил декабраху: «Человек – дать – горячая – вода – вопрос».

– «Нуль».

Флетчер повернулся к Бевингтону.

– Встаньте перед чаном. – И просигналил.

– «Нуль».

Все взгляды обратились на Кристела.

– Ваша очередь, – сказал Флетчер. – Ступайте, Кристел.

Кристел медленно подошел.

– Я не дурак, Флетчер. Я вижу ваши штучки насквозь.

Декабрах задвигал шупальцами. Флетчер стал читать его сигналы, а Бевингтон смотрел ему через плечо в блокнот.

– «Человек – дать – горячая – вода?»

Кристел запротестовал. Бевингтон велел ему молчать.

– Станьте перед чаном, Кристел. – И Флетчеру: – Спросите еще раз.

Флетчер просигналил. Декабрах ответил: «Человек – дать – горячая – вода. Желтый. Человек. Быстро. Войти. Дать – горячая – вода. Уйти».

В лаборатории стало тихо.

– Ну вот, – прямо сказал Бевингтон, – кажется, вы выиграли, Флетчер.

– На это вы меня не поймаете, – заговорил Кристел.

– Молчать, – отрезал Бевингтон. – Достаточно ясно, что произошло…

– Достаточно ясно, что произойдет сейчас, – хрипло от бешенства возразил Кристел. В руке у него был пистолет Флетчера. – Я достал вот это, прежде чем прийти сюда… и похоже на то, что… – Он поднял пистолет, нацелился в чан, прищурился, и его палец уже нажимал на спуск. Сердце у Флетчера замерло и похолодело.

– Эй! – крикнул Мерфи.

Кристел вздрогнул. Мерфи бросил свое ведро. Кристел выстрелил в Мерфи, промахнулся. Дамон прыгнул на него, Кристел быстро прицелился, и добела раскаленная струя пронзила Дамону плечо. Закричав от боли, Дамон оплел Кристела своими костлявыми руками. Флетчер и Мерфи кинулись на помощь, вырвали пистолет и связали Кристелу руки за спиной.

Бевингтон сказал мрачно:

– Вы попались теперь, Кристел, даже если не попадались раньше.

Флетчер сказал:

– Он убил сотни и сотни декабрахов. Косвенным образом он убил Карла Райта и Джона Агостино. Ему за многое придется ответить.

Сменная команда перешла с LG-19 на плот. Флетчер, Дамон, Мерфи и другие из прежней команды сидели в столовой; им предстоял шестимесячный отпуск.

Левая рука у Дамона висела на перевязи, правой он поигрывал кофейной чашкой.

– Я еще не знаю, что буду делать. У меня нет планов. Факт тот, что я как будто повис в воздухе.

Флетчер подошел к окну, оглядел темно-красный океан.

– Я остаюсь.

– Что такое? – вскричал Мерфи. – Я не ослышался?

Флетчер вернулся к столу.

– Я и сам не могу понять.

Мерфи покачал головой в совершенном недоумении.

– Не может быть, чтобы вы говорили серьезно.

– Я инженер, человек труда, – сказал Флетчер. – У меня нет жажды власти, нет желания переделывать Вселенную, но мне кажется, что мы с Дамоном запустили что-то в ход, что-то важное, и мне хочется посмотреть, чем это кончится.

– Вы говорите о том, как научили деков сообщаться?

– Вот именно. Кристел напал на них, заставил защищаться. Он перевернул их жизнь. Мы с Дамоном перевернули жизнь вот этого одного декабраха совершенно по-другому. Но мы только начали. Подумайте о возможностях! Представьте себе человеческое население в плодородной стране – людей, совершенно таких, как мы, но только совершенно не умеющих говорить. Потом кто-то открывает им путь в новый мир – дает интеллектуальный стимул, подобного которому у них никогда не бывало. Подумайте об их реакциях, о новом восприятии жизни! Деки находятся именно в таком положении, если не считать того, что мы только начали с ними работать. Можно только догадываться о том, чего они достигнут, и я хочу как-то участвовать в этом. Если даже не смогу, то не хочу бросать дело недоконченным.

Дамон сказал вдруг:

– Кажется, я тоже останусь.

– Оба вы с ума сошли, – сказал Джонс, – мне не терпится уехать отсюда.

Прошло три недели после отлета LG-19; работа на плоту шла обычным ходом. Смена следовала за сменой; бункера начали наполняться новыми слитками драгоценного металла.

Флетчер и Дамон подолгу работали с декабрахом; на сегодня был назначен великий опыт.

Чан подняли у края плота.

Флетчер еще раз просигналил свое последнее обращение: «Человек показать нам сигналы. Ты привести много декабрахи, человек показать сигналы. Вопрос».

Щупальца задвигались, выражая согласие. Флетчер отступил; чан подняли, опустили за борт, в воду.

Декабрах всплыл, некоторое время держался у поверхности, потом скользнул в темную глубину.

– Вот идет Прометей, – произнес Дамон, – несущий дар богов.

– Скажите лучше – дар речи, – улыбнулся Флетчер. Бледная фигура исчезла из виду. – Десять против пятидесяти, что он не вернется, – предложил пари Кальдер, новый управляющий.

– Я не держу пари, – ответил Флетчер. – Я только надеюсь.

– А что вы будете делать, если он не вернется?

Флетчер пожал плечами.

– Может быть, поймаем другого, будем учить его. В конце концов это должно начаться.

Прошло три часа. Начал подниматься туман, появились пятна дождя.

Дамон, глядевший через борт, выпрямился.

– Я вижу дека. Но наш ли это?

На поверхность всплыл декабрах. Щупальца у него двигались: «Много – декабрахи. Показать – сигналы».

– Профессор Дамон, – произнес Флетчер, – вот ваш класс.

Перевод с английского 3. Бобырь

Теодор Стержон
БОГ МИКРОКОСМОСА

Рис. Н. Воробьева

ЭТО РАССКАЗ об одном человеке, который слишком многое мог, и о другом, который слишком многого хотел. Того, кто был почти всемогущ, звали Джемсом Киддером, а второй был его банкиром.

Киддер был ученый и парень хоть куда. Жил он совершенно один на маленьком островке близ берегов Новой Англии. Однако он вовсе не походил на тех страшных ученых гномов, о которых вы, наверное, не раз читали. Он не был ни дельцом, думающим лишь о личной выгоде, ни циничным безумцем с манией величия. Он никому не строил козней и, насколько я знаю, ничего не собирался уничтожать. Он аккуратно стригся, следил за своими ногтями и вообще жил и мыслил, как самый обыкновенный нормальный человек. Он любил уединение, был немного ребячлив, невысок, полноват и блистателен. Его специальностью считалась биохимия. Все называли его мистер Киддер. Не доктор и не профессор. Просто мистер Киддер.

С детства был он, что называется, кислым яблочком, да таким и остался. Он не закончил ни колледжа, ни университета, так как считал, что такой путь к науке слишком долог, а главное – слишком истоптан. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что его учителя, может быть, кое-что знают о том, что говорят. Так же относился он к книгам. Он всегда задавал вопросы, порой весьма щекотливые, но последнее его ничуть не заботило. Он считал Грегора Менделя[5]5
  Мендель, Грегор (1822–1884) – австрийский натуралист, работы которого легли в основу реакционного учения о наследственности. – Прим. ред.


[Закрыть] отъявленным лжецом, Чарлза Дарвина – смешным философом, а Лютера Бербанка[6]6
  Бербанк, Лютер (1849–1926) – известный американский селекционер-дарвинист, создавший много новых сортов декоративных, плодовых и огородных культур. – Прим. ред.


[Закрыть] – очковтирателем. Если он вступал в спор, то не успокаивался, пока его жертва не падала бездыханной. Когда он говорил с человеком, который когда-то что-то знал, он спрашивал, что он знает теперь, и вышибал из него дух. Когда же он говорил с человеком, который еще что-то знает, он просто повторял: «А откуда вы это знаете?» Самым любимым развлечением Киддера было сцепиться с каким-нибудь фанатичным евгеником и публично разделать его под орех. Не удивительно, что люди сторонились Киддера и никогда не приглашали на чашку чая. Он был вежлив, но совершенно не умел угождать.

У Киддера имелось немного денег. На них он арендовал остров и построил там лабораторию. Однако, будучи биохимиком, он не мог копаться только в своем огороде. Поэтому никого особенно не удивило, когда Киддер вторгся в чужую область и усовершенствовал способ массовой кристаллизации витамина В₁ – при желании он мог изготовлять его тоннами! Это принесло ему кучу денег. Он купил на них остров и, когда тот перешел в его полную собственность, нанял восемьсот человек, чтобы расширить лабораторию и возвести подсобные сооружения на участке в полтора акра. Затем он занялся исследованием сезали – волокон мексиканской агавы, из которых плетут канаты, – нашел способ их растворять и разорил всю канатную промышленность, изготовив практически неразрывающийся канат из обыкновенной травы.

Вы, наверное, помните публичное испытание этого каната, устроенное Киддером над Ниагарским водопадом? Помните, как от берега к берегу протянули канат, а на нем, на крюке, остром, как лезвие бритвы, над самой стремниной подвесили десятитонный грузовик? Если помните, вам должно быть понятным, почему теперь все суда швартуются не на якорных цепях, а на канатах не толще простого карандаша, которые можно свернуть в бухточку, как тоненький шланг для поливки сада. Это тоже принесло Киддеру большой доход. Часть денег он потратил на приобретение циклотрона.

После этого деньги вообще перестали для него быть деньгами. Они превратились просто в цифры в маленьких чековых книжках. Кое-что – совсем немного – Киддер тратил на пищу и оборудование, которое ему присылали на остров. Но вскоре и эти расходы прекратились. Банк отправил на гидроплане специального агента, чтобы узнать, жив ли Киддер вообще.

Через два дня агент вернулся в легком трансе от того, что увидел на острове. Киддер был жив, здоров и сам производил для себя превосходную пищу, пользуясь удивительно простои системой синтеза. Банк немедленно обратился к Киддеру с письмом, спрашивая, не согласится ли мистер Киддер в собственных интересах обнародовать тайну своего земледелия без земли. Киддер ответил, что сделает это с удовольствием, и приложил к ответу все формулы. В постскриптуме он написал, что давно бы поделился своим открытием с другими, если бы знал, что оно хоть кого-нибудь заинтересует. Он просто не сообразил… Таков был этот человек, благодаря которому совершилась одна из величайших революций второй половины двадцатого века – переход к промышленному производству сельскохозяйственных продуктов. Это открытие сделало Киддера еще богаче. Вернее, его банк. Самому Киддеру на деньги было наплевать.

Однако по-настоящему Киддер развернулся лишь через восемь месяцев после посещения агента. И для биохимика, не имеющего даже звания доктора, развернулся довольно широко. Вот неполный список его открытий.

Промышленный, коммерчески выгодный способ переработки алюминиевых сплавов в вещество, превосходящее по прочности лучшую сталь. После такой переработки алюминий можно было использовать как структурный металл.

Демонстрационный прибор, который сам Киддер назвал «световым насосом». Его действие основано на том, что свет является формой материи, а следовательно, подчинен законам физики и электромагнетизма. В закрытой комнате к единственному источнику света приближают переменное магнитное поле, образуемое цилиндром «светового насоса», и свет втягивается в него. Затем он проходит сквозь «линзы» Киддера – кольца, поддерживающие постоянное электрическое поле вдоль линий скоростного затвора с ирисовой диафрагмой. За ней находится сердце «светового насоса» – кристалл-поглотитель, удерживающий на своих внутренних гранях до 98 процентов света. При включении такого прибора свет в комнате довольно заметно меркнет. Прошу извинить мой неученый язык, рассказываю как могу, в самых общих чертах.

Синтетический хлорофилл – в любых количествах.

Самолетный винт, при помощи которого можно развить скорость выше звуковой.

Дешевый клей для снятия старой краски. После высыхания он снимается вместе с краской с любой поверхности, как чулок с ноги.

Постоянная реакция расщепления атомов урана с выделением изотопа U-238, который в двести раз активнее старого известного изотопа U-235.

Пожалуй, достаточно?

Сидя на своем маленьком острове, он обладал таким могуществом, которое могло бы сделать его властелином мира. Однако сам Киддер, по-видимому, даже не подозревал этого. Он просто не думал о подобных вещах. Пусть мир сам печется о мирских делах, лишь бы никто не мешал ему проводить свои опыты! Связаться с Киддером можно было только по единственному радиофону особой конструкции, установленному в подвале Бостонского банка. И пользоваться этим радиофоном мог только один человек. Сверхчувствительный передатчик отвечал лишь на колебания, присущие телу банкира Конэнта. Причем Киддер предупредил Конэнта, что тот может его вызывать не иначе, как в случае крайней необходимости. Все идеи и патенты Киддера, то есть все, что Конэнту удавалось из него вытянуть, банкир осуществлял под псевдонимами, которые кроме него, не знал никто. Но ученому до этого было мало дела.

В результате открытий Киддера начался поразительно быстрый прогресс, какого до сих пор не знала цивилизация. Его плоды пожинала вся страна, весь мир. Но самый богатый урожай пожинал банк. Он стал даже слишком предприимчивым. Он начал протягивать лапы к чужим пирогам. И чем больше вырастало таких щупалец, тем больше он пожирал чужих пирогов. Прошло совсем немного лет, и банк благодаря оружию, выкованному Киддером, стал почти таким же могущественным, как сам Киддер.

Но только почти.

А теперь подождите: прежде, чем продолжать, я хочу заткнуть рот всякой деревенщине, которая сидит, как обычно, где-то в дальнем левом углу и брюзжит не переставая, что, мол, все это просто выдумки, что вообще один человек неспособен добиться таких успехов в самых разных науках, а тем более какой-то Киддер, и прочее.

Да, я согласен. Скажу даже больше: при всей несомненной гениальности Киддера гений его не был созидательным. В сущности Киддер всегда оставался студентом. Он просто применял на практике то, что знал, то, что видел, и то, чему его учили.

Когда Киддер впервые приступил к работе в новой лаборатории на своем острове, он рассуждал примерно следующим образом:

«Все, что я знаю, я знаю со слов и из книг людей, которые это узнали со слов и из книг других людей, которые в свою очередь… и так далее. Лишь время от времени кто-нибудь натыкается на что-то новое. Тогда он или кто-либо другой поумнее использует и распространяет это новое. Однако на каждого человека, открывающего нечто действительно стоящее, приходится более двух миллионов кропателей, которые только собирают и сохраняют сведения о том, что давно уже всем известно. Я бы знал гораздо больше, если бы мог обойти этот общий закон развития. Ждать счастливой случайности, которая обогатит знания человечества, мои знания, – слишком долго! Если бы можно было изобрести машину времени, я устремился бы в будущее и останавливался всякий раз, когда встречал что-то интересное. Но такое путешествие во времени невозможно. Время нельзя обогнать или ускорить его бег. Что же мне остается?

Остается только ускорить развитие интеллекта, чтобы я мог наблюдать за ним и пользоваться тем, что он изобретает. Такое предположение мыслимо, однако вряд ли выполнимо. Легче самому усовершенствоваться во всех областях, чем дисциплинировать разум других людей в нужной мне степени. Это чудовищный труд. Мне такой труд не под силу. И вообще ни один человек с этим не справится.

Ничего не поделаешь. Я не могу ускорить работу своего мозга и тем более мозга других людей. Неужели выхода нет? Быть этого не может! Не знаю как, не знаю когда, не знаю какой, но выход должен быть найден!»

Именно этой проблеме, а не евгенике, не «световому насосу», не ботанике и не атомной физике посвятил себя Джемс Киддер. Он был практиком, и такая проблема представлялась ему несколько метафизичной. Однако он взялся за ее разрешение с присущей ему дотошностью, пустив в ход все свои специальные познания. День за днем Киддер бродил по острову, в бессильной злобе швыряя раковины в волны морского прибоя и немилосердно ругаясь. Затем пришло время, когда он заперся в своем доме и погрузился в мрачное раздумье. И наконец Киддер лихорадочно принялся за работу.

Он работал в родной ему области – биохимии, сосредоточив все свое внимание на двух ее отраслях: на генетике и животном метаболизме.[7]7
  Метаболизм – обмен веществ, совокупность процессов, охватывающих как усвоение пищевых веществ и построение из них живых веществ, так и распад этих веществ в организме. – Прим. ред.


[Закрыть] Он узнал и запечатлел в своем ненасытном мозгу множество вещей, которые не имели ни малейшего отношения к тому, что его интересовало, и совсем мало из того, что ему действительно было нужно. Но он соединил это немногое с тем немногим, что он уже знал или предполагал, и со временем у него подобрался целый ряд проверенных фактов, на которые можно было опереться. Он шел самыми необычными путями. В математике это выглядело бы так, как если бы кто-нибудь начал умножать яблоки на груши или строить уравнения, прибавляя к одной его части логарифм корня квадратного из минус единицы, а к другой – знак бесконечности. Он делал ошибки, но только раз ошибся в выборе рода и уже много позднее также один раз ошибся в виде. Он столько просиживал над микроскопом, что у него начались галлюцинации: ему казалось, что его сердце гонит кровь сквозь черную трубку и она пульсирует под стеклом. Чтобы избавиться от наваждения, пришлось на два дня прекратить работу. Киддер не ставил опытов наобум и не проверял свои ошибки. Он предпочитал работать наверняка.

И он добился успеха. Ему везло с самого начала и стало везти еще больше, когда он сформулировал закон вероятности и уточнил его до такой степени, что мог почти безошибочно предсказать, какими опытами стоит заниматься, а какими не стоит. И когда мутноватая слизь на стекле микроскопа начала шевелиться, Киддер понял, что стоит на верном пути. Когда эта слизь сама начала отыскивать себе пищу, он пришел в восторг. А когда она разделилась и через несколько часов снова разделилась, и каждая часть начала расти и делиться в свою очередь, Киддер испытал чувство торжества, ибо он создал жизнь.

Он лелеял, вскармливал и опекал эту жизнь, порожденную его разумом. Он купал ее в волнах различных вибраций, сливал, дозировал и снова разъединял. Каждый новый шаг подсказывал ему, что делать дальше. И вот из его цистерн, пробирок и инкубаторов появились сначала амебоподобные существа, затем реснитчатые микроорганизмы, затем все быстрее и быстрее он начал создавать их разновидности с глазками, нервными пузырьками и вскоре одержал победу из побед – вывел настоящую, не одно-, а многоклеточную бактерию! Гораздо медленнее он развил из нее кишечнополостные организмы, но когда это удалось, ему уже не составляло труда видоизменять их, наделяя различными органами, каждый из которых имел строго определенное назначение, а главное – передавался по наследству.

Так появились высокоорганизованные моллюскоподобные существа со все более и более совершенными жабрами. В тот день, когда неописуемое создание впервые выползло по наклонному борту водоема, сжало жаберные щели и впервые слабо вдохнуло воздух, Киддер бросил работу, ушел на другой конец острова и напился до безобразия. За хмелем похмелье и прочее. Но вскоре он снова вернулся в лабораторию и накинулся на работу, забывая о сне и еде.

Киддер свернул на боковую дорожку в науке, и здесь его ждал новый триумф – ускоренный метаболизм. Он извлекал и очищал всевозможные стимулирующие вещества из спирта, кока-колы, героина и прочих наркотиков, придуманных матерью-природой. Подобно ученому, который, изучая свертывание крови, вдруг обнаруживает, что активную роль в этом процессе играет щавелевая кислота, и только щавелевая кислота, Киддер начал отделять ускорители от замедлителей, возбуждающие элементы от усыпляющих во всех известных ему наркотиках. Полученные экстракты он зачастую пробовал на себе. Так ему удалось попутно найти одну штуку, в которой он чертовски нуждался: бесцветный эликсир, заменяющий сон. Отныне сон стал никчемной потерей времени, и Киддер трудился по двадцать четыре часа в сутки.

Он искусственно синтезировал выделенные им вещества, очистив их от всех ненужных элементов. Далее он подверг их обработке радиацией и вибрацией. В красных кровяных тельцах, введенных в сосуд, где воздух вибрировал со сверхзвуковой скоростью, после их поляризации возникли какие-то свойства, которые в двадцать раз ускоряли сердцебиение подопытных существ. Они ели в двадцать раз больше, росли в двадцать раз быстрее, и умирали в двадцать раз скорее обычного.

Киддер выстроил огромный герметически изолированный зал. Над ним он приказал построить комнату точно таких же размеров, но не столь высокую. В ней разместилась его контрольная лаборатория.

Большой зал был разделен на четыре изолированные секции. В каждой из них Киддер поставил миниатюрные подъемники, деррик краны и всевозможные станки и инструменты. Люки с глазками соединяли зал с верхней комнатой.

Тем временем в первой лаборатории было создано теплокровное, покрытое змеиной кожей существо с четырьмя конечностями и поразительно быстрым циклом развития: каждые восемь дней – поколение, продолжительность жизни – около двух недель. Подобно ехидне, оно было яйцекладущим млекопитающим. Беременность длилась шесть часов, яйца дозревали за три часа, а еще через четыре дня детеныши достигали половой зрелости. Каждая самка откладывала четыре яйца и жила ровно столько, сколько требовалось для выращивания малышей, после того как они вылупливались из яиц. Самцы погибали через два-три часа после спаривания. Эти существа обладали необычайной приспособляемостью. Они были маленькими – не длиннее семи сантиметров и не выше пяти, если считать от земли до плеч. Их передние конечности имели по три пальца с большим противостоящим пальцем из трех суставов. Они могли жить только в атмосфере с большим содержанием аммиака. Киддер вывел четыре семьи этих существ и поместил каждую в изолированную секцию большого зала.

Теперь все было готово. Контролируя атмосферу секций, Киддер изменял температуру, влажность, содержание кислорода. Порой, вводя чрезмерное количество какого-нибудь газа, например двуокиси углерода, он морил свои создания, как мух, но те, что выживали, передавали возникающие свойства физической сопротивляемости новым поколениям. Время от времени, чтобы обновить наследственные качества рода, Киддер переносил яйца из одной изолированной секции в другую. В таких условиях, под неусыпным контролем создания начали быстро эволюционировать.

В этом, собственно, и заключалось решение задачи. Киддер не мог ускорить развитие человеческого интеллекта настолько, чтобы тот ответил на все вопросы его ненасытного, невероятного ума. Он не мог ускорить развитие своего собственного разума. И вот он создал новую расу существ, которые развивались с такой быстротой, что вскоре должны были перегнать человеческую цивилизацию. И тогда он начнет у них учиться.

Они были полностью во власти Киддера. Нормальная земная атмосфера отравила бы их, и Киддер сознательно демонстрировал это каждому четвертому поколению, чтобы они не пытались от него уйти. И они не пытались. Они должны были жить, прогрессировать, ставить свои маленькие опыты, ошибаться и находить решения во сто раз быстрее, чем люди. У них были все преимущества людей, потому что ими руководил Киддер. Человечеству понадобилось шесть тысяч лет, чтобы открыть науку, и еще триста лет, чтобы заставить ее по-настоящему служить себе. Киддеровским созданиям, чтобы сравняться с человечеством по умственному развитию, понадобилось всего двести дней. Начиная с этого момента, как доказал Киддер своими неожиданными открытиями, великий Томас Эдисон выглядел по сравнению с ними жалким ремесленником-самоучкой.

Киддер назвал их неотериками и заставил работать на себя. При этом он проявил недюжинную изобретательность. Он никогда не ставил перед неотериками невыполнимых задач и не заставлял их трудиться зря. Это была мудрая политика.

Например, Киддер захотел, чтобы неотерики научились строить убежища из пористого материала. Для этого он создал необходимость в таких убежищах, обрушив на одну из секций неотериков потоки воды, затоплявшие их жилища. Неотерики быстро возвели водонепроницаемые убежища из водостойких материалов, которые Киддер сложил в углу секции. Киддер немедленно опрокинул хрупкие купола мощной струёй холодного воздуха. Неотерики возвели новые, которые могли противостоять и ливням и ветру. Киддер так резко понизил температуру, что неотерики не могли к ней приспособиться. Тогда они начали подогревать свои убежища маленькими очагами. Киддер быстро повысил температуру настолько, что неотерики едва не изжарились. Некоторые так и погибли, но один из мудрецов все-таки додумался, как строить прочные закрытые жилища из трехслойного рубероида, проделывая в среднем слое тысячи отверстий, чтобы создавалась тонкая воздушная прокладка.

Пользуясь подобными приемами, Киддер быстро заставил неотериков создать свою маленькую, но высокоразвитую цивилизацию. Одну из секций большого зала он сделал засушливой, в другой создал очень влажный климат, а затем поднял разделяющую перегородку. Между неотериками двух секций разгорелась показательная война, а в блокноте Киддера появились записи о тактике военных действий и оружии. Затем последовала выработанная неотериками вакцина против простудных заболеваний. Именно благодаря ей эти заболевания сегодня совершенно исчезли. Благодаря неотерикам и президенту банка Конэнту, к которому эта вакцина попала. В один из зимних вечеров Конэнт разговаривал по радиофону таким гнусаво-сиплым от ларингита голосом, что Киддер послал ему флакон вакцины и раздраженно попросил никогда больше не подходить к аппарату в столь отвратительном состоянии. Конэнт подверг вакцину анализу, и снова счета Киддера начали расти. Счета банка тоже.

Вначале Киддер поставлял каждой секции материалы, которые, по его мнению, могли понадобиться неотерикам, но когда они достигли такого уровня развития, что могли уже сами производить все необходимое из простейших элементов, он стал давать им только сырье. Способ производства сверхпрочного алюминия был найден после того, как он установил над одной из секций мощный пресс. Нижняя плита пресса, скользя по стенам, начала опускаться со скоростью десяти сантиметров в день. Она грозила раздавить все живое. Под угрозой неминуемой гибели неотерики в целях самосохранения начали подпирать плиту самыми прочными материалами, какие у них имелись. Но Киддер позаботился о том, чтобы в этой секции были только окись алюминия, минимальное количество прочих химических элементов, вдоволь электроэнергии и больше ничего. Сначала неотерики возвели двенадцать алюминиевых колонн. Когда эти колонны согнулись и сплющились, они попробовали придать им такую форму, при которой мягкий металл приобретал наибольшую прочность. Это не удалось. Тотчас же они возвели новые подпорки, еще более прочные. И наконец процесс остановился. Тогда Киддер взял одну из колонн и подверг ее анализу. Она была сделана из сверхпрочного алюминия, превосходящего но твердости молибденистую сталь.

Этот опыт подсказал Киддеру, что ему пора изменить обращение с неотериками и как-то упрочить свое влияние, пока они не сделались слишком изобретательными. Например, его очень интересовали проблемы атомной энергетики, но он боялся доверить крохотным сверхученым столь мощное оружие. Сначала он должен был сам увериться, что они воспользуются им точно по назначению. И тогда он ввел культ страха. Малейшее отклонение от полученных свыше указаний немедленно влекло за собой гибель половины племени. Например, если он приказывал разработать дизельный мотор без маховика, а какой-нибудь хитрец из юных неотериков использовал хоть частицу материала для строительных целей, половина племени тотчас умирала. Разумеется, к тому времени неотерики уже обладали письменностью и, разумеется, писали они на языке Киддера. Экран телетайпа, установленный в застекленном углу каждой секции, был их священным алтарем. Все возникающие на нем приказы должны были немедленно исполняться. В противном случае…

Это нововведение значительно упростило работу Киддера. Отпала необходимость в обходных маневрах. Теперь он мог просто давать любые задания, и какими бы трудными они ни казались, третье или четвертое поколение неотериков так или иначе осуществляло его волю.