Текст книги "Прах к праху"

Автор книги: Тэми Хоуг (Хоаг)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Сознание спецагента наполнила какофония голосов Бондюрана, Брандта, патологоанатома, Ковача, полицейских и коронеров, судебно-медицинских экспертов и агентов из сотен предыдущих дел. И все наперебой громко выражали свое мнение или сомнение. Голоса звучали так громко, что мешали думать. Его собственная усталость лишь усиливала этот шум, и вскоре он уже молил бога, чтобы кто-нибудь отключил эти безумные звуки.

Всемогущий Куинн. Так когда-то его называли в Куонтико. Эх, видели бы его сейчас… Когда он вот-вот задохнется от страха пропустить что-то важное или свернуть в ходе расследования не в ту сторону.

Система работает в режиме перегрузки; он же единственный, кто стоит рядом с рубильником. Но самая пугающая мысль: только он, и никто другой, в состоянии что-либо изменить, но он ничего не изменит, потому что альтернатива еще страшнее. Не будет работы – не будет и Джона Куинна.

Где-то глубоко внутри его начала бить мелкая дрожь. Уже дрожат руки. Он попытался избавиться, напрягая бицепсы и трицепсы, силой загнать внутрь эту противную слабость.

Плотно зажмурив глаза, Джон опустился на пол и принялся яростно отжиматься. Десять, двадцать, тридцать, потом все больше и больше отжиманий. Он отжимался до тех пор, пока не почувствовал, что кожа на руках вот-вот лопнет, не в состоянии выдерживать напряжение мускулов, пока боль не начала выжигать в его сознании неумолчный гул голосов. Пока ему не стал слышен лишь собственный пульс.

Лишь тогда Куинн заставил себя встать с пола. Он надрывно дышал. Тело было горячим и липким от пота.

Вновь сосредоточился на фотографиях. Но теперь видел не вспоротую ножом кожу, не кровь на изуродованном убийцей теле. Ножевые раны сложились в рисунок. Х поверх Х.

– Перекрести мое сердце, – пробормотал он, проводя пальцем по линиям на снимке. – Дай умереть.

– По улицам Миннеаполиса бродит серийный убийца. Сегодня полиция нашего города обнародовала фоторобот человека, который подозревается в зверском убийстве трех женщин. Это главная вечерняя новость нашего информационного выпуска…

Женщины, жившие в «Фениксе», сидели и лежали на разномастных стульях и кушетках гостиной комнаты, не отрывая глаз от широкоплечего, с решительным квадратным подбородком диктора одиннадцатого канала. На экране возникли кадры, сделанные днем на пресс-конференции. В руках у начальника полиции фоторобот Крематора. Затем рисунок полностью занял экран.

Эйнджи смотрела телевизор, стоя в дверях, поглядывая на собравшихся в комнате женщин. Пара из них была даже моложе ее. Четверым на вид по двадцать с небольшим. Одна постарше, некрасивая толстуха в топике. Отопление работало на полную мощность, в помещении жарко и сухо, как в пустыне. Руки у толстой тетки были словно окорока. Когда она садилась, жирное брюхо выкатывалось на колени.

Эйнджи знала, что в прошлом эта женщина была проституткой, но с трудом представляла себе мужчину, у которого бы на нее встал и который захотел бы заплатить за секс с ней. Мужчинам нравятся стройные молоденькие девушки. Каким бы старым или уродливым ни был мужик, ему всегда подавай молоденькую. Эйнджи знала это по своему опыту. Наверное, поэтому толстуха Арлин и обитает здесь. Просто она не смогла найти мужиков, готовых ей платить, и «Феникс» стал для нее домом отдыха.

На экране появились фотографии трех жертв. Рыжеволосая девица, с бледным, в синяках, лицом наркоманки расплакалась. Другие женщины сделали вид, будто ничего не заметили. Тони Эрскин, начальница «Феникса», примостившаяся на подлокотнике кресла, в котором сидела рыжеволосая, наклонилась и потрепала ее по плечу.

– Все в порядке, – нежно проговорила она. – Поплачь, в этом нет ничего зазорного. Ведь Фон была твоей подругой, Рита.

Рыжеволосая подтянула тощие ноги и, уткнувшись лицом в колени, разрыдалась.

– Почему он так зверски расправился с ней? Она же никому не сделала плохого!

– Не ищи в этом смысла, – возразила другая девушка. – На ее месте могла быть любая из нас.

– Нужно соображать, с кем идешь, – вступила в разговор толстуха Арлин. – Стоит хотя бы изредка включать голову.

Негритянка с дредами смерила ее колючим взглядом.

– Можно подумать, есть выбор. На тебя-то вряд ли кто клюнет. Да ты посмотри на свой жир, он у тебя как студень на боках висит. Представляю, как этот Крематор отрезал бы от тебя куски.

Лицо Арлин сделалось красным. Глаза почти исчезли среди валиков жира и мохнатых бровей. Толстуха стала похожа на песика чау-чау – Эйнджи когда-то видела такого.

– Заткни пасть, костлявая сука!

С искаженным от гнева лицом Тони Эрскин отошла от плачущей рыжеволосой девицы и, шагнув на середину комнаты, подняла вверх руки, словно рефери на ринге.

– Эй! Живо прекратите! Мы должны научиться уважать друг друга и заботиться друг о дружке. Помните – групповое самоуважение, гендерное самоуважение, просто самоуважение!

Легко ей говорить, подумала Эйнджи, отходя от двери. Тони Эрскин никогда не приходилось иметь дело со старыми извращенцами, чтобы заработать на кусок хлеба. Шикарные, дорогие наряды и стодолларовая стрижка – для такой добрые дела скорее самопиар. Она приезжала в этот клоповник на «Форде Эксплорер» из какого-нибудь красивого особняка в престижном районе. Ей неведомо, каково это – знать, что красная цена тебе двадцать пять баксов.

– Нам вовсе не безразлична судьба этих девушек, – страстно произнесла Эрскин. Ее лицо с мелкими чертами как будто светилось, темные глаза сияли фанатичным блеском. – Мы все возмущены, что полиция до настоящего времени практически ничего не сделала. Это пощечина общественному мнению. Это город Миннеаполис говорит нам, что жизнь женщин, оказавшихся на обочине жизни, ничего не стоит и ничего не значит. Мы должны возмущаться по этому поводу, а не обливать помоями друг дружку.

Женщины слушали. Некоторые – внимательно, другие – вполуха, а третьи даже не притворялись, будто ее слова им интересны.

– Я думаю, что мы тоже должны действовать. Нужно проявить активность, – продолжала Эрскин. – Завтра придем к зданию муниципалитета. Заставим власть выслушать нас. Получим копии фоторобота…

Эйнджи бесшумно отделилась от двери и выскользнула в холл. Ей не нравилось, когда начинались разговоры про Крематора. Женщинам из «Феникса» лучше не знать, кто она такая и какое имеет отношение к этому делу. Ее не отпускало ощущение, что остальные начнут таращиться на нее и в конечном итоге узнают, что она проходит свидетельницей. Ей же не хотелось, чтобы об этом кто-нибудь знал.

Ей не хотелось, чтобы это было правдой.

На глаза навернулись слезы, и она вытерла их ладонью. Нельзя выдавать свои эмоции. Стоит показать окружающим свои чувства, как кто-нибудь разглядит в ней слабость, если не сказать безумие, которое затянуло ее в Зону и заставило резать руки. Разве кто-то поймет, что лезвие бритвы рассекало ее связь с безумием?

– С вами все в порядке?

Эйнджи испуганно вздрогнула и, обернувшись, увидела мужчину, который стоял в открытых дверях, ведущих в подвал. На вид тридцать с небольшим, симпатичный, в бежевых брюках и рубашке-поло от Ральфа Лорена. И это для работы в котельной! Должно быть, какой-то родственник Тони Эрскин. Лицо в потеках грязи и пота. Он замасленной тряпкой вытирал руки, испачканные сажей и чем-то бурым, похожим на кровь.

Мужчина поймал взгляд Эйнджи.

– Здесь допотопная печка, – пояснил он с виноватой улыбкой. – Я привожу ее в действие силой воли. Грегори Эрскин, – представился он, протягивая ей руку.

– Вы порезались, – сказала Эйнджи, не принимая его руки и не сводя глаз со следов крови на его ладони.

Эрскин посмотрел на ладонь, вытер ее тряпкой и нервно усмехнулся. Обычно так усмехаются, когда хотят произвести на собеседника хорошее впечатление. Эйнджи продолжала его разглядывать. Слегка смахивает на актера Курта Рассела, подумала она. Небольшой нос, широкая нижняя челюсть, взъерошенные светлые волосы. На носу очки в серебряной тонкой оправе. Бреясь сегодня утром, он слегка порезал верхнюю губу.

– Тебе не жарко в куртке? – спросил он.

Эйнджи ничего не ответила. Она вся взмокла от пота, однако снимать куртку не рискнула, потому как у свитера короткие рукава, а ей не хотелось выставлять напоказ шрамы на руках. Куртка была необходимостью. Если Кейт даст ей денег, она купит себе новую одежду. Может даже, что-то модное и в хорошем магазине, а не в секонд-хенде.

– Я муж Тони и ее помощник, – сообщил Эрскин и прищурился. – А вы, если я не ошибаюсь, Эйнджи.

Она снова промолчала, продолжая рассматривать его.

– Я никому не скажу, – сказал собеседник доверительным тоном. – Все останется в тайне.

Он что, прикалывается, или как? Нет, муж Тони ей решительно не нравился, будь он хоть трижды красавчик. В его глазах за стеклами дорогих модных очков что-то вызывало тревогу. Он как будто смотрел на нее сверху вниз, как на какую-нибудь букашку. Интересно, платил ли он когда-нибудь женщинам деньги за секс? Судя по всему, его женушка из той категории женщин, которые считают секс чем-то грязным, греховным. Главной миссией в жизни Тони Эрскин было спасение женской половины человечества от этой неприятной «обузы».

– Мы все следим за ходом расследования, – продолжил Эрскин с серьезным лицом. – Первая жертва, Лайла Уайт, жила здесь какое-то время. Тони очень переживала из-за нее. Моей жене нравится здесь работать, она любит этих женщин. Ради них она готова вкалывать денно и нощно.

Эйнджи сложила на груди руки.

– А вы чем занимаетесь здесь?

И вновь ослепительная улыбка и все тот же нервный смешок.

– Вообще-то я работаю инженером в «Ханивелл». Сейчас я в отпуске и занимаюсь подготовкой этого места к зиме. Наконец-таки выполнил задание хозяйки.

Грегори рассмеялся, как будто отпустил необычайно остроумную шутку. Он не стал спрашивать, чем она занимается, хотя не все обитательницы «Феникса» были проститутками. Вместо этого мужчина рассматривал ее живот, пирсинг в пупке, татуировки, которые стали видны, потому что тесный свитер немного задрался вверх. Она приняла соблазнительную позу, сверкнув полоской кожи. Интересно, он что, хочет ее?

Эрскин снова посмотрел ей в глаза.

– Так, значит, благодаря тебе у них появился хороший шанс поймать этого типа, – его слова прозвучали не то как утверждение, не то как вопрос. – Ты ведь видела его.

– Об этом никто не должен знать, – отрезала Эйнджи. – Мне запрещено обсуждать эту тему.

Конец разговора. Она обошлась без расшаркиваний. Просто отошла и направилась вверх по лестнице, спиной ощущая его взгляд.

– Тогда спокойной ночи! – бросил вслед Эрскин, когда она исчезла в темноте второго этажа.

Эйнджи направилась в комнату, которую делила с женщиной, которую бывший бойфренд избил и охотничьим ножом срезал все волосы. А все потому, что она отказалась отдать ему чек на пособие, чтобы он мог обналичить его и купить порцию крэка. Детей ее уже отдали в приемную семью. Бойфренд сбежал в Висконсин. Женщина прошла реабилитацию от наркотической зависимости и вышла из клиники с желанием рассказать об этом первому встречному. Такое часто бывает. Эйнджи хватало мозгов помалкивать о прошлом.

Никому не открывай своих секретов, Эйнджи. Благодаря им ты особенная.

Особенная. Ей хотелось быть такой, ни на кого не похожей. Чтобы сбежать от одиночества. И неважно, что в этом доме есть другие люди. Никому из них нет до нее дела. Она никому не принадлежит. Ее просто подбросили сюда, как никому не нужного щенка. Чертовы копы. Им нужно получить информацию, ничего не давая взамен. Да им наплевать на все, кроме того, что они хотят вытянуть из нее.

Кейт была хотя бы наполовину честной, подумала Эйнджи, расхаживая по комнате. Но ведь и Кейт – одна из них. Работа адвоката в том и состоит, чтобы залезть к ней в душу, чтобы потом копы и прокурор округа смогли получить то, что им требуется. И все, больше им ничего не нужно. Так что Кейт ей не друг. Настоящих друзей она могла пересчитать по пальцам, причем даже одной руки оказалось бы слишком много.

Сегодня ночью ей позарез нужен друг. Не дай бог застрять в этом клоповнике! Пусть кто-нибудь заберет ее отсюда.

Она подумала о женщине, которую сожгли в парке. Интересно, ей тоже жилось одиноко? Будь на ее месте она, Эйнджи, какой сложилась бы ее жизнь? Как у дочери богатого человека? Имела бы отца, дом, кучу денег…

Когда-то у нее был отец. В доказательство этого Эйнджи могла бы показать свои шрамы. И дом тоже. Она до сих пор помнит запах прогорклого подгоревшего жира из кухни. Большой темный чулан, запиравшийся снаружи. А вот денег не было никогда.

Она, не раздеваясь, легла на кровать и подождала, пока в доме не станет тихо. Вскоре соседка по комнате уже храпела. Тогда Эйнджи выскользнула из-под одеяла и на цыпочках вышла из комнаты. Спустилась по лестнице и шмыгнула из дома через черный ход.

Ее встретила ветреная ночь. Облака мчались по небу с бешеной скоростью, словно в ускоренной киносъемке. Улицы пусты. Лишь изредка проезжал одинокий автомобиль. Эйнджи зашагала на запад. Было страшновато. Ей казалось, будто за ней кто-то постоянно следит. Спиной и затылком ощущала чужой взгляд, однако когда обернулась, то никого не увидела.

Зона преследовала ее, как тень. Если она станет идти дальше, если у нее будет цель, если сможет сосредоточиться на ней, то, возможно, Зона ее не догонит.

Попадавшиеся на пути дома темны. На ветру поскрипывали ветви деревьев. Когда Эйнджи вышла к озеру, вокруг стояла чернильная темень, черная и блестящая, как нефтяное пятно. Держась неосвещенной стороны улиц, она зашагала в северном направлении. Увидев возле своих домов незнакомого человека в столь поздний час, живущие здесь люди вполне могут позвонить в полицию.

Она узнала дом – его показывали в выпусках новостей. Обнесенный высокой чугунной решеткой, он как будто перенесся сюда из Англии. Эйнджи обошла его и, стараясь держаться в тени деревьев, зашагала вверх по холму. С весны по осень дом оставался невиден из-за плотной стены живой изгороди, но сейчас листва облетела, и можно было заглянуть в переплетение тонких веток.

В комнате с изящными стеклянными дверями, выходившими на мощеную площадку, в окнах горел свет. Эйнджи постояла у ограды, стараясь не прикасаться к ней, и заглянула на задний двор Питера Бондюрана. Ее взгляд скользнул по бассейну, по каменным скамьям, по кованым столикам и стульям, которые еще не унесли на хранение на зиму. Она смотрела на янтарный свет, лившийся из окна, и фигуру сидящего за столом мужчины. Интересно, он переживает одиночество так же, как и она? Дают ли ему сейчас успокоение деньги?

Питер встал из-за стола и прошелся по кабинету. Беспокойство и напряжение не отпускали. Он не мог заснуть, но отказывался принять таблетки, которые прописал врач. Кошмарное видение отчетливо стояло перед мысленным взглядом: рыжие языки пламени, тошнотворный запах… Закрыв глаза, он отчетливо видел эту картину, ощущал жар огня. Он видел лицо Джиллиан: его шок, его стыд, его боль. Оно парило, отделенное от тела. Рваные мышцы шеи, кровь. Если его сознание наполнено столь жуткими образами, когда он бодрствует, то что тогда говорить о снах?

Он подошел к французскому окну и выглянул в ночь, черную и холодную. Казалось, из темноты на него смотрят чьи-то глаза. Джиллиан. Он едва ли не кожей ощущал ее присутствие. Оно давило ему на грудь, как будто она обхватила его руками. Даже после смерти дочь пыталась прикасаться к нему, льнула, отчаянно желая любви, какой бы извращенный смысл она ни вкладывала в это слово.

Где-то глубоко внутри шевельнулось странное, противоестественное возбуждение, однако на смену тотчас пришли отвращение, стыд и чувство вины. Он со звериным рыком отпрянул от окна и, подскочив к столу, одним махом сбросил все на пол.

Ручки, пресс-папье, органайзер, папки, записную книжку. Телефон возмущенно пискнул, электрическая лампочка с хлопком разлетелась по комнате сотней мелких осколков. Комната погрузилась в темноту.

Ослепительная вспышка осталась жить в глазах Питера – два ярко-рыжих языка пламени, которые двигались вместе с ним.

Огонь, от которого не скрыться. Нервы подобны застрявшему в горле камню, твердому и зазубренному. Питер ощущал давление изнутри глазных яблок – казалось, они вот-вот лопнут. Может, тогда он больше не увидит этот жуткий огонь?

Из горла вырвался сдавленный стон. Наступая в темноте на ручки и блокноты, он на ощупь двинулся к торшеру и, немного успокоившись, включил свет и начал собирать разбросанные по полу вещи, поднимая их и кладя на стол одну за другой, в аккуратном порядке. Это то, что нужно: с предельной, безукоризненной точностью собрать осколки жизни, стереть с их поверхности слезы и продолжать жить дальше, как много лет назад, когда Софи забрала Джиллиан и уехала.

Он поднял записную книжку. Та была распахнута на пятнице. Джиллиан: ужин. Его собственный, четкий почерк. Все так невинно, так просто. Увы, с Джиллиан далеко не все невинно и просто. Как бы она ни старалась.

Неожиданно, пробудив его от тяжких воспоминаний, зазвонил телефон.

– Питер Бондюран слушает, – произнес он, как будто сидел за рабочим столом у себя в офисе, и попытался вспомнить, должен ли кто-то позвонить ему из другой части света.

– Папочка, дорогой, – пропел нежный обольстительный голос. – Я знаю все твои тайны.

Глава 13

– У нас будет бледный вид, если мы покажем новый фоторобот, – пожаловался Сэйбин, расхаживавший рядом со столом. Нижняя губа отвисла, как у обиженного двухлетнего ребенка, резко контрастируя с его элегантным обликом. Всегда готовый к общению с прессой, сегодня он надел новый серый костюм и голубую рубашку, которую дополнял темный галстук. Настоящий щеголь.

– Не понимаю, каким боком это отрицательно отразится на твоем отделе, Тед, – заметила Кейт. – В конце концов, это ведь Грир начал пороть горячку.

Сэйбин еще больше нахмурился и бросил на нее выразительный взгляд.

– Я знаю, чья это вина.

– Свидетельница здесь ни при чем, – решительно отозвалась Кейт. Она отлично знала, что имел в виду окружной прокурор.

– По моим сведениям, она не изъявляет особого желания сотрудничать со следствием, – озабоченно произнес Эдвин Нобл, вступая в разговор. Он сидел на стуле для посетителей, слишком низком для его высокого роста. Брючины высоко задрались над худыми лодыжками, открывая взору резинку нейлоновых носков.

Кейт смерила Нобла пристальным взглядом. С ее языка были готовы сорваться с полдесятка язвительных замечаний, не последним из которых было бы: «Какого черта ты здесь забыл?»

Впрочем, ответ на этот вопрос не требовался. Присутствие Нобла в кабинете окружного прокурора выходило за границы приличий. Увы, Кейт мысленно перебрала все аргументы и знала, каким будет результат. Ее отдел по работе с потерпевшими и свидетелями подотчетен окружному прокурору. Питер Бондюран – ближайший родственник жертвы (если мертвая женщина – его дочь), и таким образом имеет право на информацию о ходе расследования. Эдвин Нобл представляет его интересы. И так далее, и тому подобное.

Она посмотрела на Нобла, как на кусок дерьма, налипший на туфлю.

– Такое случается сплошь и рядом.

Ее намек попал в цель. Сидя на стульчике, Нобл расправил плечи. Глаза его сделались неприязненно холодными.

Роб Маршалл шагнул вперед и, как истинный миротворец, поспешил встать между ними. На его круглой, как луна, физиономии появилась заискивающая улыбка.

– Кейт хочет сказать, что нет ничего необычного в том, что свидетель столь зверского преступления проявляет упрямство и не слишком охотно идет на контакт.

Сэйбин саркастически хмыкнул.

– В том, что касается вознаграждения, она оказалась более сговорчива.

– Вознаграждение выплачивается только после того, как преступнику вынесен приговор, – напомнил Нобл, как будто его клиенту требовалось время, чтобы наскрести деньги.

– Мы не подкупаем свидетелей, – напомнил Сэйбин. – Кейт, я поручил тебе заняться ею, и мне нужны результаты.

Послушать его, так она не адвокат, а наемный убийца.

– Я ею как раз и занимаюсь.

– Тогда почему она не в следственном изоляторе? Я велел Ковачу обращаться с ней как с подозреваемой. Припугните ее немного!

– Но ты же… – начала Кейт, сбитая с толку.

Роб бросил в ее сторону предостерегающий взгляд.

– Мы еще успеем это сделать. Мы поместили Эйнджи в «Феникс» в надежде расположить ее к нам. Пусть она поймет, что Конлан на ее стороне. Кейт, ты ведь это хотела сказать, я тебя правильно понял?

Адвокат бросила на шефа колючий взгляд.

– Но с фотороботом мы потерпели фиаско, – стоял на своем Сэйбин.

– Неправда. Просто вчера вы поторопились показать его, – возразила Кейт и поспешила отвернуться от Роба. Черт, с каким бы удовольствием она вцепилась ему в горло. – Тед, пойми, если нажать на девушку, она сбежит. Один неверный шаг с нашей стороны, и у нее отшибет память. Это я вам гарантирую. Мы с вами – и вы, и я – знаем, что вам нечего предъявить ей по этому убийству. Вы даже не можете привлечь ее. Любой судья в два счета отметет ваши требования. Вы же останетесь в глупом положении и вдобавок без свидетеля.

Сэйбин задумчиво потер подбородок:

– Она бродяжка и тем самым нарушает закон.

– Верно. Представляю, как это будет смотреться в газетах. Свидетельница убийства обвиняется в бродяжничестве! В следующий раз, когда будешь выдвигать свою кандидатуру на выборах, не забудь назвать себя «ловцом бродяжек».

– Моя политическая карьера здесь ни при чем, мисс Конлан, – резко оборвал ее Сэйбин. – Мы обсуждаем ваши отношения со свидетельницей.

Роб посмотрел на Кейт так, словно усомнился в ее вменяемости.

«Моя политическая карьера здесь ни при чем». Ну-ну, скажи это кому-то другому. Наверное, следовало поддразнить Сэйбина; глядишь, он снял бы с нее это поручение. Или заявить о полной неспособности найти со свидетельницей общий язык? С другой стороны, если она откажется от Эйнджи, то автоматически бросит девушку на растерзание этой своре хищников. Так что, похоже, тянуть ей эту лямку и дальше. Слишком свежа была в памяти картина: Эйнджи, вся в слезах, стоит в убогой гостиной «Феникса» и спрашивает, почему она не может взять ее к себе домой.

Кейт встала и разгладила складки на юбке.

– Я делаю все для того, чтобы добиться правдивых признаний. Это наша общая цель. Дай мне шанс поработать с ней так, как я считаю нужным, Тед. Прошу тебя.

Она не постеснялась бы прикинуться этакой невинной овечкой, лишь бы добиться своего. Вряд ли Сэйбин станет упираться только ради того, чтобы потешить свое самолюбие. В ее сознании, оставив небольшой скользкий след, мелькнули два слова – «продажный наемник».

– Это ведь вам не соседский ребенок, – продолжила Кейт. – У нее была трудная жизнь, она ожесточилась, но в данном случае, похоже, хочет поступить правильно. И если сейчас проявить спешку, это никому не пойдет на пользу. Если хотите подтверждения моим словам, спросите Куинна. О сотрудничестве со свидетелями в подобных делах он знает не хуже меня, – проговорила Кейт. Немного лести в адрес спецагента не повредит. В конце концов, он у нее в долгу. И это еще мягко сказано.

Нобл деликатно откашлялся.

– А что вы скажете о гипнозе? Не пытались применить?

Кейт отрицательно покачала головой.

– Эйнджи на это не пойдет. Гипноз требует доверия. У этой девушки его к нам нет. Здесь бессилен даже Оскар.

– Мне ужасно не хочется выступать в роли адвоката дьявола, – произнес Нобл, вставая с неудобного стула. – Но откуда мы можем знать, что так называемая свидетельница действительно кого-то видела? По-моему, она из тех, кто ради денег готов на все. Не удивлюсь, что вознаграждение – ее единственная цель.

– И она раскатала губу до того, как это вознаграждение было назначено? – съязвила Кейт. – Если это так, то ей вообще цены нет, потому что она еще и ясновидящая. После двух первых убийств ни о каком вознаграждении не объявляли.

Кейт посмотрела на часы и чертыхнулась под нос.

– Боюсь, джентльмены, я вынуждена покинуть вас. Через несколько минут я должна быть на слушании дела, и мой клиент уже наверняка паникует, что меня там пока нет.

Сэйбин обошел стол и, присев на край, сложил на груди руки. Лицо – темнее тучи. Кейт узнала позу. Именно таким в прошлом году его запечатлел на своих страницах местный журнал. Тед Сэйбин словно всем своим видом давал понять, кто он такой. На то он и окружной прокурор, чтобы с ним считались.

– Хорошо, Кейт, даю тебе время. – Он произнес эти слова так, будто делал ей огромное одолжение. А ведь кто, как не он, сам навязал ей эту свидетельницу? – Но нам нужны результаты, причем в самом ближайшем будущем. Мне казалось, что из всех адвокатов отдела ты понимаешь это лучше других.

– Сегодня днем она снова будет работать с Оскаром, – сказала Кейт, направляясь к выходу. Сэйбин отошел от стола и, положив ей руку между лопаток, проводил до двери.

– Ты успеешь после слушаний поработать с ней?

– Успею.

– Потому что Роб мог бы отправить на слушание кого-то вместо тебя.

– Нет, сэр. Слушание продлится недолго, – пообещала Кейт с вымученной улыбкой. – Кроме того, я бы не рискнула передавать этого клиента кому-то из моих коллег. Они потом мне голову оторвут.

– Может, мы попросим агента Куинна присутствовать, пока Оскар будет работать с девушкой? – предложил Сэйбин.

Кейт показалось, будто ей между лопаток вогнали нож.

– Не понимаю, какая польза будет от его присутствия.

– Нет, ты все-таки права, Кейт, – возразил он. – Это необычная свидетельница. У Куинна же огромнейший опыт. Вдруг он подметит что-то важное, предложит новую стратегию… Я позвоню ему.

Кейт шагнула за порог и, закрыв дверь, секунду постояла так.

– Это все мой длинный язык.

– Кейт… – раздался рядом с ней голос Роба Маршалла. Конлан резко обернулась.

– Ты хорек! – прошипела она. Это единственное, что она могла позволить себе. Ведь если говорить начистоту, с каким удовольствием она бы схватила его за уши и хорошенько встряхнула! – Ты сам дал добро на то, чтобы я поместила Эйнджи в «Феникс». А теперь стараешься уверить Сэйбина, будто это моя затея! А я-то думала, что у вас договоренность по этому поводу. Так и сказала Ковачу. И еще обвинила его в паранойе, когда он засомневался.

– Я перетер с ним идею о «Фениксе»…

– Но ведь Сэйбин против!

– Он не сказал «нет».

– Но и «да» он тоже не сказал!

– Просто с него хватает других забот. Я знал, Кейт, что идея тебе понравится.

– Не пытайся перевести стрелки на меня. Возьми ответственность на себя. Хотя бы ради разнообразия. Это что, такой великий труд?

Роб покраснел и громко засопел носом.

– Кейт, тебе когда-нибудь приходило в голову, что я старше тебя по должности?

Она прикусила язык, чтобы с него не слетела очередная колкость, и постаралась наскрести последние крохи уважения к начальнику.

– Извини. Погорячилась.

– А еще я твой начальник и отвечаю за это дело, – в голосе слышалось плохо скрытое раздражение.

– Не завидую твоей работе, – сухо заметила Кейт. – По идее, должна делать все тебе назло. Чтобы ты снял меня с этой бочки с порохом. Но почему-то не горю желанием с нее слезть. Мазохистка, вот кто я такая, – призналась она. – Наверное, это все мои шведские гены.

– Для работы со свидетельницей мне нужна только ты, – отозвался Роб. Он поправил съехавшие очки и улыбнулся, как человек, у которого болит зуб. – Так кто теперь из нас мазохист?

– Извини. Просто мне не нравится, когда из меня пытаются сделать пешку в большой игре, только и всего.

– Сосредоточься на результатах.

Его отношения с Тедом остались в целости и сохранности. Явную грубость спишут на всем известное зазнайство, и Сэйбин простит ее, потому что он к ней явно неравнодушен. Роб же повел себя как дипломат, а не как начальник. В очередной раз подтвердилось: цель оправдывает средства.

– Знаешь, я не люблю всякие заговоры, – сказала она, все еще злясь.

Ей очень хотелось вырвать Эйнджи из лап Сэйбина, и она не собиралась делиться с Маршаллом мыслями по этому поводу. Ее по-настоящему раздражало, что Роб ее обыграл. Нет, она никогда не согласится, что он умнее ее, проницательнее и вообще в чем-то превосходит. Не самое лучшее отношение к начальнику.

– Ты что-нибудь узнал от своих друзей в Висконсине? – спросила она.

– Пока ничего.

– Было бы здорово, если бы выяснилось, кто она такая. Пока же у меня такое ощущение, будто мы работаем с завязанными глазами.

– У меня есть видеозапись допросов, – сообщил Роб. – Я подумал, вдруг они пригодятся. Нужно сесть вместе и внимательно их пересмотреть. Можно даже привлечь к этому делу Куинна. Хотелось бы услышать его мнение.

– Верно, почему бы нет? – согласилась Кейт. – Скажи мне, когда договоришься о просмотре. А сейчас мне пора в суд.

Черт, не лучше ли было остаться дома и стукнуть себя молотком по большому пальцу? По крайней мере, эта боль быстро пройдет. Не то что Джон Куинн…

– Я боялся, что вы не придете, – сказал Дэвид Уиллис с нескрываемой обидой в голосе. Он подбежал к Кейт, пока та обходила группки адвокатов в вестибюле перед входом в суд.

– Извините за опоздание, мистер Уиллис. Я была на совещании у окружного прокурора.

– По моему делу?

– Нет. Ваше дело готово к рассмотрению.

– Мне ведь не надо выступать со свидетельскими показаниями?

– Не сегодня, мистер Уиллис. – С этими словами Кейт повела клиента в зал. – Это всего лишь слушание. Обвинитель, мистер Мерсед, представит необходимые свидетельства, чтобы привлечь мистера Зубека к ответственности.

– Но ведь он не заставит меня давать показания или делать что-то в этом роде? – уточнил Уиллис. Вид у него был испуганный.

Кейт почему-то решила, что именно так Дэвид Уиллис выглядел в школьном выпускном альбоме в семидесятые годы: очкарик со старомодной стрижкой «под ежик», в брюках дурацкого зеленого цвета, которые на талии сидели на дюйм выше, чем положено. Похоже, что Уиллиса шпыняли всю жизнь.

На слушание он пришел в черных роговых очках, сломанных во время нападения и скрепленных в двух местах изолентой. Левая рука в гипсе. На шее ортопедический воротник, делавший его похожим на черепаху.

– Это вам не сериал «Мэтлок», – успокоила его Кейт.

– Просто я пока не готов. Знаете, нужно себя настроить.

– Верно, мы это отлично понимаем, мистер Уиллис. – Еще бы, ведь всю последнюю неделю он названивал каждый день, чтобы напомнить о себе: ей самой, Кену Мерседу, секретарше Кена, телефонистке суда…

– Надеюсь, я не подвергаю себя опасности? Он ведь будет в наручниках и кандалах?

– Я гарантирую вам полную безопасность.

– Потому что, знаете, в иных обстоятельствах стресс способен подтолкнуть человека на самые крайние действия, я читал о подобных случаях. Я исправно посещал группу психологической поддержки потерпевших, в которую вы меня определили, мисс Конлан. Прочитал все, что только смог найти, о сознании преступников и психологии жертвы, а также про посттравматический шок и стресс… все точно, как вы мне и говорили.