Текст книги "Прах к праху"

Автор книги: Тэми Хоуг (Хоаг)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Одна. При этой мысли ноги и руки девушки покрылись мурашками. Одна. Слово отзывалось в душе гулкой пустотой. Тотчас вспомнилось, как прошлой ночью чувство одиночества снова проснулось и стало расти, загоняя разум в дальний угол сознания. Одна. Этого она страшилась больше всего на свете. Больше даже, чем физической боли. Больше, чем убийцы.

– Мы просто оставим тебя здесь одну. Как тебе это нравится? Ты навсегда останешься одна. Будешь просто сидеть здесь и думать об этом. А мы, возможно, никогда не вернемся.

Эйнджи поежилась. Ей вспомнилось, как, скрипнув, закрылась дверь, вспомнилась черная тьма чулана, вспомнилось, как на нее нахлынуло чувство одиночества. И вот теперь оно снова поднимается в ней, словно некий черный призрак. Невидимой рукой сдавливает горло. Хотелось кричать, но она не могла выдавить даже писк. Не здесь. Не сейчас. Сердце в груди колотилось все сильнее и сильнее.

– Ну, давай, красавица, – мягко проговорила Кейт и кивком указала на Оскара. – Попробуй. Все равно тебе больше нечем заняться. А я пока позвоню, узнаю про вознаграждение.

«История моей жизни, – подумала Эйнджи. – Делай, что тебе сказано, а не то я брошу тебя одну. Делай, что тебе сказано, а не то я тебя убью. Ну и выбор! Если это можно назвать выбором».

– Ну, хорошо, уговорили, – пробормотала она и направилась к столу, помогать художнику рисовать портрет зла в человеческом обличье.

Глава 11

Здание, в котором располагался офис доктора Лукаса Брандта, еще двух психотерапевтов и пары психиатров, представляло собой особняк в георгианском стиле. Пациентам, приходившим сюда в поисках исцеления душевных недугов, казалось, что они будут пить чай, а не изливать сокровенные тайны и полоскать грязное белье личных проблем.

Офис Лукаса Брандта располагался на втором этаже. Куинн и Ковач были вынуждены целых десять минут прохлаждаться в холле, пока доктор заканчивал прием. Откуда-то из скрытых динамиков доносились еле слышные такты Третьего Бранденбургского концерта Баха. Джон выглянул в широкое окно, из которого открывался вид на водную гладь озера Островов и часть более крупного озера Калхун, такую же серую, как и старые городские кварталы в час заката.

Ковач прошелся по холлу, разглядывая мебель.

– Настоящий антиквариат. Классно. Стильно. Почему богатые психи всегда склонны к классике, а те, кого мне приходится тащить в тюряжку, так и норовят помочиться на мои ботинки?

– Подавление.

– Что ты сказал?

– Навыки общения закладываются и закрепляются подавлением. Богатые психи тоже не против помочиться на твои ботинки, – улыбнулся Куинн, – и только хорошие манеры удерживают их от этого.

– Нравишься ты мне, Куинн, – усмехнулся Ковач. – Я, пожалуй, придумаю тебе прозвище. – Он посмотрел на напарника оценивающим взглядом, на мгновение задумался и произнес: – Джи-Кью. Отлично, мне нравится. Джи-Кью, как название журнала [8]8
  GQ – популярный международный мужской журнал.


[Закрыть]. Джи – как Джи-мэн [9]9
  G-Man («Джи-мэн») – персонаж серии компьютерных игр Half-Life, загадочный и окутанный тайной.


[Закрыть], Кью – значит Куинн. – Ковач явно остался доволен собственным остроумием. – Да, здорово я придумал.

О том, нравится ли это Джону, он даже не спросил.

Дверь, ведущая в офис доктора Брандта, открылась, и секретарша, миниатюрная рыжеволосая женщина без подбородка, голосом типичной библиотекарши, привыкшей постоянно шептать, пригласила их войти.

Пациент, если таковой действительно имелся, по всей видимости, удалился через дверь второй комнаты. Лукас Брандт ждал их за письменным столом. Когда полицейские вошли, он поднялся им навстречу.

«Брандт. Черт, – подумал Ковач, – а я ведь где-то слышал это имя. Неужели это тот самый?»

Увы, у него никак не получалось поставить знак равенства между Брандтом, с которым он как-то раз имел дело, и Брандтом, спецом по неврозам богатых и знаменитых людей.

Они с Куинном представились; при этом Сэм надеялся, что психоаналитик тоже его вспомнит. Увы, нет, что еще больше испортило его и без того кислое настроение. Выражение лица Брандта соответствовало случаю, являя собой воплощение серьезности. Светловолосый и по-немецки привлекательный, с прямым носом и голубыми глазами, психоаналитик был среднего телосложения и роста, однако благодаря горделивой осанке казался выше, чем на самом деле.

Первое слово, которое приходило на ум, стоило его увидеть, – «солидный». На Брандте была безукоризненно выглаженная голубая рубашка и модный шелковый галстук. Серый со стальным отливом пиджак висел в углу на стильной вешалке-стойке, предназначенной для «настоящих джентльменов».

Ковач машинально провел рукой по своему галстуку, купленному в дешевом универмаге.

– Мне случалось видеть вас в суде, доктор Брандт.

– Вполне возможно. Судебной психологией я занимаюсь давно. Избрал эту дисциплину еще тогда, когда только начал свою практику, – объяснил хозяин кабинета, обращаясь к Куинну. – В то время я нуждался в деньгах, – признался он с заговорщической улыбкой, явно давая понять, что теперь деньги ему не требуются. – Я понял, что эта работа мне нравится, и до сих пор от нее не отказываюсь. Это также хорошая возможность немного отдохнуть от моих обычных клиентов.

Ковач удивленно выгнул бровь.

– Вы отдыхаете от богатых цыпочек с расстройствами пищеварения, выступая свидетелем на процессах над разными подонками? Что ж, тоже своего рода хобби.

– Я помогаю тем, кто во мне нуждается, детектив. Будь то защита или обвинение.

«Ты, приятель, работаешь на тех, кто готов открывать бумажник по первому твоему требованию». Ковач отлично это понимал, но не стал произносить вслух.

– Кстати, мне сегодня нужно быть в суде, – сообщил Брандт. – А перед этим у меня деловая встреча во время обеденного перерыва. Мне ужасно не хотелось бы показаться невежливым, джентльмены, но нам лучше сразу перейти к делу. Вы не возражаете?

– У нас всего несколько вопросов, – сказал Ковач, беря в руки игрушечные грабли, прилагавшиеся к комплекту миниатюрного сада камней, устроенного в небольшом ящике у окна. Затем перевел взгляд на насыпанный песок, как будто ожидал, что детские грабельки предназначены для выкапывания кошачьих какашек.

– Вы сами знаете, что я мало чем могу оказать помощь вашему расследованию. Джиллиан была моей пациенткой. Мои руки связаны путами врачебной этики.

– Ваша пациентка мертва, – упрямо произнес Ковач. Он взял с песка черный камешек и, облокотившись на шкаф, принялся катать его между пальцами. Он выглядел как человек, который вполне удобно устроился. – Полагаю, сейчас у нее несколько иные представления о конфиденциальности.

Брандт еле заметно улыбнулся шутке.

– Вы сами не вполне уверены в собственных словах, детектив. Так мертва Джиллиан или нет? Вы намекнули Питеру, что она может быть жива. Если это так, то девушка вправе рассчитывать на конфиденциальность.

– Существует высокая вероятность того, что найденное тело принадлежит Джиллиан Бондюран. Вероятность, но не стопроцентная уверенность, – вступил в разговор Куинн, дипломатично оттеснив Ковача. – В любом случае мы работаем круглые сутки, доктор Брандт. Убийца вновь начнет убивать. Это непреложный факт. Рано или поздно он снова возьмется за свое. Чем больше мы узнбем о жертвах, тем ближе подберемся к преступнику и тем скорее его обезвредим.

– Я знаком с вашей теорией, агент Куинн. Читал ваши статьи… кажется, где-то на моих книжных полках стоит учебник, соавтором которого вы являетесь. Впечатляюще. Знаешь жертву – вычислишь и преступника.

– Это лишь часть теории. Первые жертвы относились к группе повышенного риска. Джиллиан в эту схему не укладывается.

Брандт постучал указательным пальцем себя по губам.

– Отклонение от схемы. Понимаю. Это делает ее логическим центром головоломки. Вы полагаете, что убийством последней он говорит о себе больше, нежели в двух предыдущих случаях. Но что, если она просто оказалась не в том месте и не в то время? Что, если он не выбирал первых двух, потому что они были проститутками? Что, если все три жертвы – не более чем случайное совпадение?

– Нет, – ответил Куинн, заметив в глазах Брандта блеск вызова. – В арсенале этого типа нет ничего случайного. Каждую из этих женщин он выбрал по какой-то определенной причине. И в случае с Джиллиан причина может оказаться наиболее характерной. Давно вы ее курируете?

– Два года.

– Как она пришла к вам? По рекомендации?

– Благодаря гольфу. Мы с Питером состоим в одном гольф-клубе. Превосходное место для знакомств, – с улыбкой признался Брандт, явно довольный своей деловой хваткой.

– Вы преуспели бы куда больше, если бы жили во Флориде, – пошутил Куинн. Разве мы не друзья – оба такие умные, решительные? Подумав, добавил: – Сезон гольфа сколько здесь продолжается? Два месяца?

– Если хорошая весна, то три, – парировал Брандт. – Мы много времени проводим в клубе, в закрытом помещении. Там превосходная кухня. Кстати, вы играете в гольф?

– Играю, когда представляется такая возможность.

– Жаль, что сезон закончился, – посетовал Брандт.

– Верно, – проворчал Ковач, – чертовски неудобно убийцам орудовать в ноябре, если посмотреть на дело с такой точки зрения.

Доктор Брандт бросил на него быстрый взгляд.

– Я вовсе не это имел в виду, детектив. Хотя коль вы завели об этом разговор, то жаль, что вы не поймали его летом. В таком случае наш разговор вообще не состоялся бы. В любом случае, – добавил Брандт, поворачиваясь к Куинну, – я знаю Питера вот уже несколько лет.

– Он не показался мне излишне общительным человеком.

– Верно. Гольф для Питера – дело серьезное. Он вообще ко всему относится крайне серьезно. Мистер Бондюран очень ответственный человек.

– А как это качество повлияло на его отношения с Джиллиан?

– Послушайте, агент Куинн, вы переходите черту! – продолжая улыбаться, Брандт предостерегающе поводил пальцем.

Джон коротким кивком признал промах.

– Когда вы в последний раз говорили с Джиллиан? – спросил Ковач.

– У нас была встреча в пятницу. Каждую пятницу в четыре часа дня.

– После этого она поехала к отцу на ужин?

– Да. Джиллиан и Питер пытались наладить отношения. У них была долгая размолвка. Старые обиды чертовски трудно изгладить из памяти.

– Какие такие обиды?

Брандт моргнул.

– Хорошо. Как насчет общего заявления о том, что послужило первопричиной всех проблем Джиллиан? Чтобы нам было от чего отталкиваться.

– Извините. Не могу.

– Послушайте, вы вполне могли бы ответить на несколько простых вопросов, не нарушая доверия к вам других людей, – вздохнув, сказал Ковач. – Например, принимала ли мисс Бондюран какие-нибудь лекарственные препараты? Для нас это крайне важно. Вдруг в теле обнаружатся их следы.

– «Прозак». Она пыталась избавиться от депрессии.

– Маникально-депрессивный психоз? – уточнил Куинн.

Доктор Брандт смерил его долгим взглядом.

– Вам что-либо известно о том, имелись ли у нее проблемы с наркотиками? – гнул свою линию Ковач.

– Не комментируется.

– А проблемы с любовником?

Ответа не последовало.

– Она признавалась вам в том, что кто-то угрожал ей?

Молчание.

Ковач провел ладонью по усам и губам. Его терпение было на исходе. Он чувствовал, что готов сорваться в любую секунду.

– Вы знали девушку два года. Вы знакомы с ее отцом. Он считает вас своим другом. Возможно, вы подскажете нам направление поисков убийцы. А вы тратите наше время на всякие пустяки, на угадайку: холодное – горячее, белое – черное…

Куинн осторожно откашлялся.

– Ты знаешь правила, Сэм. Помни о них!

– К черту правила! – прорычал Ковач, смахнув с дальнего края стола альбом фотографий Мэплторпа. – Будь я адвокатом защиты, размахивающим пачкой денег, он бы нашел лазейку, чтобы проскользнуть сквозь нее.

– Это оскорбление, детектив.

– Извините, что обидел вас в лучших чувствах. Эту девушку кто-то пытал, доктор. – С этими словами Ковач оттолкнулся от шкафа и метнул камешек в мусорницу. Тот с грохотом, похожим на выстрел из пистолета 22-го калибра, ударился о дно корзины. – Кто-то отрезал ей голову и забрал в качестве сувенира. Если бы я знал эту девушку лично, мне было бы небезразлично, что с ней случилось. И если бы в моих силах было помочь в поисках этого ублюдка, я бы сделал все, о чем меня просят. Однако для вас важнее статус, нежели Джиллиан Бондюран. Интересно, догадывается ли об этом ее отец?

Ковач раздраженно рассмеялся. Неожиданно пискнул его пейджер.

– Какого черта я тут распинаюсь? Питер Бондюран отказывается поверить, что его дочь может быть жива. Вы с ним стоите друг друга!

Пейджер пискнул снова. Ковач прочитал послание, еле слышно ругнулся под нос и вышел из кабинета, оставив Куинна расхлебывать последствия. У Брандта эта вспышка гнева вызвала улыбку.

– Какие мы, однако, вспыльчивые! Обычно среднему копу требуется чуть больше времени, чтобы потерять терпение, общаясь со мной.

– Сержант Ковач очень тяжело переживает эти убийства, – пояснил Куинн, шагнув к шкафу со стоящим на нем садом камней. – Я хотел бы извиниться за него.

Камни в ящичке были выложены так, что образовывали букву Х, а песок вокруг них был пропахан волнистыми линиями. Куинну сразу вспомнились раны на ногах жертвы – двойная буква Х, и такие же ножевые удары в области сердца, две перекрещивающиеся Х.

– Порядок расположения камней имеет значение? – невинным тоном осведомился он у хозяина кабинета.

– Для меня – нет, – ответил Брандт. – Мои пациенты возятся с этими камнями больше, чем я. По моему мнению, занятие успокаивает некоторым людям нервы, способствует потоку сознания, облегчает общение.

Куинн знал нескольких агентов из Национального центра анализа насильственных преступлений, у которых имелись такие сады камней. Их офисы расположены под землей, на глубине шестидесяти футов. В десять раз глубже, чем хоронят мертвецов, как шутят они. Без окон, без свежего воздуха. Плюс знание того, что на стены давит огромная масса земли. Это было настолько символично, что вызвало бы у старика Фрейда эрекцию. Людям нужно что-то такое, что помогает снять постоянное напряжение. Сам Джон предпочитал в таких случаях вмазать кулаком, причем изо всей силы. Он проводил по многу часов в спортивном зале, наказывая боксерскую грушу за все грехи окружающего мира.

– Не стоит извиняться за Ковача, – произнес Брандт и нагнулся, чтобы поднять с пола альбом фотографий. – У меня богатый опыт общения с полицией. Для этих ребят все просто: ты либо хороший парень, либо плохой. Похоже, они никак не могут взять в толк, что и меня порой крайне раздражают жесткие рамки профессиональной этики, но их не переделаешь. Ну, вы меня понимаете.

Брандт отложил альбом в сторону и присел на край стола, упираясь бедром в небольшую стопку канцелярских папок. На корешке одной из них была наклейка с надписью: Джиллиан Бондюран. На папке лежал диктофон, как будто хозяин кабинета только что работал с документами и собирался прослушать запись их последней встречи.

– Я понимаю ваше положение. Надеюсь, вы понимаете мое, – осторожно произнес Куинн. – Я здесь не коп. Несмотря на то что наша главная цель одинакова, задачи у меня и у сержанта Ковача разные. Профиль, над которым я работаю, не требует того рода свидетельств, которые могут быть приняты судом. Поэтому я ищу впечатления, ощущения, наития. Подробности, которые кто-то другой сочтет несущественными. Сэм, в отличие от меня, занимается поиском окровавленных ножей с отпечатками пальцев. Вы понимаете, что я имею в виду?

Не сводя глаз с собеседника, Брандт медленно кивнул.

– Да, пожалуй, понимаю. И обещаю подумать. Но и вы должны понимать, что проблемы, которые привели ко мне Джиллиан, могут вообще не иметь ничего общего с ее смертью. Тот, кто ее убил, мог ничего не знать о ней.

– А мог и знать. Причем нечто такое, что заставило ее сорваться с катушек, – предположил Куинн и, вытащив из нагрудного кармана визитную карточку, вручил ее Брандту. – Здесь указан мой прямой телефонный номер в городском отделении Бюро. Надеюсь что-нибудь услышать от вас.

Брандт отложил карточку в сторону и покачал головой.

– С учетом всех обстоятельств, признбюсь, что был рад встрече. Не стану скрывать, именно я назвал ваше имя Питеру, когда он попросил меня позвонить вашему директору.

Куинн поморщился и шагнул к выходу.

– Не уверен, что должен благодарить вас за это, доктор Брандт.

Шагая через приемную, он бросил взгляд на очередную клиентку доктора. Она сидела на диване, идеально сомкнув колени, на которых лежала дорогая красная сумочка. На ее лице застыла бесстрастная маска, призванная скрыть досаду и смущение. Она точно не хотела, чтобы здесь ее кто-нибудь увидел.

Интересно, задумался Куинн, а как Джиллиан чувствовала себя, приходя сюда и доверяя свои тайны одному из сикофантов отца? Что это было – ее личный выбор или одно из условий, выдвинутых Питером Бондюраном? Два года каждую неделю – и одному господу богу и Лукасу Брандту известно, по какой причине. И, возможно, ее отцу. Брандт сколько угодно мог хорохориться, горделиво и самодовольно демонстрируя профессиональную этику, распускать хвост. Однако Джон подозревал, что Ковач прав: как только запахло жареным, то первое обязательство возникло у Брандта перед самим собой. Чем дольше будет оставаться счастливым Питер Бондюран, тем дольше будет пребывать в состоянии счастья и Лукас Брандт.

Ковач ждал в фойе, в легкой растерянности разглядывая абстрактную картину, изображавшую женщину с тремя глазами и торчащими из висков грудями.

– Боже праведный, да эта дамочка будет поуродливей мамаши моей второй жены, а ведь та своим видом заставляла трескаться зеркала. Как ты думаешь, эту штуку здесь повесили для того, чтобы немного ущипнуть шизиков, что приходят сюда?

– Это тест Роршаха [10]10
  Тест Роршаха – психодиагностический тест для исследования личности и ее нарушений; известен также под названием «пятна Роршаха».


[Закрыть], – пояснил Куинн. – Специально для того, чтобы выявлять тех, кто видит на картине женщину с тремя глазами и торчащими из висков грудями.

Сэм нахмурился и, прежде чем они вышли наружу, напоследок взглянул на картину.

– Один телефонный звонок Брандта начальству, и мою задницу ждут неприятности, – проворчал он, когда спускался по ступенькам. – Я так и слышу, как мой лейтенант орет: «Кем ты, мать твою, Ковач, себя возомнил?» Этот Брандт точно спустит на меня моего шефа. Они наверняка из одной лиги игроков в бэкгаммон [11]11
  Бэкгаммон (англ. backgammon) – настольная игра, известная также как триктрак или короткие нарды.


[Закрыть]или же маникюр вместе делают. Грир заберется на лесенку-стремянку, оторвет мне башку и крикнет в дырку: «Месяц работы без содержания!»

Он комично мотнул головой.

– Кем я действительно себя возомнил? Не знаю. Ну, а ты, мать твою, что думаешь?

– Что я ненавижу этого типа, вот что.

– В самом деле? Мне казалось, будто мы изображаем доброго и злого копов.

Сэм подошел к машине и посмотрел на Джона.

– Актер из меня никакой. Скажи, разве я похож на Харрисона Форда?

Куинн прищурился.

– Может быть, если сбреешь усы…

Они сели в машину. Ковач усмехнулся и покачал головой.

– Не знаю, над чем это я смеюсь. И с чего вдруг сорвался? Брандт дернул меня за поводок, только и всего. Просто разозлился на самого себя за то, что вспомнил его, только когда увидел. Откуда мне было знать, что он…

В общем, оправдания не было. Ковач выдохнул и посмотрел в ветровое стекло на голые ветки спящих кустов на берегу озера.

– Ты его знал по какому-то делу?

– Угу. Лет восемь или девять назад он проходил как защитник в деле об убийстве, которым я тогда занимался. Карл Борхард, гнусный типчик девятнадцати лет, убил подружку, после того как та попыталась расстаться с ним. Придушил ее. И тут на сцену выходит Брандт со слезливой историйкой о том, как мать Борхарда бросила своего дорогого сыночка и как стресс от расставания с той девчонкой подействовал на него и довел до ручки. Он убеждает присяжных, что мы должны пожалеть бедняжку Карла, потому что он не хотел никого убивать и страшно мучается угрызениями совести. Что, мол, он не был настоящим убийцей. Это было преступление страсти. Он не представляет опасности для общества. Короче говоря, понес всякую пургу.

– А ты знал, как оно на самом деле?

– Карл Борхард был сущим ублюдком: социопат, мерзкий говнюк с кучей приводов в полицию в несознательном возрасте. Но обвинение предпочло закрыть на это глаза. На его счету рукоприкладство по отношению к женщинам. Брандт это знал не хуже нас, но ведь деньги-то ему платили не мы.

– В общем, Борхарда отмазали.

– Угу, преподнесли как непреднамеренное убийство. Первое преступление во взрослом возрасте, скостили срок, зачли пребывание под стражей и все такое прочее. Короче, этот мозгляк не успел даже толком усесться на тюряжную парашу. Потом его отправили в исправительный дом. Пока он там находился, успел изнасиловать какую-то женщину, жившую по соседству; еще и приголубил ее молотком по голове. Спасибо вам, доктор Брандт. Знаешь, что он сказал по этому поводу? – добавил Ковач. – Журналисту «Стар трибьюн» заявил, что первым убийством Карл Борхард-де «выбрал свое количество жертв, исчерпал лимит», но, знаете, всякое бывает. И договорился до того, что эта сволочь не отвечает за свои пакости, потому что он, Брандт, не смог уделить ему достаточно времени. Вот такие говенные чудеса.

Куинн спокойно воспринял услышанную информацию. У него в очередной раз возникло ощущение, будто он чересчур глубоко втянут в это расследование. Казалось, что те, что участвуют в нем, толпятся вокруг, стоят так близко, что он не видит их лиц. Он предпочел бы, чтобы от него отстали, оставили в покое. Не хотелось ничего знать о Лукасе Брандте, чтобы у него не возникло личного впечатления об этом человеке. Пусть лучше между ними сохраняется дистанция. Он мечтал поскорее запереться в аккуратном офисе, который ему предоставили на Вашингтон-авеню в центре города. Но, как говорится, мечтать не вредно.

– Кстати, мне известно о докторе Брандте кое-что еще, – признался он, когда Ковач завел двигатель и нажал на газ.

– Что именно?

– Он был вчера на пресс-конференции и держался в сторонке.

– А вот и он.

Ковач нажал на кнопку «пауза». Видеомагнитофон остановил пленку. Картинка на экране дрогнула и застыла. На некотором отдалении от толпы журналистов, возле группы людей в официальных костюмах стоял доктор Брандт. Ковачу как будто дали под дых. Он нажал на кнопку воспроизведения и стал наблюдать за тем, как психотерапевт кивнул и что-то сказал стоящему рядом человеку. После он снова нажал на кнопку «пауза».

– С кем это он говорит?

– А-а-а… этот… – Юрек наклонил голову, чтобы получше рассмотреть изображение. – Это Келлерман, общественный защитник.

– Понятно. Его еще называют Мальчик-червяк. Посмотри, есть он еще где-нибудь на записи вместе с Брандтом, – попросил Ковач. – Выясни, есть ли у Брандта веские причины прийти на пресс-конференцию.

Адлер удивленно выгнул бровь.

– Думаешь, он подозреваемый?

– Я думаю, что он самый настоящий засранец.

– Если бы это каралось законом, тюрьмы были бы переполнены адвокатами.

– Он меня задолбал за это утро, – пожаловался Ковач. – Он и Бондюран слишком хорошо устроились, а последний еще пробует нами командовать.

– Он отец жертвы, – заметил Адлер.

– Он богатый отец жертвы, – поправил Типпен.

– Он богатый и влиятельный отец жертвы, – напомнил всем Юрек. – Мистер Паблик Рилейшнс [12]12
  Public relations (англ.) – связи с общественностью.


[Закрыть].

Ковач смерил его выразительным взглядом.

– Он – часть нашего расследования. И с какой стати я должен делать для него послабления? Мы никого не должны упускать из внимания. Членов семьи всегда рассматривают под микроскопом. Хочу маленько нажать на Брандта, пусть знает, что мы не свора ручных собачонок, которые по приказу миллиардера метнутся в любую сторону. Если он может что-то сообщить о Джиллиан, то я хочу получить эти сведения. И еще нажать на него, потому что он вонючий клоп.

– Ой, смотри, не играй с огнем, – пошутил Юрек.

– Это расследование убийства, Очаровашка. Хочешь посоветоваться с Эмили Пост? [13]13
  Эмили Пост (1872–1960) – американская писательница, автор книги «Этикет», на которой выросло много поколений людей в разных странах.


[Закрыть]

– Я хочу выбраться из этого дела, не навредив собственной карьере.

– Твоя карьера – расследование преступлений, – парировал Ковач. – Брандт имеет отношение к Джиллиан Бондюран.

– У тебя есть иная причина, кроме личной неприязни, чтобы считать, что этот хрен-психоаналитик мог прикончить двух проституток и отрезать голову пациентке?

– Я не утверждаю, что он подозреваемый! – оборвал Ковач. – Он видел девушку в пятницу. Он работал с ней каждую неделю. Он знает все, что нам необходимо знать. Если Брандт утаивает информацию, то мы имеем полное право слегка надавить на него.

– И заставить его запищать о привилегиях.

– Он уже завел эту песню. Ходит вокруг да около. Правда, за границы не заходит. Эх, сумей мы выудить из него имя бойфренда Джиллиан, уже было бы нечто. Как только мы точно установим, что убитая – дочь Питера, Брандту не отвертеться. Придется рассказать о ней поподробнее. Тут уж никакие ссылки на профессиональную этику не помогут, – проговорил Джон.

– В этом типе мне еще кое-что не нравится, – добавил Ковач, расхаживая туда-сюда около стола. – Например, что его имя связано с бог знает какими преступниками. Мне нужен список фигурантов всех дел по жестоким насильственным преступлениям, в пользу которых он выступал со свидетельствами. А также тех, против кого он свидетельствовал.

– Я сделаю, – пообещал Типпен. – Моя бывшая работает в архиве, куда сдают уголовные дела. Она меня терпеть не может, но убийцу ненавидит еще больше. По сравнению с ним я ангел.

– Поздравляю, Типпен, – съязвил Адлер, тряхнув головой. – Ты редко поднимаешься выше уровня обычных подонков.

– Да! Я уже на ступеньку выше, чем в то время, когда она подшивала дела в папки.

– И Бондюран, – напомнил Ковач, чем вызвал новый хор стонов. – Этот отказывается разговаривать, и это мне ой как не нравится! Он сказал Куинну, что его беспокоит сохранность врачебной тайны. Представить себе не могу, почему, – добавил он с лукавой ухмылкой, доставая из кармана мини-диктофон.

Пятеро членов следственной группы тотчас столпились вокруг, чтобы прослушать запись. Лиска и Мосс еще не вернулись, занимались выяснением прошлого убитой. Федералы удалились в офисы ФБР. Уолш отрабатывал данные по другим штатам, которые получил от отдела учета насильственных преступлений. Он еще будет обзванивать полевые отделы ФБР, а также другие правоохранительные органы. Куинн ограничился работой по составлению психологического профиля Коптильщика.

Запись разговора Куинна с Бондюраном детективы слушали, затаив дыхание. Ковач попытался представить себе миллиардера, его лицо, сопоставить мысленный образ с бесстрастным голосом. Он пересказал коллегам выводы, которыми Джон с ним поделился. Впрочем, расспрашивать о разговоре с третьим лицом все равно что заниматься заочно сексом с тем, кто находится в соседней комнате – сплошной напряг и никакого удовлетворения.

Запись закончилась, и диктофон с громким щелчком автоматически остановился. Ковач по очереди посмотрел на коллег. Лица типичных копов: суровые, непроницаемые, скрывающие под маской скептицизма истинные эмоции.

– Этот тощий белый парень явно что-то скрывает, – высказал предположение Адлер, садясь в кресло.

– Не знаю, имеет ли это какое-то отношение к убийству, – произнес Ковач, – но я бы сказал, что он определенно что-то недоговаривает о событиях той пятницы. Даю вам задание: заново опросите соседей и поговорите с экономкой.

– Ее в ту ночь не было, – ответил Элвуд.

– Это неважно. Она знала девушку. И хорошо знает своего хозяина.

Юрек простонал и уткнулся лицом в ладони.

– В чем дело, Очаровашка? – спросил Типпен. – Тебе нужно лишь сказать журналистам, что на этот раз мы не можем дать никаких комментариев.

– Точно, на национальном телевидении, – ответил тот. – Большие псы почуяли свежатинку-тухлятинку и тут же примчались. У меня и так телефон раскалился от звонков телевизионщиков. Бондюран сам по себе информационный повод номер один. А если с ним мертвое тело без головы, которое может быть или не быть его дочерью, – это сразу можно напечатать аршинными заголовками и повысить тиражи. Таблоиды в киоски будут подвозить грузовиками. Принюхайся, в каком направлении находится Питер Бондюран, позови прессу, и он точно сделает ноги. Мы же окажемся по колено в судебных исках. Я уж молчу о временных отстранениях от должности.

– Бондюраном и Брандтом займусь я, – пообещал Ковач, зная, что ему предстоит выполнить чертову прорву дел, даже больше, чем он сделал этим утром. – Я беру на себя самое паршивое, но нужно, чтобы кто-то поработал на периферии, так сказать. Переговорить с друзьями, знакомыми, ну и так далее. Чанк, ты с Хэмиллом сможешь взять на себя «Парагон»? Недовольные сотрудники и прочее, вы меня понимаете?

– У меня встреча через полчаса.

– Тогда, может быть, поговорим с теми, кто знал девушку во Франции? – предложил Типпен. – Вдруг федералы раскопают там что-нибудь. Ну, а мы займемся ее ближайшим окружением. С ней явно что-то нечисто. Вдруг кто-то из ее друзей назовет причину, у которой окажется имя.

– Позвони Уолшу. Спроси, чем он может помочь. Пусть покопается в ее медицинской карте. Элвуд, ты что-нибудь узнал в Висконсине о нашей свидетельнице? Скажи, это ее водительские права или нет?

– Она чиста. Я просил коллег выяснить ее телефонный номер, но такового не оказалось. Тогда я связался с почтой, и там сказали, что она уехала, не оставив нового адреса. Пролет по всем пунктам.

– С ней уже работал художник, чтобы составить фоторобот? – спросил Юрек.

– Кейт Конлан сегодня утром отвезла ее к Оскару, – ответил Ковач и встал. – Я съезжу, проверю. Нам лишь остается уповать на бога, чтобы у этой девчонки оказалась фотографическая память. Если мы сделаем прорыв в этом направлении, то наверняка спасем свои задницы от неприятностей.

– Нам нужны копии для прессы, причем как можно быстрее, – произнес Юрек.

– Займись этим. Во сколько ты организуешь показ «Разыскивается по всем Соединенным Штатам»?

– В пять.

Ковач посмотрел на часы. Время сегодня летело вдвое быстрее обычного, а вот результатов – кот наплакал. Если не сказать, что они вообще не сдвинулись с места. Время же работает против них. Любой коп знает, что после первых сорока восьми часов расследования шансы на разгадку преступления начинают стремительно уменьшаться. А вот количество информации, которую необходимо собрать, изучить и обработать в начале расследования, особенно если это убийство сразу нескольких человек, способно похоронить вас под своей лавиной. Стоит же упустить какую-то мелочь, и на успехе всего дела можно ставить крест, потому что важный ключик к разгадке преступления будет утерян.

Снова запищал пейджер. На нем высветился номер лейтенанта.

– Все, кто могут, встречаются здесь в четыре часа, – сообщил Ковач, хватая со стула куртку. – Если будете на улице, звоните мне на сотовый. Я ухожу.

– Похоже, что она не слишком уверена в себе, Сэм, – сказал Оскар, подводя его к наклонному чертежному столику в небольшом кабинете, до отказа забитом всякой всячиной, отчего он казался еще меньше. Бумаги, книги и журналы занимали каждый свободный уголок, высясь то здесь, то там многоэтажными стопками.